НЕУДАВШАЯСЯ ПОКУПКА — Вот дёрнуло меня ехать за колбаской в столицу, — ворчала Верка, войдя в дом.
— Что ни шаг ведь, то деньги. Булочка — и та чуть не сотню. Ну, я продавщице так и сказала: грабители, говорю, вы, антихристы, готовые с людей драть последние шкуры. Она в суете дел, ставила чайник дрожащими от голода руками, и смотрела в окно. — Щас вот Нюрка пройдёт, я ей выскажу. Колбаса, оооо, батюшки мои, а то тута вон, у нас её что ли нету. А я из принципа не купила, пущай там богатые покупают.
Чайник уже вскипел, руки были помытые, лицо из сердитого потихоньку превращалось в доброе. И она, глянув на своё отражение в зеркале, засмеялась. — Сама виновата, сама билет покупала, тряслась в электричке, саму себя и ругай. И, испив хорошо заваренного свежего чаю со своими блинами, которые пекла как раз перед дорогой, Верка стала смеяться: — От я непутёвая, в карманах дырка, в кошельке рупь, как бабка говорила, а я…
Она тряслась от смеха, жевала блин, запивая его вкусным ароматным чаем, и тряслась от смеха, от перевозбуждения.
А тут как раз и Нюрку увидела и, стукнув в окошко, махнула рукой: — Иди, чайку похлебаем, Нюра, а у меня тут перепад случился…
Она вытерла глаза, из которых текли слёзы и подумала вслух – «Чё это-а, и от горя слёзы текут и от радости тоже, чтоль?» А тут вошла Нюрка и, увидав подругу в прекрасном настроении, тоже засмеялась: — С удачной, видать, покупкой, Вера! — Ооой, — схватившись за живот от смеха, нагнулась та.
— И не говори. Удача что не открыла кошель тама. А, ну их. Сами пусть так живут. Вокзал кишит приезжими и ими, аферистами этими, кто часы с пирожками золотыми по цене суёт, кто семечки в карман сыплет, тоже как золочёные…
А я как увидела это, меня аж закружило, Нюр. Так и в обратку домой и двинула. Не, дома у нас хорошо.
Они стали болтать о делах насущных, о том что Васька-хромой ходил за грибочками на белый бугор и набрал маслят, и что надо бы тоже по утрянке сходить.
Потом вспомнили, что, как раньше бабки варили варенье из красной рябины и какое оно горьковато-вкусное, да полезное было. А сами пили чай, со смородиновым вареньем, смеялись и были счастливы. — Господи, и чё вот нам людям-то надо? Бежим, едем, летим, кто знает куда, а дома-то ить лучше, а, Нюр!？
Они обнялись, две соседки, две подруги, две счастливые женщины, которые ни за какие коврижки, да пирожки не променяют свою малую, да кто сказал, что она малая-то, Родина?
Она огромная, когда в сердце любовь к ней, хоть в этой вот деревне, где рябины такие сладкие, где белый бугор с грибочками, где куры кудахчут, и где птицам, этим кумушкам пернатым и то хо-ро-шо!
Хельга нравилась всем. Никто не знал, откуда приехала ее мать, только сразу было видно – издалека. И говор был неместный, и вообще была она странная, словно бы не от мира сего. Устроилась работать почтальонкой, баба Клава как раз на пенсию пошла.
И вот эта Хельга с малых лет помогала матери разносить письма и газеты. На душе как-то светлело, когда ее светлая одуванчиковая головка мелькала у почтовых ящиков.
Когда Хельга пошла в школу, сразу заняла какое-то особое место. Она никогда не была лидером или заводилой, скорее, наоборот, держалась в стороне. Но при этом с ее мнением всегда считались, неизменно приглашали во все игры и вообще уважали. Девчонки, румяные и чернобровые, мечтали походить на прозрачную и бледную Хельгу, а мальчишки все поголовно были в нее влюблены.
Вот почему, когда Хельга достигла совершеннолетия, выбор женихов у нее был богатый. Сватался к ней и первый парень на деревне Иван, весельчак и балагур, и зажиточный вдовец Семен, строгий и обстоятельный, и скромный учитель словесности Алексей, и сын главы Николай.
Вот последнего больше всех и привечала Хельга. Родители Николая, несмотря на то, что мечтали породниться с соседями, у которых и дочь подоспела, Татьяна, сыну палки в колеса не вставляли, сами были очарованы Хельгой. Ну, а что ни гроша у нее за душой… Что уж, может, зато хозяйкой хорошей будет. К тому же у них был еще и младший сын, Александр, вот его с Татьяной можно и поженить.
