Так не бывает… Автор: Олег Букач

Так не бывает…
Олег Букач
Бывает. По всякому бывает в жизни, вот поверьте на слово немолодому уже человеку. Иногда читаешь Бунина или Набокова, например, и ловишь себя на том, что не веришь автору, что не может такого быть на самом деле, чтобы на какой-то захолустной станции, спустя тридцать лет встретились люди, которые когда-то любили. И что она так всю жизнь и любила и простить его не могла за то, что бросил «так бессердечно».

Читаешь, и сердце щемит от искренности слов написанных, а в подсознании всплывает цитата из Горького: «Литература должна приукрашивать жизнь, и как только она это сделает, жизнь действительно станет лучше. А то посмотрите, какие у нас скучные, мутные, обмороженные глаза!..»

И думаешь: ну точно, приукрашивает, показывает жизнь не таковою, какой она есть на самом деле, а такой, какой бы хотел её видеть автор.
И закрываешь книгу и долго потом ещё живёшь с послевкусием, как от хорошего кофе. Когда и забыл, что пил кофе, но где-то, в самой глубине ещё хранится его аромат и тепло. А потом уже и аромат простыл. Живёшь себе дальше, обычно живёшь, скучно, как все.

И, как всегда, приходит это «вдруг», после которого жизнь даёт такой крен в сторону, что любой фантазии самого замечательного романиста не хватило бы, чтобы придумать такой поворот в судьбе героя. А ты и не герой вовсе и к такому кульбиту оказываешься не готов.

Всё у меня было как у всех. Всё происходило среднестатистически вовремя: школа, институт, армия, женитьба, дети. Давно уже простился с амбициями первой юности, когда кажется, что ну уж нет, вот если все родились случайно, только потому, что повстречались их родители, то я – точно нет. Во мне определённо есть что-то, ради чего пришёл в этот мир. И я ещё тому миру докажу, что – да, не просто так.

Теперь уже даже не горько осознавать свою ординарность. А иногда почти искренне думаешь, что вот был бы известен, пришлось бы всё время доказывать и подтверждать свою неординарность, если не себе самому, то окружающим. Что называется — положение обязывает. И банальностями всякими свою убогую правоту подкрепить стараешься…

А что? У меня всё как у людей: дом построил, дерево посадил, сына вырастил.
Дом, правда, не построил, а квартиру трёхкомнатную от работы давно когда-то получил – зато потолки высокие, зато в тихом центре и от метро недалеко. Древо не взрастил, конечно,- зато с женою уже который год с весны до осени на даче копаемся, а там и деревья есть. Корявые, правда, яблони там, груши – не тянут они никак по виду и по функциям на философское древо познания, но всё равно – деревья же!

Сына, правда, вырастил. И дочь в придачу. Хорошие дети такие получились. У обоих уже свои семьи. Обычные такие семьи, нормальные. И дети мои – тоже обычные. Да и в кого же им быть необычными? Нарожают таких же обычных внуков нам с женой, а те – ещё детей. Вот так и будем плодиться мы, ординарии, наполняя собою белый свет, как тараканы коммунальную кухню.
Так думал я накануне случайного разговора с сыном, когда явились они с женой к нас в гости и вышли мы с ним на балкон покурить.
— Знаешь, пап, мне иногда кажется, что как-то отвратительно пресно мы живём. Оглядываюсь назад, вокруг – всё, как еврейская маца: вроде бы хлеб, а без вкуса и запаха. И наесться им нельзя, и выбросить жалко – еда всё же. Я ведь до сих пор не знаю, люблю ли свою Наталью, да и любил ли вообще. Просто как-то всем удобно было, чтобы мы поженились: и мне, и ей, и вам с мамой. И её родителям, думаю.

Нет, ты не волнуйся, у нас всё нормально, никаких кризисов в отношениях. Но иногда всё же думаю: зачем я родился? Только для того, чтобы (мне даже говорить тебе это стыдно, потому что банально это жутко, а ты у нас в семье всегда каким-то духовным началом был!)… чтобы построить дом, посадить дерево и вырастить сына?

