Платок.
Странно тот дед лечил. Галку он слегка стукнул ладонью по лбу и сказал: «Кыш!» А потом добавил:
— Дождешься сильного ветра и поедешь в лес. Или в парк запущенный, но лес лучше. Побегаешь там ровно 33 минуты.
— Как? Больше получаса по лесу носиться? Зачем это?
— Затем, что ко мне за помощью пришла, теперь слушайся. Положим, столько времени действительно не продержишься, ишь, бока висят, щеки, как у хомяка, пузо трясется.
Довел вредный Галку до слез, она сильно переживала из-за своего веса и даже деда хотела потом просить, чтобы и с этой проблемой помог. Но после таких слов она и вовсе решила плюнуть на эту затею, да и на сомнительного целителя заодно и уйти. Вот только голова болела сильно. Дед последней надеждой был. Смирила Галка обиду, высморкалась и стала слушать дальше. А дед словно и не заметил, что она носом хлюпает и продолжил, как ни в чем не бывало:
— Не жри пирожные дюжинами, вот бока и уйдут.
— Так они крохотные, — попробовала поспорить Галка.
— А ну, цыц! Пришла, так не перечь! Сколько сможешь, беги, потом иди, потом снова беги и так ровно 33 минуты. Это поняла?
Галка кивнула.
— Погода какая должна быть? — спросил дед сурово, как злобный и дотошный экзаменатор.
— Ветреная, — послушно ответила Галка.
— Сама ты ветреная, — пробурчал дед, — ветер должен быть сильный, чтобы всю голову продувало, поняла?
— Да.
— Молодец. Ровно на 34 минуте остановишься около дерева, любого, к которому ноги приведут и стукнешься об него головой.
Галка представила эту картину и поняла: зря ехала в такую даль. Похожий бред и ближе сыскать можно было. Она тихонько обозвала себя дурой и примерилась, как бы половчее забрать конверт с деньгами, который она уже положила на стол и смыться.
— Точно дура, — подтвердил ее мысли дед и еще раз стукнул ее ладонью по лбу, уже больнее, — сидит у тебя в башке чертик, жить не дает, я его напугал, а лес поможет выгнать, ветер выдует, а когда легонько об дерево стукнешься, Леший его и заберет и перестанет у тебя голова болеть. Уяснила?
Эту странную историю Галка рассказала мне, не моргнув глазом, поклявшись, что не врет. Дала мне адрес и в подробностях описала жилище целителя: большой дом, в который ходу нет, потому что дед принимает в старой саманной кухоньке во дворе. Я не знала, что думать. С одной стороны — полная чушь, а с другой — голова у Галки после такого «лечения» действительно перестала болеть, хотя до этого мигрень мучила ее лет десять и она не знала, к кому идти и что делать. Мы с ней и познакомились в поликлинике, в очереди. Ведь у меня была такая же проблема — часто болела голова и ни один врач не мог мне помочь.
— Вот увидишь, дед поможет, — уверяла меня новая подружка. После кросса по лесной местности в сильный ветер, она даже помолодела слегка и, как мне показалось, немного постройнела. Галкины щеки все также напоминали хомячьи, но кофточка уже не обтягивала толстые бока и живот вроде бы уменьшился.
— Да, схуднула чуток, — верно поняла мой взгляд Галка — продавщица в колбасном отделе. После работы, измученная запахом копченого и жирного, она словно в противовес мясу обжиралась сладким.
— Пирожные есть перестала, как дед и советовал, тяжело, но держусь пока.
— На шоколадки перешла? — не удержалась я, а Галка обиделась, — давай я просто побегаю, — вернулась я к относительно безопасной теме, не собираясь никуда ехать.
— Нет, он тебя по лбу сначала должен стукнуть, — вновь повеселела Галка и легонько погладила себя по волосам, еще не веря, что боль ушла.
Я отказалась. Категорически. Но через неделю, когда я простудилась и моя голова готова была взорваться от моего же кашля, я сдалась. Решила выставить себя идиоткой и потерять немного денег и много времени.