Не знали родители того, что сам Александр больше всего на свете хотел жениться на этой выцветшей Хельге. Когда он смотрел на нее, его душа воспаряла в такую высь, что, когда возвращалась обратно, разбивалась на мелкие осколки. Не мог он жить без Хельги. И решил разлучить ее с братом во что бы то ни стало.
Случай подвернулся не сразу. Александр долго исподтишка наблюдал за Хельгой, чтобы понять ее слабое место. Был он настойчив и терпелив, и однажды удача улыбнулась ему.
Он узнал, что Хельга неревнива, к подаркам равнодушна, проста в своих желаниях и порывах. Но вот, что действительно ее задевает, так это ее бедность. Он заметил, как багрянец стыда вспыхнул на ее лице, когда их мать из лучших побуждений отдала ей свое пальто, как скромно она ведет себя за столом и не спешит объедаться, хотя виден голодный блеск ее глаз.
И вот подвернулся случай – в соседней деревне были танцы, и Николай решил позвать туда Хельгу. Он написал ей записку и хотел отправить с младшей сестренкой Линой, но Александр вызвался отнести, сославшись, что как раз идет в ту сторону.
Когда он отошел от дома, вложил в конверте деньги с припиской – на платье.
Передав Хельге конверт, он стоял и ждал – сказал, что брат просит ответ. Хельга достала письмо, пробежала по нему глазами. А потом увидела деньги и приписку.
Краска сошла с ее лица, губы задрожали. У нее и правда не было хороших платьев, все уже линялые, залатанные и перелатанные. Видимо, правильно все Александр рассчитал – Хельга решила, что Николаю стыдно быть рядом с такой замарашкой. Не сказав ни слова, она развернулась и ушла.
Сработал план Александра – Хельга стала избегать его брата, не давая ему никаких объяснений. Только вот в одном просчитался – как гром среди ясного неба отец однажды объявил, что в пятницу намечается свадьба: Хельга выходит замуж за молодого учителя, у которого, как и у нее, за спиной ни гроша.
Николай, заслышав новость, побледнел и вышел из-за стола. Весь день он рубил дрова на заднем дворе, и удары его были яростны и безнадежны.
Александр же, напротив, не мог пошевелиться. У него начался жар, так что мать даже уложила его в кровать и сделала компресс на голову.
Три дня пролежал он в горячке. А на четвертый встал и пошел смотреть, как девушка, краше которой нет на свете, отдает свое сердце и руку другому.
Через три месяца Николай женился на Татьяне. Все делали вид, что не замечают тоски в глазах жениха. Сам же Александр так и не женился. День за днем он ходил мимо дома, в котором теперь жила Хельга, в надежде хоть мельком посмотреть на нее. Была ли она счастлива с учителем? Он не знал. Но вот только в те редкие разы, когда ему удавалось поймать ее взгляд, видел он в нем всё ту же тоску, что и в глазах брата…
Помню, давным-давно на уроке литературы в школе учительница рассказала нам интересную историю, что Наталия Гончарова, жена А.С. Пушкина сама писала стихи, причём неплохие. Она объяснила, что в те годы это было модно и некоторые девицы пробовали свои силы в любительской поэзии «для души», вели альбомы. С того дня прошло уже 20 лет (даже чуток поболе))))) а мне захотелось вдруг найти строки, написанные женой великого Поэта. Или хотя бы подтверждение тому, что они существовали.
Сперва я натолкнулась на сплетни и «мифы», гуляющие по интернету:
1) Наталия Николаевна была женой «домашней» и ничего не смыслила в поэзии;
2) Гончарова не интересовалась творчеством мужа и жутко его ревновала;
3) Брак изначально был по расчёту. а она была причиной его гибели и.т.д.
Затем опровержение этих мифов-сплетен и т.д. и т.п.
Но нигде ни слова о ЕЁ стихах!
Затем мне попались исследования Черкашиной Ларисы Андреевны…
Пушкинист — исследователь описывает тетрадку 10-летней Наташи Гончаровой.
Н. Гончарова в детстве
В ней были строки из стихотворения Николая Гнедича «Дружба»:
«Дни юности! быстро вы, быстро промчались!
Исчезло блаженство, как призрак во мне,
А прежние скорби на сердце остались,
Зачем же и сердце оставлено мне?
К слову, Гнедич перевёл «Илиаду» с использованием гекзаметра, Пушкин был им восхищён, как и все его современники.