Я подавился дымом, закашлялся. И стыдно стало, что сына своего столько лет обманывал, «духовным началом» притворялся.

Но понимал, что сказать что-то нужно, что ждёт он от меня поддержки.
— Знаешь, сынок, каждый мужчина в своей жизни такие вопросы себе задаёт. И несколько раз в течение жизни. Важно, думаю, давать на них такие ответы, чтобы они не травмировали тех, кто с нами рядом, чтобы метания наши только нашими и остались, чтобы женщины наши всегда верили, что за нами они (и ты теперь меня прости за ещё одну банальность!), как за каменной стеной. И всегда чтобы нам верили: верили бы, что жить с нами надёжно и детей от нас рожать не страшно, что мы – опора. И опора не только для них, но и (а теперь за пафос прости!) для «царя и Отечества»…
— Да какая ж мы с тобою, отец, опора «государю и Отечеству»? В чём опора? Что в тюрьме не сидели и налоги платим? Что соседям неудобств не причиняем своим… тараканьим бессмысленным существованием?
Я понимал, что врать ему сейчас не могу, не могу всё время выводить разговор туда, где безопасно и правильно всё:
— Ты думаешь, что мне такие мысли в голову не приходят? Сам пытаюсь отвечать на эти вопросы. Кружу, кружу на одном месте и убедить себя в правоте собственной жизни не всегда получается. Только и утешает одно: возможно, эти самые вопросы и наполняют смыслом наши с тобою жизни. Именно поиск ответов на них и не позволит нам оскотиниться. Или уйти, бросив всё и всех…

И не услышал мой сын от меня того, чего ждал. И не стал продолжать разговор, свернул его как-то на бытовое. Вскоре они с женою попрощались и ушли. А я ещё долго всё возвращался мысленно и отвечал, отвечал, отвечал.

 

И понимал, что не отвечаю. И себе самому не отвечаю. И сыну благодарен был за то, что не стал терзать меня, не стал допытываться, помог мне сохранить хорошую мину при плохой игре.
Назавтра всё было обычным, будничным. И послезавтра — всё так же…

Когда-то, во дни молодости наших бабушек, были такие настенные коврики. Вешали их над кроватями с никелированными спинками. И чаще всего изображали на них лебедей, плывущих по ночной глади пруда. И все эти лебеди были совершенно похожи один на другого. Плыли обязательно по кругу, а в центре этой «грандиозной композиции» непременно были два, повёрнутые клювами друг к другу. Эта пара казалась особенно одинаковой.
Вот и дни жизни нашей были такими же: ну совершеннейшие лебеди на пошлом коврике!
И уже не верилось ни в какое «вдруг», которое однажды должно было случиться. Да и про само это «вдруг» уже не думалось просто.

Но «вдруг» случилось, случилось, когда разговор наш с сыном уже почти забылся…

Как-то позвонила дочь и, рыдая, сообщила:
— Пап, только маме не говори, но Игорь от меня уходит…
— Он тебе об этом сказал?
— Они оба.
— Стоп. А кто же второй?
— Маринка, подруга. К ней он и уходит. «Влюбился»,- говорит. Представляешь? А она сидит на моей кухне, курит мои сигареты и с ехидной улыбочкой на меня в это время смотрит.
— А это не розыгрыш, дочь?
— Какой там розыгрыш, папа! Разве можно такими вещами шутить.
— Муж твой знает, что ты беременна? Ты ему уже успела об этом сказать?
— Сказала, там же, на кухне.
— И он – что?
— Не он, опять она встряла: «Ну, это все жёны говорят, когда их мужья бросают».
— Но ведь ты же правду сказала? Не обманула нас с мамой и Игоря?
— Ой, папа… Я сама уже ничего не знаю, во всём сомневаюсь. Теперь – и в этом тоже…
— Ты же не могла не чувствовать, что у него кто-то появился. Не случилось же это вдруг.
— Да мы последние полгода и виделись-то с ним нечасто. Он, помнишь же, о каком-то всё проекте говорил, который они всем КБ сдавали. Он, мне казалось, и жил только этим. Звонки телефонные, часовые обсуждения каких-то деталей. А тут ещё Маринка эта всё говорила, что он там всем покоя не даёт, всех дёргает, и ей, элементарному техническому секретарю, от Игоря Дмитриевича достаётся. Да ещё так правдоподобно мне сочувствовала: «И как ты с ним живёшь, Маша? Он же такой зануда въедливый!». Одним словом, пап, сама я свою семью разрушила: сама эту Маринку Игоря взять на работу уговорила. Одним словом,- змея на шее. Или удавка.
— Дочур, погоди, не горячись. Сейчас они где? У тебя?
— Нет, ушли, вместе…Как куда? К ней, конечно!.. Я при них сдерживалась, не плакала, ты же всегда говорил, что я у тебя «паренёк крепкий», не то что Мишка. Это он с детства чуть что – сразу в слёзы. Только в последнее время мужчиной стал.

