Советская и российская актриса, народная артистка РСФСР. C 1959 года — ведущая актриса Московского академического театра имени Владимира Маяковского, лауреат национальной театральной премии «Золотая маска», премии зрительских симпатий «Звезда театрала».
Светлана Немоляева впервые рассказала о том, как во время войны их семью спасла другая известная кинематографическая семья — режиссер Иван Пырьев и его жена актриса Марина Ладынина.
«Когда немцы подошли к Москве мы с братом Колей и мамой, которая была звукооформителем на «Мосфильме», эвакуировались в Алма-Ату. А папа получил повестку и отправился рядовым на фронт. Правда, пробыл там недолго. Какой-то высокий офицерский чин, который узнал в рядовом Немоляеве режиссера, сказал: «Ты хорошо снимаешь. Обойдемся без тебя».
В Алма-Ате нас с братом Коликом отдали в детский сад. Помню, что все время хотелось есть, а ели мы какую-то требуху. Мама подрабатывала — шила на заказ наряды. Она в свое время обучалась у знаменитой на всю Москву закройщицы Надежды Ламановой, которую называют русской Коко Шанель. Мама оказалась талантливой ученицей. Но витала в облаках. Ей было интересно художественно выложить выточки, и ради этого она могла просиживать за шитьем часами. Но до конца дело она могла и не довести — оставить наметку, булавки.
В эвакуации она шила своей подруге Марине Ладыниной.
На примерку Марина Алексеевна всегда приносила буханку хлеба и еще цветной сахар — ярко-зеленый и красный — для нас с братом.
Казалось, на свете нет ничего вкуснее!
Из эвакуации мы вернулись в 1943 году. У отца не было работы, жили мы голодно. И нас очень выручил Иван Александрович Пырьев, супруг Ладыниной.
В 1944 году он снимал фильм «В 6 часов вечера после войны» и пригласил папу вторым режиссером. Иван Александрович оказался настоящим провидцем — за год до окончания войны снял празднование Дня Победы точно таким, каким оно и было в 1945 году, — на Большом Каменном мосту, у Кремля, с салютом.
Снимался этот фильм под Москвой, в Кунцево. И мы всей оравой — папа, мама, я, брат, бабушки — отправились в киноэкспедицию. Все жили в землянке, получали скудное, но регулярное питание. Мама на той картине тоже работала — звукооформителем. Пырьев протянул нам руку помощи. Они с Ладыниной и потом были друзьями нашего дома».
Вообще, мне сейчас удивительно, что в конце войны на «Мосфильме» даже детям шили костюмы из отличной материи, не говоря уж о взрослых артистах. Но мне больше всего запомнились наряды Целиковской и Орловой — из крепдешина в горошек, с роскошными кружевными воротничками. Можно только диву даваться, откуда все это появлялось на студии, потому что в магазинах не было ничего, все по карточкам. Кино в те времена действительно являлось важнейшим из искусств. Все понимали, что оно поднимает дух граждан, а значит, и страну.
Чуть позже мы с братом Колькой снялись в отцовском фильме «Счастливый рейс». Это было дикое счастье. За мной и братом к школе приезжал грузовик. Папа забирал нас и еще других детей звал, чтобы они в массовке побегали.
Светлана Немоляева об эпохе 60-х и актерской династии Лазаревых
Актриса призналась, что ее свадьбу с Александром Лазаревым ускорила… его сломанная нога.
Я и Саша поступили в театр в 1959 году в числе пяти «новобранцев». Главный режиссер Охлопков омолаживал труппу, вливал свежую кровь. Очень забавно вышло с Сашей. Ему сказали: «Молодой человек, мы вас берем. В новом спектакле некому пики выносить». А он был очень видным — красивый, статный, спортивный, занимался в Ленинграде баскетболом и парусным спортом. Но в результате он практически сразу стал играть большие эпизоды и роли. А массовки все были мои. Но и большая роль мне досталась — Офелия в «Гамлете»…
Я не сразу обратила на Сашу внимание. Буквально через несколько дней после того, как мы стали артистами Театра имени Маяковского, отправились с труппой на гастроли в Ригу. Играли спектакли, а потом молодежь ездила в Юрмалу купаться. Саша говорил, что именно тогда он стал за мной ухаживать. Я же не помню этого совершенно. Уверена, если бы так было, я бы на это откликнулась.