— Ну, рассказывай, — сказал мне этот дед. Сразу видно — вредный. Низенький, бородатый, усатый, противный, от такого вежливости или сочувствия не дождешься, а грубости и даже хамства — легко.
— Что рассказывать? — удивилась я, повторила свои жалобы и даже челку со лба убрала, приготовилась, что он меня стукнет.
— Тьфу, дура, — разозлился дед.
Я так поняла, гнев в нем тлел не затухая и одним словом можно было разжечь нешуточный пожар. И как он лечит? Я задумалась, а дед разъярился еще больше.
— Рассказывай быстро! У меня еще делов много!
Так и сказал: «делов»! Я забормотала про свою голову, про Галку и ее бег по лесу, про то, что мне надо дать по лбу. И вот эти последние слова деда рассмешили настолько, что у него даже вставная челюсть выпала, так старый смеялся. А я почему-то испугалась. «Галка — гадина, отправила к сумасшедшему,» — успела подумать и уже открыла рот, чтобы закричать, если дед на меня попытается напасть. А старый аккуратно подобрал вставную челюсть с пола и долго полоскал ее в стакане, я почему-то сразу поняла. что она у него плохо держится и такой конфуз случается с ним довольно часто. «Поможет, подарю ему хороший клей,» — почему-то подумалось мне.
— Ты вот думаешь, если у всех людей орган один и тот же, то и болячки будут одинаковыми? — ехидно спросил дед, а я вмиг перестала его бояться, сама удивилась этому.
— Нет, конечно!
— А почему такие глупые сравнения делаешь? У подружки твоей чертик в башке сидел, а за тобой скелет таскается.
Я вздрогнула и обернулась. Не было за мной никого!
— Чего вертишься? Не увидишь его, махонький такой, но вредный и несчастный.
— Какой такой скелет? — смогла сказать я, но с трудом, губы слиплись внезапно.
— Который в шкафу, — серьезно ответил дед, — они у всех есть, у кого много, у кого один одинешенек скучает и своими же костями от скуки играется.
— И у вас есть?
— А как же! Что я, святой? Вот у них, говорят, нету такого, только я ни одного святого не встречал, брехать не буду. А твоему уже надоело за тобой таскаться, вот и тянет он тебя, теребит, отпусти, мол, меня.
Я представила мультяшный скелет, который дергает меня за юбку и улыбнулась.
— Смешно ей! Голова давно не болела? — дед опять разозлился.
«Как с ним родные уживаются? Это же пороховая бочка со вставной челюстью!» — успела подумать я.
— Вспоминай, что ты такого в детстве натворила?
— В детстве? Ничего, — я удивилась. Какие могут быть у детей скелеты в шкафах? Тайком съеденная шоколадка?
— Ничего, — передразнил дед, — а вину на себя наложила какую огромную просто так? Вспоминай, говорю!
И вот тут он действительно стукнул меня по лбу.
— Ай, — я отшатнулась и хотела ему крикнуть в лицо, что он старый, выживший из ума хрыч, как вспомнила. Вспомнила то, что приказала себе забыть и у меня это получилось. Был у меня скелетик, который я своими руками впустила в этот мир и в свою совесть. Кровь прилила к голове и в висках запульсировало так, словно мой мозг внезапно распух и пытается вырваться наружу.
— А говорила, — дед внимательно посмотрел на меня, ласково взял за руку и прошептал, — рассказывай, все как было, без утайки.
Ох, как же мне было стыдно. Воспоминания нахлынули, как вчера все произошло и также стало и обидно и позорно и горько. Но от дедовой руки было тепло и спокойно и я решилась.
— Я — воровка. Мне было лет пять или шесть и я украла у бабушки платок, ее любимый, шелковый, с павлином. Дед ей подарил, она давно такой хотела, налюбоваться не могла, надевала только в самых торжественных случаях и очень берегла. Я помню, как она его так красиво накидывала на плечи или изящно завязывала, как шарф или косынку. Он тонкий был, невесомый, невероятно прекрасный. Мне настолько хотелось, чтобы бабушка мне его подарила, что я канючила беспрерывно и она меня даже разок наказала за эти слезы и вопли, сказав, что я еще совсем маленькая, вот вырасту и она мне его с радостью отдаст. Сами знаете, в детстве почти невозможно дожить до своего дня рождения или нового года, так время тянется медленно, как густой кисель. Вырасти — это вообще невозможно. Так все дети думают, я не была исключением и была не в силах ждать это мифическое время. Вот и утащила платок.
