Василий Макарович Шукшин. Волки

Василий Шукшин

ВОЛКИ!

В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный.

Иван не любил тестя; Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.

— Спишь? — живо заговорил Наум.

— Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все царство небесное проспать. Здравствуйте.

— Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.

— Зря. Вставай-ка… Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира выпросил две подводы. Конечно, не за «здорово живешь», но черт с ним — дров надо. Иван полежал, подумал… И стал одеваться.

Иван дремал в санях. Мерная езда убаюкивала. Выехали на просеку, спустились в открытую логовину, стали подыматься в гору. Там, на горе, снова синей стеной вставал лес. Почти выехали в гору…

И тут увидели, недалеко от дороги, — пять штук. Вышли из леса, стоят, ждут. Волки. Наум остановил коня, негромко, нараспев заматерился: — Твою в душеньку ма-ать… Голубочки сизые. Выставились.

Конь Ивана, молодой, трусливый, попятился, заступил оглоблю. Иван задергал вожжами, разворачивая его. Конь храпел, бил ногами — не мог перешагнуть оглоблину. Волки двинулись с горы, Наум уже развернулся, крикнул: — Ну, што ты?! Иван выскочил из саней, насилу втолкал коня в оглобли… Упал в сани. Конь сам развернулся и с места взял в мах.

Наум был уже далеко.

— Грабю-ут! — заполошно орал он, нахлестывая коня. Волки серыми комками податливо катились с горы, наперерез подводам.

— Грабю-ут! — орал Наум. «Что он, с ума сходит? — невольно подумал Иван.

— Кто кого грабит?» Он испугался, но как-то странно: был и страх, и жгучее любопытство, и смех брал над тестем.

Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись цепочкой, стали легко нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и смотрел на волков.

Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой… Уже только метров пятнадцать — двадцать отделяло его от саней.

Ивана поразило несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал, что это что-то вроде овчарки, только крупнее. Сейчас понял, что волк — это волк, зверь.

Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный властный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал…

Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост. Иван оглядел сани — ничего, ни малого прутика. Оба топора в санях тестя. Только клок сена под боком да бич в руке.

— Грабю-ут! — кричал Наум. Ивана охватил настоящий страх.

Передний, очевидно вожак, стал обходить сани, примериваясь к лошади. Он был в каких-нибудь двух метрах… Иван привстал и, держась левой рукой за отводину саней, огрел вожака бичом. Тот не ждал этого, лязгнул зубами, прыгнул в сторону, сбился с маха…

Сзади налетели другие. Вся стая крутнулась с разгона вокруг вожака. Тот присел на задние лапы, ударил клыками одного, другого…

И снова, вырвавшись вперед, легко догнал сани. Иван привстал, ждал момента… Хотел еще раз достать вожака. Но тот стал обходить сани дальше. И еще один отвалил в сторону от своры и тоже начал обходить сани-с другой стороны. Иван стиснул зубы, сморщился…

«Конец. Смерть». Глянул вперед. Наум нахлестывал коня. Оглянулся, увидел, как обходят зятя волки, и быстро отвернулся.

— Грабю-ут!

— Придержи малость, отец!.. Дай топор! Мы отобьемся!..

— Грабю-ут! — Придержи, мы отобьемся!.. Придержи малость, гад такой!

— Кидай им чево-нибудь! — крикнул Наум. Вожак поравнялся с лошадью и выбирал момент, чтоб прыгнуть на нее. Волки, бежавшие сзади, были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани — и конец. Иван кинул клочок сена; волки не обратили на это внимания.

— Отец, сука, придержи, кинь топор! Наум обернулся: — Ванька!.. Гляди, кину!..

— Ты придержи! — Гляди, кидаю! — Наум бросил на обочину дороги топор.

Иван примерился… Прыгнул из саней, схватил топор… Прыгая, он пугнул трех задних волков, они отскочили в сторону, осадили бег, намереваясь броситься на человека. Но в то самое мгновение вожак, почувствовав под собой твердый наст, прыгнул. Конь шарахнулся в сторону, в сугроб…

Сани перевернулись: оглобли свернули хомут, он захлестнул коню горло. Конь захрипел, забился в оглоблях. Волк, настигавший жертву с другой стороны, прыгнул под коня и ударом когтистой лапы распустил ему брюхо повдоль.

Три отставших волка бросились тоже к жертве. В следующее мгновение все пять рвали мясо еще дрыгавшей лошади, растаскивали на ослепительно белом снегу дымящиеся клубки сизо-красных кишок, урчали, Вожак дважды прямо глянул своими желтыми круглыми глазами на человека…

Все случилось так чудовищно скоро и просто, что смахивало скорей на сон. Иван стоял с топором в руках, растерянно смотрел на жадное, торопливое пиршество. Вожак еще раз глянул на него…

И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор, заорал что было силы и кинулся к волкам. Они нехотя отбежали несколько шагов и остановились, облизывая окровавленные рты. Делали они это так старательно и увлеченно, что, казалось, человек с топором нимало их не занимает.

Впрочем, вожак смотрел внимательно и прямо. Иван обругал его самыми страшными словами, какие знал, Взмахнул топором и шагнул к нему…

Вожак не двинулся с места. Иван тоже остановился.

— Ваша взяла, — сказал он.

