Зимой сдуру поспорили мы с Наташкой, что я в крещенскую прорубь нырну. Хлестанулись с ней на хорошие духи.
Не от большого ума, конечно, поспорили! Никогда я раньше в прорубь не прыгала. Из всех видов моржевания предпочитаю только один: это когда пять кубиков льда на стакан водки и под одеяло.
Я тепло люблю. Не понимаю, как это люди в Турцию в августе ездят и в море купаются? Бабушка моя говорила, что после Ильина дня вообще купаться нельзя. Или у турок календарь другой?
Накануне 19 января весь день готовилась к подвигу. Пробовала тренироваться в ванной, но при воде ниже двадцати пяти градусов мой организм сам лезет из ванны на потолок. Чтобы настроиться, соблюдала пост. Утром — каша, днём — кисель. Вечером не утерпела и курицу пожарила на постном масле. На всякий случай ела курицу с очень постным лицом и даже морщилась пусть наверху думают, что я печёную редьку ем.
Настало Крещение. Приехали с Наташкой на прорубь. Вышли из палатки: я в купальнике, вся в пупырышках как гусь, а она с полотенцем, халатом и телефоном. На улице ветрища! Холодища! А народу-то сколько!… У нас летом столько на реке не бывает.
— Может, передумаешь? говорит Натаха. Айда обратно в тепло? Я уже и духи себе выбрала.
— Фиг тебе, шмара паралимпийская, — говорю. То есть это русские бабы не сдаются, прости господи. Я ещё и присяду там с головой, тогда с тебя сразу два флакона причитается!
Дождалась я очереди и спустилась в эту ужасную ледяную прорубь, девки! Как в омут головой то есть ногами. Бахнулась туда с лесенки глаза на лоб, желудок под горло, река сразу поднялась, волна на берег пошла, всех по щиколотку затопило. Перекрестилась и присела!
Никакого просветления не испытала и ангелов не увидела. Наверное, они поняли, что я не их клиент. Бросило меня сначала в жар, потом в холод. Высунулась из воды, фыркаю, ничего не соображаю но чувствую, что случилось непоправимое.
Девки, зря я так резко присела. Резинка у плавок под водой лопнула, понимаете? Не знаю, чего ей мало стало. Может, я разбухла в воде, как доширак? Хотя такое чувство, что от холода я наоборот на пять размеров меньше стала. Наверное, даже в свою жёлтую юбку влезу, про которую забыла давно.
И вот стою я как дура в проруби и чувствую, что плавки куда-то съехали, и на берег мне теперь нельзя.
— Наташка-а-а! зову. Где ты, пропасть? Бегом сюда, полотенце давай!
Как назло, Наташку куда-то затёрли, вокруг ни одной знакомой рожи. Народ у проруби толпится, своей очереди ждут.
Чувствую, трусы на дно упали. Полный финиш! Что делать? Набрала воздуху, снова присела. Шарю по дну руками, а плавки найти не могу. Течением снесло, что ли?Трусов нет, руки сводит, воздух кончается Делать нечего, вынырнула на поверхность. Дежурный спасатель сверху меня подгоняет:
— Девушка, вы окунулись? Чего ещё ждёте? Покиньте купель и не тормозите процесс.
А я говорю:
— Можно, я тут ещё посижу? Мне у вас понравилось и вообще давно хотела пообщаться со святыми силами.
— Вот отмороженная! — говорит спасатель. — Религиозная фанатичка какая-то.
— Эй, ну сколько там ещё? — орут сзади. Долго будешь лунку занимать, одержимая бесами?
— Если не поймаю, то примерно до темноты, — говорю я и снова ныряю. Не поймала!
— Кого там эта идиотка в купели ловит? говорят мужики. Она на рыбалку пришла?
— Сдурела до темноты в воде сидеть! спасатель мне орёт. Времени всего двенадцать дня. Вылезай бегом, замёрзнешь!
— Не могу! говорю я. У меня проблема с одеждой.