Моя версия другая. Что все произошло позже. Нас с Сашей отправили на какой-то концерт к празднику 7 Ноября. Мы отыграли его, возвращались вместе, и вот тогда-то наш роман и начался. Развитию отношений способствовала Сашина производственная травма, которую он вскоре получил. Он репетировал роль в «Иркутской истории». Танцевал цыганочку, прыгал через костер, неудачно приземлился и сломал ногу.
Я стала ему помогать, и это нас сблизило. Мы поженились очень быстро. Через три месяца — 27 марта 1960 года стали мужем и женой. Утром сходили в загс, днем пообедали у меня дома на Плющихе. Обед приготовила мама. Вечером играли «Иркутскую историю». Не было ни колец, ни свадебного платья, ни медового месяца. Первая совместная поездка состоялась чуть позже. Летом мы отправились в Ялту, где Саша снимался в «Вольном ветре». Это была его первая большая роль.
Саша мне помогал. Пылесосил. Все, что связано с применением физической силы, было на нем. Но от бытовых мелочей он был освобожден. Не знал, где у него майки. Вставал и начинал с одного и того же: «Света, а где у меня это, а где то?»
Мое глубокое убеждение, что это — правильно. Я думала: зачем такого роскошного мужика обременять бытовой мелочовкой? Не хотела, чтобы он ходил в магазин. Говорила: «Сашка, ну любой другой мужик идет с авоськой, и это нормально, но ты с авоськой — это что-то из ряда вон выходящее!»
Так оно и было, особенно когда он надевал одно из своих очень красивых пальто, например то, которое ему шили в мастерских у Славы Зайцева, — длинное, шикарное. В нем Саша шел по улице просто как произведение искусства.
При Николае Павловиче Охлопкове, который обожал артистов, более-менее легко было. Да и мы с Сашей были молодые — играли все подряд: и большие роли, и в массовке. За границу впервые поехали с театром в 1962 году — в Румынию, Болгарию и Польшу. Повезли три спектакля: «Иркутскую историю», «Весенние скрипки» и «Аристократов».
Перед отъездом оказалось, что Саше буквально нечего надеть — он же был ленинградский парнишка из очень бедной семьи. Это было задолго до появления ателье Вячеслава Зайцева… Но Охлопков решил эту проблему, вызвал директора и сказал: «Дайте Лазареву пальто, шапку, шарф, костюм». В Польше о Саше написали: «К нам приехал русский Ив Монтан…»
Саша был в расцвете своих сил и возможностей, но в родном театре у него складывалось не все гладко. Когда после Охлопкова руководить театром пришел Андрей Гончаров, я играла у него довольно много, а Саша вначале вообще был одним из его самых любимых артистов. «Человек из Ламанчи», «Дети Ванюшина» и другие блистательные постановки Гончарова — все с Сашиным участием.
В Школу-студию МХАТ сын поступил легко, а потом так же легко — к Захарову в «Ленком», где играет теперь главные роли. Шурик был одним из многих студентов, которые пробовались на танец моряков в «Юнону» и «Авось». Захаров его отметил и спросил фамилию. «Лазарев».
— «Сын того самого Лазарева и той самой Немоляевой?» — «Да».
Вечером того же дня Марк Анатольевич впервые позвонил к нам домой: «Почему вы не позвонили мне и не сказали, что сын показывается в «Ленком»?» Он был очень удивлен. А мы с Сашей гордились сыном…
Через много лет Саша готовил к поступлению в театральный внучку Полину. Удивительное совпадение, но Полина тоже вышла на сцену вместе с Наташей Гундаревой. Это был спектакль «Виктория?..» об адмирале Нельсоне и леди Гамильтон. Полинке было года четыре или пять. Она играла дочь героев Гундаревой и Джигарханяна. На ней было розовое кружевное платьице, и Полина пробегала через сцену от Наташи к Армену. Волновались все! У Шурика градом пот по лицу катился. Дед тоже с ума сходил. Он ведь страшно любил внучку. Когда Полинка появилась на свет, Саша полностью на ней сконцентрировался. А когда деда не стало, Полина сказала, что, видимо, никто ее уже не будет любить так, как он…
Я хотела быть актрисой и все время обезьянничала. Поступила в Щепкинское училище при Малом театре. С одной стороны, была барышней понимающей, начитанной, с другой — в характере легкомысленность абсолютная.