— Жрите, сволочи. — И пошел в деревню. На растерзанного коня старался не смотреть. Но не выдержал, глянул… И сердце сжалось от жалости, и злость великая взяла на тестя. Он скорым шагом пошел по дороге.

— Ну погоди!.. Погоди у меня, змей ползучий. Ведь отбились бы и конь был бы целый. Шкура. Наум ждал зятя за поворотом. Увидев его живого и невредимого, искренне обрадовался: — Живой? Слава те господи! — На совести у него все-таки было нелегко.

— Живой — откликнулся Иван.

— А ты тоже живой? Наум почуял в голосе зятя недоброе. На всякий случай зашагнул в сани.

— Ну, что они там?..

— Поклон тебе передают. Шкура!..

— Чего ты? Лаешься-то?..

— Счас я тебя бить буду, а не лаяться. — Иван подходил к саням. Наум стегнул лошадь.

— Стой! — крикнул Иван и побежал за санями.

— Стой, паразит! Наум опять нахлестывал коня… Началась другая гонка: человек догонял человека.

— Стой, тебе говорят! — крикнул Иван.

— Заполошный! — кричал в ответ Наум.

— Чего ты взъелся-то? С ума, что ли, спятил? Я-то при чем здесь?

— Ни при чем?! Мы бы отбились, а ты предал!..

— Да где же отбились?! Где отбились-то, ты што!

— Предал, змей! Я тебя проучу малость. Не уйдешь ты от меня, остановись лучше, Одного отметелю — не так будет позорно. А то при людях отлуплю, И расскажу все… Остановись лучше!

— Сейчас — остановился, держи карман! — Наум нахлестывал коня.

— Оглоед чертов… откуда ты взялся на нашу голову!

— Послушай доброго совета — остановись! — Иван стал выдыхаться.

— Тебе же лучше: отметелю и никому не скажу.

— Тебя, дьявола, голого почесть в родню приняли, и ты же на меня с топором! Стыд-то есть или нету?

— Вот отметелю, потом про стыд поговорим. Остановись! — Иван бежал медленно, уже далеко отстал, И наконец вовсе бросил догонять. Пошел шагом.

— Найду, никуда не денешься! — крикнул он напоследок тестю. Дома у себя Иван никого не застал: на двери висел замок. Он отомкнул его, вошел в дом. Поискал в шкафу…

Нашел недопитую вчера бутылку водки, налил стакан, выпил и пошел к тестю. В ограде тестя стояла выпряженная лошадь.

— Дома, — удовлетворенно сказал Иван.

— Счас будем уроки учить. Толкнулся в дверь — не заперто. Он ждал, что будет заперто. Иван вошел в избу… Его ждали: в избе сидели тесть, жена Ивана и милиционер. Милиционер улыбался: — Ну что, Иван?

— Та-ак… Сбегал уже? — спросил Иван, глядя на тестя.

— Сбегал, сбегал, Налил шары-то, успел?

— Малость принял для… красноречия. — Иван сел на табуретку.

— Ты чего это, Иван? С ума, что ли, сошел? — поднялась Нюра.

— Ты што?

— Хотел папаню твоего поучить… Как надо человеком быть.

— Брось ты, Иван, — заговорил милиционер, — Ну, случилось несчастье, испугались оба… Кто же ждал, что так будет? Стихия.

— Мы бы легко отбились. Я потом один был с ними…

— Я же тебе бросил топор? Ты попросил, я бросил. Чего еще-то от меня требовалось?

— Самую малость: чтоб ты человеком был, А ты — шкура. Учить я тебя все равно буду.

— Учитель выискался! Сопля… Гол как сокол, пришел в дом на все на готовенькое да еще грозится. Да еще недовольный всем: водопроводов, видите ли, нету!

—Да не в этом дело, Наум, — сказал милиционер, — При чем тут водопровод?

— В деревне плохо!.. В городе лучше, — продолжал Наум.

— А чево приперся сюда? Недовольство свое показывать? Народ возбуждать против Советской власти?

— От сука! — изумился Иван. И встал. Милиционер тоже встал.

— Бросьте вы! Пошли, Иван…

— Таких взбудителев-то знаешь куда девают? — не унимался Наум.

— Знаю! — ответил Иван.

— В прорубь головой… — И шагнул к тестю. Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы. На улице остановились, закурили.

— Ну не паразит ли! — все изумлялся Иван.

— И на меня же попер.

— Да брось ты его!

— Нет, отметелить я его должен.

— Ну и заработаешь! Из-за дерьма.

— Куда ты меня счас?!

— Пойдем, переночуешь у нас… Остынешь. А то себе хуже сделаешь. Не связывайся.

— Нет, это же… што ж это за человек?

— Нельзя, Иван, нельзя: кулаками ничего не докажешь. Пошли по улице по направлению к сельской кутузке.

— Там-то не мог? — спросил вдруг милиционер.

— Не догнал! — с досадой сказал Иван.

— Не мог догнать.

— Ну вот… Теперь — все, теперь нельзя.

— Коня жалко.

— Да…

Замолчали. Долго шли молча.

— Слушай: отпусти ты меня. — Иван остановился.

— Ну чего я в воскресенье там буду?! Не трону я его.

— Да нет, пойдем. А то потом не оберешься… Тебя жалеючи, говорю. Пойдем счас в шахматишки сыграем… Играешь в шахматы? Иван сплюнул на снег окурок и полез в карман за другой папироской.

— Играю.