Меня бросило в жар, пот тек по лицу, под одеждой, я подумала, все мое тело плачет от стыда за тот ужасный поступок, а глаза неожиданно сухие и тут же полились слезы.
— Бабушка так его любила, тот платок. Думаю, она что-то загадала на него и когда я его забрала, — эти постыдные слова — «кража,» «украла,» мне тяжело было их произносить, — когда я его забрала, в ней что-то изменилось. Или мне это казалось, я не знаю. Но она даже плакала, когда обнаружила пропажу. Обыскала все, меня, конечно спросили, но я так натурально сама расстроилась, что никто ничего не заподозрил. А я словно бы разделилась: одна «я» радовалась платку (я спрятала его на дне ящика с игрушками, мама приучала меня к порядку и никогда их не убирала сама, это была моя обязанность и я не боялась, что платок случайно найдут), а вторая «я» горевала вместе с бабушкой, думая, что платок потерян навсегда. Не помню, что я собиралась с ним делать и как легализовать. Думала, все разрешится само собой и играла с платком, пока никто не видел, когда мама была чем-то очень занята и я была предоставлена сама себе в своей комнате. Бабушка продолжала его искать, но уже не верила, что он найдется. Как показали дальнейшие события, она была права.
Я даже не помню, как звали ту девчонку. Она пришла в гости к моей подружке, жившей с нами в одном доме. Я также не поняла, что заставило меня не только зазвать незнакомку в гости, но и похвастаться платком, рассказав всю его постыдную историю. Сейчас бы я сказала, что она меня заколдовала, но могла ли это сделать маленькая девочка? Вряд ли. А вот что она действительно сделала, так это отняла у меня платок. Силой хитрости. Он ей понравился еще больше чем мне. Глаза загорелись, она покраснела от жадности, от желания обладать и, скорее всего, она была очень умной и ушлой девочкой, потому что подумав лишь минуту, она мне предъявила ультиматум: или она все рассказывает моей маме или я отдаю ей платок. Я так испугалась разоблачения, что не сообразила сразу, второй вариант означал окончательную потерю платка. Я была ошеломлена подлостью и предательством девочки, которой я зачем-то открыла свою самую страшную тайну и позволила увидеть свое единственное сокровище. Я представила, как она пойдет к маме, как все расскажет и как бабушка разочаруется во мне также сильно, как я разочаровалась сама в себе, ведь я совершила ужасный проступок! Я не могла даже представить все это, поэтому просто заплакала и стала умолять эту странную и наглую девочку не стучать на меня и не забирать мой платок. Она лишь щурилась, как сытая кошка и все повторяла, что я — воровка и что ей нисколечко меня не жалко и чтобы я скорее решала, что именно я выбираю. Я продолжала плакать и когда моя мама зашла ко мне в комнату, чтобы сказать, что эту незнакомую девочку уже ищут по всему дому, моя гостья встала и, глядя маме в глаза, начала говорить:
— А вы знаете, что…
Я не дала ей закончить и сказала, что сейчас я покажу ей один интересный фокус. Мама удивилась, я никогда не интересовалась фокусами, но пожала плечами, сказала, чтобы мы поторапливались и вышла. Я в последний раз погладила бабушкин платок и отдала его своей мучительнице. Он был настолько тонкий и невесомый, что легко поместился в кармане ее кофточки.
— Ну, пока, — сказала она мне на прощание и выскочила из квартиры. Я надеялась, что когда она придет домой и взрослые увидят незнакомую вещь, ее расспросят и заставят вернуть мне платок. Я ждала и боялась этого, ведь тогда правда выплывет наружу. Я вздрагивала от каждого телефонного звонка и шагов на лестнице, но никто не пришел и платок не вернул.
