Аля прислушивалась к каждому шороху, все чудилось, что вот-вот Николай придет, — за полночь уже, а его все нет. А когда, крадучись, как кот, муж прошел в спальню, сжала внутри себя все слова, отложив разговор на утро.
— Школьник я тебе что ли, чтобы отчитываться, — сразу же оборвал ее на полуслове муж, — сказано, котел с мужиками устанавливали в коттеджном поселке.
— И что же это за котел такой, что до полночи тебя дома нет, и ведь не первый раз…
— Хватит, Алевтина, достала уже, — снова грубо сказал Николай, — я же не спрашиваю, чего вы там репетируете в клубе, песенки все поете.
-Так это же самодеятельность, ты ведь знаешь, что солистка я…
Но Николай не дослушал, вышел из дома, громко хлопнув дверью. Але было обидно от услышанного и непривычно от его обращения «Алевтина», а ведь раньше Алей, Алечкой называл. Ведь двадцать лет назад он и сам, как зачарованный смотрел на нее, слушал, как поет. Голос у Али волшебный, обволакивающий своей мягкостью, — такой голос часами бы слушал. Нигде она не училась, — просто самородок. И народные песни, и весь репертуар Кадышевой могла перепеть, лишь бы время было.
Вот и в пятницу собираясь на репетицию, между делом распевалась, когда Николай сообщил, что уходит от нее. Песня оборвалась, как будто «выстрелил» кто в исполнительницу. Догадывалась Аля, к кому уходит Николай, — к дочке приезжих фермеров, бойкой молодой женщине, про которую говорили: «бровью поведет – мужика уведет».
— Ничего, не пропадешь, не ты первая, не ты последняя, — дочка тоже уже не маленькая, — сказал на прощанье Николай, уже планирующий выстроить дом для своей молодой крали.
Аля хотела закричать, но голос сжался внутри и не хотел выплескиваться наружу, руки тряслись и никак не могла собраться с мыслями. Решив, что подводить местный хор нехорошо, пошла на репетицию, надеясь отвлечься и прийти в себя. Но первые же звуки вырвались сиплыми, надломленными, — баянист Иван Михайлович удивленно посмотрел на Алю.
— Простите меня, — сказала она и выскочила из клуба.
Николай не вернулся к Але ни через неделю, ни через месяц, — в хор она больше не ходила. Не было такого чарующего голоса, не было той Али, — улыбчивой и певучей.
— Да что ты так себя изводишь? – Спрашивала соседка Марина. – Чай не оперная певица, чтобы так сокрушаться. Ну, был голос, потом не стало, — не велика потеря.
— Да разве в голосе дело? Неужели ты не понимаешь, что Николай все наши двадцать лет, как саблей отрубил, как будто и не было ничего. Как после такого жить?! Да еще дочка который месяц с ногой мучается, — перелом такой сложный, все хромает, — все по докторам ездим. Уже боюсь, вдруг хромота останется.
В селе на Алю смотрели с сочувствием, обсуждая между собой поступок Николая. «Надо же, голос потеряла, — вот как переживает. А Николай мужик хоть и рукастый, но с гнильцой оказался, калачом помани – вприпрыжку побежит. Вот вернулся бы он к Алевтине и голос бы к ней вернулся.
Руководитель хора Иван Михайлович переживал больше всех. – Не понимаете вы, голос у Али – это же инструмент тонкий, пугливый, его холить и лелеять надо. Это душа ее через песню с нами разговаривала.
— Представляешь, мама, Олимпиада по математике, районная! – пятнадцатилетняя Аня, переживавшая вместе с матерью уход отца, впервые за это время радовалась.
— Я за тебя кулачки буду держать, ты же у меня умница! Возьми и напиши лучше всех! –Пожелала Аля дочке.
В тот день она снова пыталась запеть дома, — все равно одна, никто не слышит. Но ничего не получалось, голос обрывался, в глазах появлялись слезы, — и рада была бы не плакать, да не получалось. «Мало того, что ушел, так еще и голос пропал», — с горечью думала она.
Школьный автобус остановился напротив их двора, и Аля поспешила встретить дочь. Аня, со счастливой улыбкой быстро пошла навстречу матери, крича на ходу: — У меня все получилось! Я все задания выполнила, теперь будем ждать результаты.
Аля замерла, с удивлением и со страхом глядя на дочь: даже намека не было на хромоту. Она обняла дочку, потом попросила еще раз пройти, спросила, не больно ли. И, убедившись, что Аня по-настоящему выздоравливает, сели обе на скамейку, обнявшись, ничего не говоря, только слушая свои сердца, бившиеся от волнения.
«Яблоневый вечер звездами расцвечен…» — пела Аля, не заметив, как Лена, с которой вместе в хор раньше ходила, вошла и стояла, как вкопанная. – Алька, поешь что ли?
Аля вышла из другой комнаты, отложив глажку белья. – Да вроде чего-то мурлыкаю.
— Так не мурлыкаешь ты, а поешь, как раньше! А ну давай еще!
Аля снова затянула песню, и она полилась тихо, но также волшебно как раньше.
— Все, завтра приходи на репетицию! Алька, к тебе же голос вернулся! Вот Иван Михайлович обрадуется!
Аля улыбнулась, потом тихо рассмеялась от ощущения какой-то новизны в ее жизни. «Дочка, песня и будущее, — подумала она, — обязательно хорошее будущее, а иначе и быть не может».
Знакомство. Грета шла не спеша. Тяжелый пакет с продуктами обострял давнюю боль в плече — придётся снова делать спиртовые примочки или компрессы с варёной капустой.