Ой, папа! Никакой я не крепкий парень. Сижу вот на ковре в дырявых колготках, реву… Сейчас в зеркало посмотрю… Ужс! Нос распух, брови красные. Если я в данный момент своей жизни умру, то завещаю, чтобы хоронили меня в закрытом гробу, иначе опозорю тебя своей «неземной красотою»!
— Ладно тебе, не остри хоть в такой момент.
— Я не острю, папа… Я правда жить не хочу…
— И эту дурь из головы выбрось. Мы сейчас с мамой к тебе приедем. А хочешь, ты к нам приезжай?
— Ой, нет-нет! Маме, пожалуйста, ни слова. Она же у нас впечатлительная. Помочь не поможет, а… Короче, сам знаешь…
Жаль мне Машку свою умняшку. Она такая у нас … хорошая. Нельзя такую не любить. Нет, можно, оказывается. Вот Игорь же теперь не любит. И его тоже жаль. Он какой-то положительный, честный. И яснолобый такой. А Марину эту…

Да и не нравилась она мне никогда, даже когда в первый раз Маша её в дом привела несколько лет назад: кукольное личико, кукольные какие-то одёжки, кукольные мыслишки, хотя и была старше Машеньки на несколько лет. Она, конечно, во всём виновата. Из-за неё доченька моя страдает так сейчас. Может, встретиться мне с нею, поговорить? Хотя – о чём? В чём смогу я убедить женщину, отвоевавшую своего мужчину у соперницы? Чтобы обратно отдала? Чтобы не покушалась на чужое? Чушь какая.
И ничего придумать не могу. И что делать дальше – не знаю. Только и хватало меня в эти трудные для дочери дни на то, чтобы звонить ей ежедневно и от жены скрывать всё, что с нашей дочечкой сейчас происходит.

А хотелось обнять их всех, Машку, жену, Мишку, прижать к самому сердцу и баюкать словно младенца, чтобы знали, что я рядом, что они самые дорогие, что никому их в обиду не дам, что, если надо, так и умру за них и за их счастье.

Потому что, как оказалось, моего счастья, единоличного, у меня не было совсем. Только вместе с ними. Потому что и внутри, меня самого они заполняли по самое горло. И даже места для вдоха не оставалось.

Несколько раз брал в руки телефонную трубку, чтобы позвонить Игорю. И не звонил, чтобы не сотворить ещё большей беды. И Мише не звонил, потому что понимал, что ему сейчас самому бы разобраться и в себе, и в думах своих непростых, но – мужских, настоящих.
И Марину всё больше и больше ненавидел. Она как туча бесформенная разрасталась и становилась злом в самом классическом его проявлении.
И вдруг – звонок. На дисплее – незнакомый номер. Беру трубку.
— Борис Михайлович? Здравствуйте. Это Марина. Ну, Машина подруга… бывшая теперь уже, наверное.
Хотелось съехидничать в ответ, сказать что-нибудь типа:
— «Наверное»? Вы всё ещё сомневаетесь?!.
Но не сказал. Сдержался, слава богу. Как можно более спокойно ответил:
— Да, слушаю вас…
— Я бы хотела встретиться с вами, поговорить.
— Вы полагаете, что говорить нужно со мною? Не с Машей?
— Да, с вами именно. Если не возражаете, то в том синем кафе, что недалеко от вашего дома. Маша говорила, что вы туда часто заходили. Если не трудно, то прямо сегодня. Через час. Сможете?.. Спасибо. Я к вам сама подойду. Помните меня? Тогда всё ещё проще…
Гудки…
И почему вдруг волнуюсь? Что буду говорить? Лучше не готовиться. Всё станет ясно по ходу встречи. Сорваться? Не сорвусь, думаю. Только вот спокойно, спокойно только…