И снова ныряю, по накатанной. На берегу мне даже кто-то захлопал. Оказывается, плавки там за что-то зацепились, надо распутывать. Почти разобралась, вылезла воздуху глотнуть. Прорубь мне уже как родная стала. Скоро чешуёй обрасту.
— Какая у вас проблема с одеждой? — говорит спасатель. На вас и одежды-то нет.
— В том-то и дело! кричу. Её даже больше, чем нет! Ната-а-ашка! Где тебя носит, выхухоль бескрайняя?
Нырнула я в воду снова, цап за дно — а плавки исчезли! И тут же лифчик на спине бац и лопнул. Ну одно к одному, хоть реви! Кажется, что в воде надо мной кто-то ржёт. Водолазы, наверно. Попускала пузыри, высунулась обратно. Опять смотрю по сторонам, Наташку ищу: где она? Она, тварь, по телефону треплется и не слышит. Щупаю ногами дно — вроде нашла трусы! Но как схватить, если я руками лифчик держу? Блин, хоть умри, ещё раз надо садиться.
— Вылезайте! кричит кто-то. — По правилам в купели три раза надо присесть, а не сорок два.
— Я люблю ломать стереотипы, — говорю я из проруби. Как бы мне и этот план перевыполнить не пришлось! и ныряю ещё раз.
— Вы там себе ничего женского не застудите? беспокоится спасатель.
Я от досады даже холода не чувствую. Ну не скажу же я мужикам, что у меня весь купальник медным тазом накрылся!
— Лучше застужу, но ничего не покажу, — гордо говорю я и ныряю в седьмой раз.
Поймала трусы! Вынырнула радостная. Теперь как-то надеть их надо. Какой-то мужик мне сзади орёт:
— Мадам, вы там жить собрались, что ли? Не задерживайте очередь! Нам тоже надо окунуться, смыть, так сказать грехи
— Уйди, дурак, — говорю из проруби. Если я вылезу прямо сейчас это и будет смертный грех. Он называется не напугай ближнего своего.
— Вы что-то путаете, — говорит спасатель. — Нет такого греха.
— Не беспокойтесь, — говорю. После моего выхода появится. Сделайте доброе дело — Наташку позовите кто-нибудь!
— Слушайте, девушка, — говорит спасатель. Можете плюхаться тут хоть до лета, но не в моё дежурство! Я вас сейчас багром вытащу!
— Только попробуй, дурак! говорю я. Вместе со мной тут плавать будешь, с моими трусами на шее.
— Маньячка какая-то, — говорят из очереди. Ребята, здесь где-нибудь есть другая прорубь, без психов?
— Есть, — говорит спасатель. В соседнем городе.
И тут Наташка наконец-то подбежала! Я у неё полотенце с халатом выхватила, замоталась прямо в воде и выхожу как синяя богиня, в одной руке лиф, в другой плавки.
— Шизота-а-а! говорит спасатель. Её тут полгорода ждёт, а она бельишко под шумок стирала!
До кучи подбегает мне журналюга с камерой и орёт:
— Девушка, вы поставили новый рекорд пребывания в ледяной купели! Это получилось благодаря сильной воле?
— Нет, — говорю. Это благодаря слабой резинке.
Дала журналюге мёрзлыми трусами по башке, а заодно и Наташке. Зато духи я у неё выиграла! Жаль, купальник подвёл. Наверное, это кара за грехи? Зря я стрескала накануне целую курицу.
Одна из восьми. * Даше всегда было невероятно сложно жить в её семье. Она была одной из восьми детей. Мать в ту пору состояла в браке с четвёртым по счёту мужем, моложе её на десять лет. Василий любил выпить, походить барином, покричать на детей: как на своих, так и на Тониных от предыдущих браков. А своих Василий с Тоней уже успели сотворить двоих: мальчика и девочку. Даша молила Бога, чтобы мать остановилась! В семье она была третьей по счёту. Мать на старших дочерей старалась переложить всю домашнюю работу и возню с младшими. Девочке было так страшно и тошно жить так, как они жили, и она очень хотела вырваться из этого всего. Непонимание матерью Дашиных стремлений и целей ранило ещё больнее бедности и непрерывного шума в доме.
