Жёны декабристов в Сибири.
Их было одиннадцать человек. Девять — жёны. Две — невесты. Почти все оставили детей, детей с собой брать было нельзя. Ещё семь женщин были с ними, матери и сестры прочих бунтовщиков. Крошечный отряд нежных женщин.
Слишком велик контраст, невероятна пропасть между паркетом бального зала и сибирской ледяной пустыней. От муслинового платья до тулупа. От роскоши, в которой росли генеральские дочери, аристократки , княгини, баронессы — до ледяной воды из колодца, темной избы, печи, топить которую пришлось каждый день.
Это — подвиг и есть? Променять торты на чёрный хлеб. Но… нет. Это подвигом не было и никто добровольную аскезу подвигом не считал.
Это был не мир пиров, балов, роскоши, танцев и смеха. Так же, как любой российский подданный они детьми пережили Отечественную войну, хоронили отцов, братьев и друзей.
Большинство из них имели прекрасное образование, подолгу бывали за границей, и дух вольнодумия был знаком и осознание власти — как тяжелой, беспощадной машины у них были ничуть не меньше, чем у их мужей.
И значение слова «преступник» они хорошо знали. «Государственный преступник» — тем более. Нам оценить масштаб ужаса, каким веяло тогда от этого обвинения невозможно. Посягнуть на царя было равносильно пойти против Бога.
И первым подвигом этих женщин было то, что они, пусть не так эффектно как их мужья, без истерики и манифестов — пошли против власти. Не за красивую идею, ни ради почестей и дифирамбов, они поддержали УЖЕ проигравшую оппозицию. И не тихими салонными разговорами, не проникновенными стихами! Они добровольно приняли на себя статус «государственный преступник» и пошли в Сибирь. В ссылку.
Царь разрешил развод с государственными преступниками. Светская власть разрешила отменить церковное таинство. Ведь жены не были в ответе. И дети — тоже. Им сохраняли титулы, положение, имущество. Власть не собиралась их наказывать. Несколько женщин расторгли брак. Ещё несколько остались воспитывать детей по категорическому требованию мужей. Вели переписку, растили детей. Но больше не увиделись ни разу. Подвиг? Нет. Это просто семья, просто такая жизнь…
Остальные же — поехали. Аристократки совершили фактическое самоубийство. Их лишили всего: дворянства, титула, имущества. И даже детей лишили. А самое страшное — лишили будущего детей, которые родятся в Сибири. Их положение с момента рождения — крестьяне. Но они поехали…
Научились рубить дрова. Готовить еду. Обустроили быт. Подвиг? Двести лет назад в Сибири — да, подвиг. Особенно, если нет никакой уверенности в том, что это поможет. Особенно, если твоё содержание определяет государство и ты отчитываешься за каждую копейку. Особенно, если вместо блестящего офицера, каким был муж — каторжанин в кандалах, и можешь только посмотреть на него. Особенно, когда у тебя нет обратного пути. Либо вернёшься с мужем, либо вернёшься вдовой. Либо не вернёшься…
Почти все декабристы в итоге прожили долгую жизнь. Пережили рудники, пережили Читу, много чего пережили. И не только молитвами их жён да горячим супом. Но и ежедневными их хлопотами о смягчении наказания.
Женщины, напрягая все силы и связи добились. Рудники заменили земляные работы, потом литейный завод. Сняли кандалы. Разрешили семейные камеры. Потом не каторга, а ссылка, совсем другое. И это — заслуга их жён. Мало кто из современных правозащитников может таких результатов добиться.
Они нашли в себе силы заботиться не только о мужьях. Они учили и воспитывали местных детей. Своих учили, так отчего соседским не помочь? В ссылке родилось много детишек. Одна только Прасковья Анненкова рожала восемнадцать раз! Правда выжило только семеро из них. А Трубецким вовсе чудо случилось… в столице детей у пары не было. А в Сибири, среди всей этой жути и тоски — семеро!
Медициной занимались! Благодаря им глухой край уже не был диким. Никакой миссионер не нёс столько конкретного и ценного. Вдумайтесь… всего одиннадцать женщин! И перевернули уклад тех мест. Эти женщины даже церквей построили чуть ли не больше, чем сама церковь.
Их помнят в Сибири. Они были тем светом, что рассек зимнюю ночь, тем мостом, что протянулся из Европы за Байкал. Их память чтят, ведь то, что эти маленькие женщины сотворили, это даже не подвиг, не подвижничество, а настоящая сила и мощь, дремавшая под тонкой кожей каторжанских фей.
В Иркутске Марии Волконской поставили памятник: молодая женщина со свечами, укреплёнными в подсвечник, приглашает в дом. У них не было тут дома. Но они построили его, укрывая любовь и семью.
Они сами как свечи тихо горели во мраке горя и безысходности, но не сгорели, а только сильнее стали, закалили и себя и всех, кто был рядом. В этом и есть их главный подвиг.
А смогла бы я так же?
Ольга Иванова
Жены Декабристов. Удивительный пример женской Преданности и Любви..