Конечно, она сильно переменилась. Стала не куколкой, а женщиной молодой. И привлекательной. Если честно, то – не хуже Маши. А если совсем честно, то — лучше. Ярче. Стройнее. Как мужчина, я Игоря, пожалуй, понимаю. Увидел её, как только вошла в кафе и оглядела редких посетителей. А глаза такие яркие. Разве были и раньше такими? У людей такие бывают?..
Сначала подошёл её запах, потом сама. Поздоровалась, села. Всё гармонично: и то, как скрестила ноги и руки, и пальцы такие длинные. Красиво держит и чашку с кофе, и сигарету (ещё один изысканный запах).

— Борис Михайлович, а ведь всё это из-за вас случилось.
— ???
— Вы Александру помните?.. Львову?

Помнил ли я Сашеньку? Теперь мне кажется, что всегда. Встретились на одной из поточных лекций уже в сентябре на первом курсе. Ну точно! Именно Сашины глаза теперь лучились на Маринином современном лице!

Помню всё сразу. Ведь это даже не роман, не любовь была, а какая-то молния. И как в молнии – всё было. И свет, и дождь, и гром… И озон был. Было много воздуха и счастья. Абсолютного, когда мы оба были переполнены друг другом. Переполнены настолько, что ни для чего другого места уже в нас обоих не оставалось.

А уж для такой малости, как учёба,- тем более. А потому – первая же сессия стала для обоих последней. Какая ерунда! Поедем куда-нибудь на Север, будем работать. И учиться будем. Потом.
Но это не казалось ерундой нашим родителям. Особенно моим. Особенно папе, человеку властному и, как оказалось, жестокому:
— Чтооо? Мой сын неуч? Какая любовь? Какой ребёнок может быть у моего ещё ребёнка? Ничего, аборт сделает. Отнесёшь ей деньги, пусть избавится. Нет? Хорошо, я сам отнесу. Где живёт — знаю. С мамой её мы уже встречались. Она с нами согласна…

Я тебе уйду из дому! К тётке в Ленинград поедешь. Там и учиться дальше будешь. Перевод я устрою. Всё. Надо будет – свяжу и насильно увезу, и не только в Ленинград. Не дури, иначе Сашу твою за такой Можай загоню, где водятся только синее небо и волки. И мамаше её не поздоровится, что такую безнравственную дочь вырастила. И во всём этом ты виноват будешь. Никаких «проститься»! Всё. Начинаешь новую жизнь. С чистого листа…

Так помнил ли я Сашеньку? Всегда. И всё помнил. И ничего этого Марине рассказать не мог.
А Марина всё поняла и продолжала:
— Я всё знаю. Мама рассказала. Да, она жива, разумеется. Где живёт, не скажу. Да вам и не нужно. Я сначала хотела вашу семью, Борис Михайлович, поломать. Потом подумала, что больнее будет, если – вашей дочери. А тут Игорь мне и вправду понравился. Он ведь, сами знаете, надёжный такой. И перспективный.

А ведь правда, бессердечно вы мою маму тогда бросили. И до сих пор она вас не простила. И не простит.
Погасила сигарету в пепельнице, изящно так выкинула ноги из-за стола, встала упруго, волосы оправила, вскинула сумку на плечо.

И сделала уже шаг к двери. А потом, потом как-то застыла почти в воздухе на мгновение, обернулась через плечо перед тем, как уйти навсегда из моей жизни:
— И я не прощу… папа…

Инет

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.