И далее:
Стихи столько же свойственны нашему языку и столько же приятны для слуха, сколько ямбические и хореические…
Это пишет десятилетняя девочка!!!! Сочинение о просодии – искусстве стихосложения. Исследователь -пушкинист торжествовала! ( И я вместе с ней!)
Вот оно доказательство, что ещё будучи ребёнком Наталия Гончарова уже разбиралась в поэзии и знала стихотворные размеры, что нельзя списать лишь на домашнее женское образование, которое этого не давало.
И нашла я это в книге Ларисы Черкашиной
И. К. Макаров. Портрет Н.Н. Пушкиной-Ланской, ок. 1851. Всероссийский музей А.С. Пушкина, Санкт-Петербург
Сколько же интересного оказалось в книге о жене Александра Сергеевича!
Например, Натали прекрасно разбиралась в живописи и великолепно играла в шахматы, что даже отмечал её муж, говоря «в шахматы играла изрядно».
А ещё,что Наталия Николаевна не обучалась дома, а тоже была лицеисткой!
Только лицей был неизвестный — Полотняно-Заводский)))))))). Это отдельное помещение было на территории семейного Полотняного Завода (родовое поместье), который действует и ныне уже более 300 лет. В Российском государственном архиве древних актов в Москве, где хранится весь фонд Гончаровых, Черкашиной также были найдены тетради Наташи Гончаровой по всемирной истории, синтаксису, географии, античной мифологии.
Для достойного образования детей Гончаровых дедушка Афанасий Николаевич выделял из своих доходов по 40 тысяч рублей ежегодно – «для профессоров и наук».
Лариса Черкашина единственная, кто в своей книге рассказала широкой публике о стихах Наталии Николаевны Гончаровой:
…Перелистывая страницы ученических тетрадок Наташи, на обложке одной из них, загнутой вовнутрь и в таком потаенном уголке, куда прежде никто не удосужился заглянуть, я нашла четверостишие, написанное ее рукой. Говорилось в нем о страхе и трепете душевном, что испытывает творец, посылая свои стихи в журнал. Уж не отправляла ли их и Наташа? Ей шел в ту пору пятнадцатый год…
А далее идёт известное единственное сохранившееся детское стихотворение Наташи Гончаровой. Написано оно по-французски и адресовано брату Ивану. Хранится оно в отделе рукописей Российской государственной библиотеки.
Вот оно!!!!!!!!! (перевод с фр. Владимира Кострова):
Пусть пройдет без невзгод твой жизненный путь.
Светом дружбы украсятся дни.
О сердечности нашей, мой друг, не забудь,
Навсегда ее сохрани.
На память от искренне тебе преданной сестры Натали Гончаровой. 23 февраля 1822 года…
Также Черкашина рассказывает интересную историю:
Писала Натали стихи, будучи и невестой поэта. Довольно редкое свидетельство, относящееся к маю 1830 года — приезду Пушкина в калужскую усадьбу Гончаровых.
Как и у всякой барышни, был свой заветный альбом у Натали, и она просит жениха написать ей на память стихи. Разве мог отказать ей в том Пушкин, хотя так не любил писать мадригалы светским красавицам. Стихотворные строчки легко ложатся на альбомные страницы.
Натали читает их и отвечает ему стихами же. Он вновь пишет ей, и она, не боясь выглядеть смешной в глазах знаменитого поэта, отвечает ему: в стихах признается в любви.
Альбом этот, поистине бесценный, ныне не сохранился.
И никогда уже не услышать и тех канувших в небытие стихов Пушкина, и поэтических опытов его невесты.
Но остались воспоминания счастливцев, кому довелось некогда перелистывать альбомные страницы. «Я читал в альбоме стихи Пушкина к своей невесте и ее ответ — также в стихах, — сообщает академик В. П. Безобразов весной 1880 года, по просьбе Грота, одного из первых биографов поэта, посетив Полотняный Завод. — По содержанию весь этот разговор в альбоме имеет характер взаимного объяснения в любви». Тогда Пушкина это забавляло. Возможно, он даже хвалил невесту за удачные рифмы. Но вот он станет ее мужем, и отношение к поэтическому творчеству молодой супруги изменится.
Как-то Натали дерзнула послать свои стихи на отзыв супругу. «Стихов твоих не читаю. Черт ли в них; и свои надоели. Пиши мне лучше о себе, о своем здоровье», — так безжалостно пресек Пушкин ее робкие поэтические опыты.