— Опять уселась за книжки свои! – кричала мать. – Помоги мне, бессовестная! Видишь – не успеваю одна с двумя мелкими. Одень Машку, или посуду помой, или сделай хоть что-нибудь полезное!
— Мама, я учусь!
— Да нафига оно надо? Вон, Толик, до пятого класса доучился, и хватит. Работает, родителям помогает. Думает о семье. А ты чего? О себе только.
Даша, аккуратно вкладывая закладку в учебник, убирала его от греха подальше, и шла помогать матери. Да, она думала о себе! Она хотела вырасти, выучиться и стать успешной. Не жить вот так! Одевая вертлявую Машку, Даша думала: да почему?! За что? Она-то ведь её не рожала!
Василий всегда был на стороне жены – ещё бы. Он никогда толком больше недели нигде не работал. Скажи слово против, и Тоня на водку не даст. А водка помогала ему решить внутри себя сложные философские вопросы. Ну, и вообще: выпьешь, и дети не так раздражают. Денег в семье всегда катастрофически не хватало, но Вася раз в неделю неизменно был изрядно подшофе.
— Я не пойду в лосинах в магазин! – дикие визги брата Славы неслись из коридора. – Они синие! Меня пацаны побьют! Пусть Дашка идёт.
Дашино сердце сжималось. Сейчас её снова оторвут от учёбы и погонят в магазин. Как можно так жить? Ну, вот как? Подневольная Даша делала всё, что велит мать, а ночью сидела с фонариком под столом и училась, училась, училась. До кровавых пятен в глазах.
Утром был экзамен. Но когда она с трудом продрала глаза, Лиля прихорашивалась перед зеркалом. Сестра была на год старше, у них с Дашей был один отец. Где он был, они, правда, не знали.
— Ты что, взяла колготки?! — с ужасом спросила Даша.
— Да. Кто первый встал, тот в колготках в школу идёт. – сострила Лиля.
— Да ты… ты не пойдёшь в школу! Ты с Митькой гулять пойдёшь. А у меня экзамен. Отдай! – заорала Даша, её трясло.
— Что тут у вас? – сунулась в комнату Тоня.
— Она колготки взяла! А мне надо.
— Ну, надень мои. – пожала плечами мать.
— Твои мне велики на четыре размера!
Лиля посмеивалась, наводя последние штрихи на лице.
— Да она даже в школу не пойдёт! Пусть отдаст.
Тоня только рукой махнула и вышла. Василий звал её из кухни пьяненьким голосом.
— Ах ты, гадина! Крыса! – прошипела Лиля и, подскочив, дернула Дашу за волосы. – Ты стучать ещё на меня тут будешь?
— Да ей плевать! – выкрикнула Даша. – Ты не видишь – ей плевать!
— Мне тоже! – заявила сестра и ушла в колготках.
Даша глянула на часы и ужаснулась. Она отыскала те самые синие лосины, которые не хотел надевать-позориться Слава – кто вообще и для чего их купил? – и побежала в школу в таком клоунском виде, сжимаясь от тревоги.
Бал ей не снизили. Хотя, какая-то приглашённая дама важного вида, не их школы, хотела это сделать, но ей заранее объяснили Дашину ситуацию. Девочка проверила ещё раз все ответы и сдала листы. В коридоре она стояла вся красная у стены, думая, что сейчас умрет от пережитого волнения и стыда, когда к ней подошла та самая женщина. Даша испугалась.
— Как же ты додумалась, в таком виде явиться на ГИА? – строго спросила женщина.
— Я всю ночь учила и проспала.
— Так. И?
— А вам разве не надо быть… там?
— Надо. Но там осталось двое учеников, без меня справятся.
— И я… в общем, Лилька первая надела колготки. А они одни на двоих.
— Так всё плохо? – смягчилась женщина.
Директор местной школы нашёптывал ей ужасы Дашиной жизни, но она не думала, что настолько всё запущено.