С огромным опозданием я поняла, какую глупость я совершила. Я плакала несколько ночей и мне было так плохо, что у меня поднялась температура и я заболела. А выздоровев, забыла, почти забыла причину моей болячки. Я спрятала тот неприятный опыт в такие тайные уголки памяти, так наглухо закрыла туда двери, что только этот странный дед и его хлопок по лбу (ох, не верю, что он просто так меня стукнул) пробудили те воспоминания.
С трудом, запинаясь и краснея, я рассказала все это деду. Он довольно кашлянул.
— Ну, вот и твой скелет! Сама на себя вину навесила!
— Я же виновата и была!
— Была конечно! Но не сживать же себя со свету!
— Я и не делала этого!
— Это ты так думаешь, — усмехнулся дед и посмотрел на меня жалостливо и ласково, — твоя бабушка жива ли?
— Конечно! — я почему-то испугалась.
— Считай, полдела сделано! — обрадовался дед, а я подумала, что он посоветует мне поискать в магазинах похожий платок.
— Купи ей две чайные пары, — неожиданно предложил знахарь.
— Что? — я подумала, что не расслышала.
— То! Две чашки и два блюдца, две пары. Купи самые лучшие, фарфоровые, лучше бы расписанные цветами и птицами, найди за любые деньги. Испеки торт, большой и красивый, купи еще пачку чая и иди на исповедь к бабушке.
— И? — не поняла я.
— И все! Расскажи как все произошло, попроси прощения.
— Так просто?
— Ты действительно думаешь, это будет просто? — удивился дед, а меня прошиб холодный пот. Я вдруг поняла, что не в силах признаться бабушке в своем преступлении.
— Я не смогу.
— Должна, иначе твой скелет будет расти и не даст тебе дышать, — абсолютно серьезно ответил дед и сказал, чтобы я уже топала и не мешала ему принимать других страдальцев. Денег он не взял, сказал, вот куплю бабушке подарок, попрошу прощения, тогда уже смогу вернуться и расплатиться. Я уже вышла из его «кабинета,» когда он вдруг потребовал вернуться и дал мне мешочек с травами.
— Добавишь в чай, — так приказал дед.
— Что там? — я подумала, эти травы помогут мне в признании или бабушка меня обязательно простит с их помощью.
— Зверобой, чабрец, мята, просто травки, для вкуса, — отмахнулся от меня дед и грубо выпроводил из дома.
Поверила ли я ему? Да. Собиралась ли я сделать все, как он сказал? Не знаю. Мне было невероятно страшно. Я очень боялась увидеть разочарование в глазах бабушки, боялась, она скажет, я испортила ей жизнь, я многого боялась и тянула время, как могла. Галка донимала меня расспросами. Сама она сильно изменилась, ушли и хомячьи щеки и бока и живот, она вдруг поняла, что бегать по лесу — это не наказание, а удовольствие, да и вообще жизнь надо жить в удовольствие, поэтому Галка уволилась из опостылевшего магазина и стала печь торты на заказ.
— Что он тебе сказал? Помог? Скажи, что помог!
Она звонила мне каждый день и каждое воскресенье приходила в гости с новым тортом. Постепенно бока стали вырастать у меня, голова продолжала болеть, а разбуженная совесть и воспоминания не давали мне спать. Я начала бояться, что могу заболеть, как в детстве и мне пришлось решиться.
Я еще немного потянула время, пока искала нужную посуду. То чашки были грубыми, то узор не такой, то цена мне непосильная. Я ездила по магазинам и боялась найти то, что мне нужно. Ведь это бы означало необходимость идти с исповедью к бабушке. Это, конечно, было эгоистично, но я боялась только за себя, я думала, бабушка уже и забыла тот платок и проблема будет только в том, что она узнает: ее единственная и любимая внучка — воровка и проклянет меня. Я, действительно, этого боялась.