И это лишь небольшая часть того, что Лариса Андреевна рассказывает читателям в своей книге о жене Пушкина.
Лично мне было интересно узнать , что помог ей смириться с гибелью мужа ныне практически неизвестный царский духовник.
Ведь Натали очень переживала смерть супруга. Она так корила себя, убивалась, что у неё случались страшные конвульсии и от них (этих припадков) расшатались зубы. Человек, которого слушали цари, исповедовал вдову поэта. Протопресвитера и доктора богословия, члена Святейшего Синода Василия Бажанова сейчас мало кто знает, но тогда…
Многие годы ему исповедовались Николай I и Александр II, императрицы, наследники. И вот он назвал свою духовную дочь Наталию «ангелом чистоты», невиновной в смерти мужа. Но его общество слушать не захотело… А ведь он знал так много тайн! Но не мог их поведать миру…
Если хотите узнать настоящие факты, подтверждённые документами и письменными свидетельствами, из жизни А.С, Пушкина и его красавицы и умницы жены Наталии Николаевны, а не сплетни и фантазии «продвинутых» блогеров, то не поленитесь найти книги Ларисы Андреевны Черкашиной. В конце статьи приведу примеры.
«Нет в природе величественнее, очаровательнее зрелища, как зрелище неба при восхождении и захождении солнца, которого вид составлен из много различных отливов света, разливающихся по облакам…» – давным-давно записала в своей тетрадке девочка-поэтесса Таша Гончарова.
И пусть навсегда умолкнут завистники, такие как Марина Цветаева, которая своей ненавистью и завистью опорочила на долгие годы имя возлюбленной спутницы поэта, сказав однажды:»Наталия Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место… Были же рядом с Пушкиным другие, недаром же взял эту! (Знал, что брал.) Он хотел нуль, ибо сам был – все».
Немного об авторе и не только
Черкашина Лариса Андреевна — потомственный пушкинист, литератор, член Союза писателей России и Всероссийского Пушкинского общества. Сценарист художественно-документальных фильмов: «Достигли мы ворот Мадрита», «Натали. Три жизни Наталии Гончаровой», «Здравствуй Вульф, приятель мой!», «Под небом Шиллера и Гёте», «Полон верой и любовью» (телеканал «Культура», фильмы есть на youtube.com ).
Её отец — специалист по генеалогии советский литературовед и историк Андрей Андреевич Черкашин стал соавтором дочери. Вместе они выпустили книгу «Тысячелетнее древо А.С. Пушкина: корни и крона». Эта книга получила международную известность и признание.
Григорий Пушкин (слева) и Андрей Андреевич Черкашин(справа) в Михайловском. 1988 г.
Но на этом Лариса Андреевна не остановилась. Её другие книги, в которых собраны её многолетние исследования называются:
«Венок Натали»,
«Тайны пушкинского древа»,
«Пушкин и Натали»,
«Потаённый Пушкин: взгляд из XXI века»,
«Последняя дуэль или за что убили Пушкина»,
«Наталия Гончарова. Любовь или коварство?»,
«Наталия Гончарова. Счастливый брак»,
«Пушкин и Романовы. Великие династии в зеркале эпох» ,
«Пушкин, потомок Рюрика»,
«Тысячелетнее древо А. С. Пушкина: корни и крона» ,
Из непоседливого детства, наверно, ему в противовес, мне запомнилась очень тихая соседка. Жили мы бок о бок. Меж домами стояла невысокая ограда. Так, для проформы, потому что положено.
Объединяла нас калитка, которая в общем-то была не нужна, потому как никогда не закрывалась. В ветреные дни она раскачивалась и скрипела на разные лады. Иногда порывом её откидывало так, что возвращаясь на место, она протяжно стонала, вызывая тревожность. И тогда кто-нибудь из взрослых, у кого не выдерживали нервы, захлопывал её, вгоняя в паз. Но снующими со двора во двор детьми калитка вновь отворялась.
Почти каждые два года, в начале лета, после смены тёплой толстой одежды, у соседки вдруг обнаруживался выросший живот, а к концу лета она приносила из местной больницы ребёночка, завёрнутого в цветастые тряпицы.
К весне очередной малыш уже ползал, активно знакомясь с обстановкой двух их комнат. Трогал уголь у печки, усердно примеривал обувь возле входа и даже умудрялся совершать вылазки за порог…
В холодное время малышей редко выводили на улицу, не на всех хватало тёплой одежды, а собирать их на прогулку по очереди было долго и неудобно, и мы часто видели с улицы любопытные глазёнки сгрудившихся в окне малышей.