— Всё ещё хуже. – Даша выпрямилась, отлепилась от стены и вежливо добавила – Но это совсем не интересно. Извините. Я пойду?
— Куда думаешь пойти учиться?
— В десятый. Куда же ещё?
— А в колледж?
— Нет. Я хочу окончить школу.
— Но я смотрю, тебе это не так просто даётся…
Она была права, эта женщина. За оставшиеся два года мать сведёт её с ума воплями, просьбами в приказном тоне, упреками.
— Ладно. Вот визитка. Изучи информацию и звони. Мне сказали, ты учишься хорошо.
А про себя подумала: «Не знаю, как тебе это удаётся».
— Да. Общежитие при колледже есть.
Даша смотрела то на визитку, то на спину удаляющейся женщины.
— Но я москвичка! Мне не дадут место в общежитии.
— Разберемся. – сказала дама уже в дверях класса. – Посмотрим на твои итоги, и что-нибудь придумаем.
«Снегирёва Ирина Павловна» — было написано там. Дама была директором колледжа. Даша решила, что итоги у неё будут, как всегда, отличные. И что она обязательно позвонит Ирине Павловне.
Мать орала. Она бы и посуду била. Но посуды и так было немного.
— Неблагодарная! Как ты можешь просто уйти?
Это было непросто. Да, в колледжи её по итогам ГИА приняли, и даже стипендию дали. И на счёт общежития Ирина Павловна не соврала. Но ещё надо было как-то выжить – поесть, обуться, одеться. И хотя Даша уже восемь лет откладывала каждую попадавшую ей в руки копейку, денег всё равно было мало. Преступно мало.
— Я тебя растила. Я тебе всё дала. – орала Тоня.
Даша вбежала в кухню и треснула ногой по двери.
— Ты ничего мне не дала! Ничего, кроме кучи братьев и сестер! Да я в этом доме сыта не была ни разу!
— А теперь и вовсе с голоду подохнешь! Туда тебе и дорога…
Как давно это было. Даша уже и забыла ту свою жизнь. Прошло двадцать лет. Двадцать! У неё давно была отличная работа и своя квартира. И денег хватало. И она даже помогала финансово всем своим родственникам. Всем! Но знать ничего о них, или видеть их лишний раз, Даша не хотела. Поэтому, когда секретарша вошла с выпученными глазами в её кабинет без стука, ей стало не по себе. Никогда бы Вера ничего такого себе не позволила.
— Что случилось?
— Дарья Александровна, там пришла женщина… говорит, ваша сестра.
— Которая сестра? – помертвевшими губами выговорила Даша.
Не хватало ей тут ещё сестёр, в новеньком офисе – только месяц назад заехали. Табличку красивую повесили. Адвокатская контора Дарьи Медведевой.
— Я не знаю. А у вас их что – много?
— Да. К сожалению.
— А почему ты не позвонила?
— Я её боюсь.
Ясно. Это Лилька.
— Пусть войдёт. – вздохнула Даша, и отложила дело, которое вообще-то не терпело отлагательств.
Лилька, раскрашенная под путану, в короткой юбке, ввалилась в кабинет, дыша туманами и дешевыми духами. Даша поморщилась.
— Мать в больнице. У неё была эта… как её… короче, чуть не померла от д и а б е т а.
— Д и а б е т и ч е к а я к о м а?
— Во. Точно. А ты, сестрица, смотрю, взлетела высоко. Не зря штаны за книжками просиживала.
Штаны… у них всю жизнь с Лилькой всё было на двоих. Колготки, платья. Штаны. И отец, которого они даже не помнили.
— Так. И что от меня надо? Денег?
— Не. Её забирать надо. Сказали, что одной опасно. Нужно к кому-то.
— Лиль, так забери. В чём дело?
— Ну… просто мой Володька с ней в контрах.
— Погоди… почему одной? А Вася?
— Мать, ты чет ваще закопалась тут в своих бумажках. Вася-то помер. Ты ж сама денег на похороны давала.
