Воспоминания о Василии Макаровиче Шукшине

Василий Шукшин приехал в Москву с далекого Алтая поступать во ВГИК. Нашел институт, попробовал устроиться в общежитие, но мест не оказалось.
Тогда он заночевал на улице, где-то у Москвы-реки, на Котельнической набережной.
Не успел задремать толком, как услышал, что кто-то его будит. Перед Шукшиным стоял высокий худой мужчина с палкой.
— Ты что тут спишь? — спросил он.
— Мест нет в общежитии, — сказал Шукшин.
— Идем ко мне, — предложил мужчина. — Поспишь там.

Пришли, заварили чаю, долго беседовали на кухне о том о сем…
Потом уже, когда Шукшин благополучно сдал экзамены и был принят, однажды ему показали идущего по коридору ВГИКа давешнего мужчину с палкой и сказали, что это сам Пырьев.
Через много лет Шукшин спросил его:
— А помните, Иван Александрович, как я у вас однажды ночевал?
— Не помню, — сказал Пырьев. — Кто у меня только не ночевал…
Поступление во ВГИК

Кинорежиссер и однокурсник Шукшина Александр Митта вспоминает такую историю. Когда Шукшин пришел поступать во ВГИК, он полагал, что люди собираются, договариваются и артелью делают кино. Но оказалось, что есть главный человек, которого все слушаются, — режиссер. Тогда Шукшин решил поступать на режиссерский факультет. На экзамене М. И. Ромм попросил его:
— Расскажите мне о Пьере Безухове.
— Я «Войну и мир» не читал, — простодушно сказал Шукшин. — Толстая книжка, времени не было.
— Вы, что же, толстых книг никогда не читали? — удивился Ромм.
— Одну прочел, — сказал Шукшин. — «Мартин Иден». Хорошая книжка. Ромм возмутился:
— Как же вы работали директором школы? Вы же некультурный человек! А еще режиссером хотите стать!
И тут Шукшин взорвался:
— А что такое директор школы? Дрова достань, напили, наколи, сложи, чтобы детишки не замерзли зимой. Учебники достань, керосин добудь, учителей найди. А машина одна в деревне — на четырех копытах и с хвостом… А то и на собственном горбу… Куда уж тут книжки толстые читать…
Ромм поставил ему «пять» и принял.

Хорошо поговорили

При первом знакомстве Шукшин и Рыжов не понравились друг другу, но со временем крепко подружились, так что Рыжов снимался практически во всех фильмах Шукшина. Во время работы над «Калиной красной» — а съемки проходили в Карелии, — вся группа ездила на площадку на автобусе, и только Рыжов вставал загодя и шел пешком несколько километров. Летнее утро, роса, восход солнца, птичье пение…
Однажды, встав на рассвете как обычно, Рыжов собрался уже выходить, но вдруг к нему подошел мрачный Шукшин и сказал, что тоже пойдет пешком.
И они двинулись. Рыжов видел, что Василий Макарович сильно не в духе, а потому и не лез с разговорами. Шли в полном молчании. А поводов для плохого настроения было достаточно — материал начальство не принимало, со всех сторон раздавалась критика, дело не ладилось. Но пока дошли до места съемок, настроение у Шукшина от прогулки, от солнечного утра явно улучшилось. Жена Василия Макаровича чутко уловила эту перемену и поинтересовалась, в чем дело.
— С Рыжовым хорошо поговорили! — объяснил Шукшин.

Что ж ты наделал!?

Когда человек получает слишком много советов с разных сторон, это сбивает его с толку. Если советы дают актеру, он начинает нервничать, сбиваться, теряет нить игры. Поэтому Василий Шукшин ввел в группе железное правило: давать актеру советы и указания имеет право только он — режиссер. И правило это соблюдалось неукоснительно. Однажды во время съемок «Калины красной» к артисту Ивану Рыжову подошел кинооператор Заболоцкий и что-то тихо ему сказал. Шукшин немедленно допросил Рыжова.
— Да он просто попросил, чтобы в конце сцены я повернулся в профиль — так кадр получится эффектнее.
— Что ж ты натворил! — закричал Шукшин на оператора. — Как же он теперь сможет играть? Он всю сцену будет думать, как повернуться, и запорет роль!

Самостоятельность

Василий Шукшин пригласил Леонида Куравлева сняться в главной роли в фильме «Печки-лавочки», и артист согласился. Но потом передумал. Прямо сказать об этом Шукшину он не решался: скрывался от него довольно длительное время, придумывал разные отговорки. В конце концов они встретились в коридоре «Мосфильма». Куравлев огляделся — бежать некуда.
— Стой, — приказал Шукшин. — Поговорить надо по душам. Что же это ты мне под самый дых врезал? — А у самого желваки так и ходят, рука в кармане.
И тут Куравлева озарило:
— Да ведь ты сам должен это сыграть! Кто же лучше тебя это сделает? Ты написал, ты придумал, тебе и сниматься надо!
Похоже такая мысль Шукшину в голову не приходила, а если и приходила, то он всерьез к ней не относился. Лицо Шукшина подобрело.
— Ты точно так думаешь?
— Да что тут думать? Так оно и есть на самом деле…
Так Василий Шукшин сам сыграл в «Печках-лавочках».
«Актеры советского театра и кино»

Признаюсь, к таланту Шукшина я долго относился без придыхания. Все говорили, что он большой писатель, а я пожимал плечами: «Вася? Он, конечно, здорово пишет, но…»

Как в стихах у моего любимого поэта Сергея Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать». Не мог я разглядеть классика в том, кто спал на раскладушке в моей комнате, кто мог утром предложить: «Поехали в парк Горького, там пиво хорошее и шпекачки, — и деловито брал еще в студийном буфете несколько сваренных вкрутую яиц, — самая прочная закуска».

Но Васину необычность я, конечно, чувствовал, и не только в литературе и кино. Про одну актрису, помню, он, задвигав желваками, выразился: «Белая вошь в сметане» — подобрать такой емкий образ мог только писатель.

Однажды Шукшин невольно преподал мне урок на всю жизнь. В конце шестидесятых мы с ним и Никитой Михалковым полетели в Будапешт сниматься в советско-венгерском фильме «Держись за облака» — в небольших ролях, играли чекистов. День ждем — одеваемся для съемок, но на площадку не зовут, другой, третий…

Погуляли по городу, я показал его Никите и Васе, поскольку знал хорошо — снимался там в третий раз. Посидели в буфете гостиницы. Выданные деньги стремительно таяли, а съемки не начинались. Пролетела неделя.

Никита вместе со мной отправился к режиссеру с венгерской стороны, который командовал всей работой. Петер Сас, человек странный, взбалмошный, мог лечь на грязный пол в замшевом пиджаке цвета кофе с молоком, закапризничать и стучать по полу пятками — играл в режиссера.
Никита решительно спросил:
— Вы снимать нас будете или нет?
«Художник» возмутился:
— Это кто мне такое говорит?! Что за артист такой?! Присылайте другого, а этого — в Москву!
— Ты, парень, — ответил Никита, — меня родиной-то не пугай.

И ушел, я за ним. Направился в костюмерную и там, снимая с себя одежду для съемок, все рассказал читавшему книжку Шукшину.

«Сереж, — ответил он, — давай-ка и мы с тобой собираться. Если Никиту одного в Москву отправят, у него будут неприятности, а троим ничего не сделают». Затем Вася пошел к режиссеру: «Сниматься не будем». Тот струхнул, начал извиняться. За два дня нас отснял, и мы улетели в Москву.
(Сергей Никоненко, из интервью)

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.