У сороки заболи, у вороны заболи..
Я всегда немного стеснялась своей матери. У моих одноклассниц и у многочисленных двоюродных и троюродных сестер мамы были другие: утонченные, образованные, кокетливые. Они смотрелись рядом с нами словно старшие сестры, и относились мы к ним так же — восхищались, таскали тайком помаду, примеряли их туфли.
Моя мама была родом из какой-то глухой деревни. Некрасивая, говорила безграмотно и, кажется, даже писать толком не умела. Мне всегда было непонятно, почему мой образованный и умный папа выбрал себе в жены такую посредственность? Его первая жена была красавицей — она смотрела с фотографий насмешливыми глазами, и я всегда жалела, что не она моя мать. Ее сыновья тоже были все как с картинки, и я просто обожала старших братьев. Они меня тоже.
Иногда новые подружки принимали ее за служанку. У нас был огромный дом, в котором она хозяйничала одна. Папа предлагал нанять помощницу, но мама отнекивалась и все делала сама — мыла полы, убиралась, готовила.
— Спроси у вашей кухарки рецепт этого пирога, — сказала одноклассница, и хотя мама стояла рядом, мне было стыдно сказать, что это не кухарка, а мама, и я бурчала в ответ:
— Сама спроси, вот же она.
Я не знаю, где она при всем при этом находила время на вязание. Но она просто обожала вязать, и если в младшей школе я носила эти ее дурацкие носки, шапки, джемперы с узором, то потом наотрез отказывалась позориться в этом. Помню, она связала мне варежки, красные с белым узором, там были какие-то олени и снежинки, что ли. Я кинула эти варежки на пол и прокричала:
— Мама, ну какие варежки, все ходят в перчатках, ты с луны свалилась, что ли!
Мама никогда не возражала мне и никогда не ругала. Она нагнулась, взяла в руки варежки и унесла их.
Эти варежки я нашла через несколько лет, когда мама уже умерла. Я не смогла приехать попрощаться с ней, у меня была сессия, но на каникулах папа попросил меня разобрать ее вещи, что-то выбросить, что-то отдать в церковь.
На одной из полок лежали эти варежки. Я взяла их в руки — они были очень лёгкие и очень мягкие, красивые такие. Мне стало немного грустно. Я вышла в гостиную и спросила:
— Пап, а почему ты женился на ней?
Он удивлённо поднял очки, посмотрел на меня. Я смутилась.
— Ты же ее никогда не любил, — тихо проговорила я.
Это я знала точно. Не только потому, что по всему дому до сих пор стояли фотографии его первой жены, а мамина лишь одна, а ещё и потому, что у меня уже был Вовка, и я знала, что такое «любит».
Папа вздохнул, хлопнул по дивану рядом с собой. Я подошла и села.
— Кому, если не тебе рассказать о ней. Тем более, ты большая, должна понять. Я очень любил свою первую жену, чуть с ума не сошел, когда ее не стало. Но у меня было три сына, надо было жить ради них. Я и жил.
Однажды я приехал на охоту в одну деревню вместе с приятелем, там его брат был. Мы славно поохотились, и в доме была девушка, я сначала подумал дочка хозяина. Все ее там шпыняли, и мне стало жаль ее: была она такая худенькая, забитая. Сунул денег ей, пока никто не видел, а она и говорит — дяденька, спасите меня, увезите меня отсюда! Я удивился — дескать, что такое? А она в слезы и твердит все одно — увезите и все тут! Говорит, я в багажник спрячусь, вы только не открывайте, пока другие видят.
Папа прикрыл глаза, наверное, пытался представить ту картину. Я затаила дыхание и не шевелилась.
— Не знаю почему, — продолжил он. — Но я согласился. Все получилось просто, и когда все вскрылось, я уже знал ее историю и принял решение жениться, чтобы защитить ее. Семья ее погибла при пожаре, и ее, тринадцатилетнюю взяли под опеку, но на деле — служанкой. Она готовила и убирала за всеми, вела хозяйство, огород… Но на это она не жаловалась, считала, что это нормальная плата за крышу над головой. А потом от нее и другого стали просить, чего она стерпеть не смогла. Особенно после того, как забеременела. Ребенка она не доносила, рожала дома и он даже не закричал — пискнул. Больше она его не видела. С тех пор она мечтала сбежать и пробовала пару раз, но ее быстро поймали, избили… И тут я попался. Спаситель. Ну как я мог ее бросить? Ты не думай, я женился только чтобы от нападок ее оградить, мы в разных комнатах жили. Ты уже лет через семь родилась, или восемь, когда она не только на бумаге женой была, но и так. Жалел я ее — такая у нее судьба…
Он вздохнул и потрепал меня по плечу.
— Она хорошая жена была. Сыновей моих воспитала и тебя подарила — я уж и не думал на старости лет…
В горле у меня стоял комок. И я прекрасно знала, что никакие слезы тут не помогут, никогда я не смогу проглотить этот огромный ком обиды — на судьбу, на отца, на мать… Ну почему, почему она никогда ничего мне не рассказывала? Откуда я могла знать?
Я резко встала и пошла в мамину комнату. Я помнила, где она хранила спицы и нитки. Сама я никогда не вязала, хотя в детстве мама пыталась меня научить. Я достала коробку, взяла первый попавшийся клубок и спицы. Набрала в поисковике ролик — как научиться вязать. И три часа сидела с этими спицами, пока не стёрла пальцы до волдырей.
Мне было больно, но это было именно то, чего я хотела — чтобы физическая боль хоть немного заглушила ту, другую. А потом я надела красные рукавички и прямо в них легла спать.
Мне приснилось, что мама принесла пластырь, подула на мои израненные пальцы, пропела свою дурацкую присказку: у сороки заболи, у вороны заболи… И мне стало легче. Нет, этот огромный ком не пропал ни на утро, ни через неделю. Ни даже тогда, когда я научилась вязать и связала такие же варежки, только синие — это был мамин любимый цвет — и отнесла их ей на могилу. Ком исчез, когда в родовом зале мне на грудь положили крошечную малышку и я впервые назвала ее маминым именем.
Канал «Здравствуй, грусть»
Инет
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.