Поздняя осень рано погасила день, и вечер неожиданно обрушился на уставшее от хронической тоски тело. Сапоги поскрипывали уныло, каблук левого часто кренился набок.
Грета шепотом угрожала обуви помойкой, в очередной раз подворачивая непослушную ногу. Сдерживаемые слезы плотным комком застряли в горле.
Подумала было даже, что неплохо бы нарыдаться вечерком под очередную серию «Всеми обиженной Агриппины», но тоскливые раздумья в миг поменяли направление при мысли о купленной курице.
Выпотрошенная голубоватая тушка требовала принятия срочного решения — запечь или поджарить? — Женщина ! Женщина! Громкий мужской голос залил тревогой тихую улицу и спровоцировал гулящий каблук Греты на опасное па. — У вас же яблоки выпадают! — Он подбежал совсем близко. Высокий брюнет лет тридцати: широкая улыбка, горящие глаза, в руках охапка мелких розовых яблок.
Затяжное безмолвие Греты его слегка смутило. А она застыла, атакуемая воспоминаниями. Незнакомец улыбался так же, как и ее первый муж Рома-Ромашка. А глаза — карие с зеленцой — напомнили Валика, второго супруга. Сочетание близких сердцу особенностей в чужом мужчине не на шутку взволновали сейчас просто одинокую, а когда-то невероятно пылкую женщину. — Ах да… Пакет… Что же это я… Спасибо. Ой, снова выпали… — А вам далеко? Давайте помогу. Донесу до дома покупки. Грета напрягла спину, одним рывком сбросила с плеч застаревшее напряжение. Рука перестала ныть, и ноги больше не гудели. Вдвоем шли медленно, а расстояние, как назло, ускоренно проматывало уличные декорации. — Как вас зовут? — спросил незнакомец. Грета словила его взгляд, полный открытого интереса. «Как же хорошо, что накрасила сегодня губы новой помадой. Перламутр, говорят, снова в моде. И очень освежает.»,- торжествовали взбудораженные мысли. — Грета,- ответила с придыханием. Ей нравилось собственное имя. Ещё больше она любила объявлять его мужчинам. Это всегда добавляло таинственности и софитового ореола образу признанной красавицы. — А я — Женя,- спокойно ответил гибрид двух ее прошлых мужчин. Необычное имя его не впечатлило, но Грета легко простила ему эту бестактность. — У вас такие глаза, Женя. Вы мне напоминаете одного человека. — Да? А мне все это говорят. Я почему-то часто напоминаю других людей. Типаж такой. Наверно… Скажите, а вы не актриса? Грету окатило жаром. « Не зря соседка Сима смотрит волком в след и «здрассссте» бросает так, словно сквозь зубы сплевывает. Завидует. Ну конечно, настоящую красоту временем не испортить. И случайный знакомый — молодой совсем, а туда же! Мимо не прошёл. Актриса! Получается, пальто с акцентом на талии — идеальный выбор. Все ещё держу марку. Вот только сапоги подводят… Ну да ладно. В целом, образ ничего ещё…» — мысленный монолог реанимировал уверенность в себе. А вслух ответила: — Нет. Хотя мне раньше говорили, что я на Кустинскую похожа … — Аааааа…. Мужчине явно ни о чем не говорила названная фамилия. — А я решил, что вы звезда… Знаете, вы тоже мне напомнили кое-кого. Если честно, обратил внимание ещё до того, как посыпались яблоки… — Женя, а давайте кофе попьём. Они вошли в засаженный кленами двор, где Грета решила смело вскрыть карты. Судьба подмигнула ей высоченным красавцем Женей, и для излишней скромности момент был не подходящий. Позвала к себе. — Я даже не знаю… — засомневался он. Дверь подъезда протяжно завыла больной пружиной. — Пойдёмте. Не смущайтесь. — Спасибо… Благодарю за приглашение . Может в следующий раз? «Следующий раз. Видно, он тоже решил играть в открытую. Неужели это сон?» С подъезда явственно потянуло затхлостью и раздалось устрашающее лязганье полуживого лифта. Нет, не сон. К счастью, Женя существует. Здесь и сейчас. В считанных шагах от жилища, отвыкшего от мужских тапочек и домашних диалогов. Когда-то квартира заполнялась запахом вишневого пирога, вечерними разговорами, сладко-бессонными ночами. Теперь же холодный ветер гуляет по свежевымытому полу и бередят душу горячие воспоминания, что прячутся в синеватой темноте. — А, знаете , вы очень похожи на мою бабушку. Честно. Ну поразительное сходство… Интересно, а кого я вам напомнил? — совсем некстати выпалил Женя. Двор поблек. Сбросил цвета и включил черно-белый режим. Совсем рядом закашлялся невидимый ворон. — Никого, молодой человек не напомнили. Никого! Я обозналась . Дверь хлопнула за Женей громче обычного, наградив брюнета пинком. Во всяком случае, Грета представляла себе именно так исчезновение случайного мужчины. Она осталась одна на пороге притихшей квартиры. Ныло плечо и гудели ноги. Снова рассыпались яблоки.
Среди бесчисленных светил Я вольно выбрал мир наш строгий. И в этом мире полюбил Одни веселые дороги. Когда внезапная тоска Мне тайно в душу проберется, Я вглядываюсь в облака Пока душа не улыбнется. Если мне порою сон О милой родине приснится, Я непритворно удивлен, Что сердце начинает биться. Ведь это было так давно И где-то там, за небесами, Куда мне плыть, не все ль равно, И под какими парусами?