Я очень похожа на папу — страшно смешливая. Все время хохотала и носилась, ходить у меня как-то не получалось. Однажды неслась по лестнице с хохотом и врезалась в живот гордо шествовавшей Веры Николаевны Пашенной — главного человека и в училище, и в Малом театре. Мне кажется, ее боялись не только все студенты, но и все педагоги.
«Ты кто?!» — строго спросила Пашенная. «Света Немоляева. Простите!» — И с хохотом побежала дальше.
Еще студенткой последнего курса меня пригласили сниматься в Ленинграде в «Евгении Онегине» в роли Ольги. Я была барышней пухлой и круглолицей и отлично подходила на эту роль. Режиссер Тихомиров утвердил меня моментально, сказав: «Какая смешная, милая! Никого больше не нужно искать, — и процитировал Пушкина: — «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне».
Так говорил Онегин Ленскому об Ольге. А у меня действительно было очень глупое, абсолютно детское, наивное выражение лица. Съемки начались в 1958-м и продолжались целый год. Это была колоссальная работа — снимать фильм-оперу. Нужно было выучить всю фонограмму и петь вместе с оперными исполнителями, чтобы попасть не только в звук, но и в дыхание. Мы учили все танцы: менуэты, гавоты, все, что полагалось танцевать в XIX веке на балу. Со мной занимался Григорович в огромном зале в Мариинке. Еще мы скакали верхом, и я упала с лошади, сильно ударившись спиной. При этом тренер сказал: «Если вы сейчас сразу не сядете на лошадь, не преодолеете страх никогда». И я переломила себя. Это было удивительное время — я была всего лишь простой студенткой, когда получила это предложение с «Ленфильма»… Эльдар Рязанов называл меня «Чаплином в юбке»
Это же было великолепное время — радостно учиться, радостно жить. В юности у нас подобралась прекрасная компания: Гена Гладков, Вася Ливанов, Таня Лаврова, художники Мирон Лукьянов, Вася Островский, скульптор Кира Рябинина, режиссер Ольга Маркичева.
Все очень много читали. Было стыдным не угадать автора, если кто-то его цитировал. Мы проводили много времени на Николиной Горе. В нашей компании был Митя по прозвищу Лошадь. Замечательный литератор, шекспировед, в совершенстве знавший английский язык, он был страшно увлечен лошадьми и заразил нас всех своим увлечением. Моей ближайшей подругой была Таня Лаврова. Мы с ней познакомились еще в эвакуации в Алма-Ате. Она — дочь знаменитого кинооператора Евгения Андриканиса. Потом, когда Таня стала актрисой МХАТа, она взяла псевдоним Лаврова…
И вот мы ездили на юг вместе всей нашей «гусарской» компанией. Все были друг в друга, конечно, влюблены. И любовь у всех была несчастная, потому что увлечения не совпадали. Так мы со своими влюбленностями и ходили по кругу…
Изумительное было время! Я никогда не забуду, как мы с Митей-Лошадью сидели на скалистом выступе горы Меганом, болтали ногами в море и он мне сказал: «Светка, какая у тебя счастливая профессия — ты много жизней проживешь за свою одну!»
С Сашей я была счастлива всю жизнь. Нам никогда не было скучно друг с другом, хотя мы проводили вместе 24 часа в сутки. Никогда не отдыхали отдельно друг от друга. Иногда вынужденно расставались, если была экспедиция по съемкам у него или у меня. Но расставания Саша переносил с трудом. Как-то полетел в Америку с гастролями на десять дней. Когда вернулся, с порога заорал: «Никогда, никогда в жизни я без тебя не поеду никуда!»
Инет
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.