Приду за тобой…
1 часть
Смерть свекрови Люба восприняла спокойно. Единственное что, мужа жалко…
Хоть и четвертый десяток Петя ее разменял, а от мамкиной юбки так и не отцепился.
Ох, и намаялась же Люба. За пятнадцать лет свекровь, да земля ей пухом, столько крови ей попила.
Люба и рыдала и в ногах у мужа валялась, все просила, чтобы уехали они куда подальше.
На что тот отвечал, если уедут, то и маму с собой возьмут всенепременно. Так что, смысла в переезде никакого.
Да и какой переезд, в самом деле? Тут у них два дома, два огорода, два сада…
Столько души и тепла вложили они в это место…
Куда ехать? Глупость, ей богу…
Свекровь разлюбезная жила через улицу и окошки ее домика с резными наличниками смотрели прямо в окна двухэтажного коттеджа, в котором проживали Люба, ее муж Петр, да две дочки старшеклассницы.
Так что можно догадаться, свекровь больше времени проводила в семье сына, все пытаясь привить свои вкусы, мировоззрения и привычки нерадивой невестке и внучкам.
И вполне понятно, что ее смерть означала для Любы; ну, как бы… баба с возу, кобыле легче.
Она бы и на похороны не пошла, но поселок небольшой, осуждающих взглядов и упреков не оберешься потом. Затюкают…
Да и как не пойдет, если прощание на их участке проходить будет? Бред же…
Надев самое темное платье, что смогла найти в своем гардеробе, и, накинув на голову черную косынку, Люба постучалась в комнату к дочкам.
— Девочки, готовы? Пойдемте, народ уже собрался.
— Идем, мам! – отозвалась то ли Маша, то ли Соня.
Очень бодро так отозвалась, что она задумалась; а как ее девочки среагировали на смерть бабушки…
Неужели чувствуют то же самое, что и она? Не может быть…
Все-таки Зинаида Павловна любила внучек… ведь любила же, или как?
И тут вспомнила, что часто уж свекровь говорила, что внучки не в их породу. Вот что она имела в виду? Что девочки не от Петра?
Так Люба как-то раз не выдержала, и прямо спросила, а на что вы тут, Зинаида Павловна намекаете? Что я вашему Петеньке рога наставила?
Свекровь долго еще после таких слов язвой ее называла.
Нет, а что она в самом деле-то? Уж Маша вылитый Петр! Губу нижнюю так же выпячивает, когда обижается, да и хмурится один в один. А у Соньки характер прямо ни дать, ни взять, в папаню! И волос в их породу. Чернявый, да кудрявый. Люба-то светленькая…
И зачем, спрашивается, напраслину на сноху возводить?
А Петя как телок; ни мычит, ни телится, и заступиться за жену не может. Боится матери слово поперек сказать. Да оно и ладно…
Люба Петьку любила. Добрый он, хороший. Весь в батю своего покойного. Да, Зинаида Павловна и мужа добротно так пропилила за все годы совместной жизни, что убрался он на тот свет раньше срока.
2 часть
Вздохнув, Люба перекрестилась и вышла во двор. Ох, уж эти косые взгляды соседушек, подружек свекрови. Ох, уж этот шепот в спину…
Прямо шипят, шипят, дескать, какая плохая невестка. И рук вон никудышная. Да как наш Петенька и позарился-то на нее? Приволок фифу городскую, будто своих девок мало.
А вот понравилась она Пете такой, какая есть. Худенькая, светленькая, улыбчивая…
Ему-то понравилась, а свекрови и подружайкам ее не по вкусу пришлась. Не по вкусу, да не по зубам.
Первые годы Люба все больше отмалчивалась, а после рождения второй дочки, как встала на дыбы, да показала свекрови и соседкам досужим, где раки зимуют.
— Давай, давай, пропиши им кузькину мать, — радовался свекор. – Давно пора, а то помру, кто за тебя заступится? А то, ишь, разошлись ведьмы!
— Бать, я тебе помру! – сердилась в ответ сноха. – Даже и не думай!
Вот свекра Люба сразу батей звать стала, а свекровь мамой назвать язык так и не повернулся.
Эх, милый, милый батя…
Родителей своих Люба в глаза не видела. Детдомовская…
Так что, свекор достойно заменил ей отца.
Как же она рыдала на его похоронах…
Рыдала и знала, что своим поведением вызовет новую волну негодования и слухов.
Но сдержаться не могла. Так было жаль его, так жаль…
И поползли же слухи, что неспроста сноха так по свекру убивается, ой, неспроста…
Одна из соседок Любе в лицо и бросила; было у тебя, что со свекром? Было ведь, если так горюешь по нему!
Люба ей тогда в морду плюнула, да пожелала, чтобы язык ее поганый отсох. Зла она тогда была, ох, как зла…
А соседка на следующий день заболела. Долго болела, горло все гнойничками обсыпало, ни поесть, ни попить по-человечески. А самое главное, языком не полязгать, голос пропал.
Долго болела соседка, а как в себя пришла, новые слухи поползли, будто Люба ведьма.
Да этот слух и на руку был, хоть в глаза теперь не лезли, а только в спину шипели, вот прямо как сейчас.
По правилам, незнамо кем написанным, Любе да Петру надлежало стоять возле гроба, пока все желающие не попрощаются.
А она и так припоздала; уже полный двор зевак набился, теперь в упрек поставят, что не поспешает.
В ведь было сказано; прощание в два дня! Так нет же, еще и двух нет, а уже тут как тут!
Нашли развлечение…
Остановившись возле гроба, Люба попробовала найти в сердце хоть капельку жалости, но не смогла. И стыдно так стало…
Вот может и действительно, дрянь она бессердечная?