Одной из первых уехала Мария Волконская, не только преодолев сопротивление своей родни, но и оставив в Петербурге годовалого сына, сделав выбор «в пользу» супруга.
В ссылке она провела около 30 лет. Благодаря ходатайству своей дочери Мария получила разрешение вернуться в европейскую часть России. Правда, не в столицу, а в Москву и конкретно для лечения. Ее супруг воссоединился с ней, вернувшись из ссылки в 1856 г.
Екатерина Трубецкая также одной из первых жен декабристов добилась права последовать за своим мужем. В отличие от других у нее детей не было.Когда она прожила 5 месяцев в Иркутске, губернатору пришло из Петербурга предписание уговорить Трубецкую вернуться. Но Екатерина Ивановна не согласилась.
Княгиня стала еще одной из жен декабристов, не вернувшихся домой по пресловутым естественным причинам: в 1854 г. ее не стало из-за бoлeзни.
Александра Давыдова с 1819 г. была гражданской, а с мая 1825 г. стала законной супругой Василия Львовича. У них было много детей, только в Сибири родилось семеро.В 1856 г. всей семье разрешили вернуться в европейскую часть России.
Александра Ентальцева прибыла в Сибирь в 1827 г. Спустя некоторое время супруги даже купили здесь большой дом за 1300 руб. Однако в целом Александре Васильевне, пожалуй, пришлось перенести больше, чем остальным женам декабристов.
Когда не стало ее мужа, она подавала прошение вернуться в европейскую часть России, но согласия не получила. Прожив еще 10 лет в Сибири на небольшое пособие от казны и с поддержкой декабристов, она, наконец, получила разрешение вернуться в Москву.
Елизавета Нарышкина ранее была фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Но и это не спасло мужа Елизаветы от ссылки. Разрешение следовать за ним в Сибирь она получила от всё той же императрицы.
На тот момент они были женаты всего 1 год. Их единственной дочери не стало в 3-месячном возрасте. Но смелая женщина все равно отправилась за мужем в Читинский острог, где и прожила 3 года, а затем в Петровский завод, Курган и др.
На берегу реки Тобол они с мужем приобрели дом с землей за 5650 руб. (причем сугубо с разрешения царя).
В 1837 г. Михаила Михайловича перевели на Кавказ, разжаловав из офицеров в рядовые. А в 1844 г. его уволили и без права выезда поселили под Тулой. После реабилитации супруги ездили и по России, и за границу, в том числе долго жили в Париже.
Анна Розен также спустя некоторое время после приезда в Сибирь попала под замену ссылки мужа на его военную службу на Кавказе, с разжалованием в рядовые.
Вернувшись из Сибири, Анна Васильевна с Андреем Евгеньевичем несколько лет проживали безвыездно на его родине в Эстляндской губернии и в других местах.
А вот Наталья Фонвизина уехала в Сибирь, оставив сыновей на попечение матери, вслед за своим мужем Михаилом Фонвизиным. Там прошла множество мyчeний, вернулась с мужем на его родину в имение в Московской губернии (с запретом въезда в Санкт-Петербург и Москву) в 1853 г., после же его кoнчuны вышла замуж за другого декабриста – Ивана Пущина.
Мария Юшневская Мария Юшневская разрешение следовать за супругом в Сибирь получила лишь спустя 3 года после его подачи. При этом дочь вместе с ней не пустили.
Когда ее мужа не стало, прошение Марии Казимировны вернуться в европейскую часть России отклонили. С тех пор она проживала в разных городках Сибири, зарабатывая уроками. На родину она вернулась лишь в 1855 г., но, как мы понимаем, уже не с мужем (он yмep в Сибири), а одна.
Полина Гебль была французской модисткой серьезной торговой фирмы, находившейся в Москве на Кузнецком Мосту. Официальной супругой Ивана Анненкова она стала лишь в Сибири. Кстати, после этого девушка взяла фамилию мужа и сменила имя на Прасковью Егоровну.
Прошение императору следовать за женихом она подала на французском языке, что даже при распространенности этого языка в дворянском кругу тех лет было нарушением этикета.
Разрешение же она получила с помощью московского губернатора. Оставив внeбpaчную дoчь мaтepи своего жениха, девушка уехала в Сибирь. Вместе с супругом она вернулась из ссылки в 1856 г., поселившись в Нижнем Новгороде без права выезда.
Камилла Ле Дантю также на момент восстания на Сенатской площади была не женой, а невестой декабриста Василия Ивашева.
Кстати, она была дочерью гувернантки в доме его отца. Сгладить социальное неравенство с женихом во многом помогло желание девушки уехать вслед за ним в Сибирь. Узнав об этом, его родители дали согласие на брак сына с Камиллой.
Однако спустя незначительное время девушка пpocтyдилacь, что спровоцировало у нее пpeждeвpeмeнные poды. В результате не стало ни супруги, ни ребенка. Сам Василий Петрович yшeл из жизни ровно через год.
Камилла в европейскую часть России не вернулась.
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.