Не родись красивой
Степаниде было уже под полтинник, когда она к своему ужасу поняла, что вновь ожидает ребёнка. Восемь детей было в их простой деревенской семье, и девятого никто не хотел и совсем не ждал. Когда родилась Соня, повитуха сказала Степаниде: «Особо не привязывайся, долго она не протянет.»
Тут и без слов всё было ясно, девочка родилась крошечная, ненормального синего цвета и вместо плача издавала еле различимые пищащие звуки. По — хорошему нужно было везти её в город, в больницу, но это далеко и дел полно по весне. Степанида решила — будь что будет. Бог дал, Бог взял.
Всякая травинка тянется к свету, даже на неблагоприятной почве. Вот и Сонька, словно тоненький росточек, отчаянно боролась за своё право жить. Сколько раз она серьёзно болела за своё детство, не перечесть, но каждый раз, когда на неё уже махнули рукой, она каким — то чудом восстанавливалась.
Родители относились к ней отстранённо. Степаниде крепко запал в голову совет повитухи о том, что Соня не жилец и привязываться к ней не стоит. С удивлением наблюдала она, как бегает Сонька среди детворы, тоненькая и прозрачная словно былинка. В чём только душа держится? Одёжки, что донашивала она за старшими, болтались на ней как на пугале, под глазами вечно находились тёмные круги. Лишь лёгкое облачко золотых волос оживляло её болезненный облик.
Дарья сильно озлобленная на весь белый свет, внезапно стала томной и вальяжной. Подолгу расчёсывала свои светлые кудри, всматривалась в маленькое зеркальце, то заплетала косу, то укладывала волосы короной. «Для кого причёски изобретаешь, — спросила Соня, — неужели для Тимофея Волкова?» Дарья со вздохом отложила зеркальце. «Отстань ты от меня со своим Тимофеем! — сказала она, театрально закатив глаза, — Будто свет на нём клином сошёлся!»
Тимофей был вдовцом и жил по соседству с сёстрами, постоянно помогая им, то дров принести, то избу починить. Соня была уверена, что он не прочь приударить за Дашкой, но сестра не давала ему шанса. «Вот ещё, нашёлся благодетель. Пожалел опозоренную бабу, и я теперь из благодарности в койку к нему сигануть должна! Ага, только помню я, как его жёнушка трепала обо мне языком своим поганым на каждом углу! Что — то не затыкал он ей тогда рот!»
«Ох, и злющая ты, сестрица, — качала головой Соня, — все обиды помнишь и хранишь в своей памяти, будто сокровища…» «Есть на то причины, — отозвалась Дарья, — все люди с гнильцой, кроме вас с Наталочкой, ну может ещё кто…» Она вновь взялась за зеркало и замерла, разглядывая своё красивое лицо. Распущенные волосы золотым водопадом струились по её плечам и спине, при дрожащим свете свечи блестели, словно и впрямь были из золота. «Ты какая — то другая, — сказала Соня, — рассказывай, что происходит?»
Дарья встала и откинула крышку сундука, где среди её платьев была спрятана небольшая шкатулка с письмами. Она извлекла её, покосившись в сторону печи, на которой Наталочка старательно делала вид, что спит. «Вот, читай» — Дарья сунула в руки сестре несколько листков, исписанных каллиграфическим почерком.
«Никогда не видел тебя, а ты мне уже как родная, — прочитала она первые попавшиеся строки, — не слышал твоего голоса, но он уже звучит в моём сердце. Жду не дождусь, когда души наши запоют в унисон песнь любви. Словно вольный зверь, запертый в клетке, мечусь и рвусь к тебе, моя роза. Но проклятая арестантская судьба…»
«Так он заключённый!» — с ужасом прошептала Соня. «Не суди человека, покуда не знаешь, — отозвалась Дарья — накуролесил по пьянке, вот и загремел в тюрьму. Он мне всё как есть на духу, про себя рассказал, а я ему о себе. Грех свой искупил он уже, отсидел почти свой срок. Через месяц приедет ко мне, там и сама увидишь, что за человек! Давно тебе сказать хотела, да всё не решалась, знала — осудишь.»
Соня ошарашенно молчала, было слышно только, как за стеной беснуется метель, заметая белой пеленой маленькое оконце.