Протяжно вздохнув, Люба опустила голову. Пусть думают, что скорбит…
Соседи подходили, говорили слова утешения, Люба только кивала, кивала, а сама думала; поскорее бы все это закончилось.
Исподволь взглянув на мужа, увидела, тот плачет. Да, ее Петя плакал как ребенок.
«Господи, ты мой хороший…»
Неожиданно в носу защипало, и она поняла; тоже сейчас разрыдается. Но разрыдается от жалости к мужу, а уж никак не к покойной свекрови.
Утешающе тронув мужа за руку, Люба бросила осуждающий взгляд на виновницу его слез, и оцепенела…
Свекровь смотрела прямо на нее. Смотрела зло, испепеляя черными глазами, на дне которых плясали языки адского пламени. И рука… рука вдруг шевельнулась и поманила пальцем.
Промелькнула глупая мысль, что жива свекровь, жива! И если честно, Люба даже успела обрадоваться этому. Пусть живет, лишь бы Петя не переживал. Да и вообще, пусть живет, да и все!
Но разум тут же охладил трезвым доводом, какое еще, жива? Из морга ведь привезли, а там известно, что с людьми делают. Хоть трижды жив будешь, оттуда все равно мертвым вернешься.
Поняв, что свекровь бесповоротно, навсегда и на сто процентов мертва, но, тем не менее, смотрит на нее и манит рукой, Люба почувствовала, как ее окутывает тьма и, жалобно вскрикнув, кулем осела на недавно подстриженный газон.
3 часть
Во тьме было спокойно. Там никто не обижал и не говорил плохих слов. Но там никто и не любил…
Там было просто спокойно…
В сознание пытались прорваться испуганные выкрики мужа, дочек, и еще там кого-то…
Да и неважно кого…
Люба не желала никого слышать. Ни-ко-го…
Хотелось остаться здесь навсегда…
Пусть нет любви, но и печали и обид тоже нет…
Вот и хорошо, вот и славно…
— Я тебе останусь, — раздался знакомый голос.
Знакомый, но подзабытый уже…
— Как так, любви нет? Любовь, она, голубушка моя, везде есть.
Голубушка…
Ее так только покойный свекор называл. Любушка-голубушка…
Люба изо всех сил таращила глаза, но кроме темноты ничего не видела. И вдруг из этого кромешного мрака отчетливо проступило лицо свекра.
— Давай, приходи в себя! – крикнул он ей и, схватив за плечи, толкнул.
Очнувшись на больничной койке, она ни капли не удивилась.
«Хорошо, что не в морге…» — и обреченно вздохнув, чуть скосила глаза и увидела Петю.
Угнездившись на трех стульях, муж спал, но стоило ей шевельнуться, как тут же приоткрыл один глаз. Прямо как кот Барсик.
— Любонька! – просиял Петя. – Ну как ты, солнышко? Напугала. Разве так можно? Сказала бы, что плохо себя чувствуешь, да дома осталась. Я же не тиран какой-нибудь тебе…
— А девочки где? С Зинаидой Павловной?
Вот даже за глаза не могла свекровь матерью назвать!
Остатки сна разом слетели с мужа. Он уставился на нее и несколько секунд просто молча шлепал губами. От такой странной реакции Любе снова поплохело.
— Петюнь, да что с тобой?
— Маму вчера похоронили, — наконец вымолвил тот. – Ты же прямо возле гроба в обморок упала.
— Нет, — помотала головой Люба. – Нет, нет, Петя! Скажи, что это не так! Скажи, что это сон! – кричала она, стараясь забыть открытые и полные ненависти глаза свекрови и манящую руку.
— Она смотрела на меня и звала с собой! Она придет за мной! Я не хочу-у-у-у!
Последнее, что она видела, как люди в белых халатах выпроваживали из палаты растерянного мужа.
Теперь она очутилась на своей любимой полянке, под огромной черемухой. По весне полянка всегда была усыпана цветущими одуванчиками, и этот желто-зеленый покров так радовал глаза и грел душу. А черемуха дожидалась своих холодов и, укрывшись белой кипенью, превращалась в огромное облако. Как же любила Люба эту полянку…
Да почему любила, до сих пор любит…
Или же? Как она вообще тут оказалась?
Завертевшись на месте, она увидела свекра.
— Михаил Иванович?
— Вот уже и Михаил Иванович, — печально вздохнул тот. – А куда же батя делся?
— Батя! – взвизгнула Люба и, повиснув на крепкой шее свекра, задрыгала ногами. – А ты как здесь? Или я тоже того?
— Ой, девка, чушь не городи, а возвращайся в тело! А то ишь, разлеталась… Рано тебе еще.
И запомни, если совсем худо станет, приди на эту полянку, да позови меня. Приду и помогу… Запомни-и-и-и… — и, взяв сноху за руки, свекор покружил ее вокруг себя и отпустил.
И полетела она, а сердце так и зашлось, то ли от страха, то ли от восторга…
Еще три дня продержали Любу в больнице, и все эти дни в голове вертелись слова бати. Вот про что он говорил? И говорил ли?
В итоге пришла к выводу, что в бессознательном состоянии ей чудилась разная муть, которой и значение придавать не стоит.
Как сказал лечащий врач, ее самочувствие было вызвано сильнейшим стрессом, который спровоцировал различные видения.
То есть, открытые глаза покойной и манящая рука были попросту плодом воображения…
Ну, если врач говорит, значит то правда…
Перенервничала, еще жара такая стояла и прочее и прочее…
Выписали ее со строгими наставлениями, беречь себя, не волноваться. И таблетки с витаминами прописали. Что ж, будет принимать, если велено.
Автор Светлана Аксенова
Продолжение следует
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.