Точно. Кто-то из многочисленных братьев и сестёр и правда брал деньги на похороны отчима. Она уже и забыла. Даша предпочитала не помнить о них, откупаться деньгами. А они… снова её достали.
— И что? Ещё шесть человек, и некому маму забрать?
Лиля вздохнула и рассказала, что они не хотели Дашу беспокоить по пустякам. Мама заболела довольно давно, и её уже брали к себе все, кто мог, начиная со старшего брата, Толяна. И никто долго не выдержал. Ни материного характера, ни ухода за больным человеком.
— Там диета одна чего стоит. Опять же, от курева ей плохо, а она вечно лезет курить.
— Ясно. И чего ты от меня хочешь?
— Теперь ты забирай. Всё по-честному. Все уже попробовали.
— Ладно. Я поняла. Пока.
И Даша потянула к себе дело.
Лиля встала со стула, но не уходила. Даша вздохнула и полезла в кошелек. Там лежало четыре тысячи. Она выгребла всё и протянула Лиле. Сестрица повеселела и выскочила из кабинета. Через минуту вошла Вера и принесла кофе. Она знала, что когда шефиня на нервах – ей хочется кофеина. А встреча с родственницей явно была из разряда нервных.
— Спасибо. – сказала Даша, не глядя взяв чашку.
— А это правда ваша сестра?
— Я тебя уволю. – пригрозила Даша, и Вера исчезла из кабинета.
Мать после смерти Васи и правда стала невыносимой. Неудивительно, что от неё все отказались. И была-то тяжелой, а теперь…
— Васю убили. – проплакала она.
Даша округлила глаза.
— Кто?
— Поди знай. Просто так с балконов не падают. Ты юрист, вот и разберись.
— Я адвокат. Может, лучше лекарство выпьем?
— Нет. Лучше покурим.
— Тебе нельзя!
— Глупости! От чего нельзя? Умру? Так и хорошо. За Васенькой следом уйду, бедная я несчастная, восьмерых родила, ни от кого добра не видела.
«А мы-то видели от тебя добро?» — подумала Даша, и наняла матери сиделку на рабочий день. Вечером возилась с ней сама. Уговаривала себя: «Это твоя мать. Это твоя мать!». Ненависть и обида боролись в ней с любовью к самому родному человеку. Даша не помнила этой любви, но знала: где-то внутри это должно быть. Не может не быть!
Мать стала немного спокойнее через пару месяцев. И слава Богу – подумала Даша. Не так страшен чёрт, как его малюют.
— А у меня ведь юбилей. – как-то пожаловалась мать – Шестьдесят пять лет.
— Ну, это не прям такой круглый юбилей. Не семьдесят же. – ответила Даша, жуя хлебец.
— Дашка, а тебе ж тридцать пять уже. Чего ты не замужем? Деточек тебе неохота разве?
Даша положила хлебец на тарелку и театрально перекрестилась.
— Ясно всё, надеюсь?
— Недобрая ты. – надулась мать. – А семидесяти мне, может, уже и не будет. Сама всё понимаешь.
Даша внимательно посмотрела на поникшую женщину. Это была её мать. Вряд ли с этим что-то можно было поделать.
— И чего ты хочешь, мам? Не ресторан, надеюсь?
— Я хочу побывать в Ленинграде.
— В Санкт-Петербурге.
— Неважно… тогда он назывался Ленинград. А потом как-то всё завертелось-закрутилось, и больше я там не была.
Мать заплакала.
— Давай, доча, соберем всех, и съездим на мой юбилей в Ленинград? Или больно дорого?
Даша подумала. Ничего, как-нибудь она справится. Понятно, что платить за всех придётся ей, но что тут можно поделать? Семья. Своей семьи у Даши не было. А от этой… бежала-бежала, и не смогла убежать.
Днём она озадачила Веру сбором паспортных данных братьев и сестер, а сама умчалась в суд. Когда вернулась, выяснилось, что всё не так просто.
— У всех ваших-то дела какие-то. Дети, работы, жены, сломанные машины и ремонты. Даже на халяву не хотят в Питер. – Вера старалась, но получилось всё равно ехидно.