«Дарья думай хорошенько, кого в дом приводишь, — наконец сказала она, — у тебя ребёнок, десять раз подумай…» «Ой, я так и думала, что ты это скажешь! — взвилась Дарья, пряча письма, — человек раз оступился, теперь всё крест на нём можно ставить! Уж я — то знаю, о чём говорю…»
Зима набирала силу, воздух ледяной и ядрёный, щипал щёки. Снега намело под самые окна и каждый вечер постоянно начинало вьюжить, переметало с крыши на крышу, нагромождало снежные гребни на дорогах. Соня надеялась, что Дашкин арестант не сумеет до них доехать по такому бездорожью.
Они уже легли спать и Соня провалилась в сон, убаюканная завыванием ветра. Внезапно посторонний звук выдернул её из сладкого сонного плена. Сначала она подумала, что это потрескивают дрова в печи, но тут раздался отчётливый стук в окно. Дарья уже затопала по избе, суетливо пригладила растрёпанные волосы и побежала открывать.
Он вошёл в дом вместе с белыми клубами, по полу поползли струи морозного воздуха. Худой и поджарый мужчина лет тридцати с хищным и настороженным выражением лица, взгляд его заметался по избе и упёрся в Соньку и Наталочку. «Ты же говорила, что у тебя одна дочь?» — без предисловий сказал он. «Так то сестра моя младшая, — улыбнулась Дарья, — я писала тебе про неё.»
Андрей, а именно так его звали, вручил Наталочке кулёк со слипшимися конфетам и по — хозяйски сел за стол, выжидающе глянув на Дарью. Она достала ещё не остывший чугунок с картошкой, шустро нырнула в погреб за солёными огурчиками. Довольная, словно кошка подле сметаны, она ставила угощения перед гостем. Тот с аппетитом уплетал предложенные блюда, не разговаривая и не выражая никаких эмоций.
Все последующие дни проходили всё так же, Андрей много ел, мало разговаривал, если и обращался к кому, то только к Дарье, игнорируя остальных. По хозяйству не помогал, единственное, что делал — это топил баню, а потом подолгу уединялся там с Дарьей. Соня выжидала, может просто человек привыкает к новой жизни, приходит в себя, а потом возьмётся за ум.
Вся деревня, конечно, знала про их гостя и активно полоскала Дарью на каждом углу. Брат и другая родня перестали даже кивать при встрече, осуждая это внебрачное сожительство. А Даша ходила, высоко подняв голову и огрызалась на каждого, кто пытался ей что — то советовать, но желающих было не особо много, все знали, что ей палец в рот не клади.
Тимофей перестал по — соседски предлагать им помощь, вероятно, думая, что с мужской работай теперь управляется Андрей. Только однажды, встретив Соньку на улице сказал: «Если что — зови меня в любое время.» А ей стало грустно, что сестра предпочла странного незнакомца, вместо Тимофея — работящего, доброго и порядочного. Уж он — то не стал точно задаром щи хлебать и бока на печи пролёживать.
Однажды Сонька набравшись смелости, попросила Андрея помочь натаскать воды. Тот глянул на неё удивлённо, как эта пигалица, что от полу еле видать, просит его о чём — то? «То бабье дело.» — ответил он. «Ну, так снег расчисть!» — не отставала она. «Весной растает.» — ответил он.
Соня вышла из дому, зло гремя вёдрами и на крыльце столкнулась с Дарьей и высказала всё, что думает о её возлюбленном. «Не осуждай его, сестрёнка, — ответила та, — многое ему пришлось пройти, в себя никак не придёт. Вот, — она достала из — за пазухи бутылку, — первый раз попросил раздобыть чего покрепче, а сколько с нами жил ни разу не спрашивал. Душа болит у него…» «А у меня руки болят!» — парировала Сонька, потрясая пустыми вёдрами перед носом сестры.
В тот вечер Соня долго не шла домой, посидела у брата, потом смотрела как Наталочка катается с горки. Когда уже совсем стемнело, они нехотя побрели к своей избе, волоча за собой санки. С порога их встречал тяжёлый и хмельной взгляд Андрея. Словно хищный зверь, он весь подобрался и всем своим видом олицетворял затаённый гнев.