И вот, в один прекрасный день, вернее, в ужасный день, я нашла те самые чашки. Тонкий фарфор, расписаны райскими птицами и цветами, дорогие, изящные, так и просятся в руку. Я вздохнула и купила их, поняв, что тянуть дальше нельзя. Торт я испекла под Галкиным руководством и присмотром, положила в сумку пачку чая, чуть не забыла дедовы травки, мне пришлось звонить маме и просить, чтобы она мне их вынесла, чтобы мне не возвращаться (мама вообще на меня странно поглядывала в последнее время и я ее понимаю, я вела себя, как сумасшедшая, но признаваться еще и маме? Нет!) и, нагруженная гостинцами, поехала к бабушке.
Не знаю, то ли Провидение так распорядилось, то ли дед-знахарь, но моего собственного деда дома не было, он поехал по каким-то делам и мы с бабушкой сели пить чай вдвоем.
— По какому случаю подарки? — бабушка аккуратно взяла чашку и полюбовалась рисунком. Она у меня удивительная, никогда не отказывается от даров, не говорит «что вы, что вы, зачем, так дорого, ах, не стоит» и не делает вид, что смущена. Она вообще не любит играть. Полагает, люди слишком много думают, какое впечатление надо произвести на других, вместо того, чтобы вести себя просто по-человечески.
Я не знала с чего начать. Вымыла до скрипа новые чашки, заварила чай, опять чуть не забыла бросить туда дедовы травы, вовремя вспомнила, аромат от них пошел волшебный и какой-то добрый. Не знаю, как описать. Я нарезала торт, налила чай, а бабушка все ждала. Словно поняла, дело серьезное и торопить меня не стоит. Я глубоко вздохнула и, изредка поглядывая на нее, рассказала ей все. Как уже отчаялась избавиться от головной боли (она это и так знала), как Галка меня уговорила съездить к странному деду, как саму Галку лечили. Я рассказывала все в таких подробностях, что самой скучно стало. Я оттягивала главный момент. Но, как ни цепляйся за каждую подробность, пришло время сознаваться. Запинаясь, краснея и почти плача от стыда, я рассказала бабушке все. Замолчала, боялась глаза поднять и увидеть бабушкино лицо.
— И из-за этого ты столько мучилась? — бабушка рассмеялась, я подумала, она что-то не поняла и повторила, что я украла ее платок. Я! Ее любимая внучка!
— Ах ты, дурочка моя родная, — бабушка встала, подошла ко мне и поцеловала меня в макушку, — я так и думала, что это ты что-то с платком сделала. Или дыру в нем прожгла или пятен наставила и выкинула и все ждала, что признаешься.
— Прости меня, — я, наконец-то, расплакалась, громко, некрасиво, как маленький ребенок.
— Дурочка, — повторила бабушка и обняла меня, — прощаю, конечно! Подумаешь, платок. Если бы я знала, что ты до сих пор это помнишь…
— Я и не помнила, но дед сказал, скелет за мной таскается, — повторила я и вдруг мы с бабушкой услышали странный звук, словно кости по полу рассыпались. Мы испуганно посмотрели друг на друга, не зная, что думать или делать.
— Холера задери те шахматы, — сказал мой родной дед, входя в комнату, — коробка открылась, посыпались на пол, собирай теперь. А по какому случаю тортик?
Мы с бабушкой громко рассмеялись и в этот момент мой скелет действительно рассыпался.
Лекарю я отвезла не только плату за прием и клей для вставной челюсти, но и Галкин торт. Деньги старый принял равнодушно, а на остальное сказал — «баловство», но взял и, как мне показалось, обрадовался. Впрочем, его дурной нрав не дремал, он мрачно спросил, ушла ли боль, а когда я начала ему рассказывать подробности, как мы говорили с бабушкой, да как я плакала, он сказал, что сопливые истории терпеть не может и чтобы я не тратила свое и его время понапрасну. Я не успела спросить его, что же за травы он мне дал и что такого особенного было в его руках, способных напугать черта или вернуть память, он прикрикнул на меня, что я его задерживаю и чтобы уже шла себе. Я поняла, он просто не хочет отвечать на мои вопросы. Или права не имеет? Кто его разберет! Я еще раз сказала ему «спасибо» и ушла.
Ушла, чтобы забыть, что же такое головная боль и, вполне возможно, ненароком, завести еще один скелет в шкафу.
Оксана Нарейко