Летом их мальчишки частенько бегали голышом. Заметив же, что им несут штанишки, они убегали во всю семенящую мочь, заливаясь смехом.
Мужа тихой соседки я запомнила стоящим с вилами на крыше сарая и сбрасывающим скотине сено. Высокий, крепкий, слегка сутулый мужчина, молчаливый, с усами и бородой казался мне стариком.
На самом деле был он ненамного старше жены. Он шёл навстречу угрожающей громадиной, но по блеску в его глазах я догадывалась, что он улыбается. Сама же улыбка пряталась то ли в усах, то ли в бороде, и я облегчённо вздыхала. Значит, можно продолжать играть у них во дворе и возиться с малышами.
У нас в семье в то время не было маленьких детей, и мне нравилось наблюдать за соседскими. Они, как мишки, переваливались с боку на бок, ползали, улыбались, показывая первые зубки, доверчиво тянули навстречу маленькие ручки.
Без хныканья и капризов засыпали там, где их подкарауливал сон. Я долгое время считала, что маленькие дети бывают именно такими и только такими.
Но когда через несколько лет появилась моя сестрёнка, я была растеряна. Она постоянно плакала, и её приходилось подолгу укачивать перед сном или забавлять, гремя игрушкой либо ложкой в стакане. И когда она оставалась без внимания, то сразу догадывалась об этом и устраивала невыносимый рёв.
Уверенная в том, что соседка каждый раз терпит боль при разрезе живота для того, чтобы вытащить ребёночка, я переживала и жалела её. О рождении детей естественным путём я не знала и даже не задумывалась. И совершенно не было нужды спросить об этом у кого-то, так как мои представления о способе перехода детей из лона матери в мир были крепки.
Соседка кормила ребёнка грудью, стараясь сесть ко всем спиной, стеснялась. Временами мне удавалось наблюдать за ними.
Малыш, чувствуя близкий запах матери и молока, заранее открывал ротик и от нетерпения издавал приятные на слух размеренные хныканья. И уже поймав сосок и старательно причмокивая, постепенно переходил на сопение в такт заглатываемому молоку. Лобик покрывался капельками пота, как-никак процесс требовал усилий. Насыщаясь, он выделывал ножками кренделя, а ручкой водил по лицу матери, ощупывая и ковыряя пальчиком заинтересовавшие его места, пощипывал её грудь и вглядывался в мимику, как бы пытаясь понять, не больно ли ей.
Единение с мамой переполняло его блаженством, и малыш умиротворённо гулил, выпуская излишки молока наружу, его струйки медленно стекали к детской шейке. К концу кормления он усиливал ритм глотания, издавая отчаянные звуки и пытаясь удержать ручкой мамину грудь. И когда, наконец, отрывался от неё, то сытый и довольный уползал по своим ползунковым делам.
В моей памяти соседка так и осталась кормящей ребёнка. Её лицо светилось тайной, которую не передать. Она гладила детскую спинку, похлопывала по ягодичкам, вытирала мокрый лобик, и её огрубевшие руки двигались мягко и нежно, а губы шептали тихие, ласковые слова, понятные только им двоим.
Малыш замирал, переставая сосать и подолгу слушал мамин умильный лепет, состоящий из невероятно сладкого сочетания звуков и напевной интонации. Мне, растущей без мамы и всякий раз находящей уют и нежность в этой семье, такие минуты доставляли огромную, скрытую от других радость общения с материнством. И понимая моё внутреннее состояние, соседка часто гладила меня по голове, ободряюще похлопывала по плечу.
Через много лет, приехав в родные места, я первым делом отправилась к ним. К моему удивлению, они жили по прежнему адресу. Во дворе стоял большой новый дом. Как и раньше, бегали малыши, сушилось бельё, цвёл сад. Дети дружно пригласили в дом…
Она узнала меня сразу, а я её нет. Тихая соседка была и та, и не та. Её окружали выросшие дети, многочисленные внуки и правнуки. На безрукавке блестела медаль Матери-героини. Казалось, что вокруг большими, добрыми, красивыми кусками щедро раскидано счастье…
Располневшая, умиротворённая, утопающая в заботе и ласке окружающих, она улыбалась, иногда нарочито покрикивая на шумевших правнуков. Более роскошной старости мне видеть не доводилось. Воспоминания, радость, слёзы охватили нас и увели в далёкое прошлое…