«Явилась, курва — прошипел он, с трудом ворочая языком, — водицы ей принеси, печь истопи… А сама хочет тощие ножки тянуть, на шею мне сесть норовит! Не на того напала!» «Что несёшь — то, — оборвала его Дарья, — спать ложись, уже языком еле ворочаешь!» «Цыц! — завопил он так, что даже мыши в подполе притихли, — Когда мужик говорит, баба молчит!» «А не отправиться ли тебе туда, откуда прибыл, — огрызнулась Дарья, — и там командовать!» В тот же миг в неё полетела миска с квашенной капустой, та еле успела присесть и над её головой разлетелись осколки, а стены и потолок украсили капустные аппликации.
Сонька, быстро оценив ситуацию, начала выталкивать из дому Наталочку, но та стояла, словно оцепенев, и, округлив глаза, с ужасом наблюдала, как Андрей одним взмахом руки перевернул стол и пол усеяли осколки пополам с едой. Вытащив девочку во двор, она велела ей бежать за дядькой, но та всё стояла, ничего не понимая. «А, ну бегом, живо!» — прикрикнула на неё Сонька. Наконец, девочка побежала, скрипя снегом под ногами и тревожно оглядываясь назад.
Из дому доносились крики и брань, Сонька метнулась к избе Тимофея. Совершенно забыв, что возле изгороди была яма занесённая снегом, она с размаху провалилась по пояс. Отчаянно барахтаясь, никак не могла выбраться. На глаза навернулись слёзы. Вот так всю жизнь, другая бы отряхнулась и пошла дальше, а Сонька завязла, словно муха в меду. Всё в этой жизни давалось ей с трудом, начиная с самого рождения, и сейчас из — за своей физической слабости, она оказалась в глупом положении. А меж тем Дарья там один на один с обезумевшим преступником.
В чёрной морозной выси дрожали капельки звёздочек, кусты пригнутые к земле снегом, мерцали словно посыпанные блёстками. Соня изловчилась и дотянулась до одного такого куста. Хрупкие веточки ломались в озябших пальцах, но всё — таки ей удалось зацепиться, и, перебирая руками, выбраться из ловушки. Правда, валенки остались в сугробе. Она забарабанила в калитку и окна, сонный Тимофей выскочил почти сразу. «Там Дашку Андрей сейчас прибьёт…» — задыхаясь, сказала она. Ничего не говоря, мужчина кинулся на помощь.
Дарья собирала с полу осколки, громко сокрушаясь по поводу разбитой посуды, отборной бранью обкладывая Андрея. Тот кулем лежал у стены, держась за голову, на лбу у него наливалась всеми оттенками фиолетового огромная шишка. Подоспевший брат на пару с Тимофеем выволокли Андрея из избы. «Куда вы его?» — спросила Соня. «Пускай очухивается и убирается восвояси с нашей деревни, — отозвался Тимофей, — соберите пока его манатки, а дальше наша забота!»
Дарья горько плакала, запихивая в мешок рубашки своего горе — жениха.»Я же просто любви хотела, обычного бабьего счастья, — сокрушалась она, — а кругом гниль одна, а не мужики!» «Может не там искала?» — робко подала голос Сонька. «Там не там, всё одно — гниль!» — зло процедила Дарья, отрывая рукав у очередной рубашки.
Тимофей вернулся за вещами, и Сонька выскочила в тёмные сени следом за ним. «Ты бы остался с Дарьей, поговорил, пожалел. Может у вас и срослось всё!» «Зачем это?»- удивлённо пробасил Тимофей. «Ну, как же! — нетерпеливо пояснила Сонька — ты давно к ней ходишь, знать запала тебе в душу…» «Не она мне в душу запала, а ты! Только вечно, как меня увидишь, убегаешь… » — внезапно сказал он и, нашарив в темноте Сонькину руку, крепко сжал её. Сердце девушки ухнуло куда — то вниз, разлилось в груди блаженное тепло, будто не в холодных сенях они стояли, а в жаркий летний полдень средь цветущих лугов. «Так я убегала, чтоб вам с Дашкой не мешать.» — прошептала она в темноту и сжала его руку в ответ.
Автор Анфиса Савина
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.