«Стоит над горою Алеша»: Об Алексее Скурлатове знают даже те, кто его не знает
Потому что он — тот самый Алёша, который, как поётся в популярной песне, «стоит над горою» в болгарском городе Пловдиве.
Русский связист-богатырь стал прообразом знаменитого памятника, сам не подозревая об этом Алексею Ивановичу 91 год. Но об этом ни за что не догадаешься: высокий, подтянутый, с прямой спиной и расправленными плечами. Бравый солдат! И балагур не хуже Урганта. «Алексей Иванович, — спрашиваю, — вы, наверное, физкультурой занимаетесь?» Притворяясь, что не расслышал, нарочито испуганно машет рукой: «Что ты, никакой дурой я не увлекаюсь!» — и хитренько улыбается, довольный, что всех рассмешил.
19-летнего Алёшу призвали на фронт в августе 41-го. Из выносливых и смелых сибиряков «повышенной крепости» формировали лыжные батальоны, в один из них, в артиллерийскую разведку, и попал рядовой Скурлатов. В тылу фрицев засекал огневые точки, передавал координаты своим, чтобы вели прицельный огонь.
Потом воевал под Калинином, Ржевом, Осташковом. Был тяжело ранен, месяц валялся в госпитале. К маме на Алтай полетела первая похоронка на сына, потом — вторая. У деревни Верёвкино Алексея накрыло взрывом. Засыпало землёй так, что только ноги и лицо были видны. Заживо погребённый, пролежал сутки.
Проходившие мимо санитары уже было решили, что он мёртв, но девчонка-санитарочка заметила, что глаз у «убитого» дёргается. Вытащили из-под завала израненного, контуженного. Оглохший и немой, он писал на родину: «Мама, я живой!»
Чтобы занять руки, привыкшие к делу, отладил в соседнем с госпиталем здании брошенного цеха столярный станок, мастерил вёдра, ложки, котелки… Постепенно вернулся слух. Первое слово, которое Алексей произнёс после трёхмесячного молчания, было «война».
Вообще война его «покусала» будь здоров. — Смотри, — показывает Алексей Иванович белёсые шрамы вдоль ладони, — осколок прошёл по всей руке, по боку, ноге и вышел возле ступни. Всю сторону левую мне разворотил.
Один из осколков до сих пор внутри. Вынимать врачи побоялись — опасно, слишком близко спинной мозг. Рана время от времени даёт о себе знать тягучей болью, воспаляется, и тогда дочь, Неля Алексеевна, вскрывает её и обрабатывает.
Из-за последнего ранения Алексею Ивановичу пришлось расстаться с разведкой и стать связистом. Когда советские войска осенью 1944 года вошли в Болгарию, он прокладывал связь от Софии до Пловдива. Здесь уже не было масштабных боёв, поэтому по вечерам молодые советские солдаты встречались со своими сверстниками-болгарами, общались, танцевали, пили виноградное вино.
Восторг окружающих вызывала картина, когда богатырь-сибиряк усаживал на плечи двух болгар и танцевал. Особенно крепко Алексей сдружился с Методи Витановым, участником болгарского Сопротивления, работавшим на почтамте в Пловдиве.
Именно Методи, восхищённый статью своего друга, передал его фото местному скульптору Василу Родославову, а потом узнал в возводимом на холме Бунарджик («Холм Освободителей») памятнике советскому солдату своего русского «братушку» и написал мелом на гранитном камне постамента «Альоша».
Сам «прообраз» о своей «монументальности» и не подозревал. Вернулся после войны на Алтай, женился, работал в МТС трактористом, комбайнёром, экспедитором. Работал Скурлатов так же, как и воевал, — с полной самоотдачей.
Дома практически не жил: с ранней весны до поздней осени — в вагончиках на полевых станах. Вот почему песню «Алёша» услышал по радио много лет спустя после окончания войны. Удивился и сказал родным в шутку: «Может, это про меня? Я ведь там был…»
Он даже предположить не мог, что через посольства и военкоматы, журналы и радио по всей огромной стране искали прототип того самого Алёши, «в Болгарии русского солдата».
«Не мой ли это Алёша?» — писали матери и вдовы со всей России. Ошибиться было нельзя, поэтому, когда наверху наконец узнали про Алексея Скурлатова, живущего на Алтае, его досье чуть ли не под микроскопом изучали и в крае, и в Москве, и в Софии.
Сомнений не осталось — он! Подтвердил это и Методи Витанов, посмотрев на фотографии Алексея Ивановича. Сразу же написал другу, который стал почётным гражданином Пловдива: «Братушка Алёша, я тебя нашёл!»
Гостей в доме Скурлатовых любят и привечают. Независимо от того, кто это — первые лица государства, известные артисты или школьники из глубинки.
— Перед праздником Победы многие просят о встрече, — говорит дочь, Неля Алексеевна. — Не хочется никого обижать, но всё же придётся отказывать — очень отец слаб, болеет без конца.
А ведь ещё несколько лет назад, когда по осени картошку копали, по мешку на каждое плечо забрасывал. Однажды на спор телегу с мужиком-возницей поднял… Теперь же среди ночи частенько стонет от болей в своей комнате, охает…
Но лечиться не любит. Однажды так и сказал при высоком краевом начальстве, уговаривавшем обследоваться у местных медицинских светил: «В больницу не лягу. Там в ж… уколы делают».
Дочь — его уши и память, сиделка и секретарь, а ещё хранительница архива. Архив Скурлатова сложен в нескольких чемоданах. Перебираем фотографии, письма, документы, свидетельства о его рацпредложениях, поздравительные открытки «Алёше» со всего мира…
Среди всего прочего — пластинка с песней «Алёша» на болгарском языке.
— Алексей Иванович поёт?
— Он вообще не поёт. Только один раз «спел» эту песню — стихи проговорил в такт музыке. Согласно сибирскому гостеприимству нас потчуют наваристыми щами и горячей картошечкой с ароматным поджаренным лучком.
Пока всё это уписываем, Алексей Иванович разминает беззубым ртом тоненькую дольку яблока.
— Вот, — смеётся, — пошёл к стоматологу, говорю: «Зубы мне вставь». А он не захотел: «Зубастым ты кусаться будешь». Прощаемся. Целую в щёку.
«Ну вот ты меня укусила, — шутливо всплёскивает руками.
— А я из-за стоматолога и ответить ничем не могу!»
В тапочках и распахнутой куртке выходит проводить на крыльцо. Узнав, что по дороге сюда наша машина забуксовала в весенней грязи неподалёку от их дома, молодецки поводит плечом: не боись, если что — вытолкаем!
Никто не сомневается. Ведь наши русские солдаты (Алёши и Иваны, Коли и Миши, Степаны и Саши) вытолкали из трясины пострашнее — фашистской — миллионы людей. Кстати. Памятник нашему Алёше в Пловдиве нежно любят.
Когда местные политики попытались снести монумент «как наследие коммунистов», горожане установили на горе Бунарджик круглосуточные дежурства, а женщины из красных и белых нитей сплели «русскому солдату» на шею гигантскую мартиницу — символ здоровья и долголетия. Местная пенсионерка Аня Минчева даже пыталась… усыновить каменного Алёшу. Хотела завещать ему квартиру, чтобы на вырученные за неё деньги можно было содержать монумент.
автор: Анна Ненашева
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.