— Ладно. Набери Лильке и соедини меня с ней.
— Во, кстати. А Лиля новую грудь делать будет.
— На какие шиши она её делать будет?
Сестра сказала, что Вовчик подкалымил, и расщедрился на операцию. Вова был мутной личностью, и Даша понимала: случись чего, ей придётся ещё и адвокатом семейным работать.
— Значит так, дорогуша. Обзвони всех и собери данные. Передай моей секретарше.
— А…
— А если нет – то я прекращаю всяческие выплаты вам в качестве помощи. Ясно?
— Подумаешь… — начала разбогатевшая сестрица.
— Подумай! Подумай, дорогуша, кто в случае чего твоего Вовчика будет защищать. К кому ты за деньгами приползёшь, если его посадят. Подумай, что у твоей матери юбилей. И быстро всё сделай, о чём я прошу. Да! И чтобы все там были паиньками. Предупреди.
Ей удалось всех собрать, хотя, чего греха таить – Даша сама не хотела ехать ни в какой Питер. Но глядя на то, как радуется мать, любуясь на мосты, реки и здания, усовестилась. Наверное, Тоня просто была такой матерью, какой могла быть. Наверное, теперь, став взрослой и обеспеченной женщиной, Даша уже может не тащить эти обиды из детства. Как бы там ни было, эта женщина дала ей жизнь.
Вечером они вдевятером сидели в кафе. Толян что-то рассказывал довольно смешно, они дружно хохотали. Потом вспоминали своё неказистое детство, и снова хохотали. Потом говорили матери тосты. После всех взяла слово и Тоня.
— Я хочу поблагодарить всех вас, что приехали, деточки мои. Попросить прощения за то, что была не лучшей матерью.
Все тут же кинулись возражать. Даша могла быть довольна – все вели себя идеально, спектакль удался. Даша не знала, что на самом деле чувствовали эти люди, которых она с трудом собрала вместе. У которых не нашлось места в доме для родной матери. И не хотела знать: завтра они вернутся в Москву, и снова станут чужими. А один вечер можно побыть и семьёй.
— Про тебя говорят. – пихнул её Слава под локоть.
Даша вынырнула из своих мыслей.
— … так что, больше всех я виновата перед ней. Не верила в неё. Мешала ей. А она справилась, несмотря ни на что. Не в обиду вам всем, деточки. Лучшая моя дочь, Дашенька. Одна из восьми. Спасибо тебе, родная моя, за всё.
Даша улыбнулась и кивнула, запив сладкие слова матери горьким напитком. В бокал капнула предательская слеза. В голове неожиданно для самой Даши зазвучало: «Пожалуйста, мама. Ты, главное, живи!» ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Мистика в моей крови/'Яндекс Дзен
Бабушка Ева * Есть у меня соседка по даче, бабушка Ева. Три лета назад она вдруг не приехала к своим любимым клумбам и грядкам. «Инсульт» — печально сказала ее дочь.
Два года назад бабушка Ева вернулась на дачу. Ее было не узнать. Похудела вдвое, почернела с лица. Интеллект и речь полностью восстановились. Ноги более-менее ходили. А вот руки болтались плетьми. Левая еще кое-как сгибалась в локте и сжималась в неуверенный кулак, с правой было совсем безнадежно.
Бабушка слонялась по участку и не знала, куда себя деть. Три радости у нее было в жизни, кроме внука: огород, рукоделие и домашние заготовки. И всех трех лишил проклятый инсульт…
Соседи поддерживали ее как могли. Как под копирку, пересказывали истории о дальнем родственнике коллеги троюродного брата, у которого был не просто инсульт, а вообще инсультище на всю голову.
«И что бы вы думали, восстановился полностью! Не сразу, да, лет пять прошло, но человеческий организм такая штука, так что ты, баб Ев, не теряй надежды!»
Прошлым летом бабушка Ева все так же сидела на крылечке или бродила по огороду. Несмотря на горы лекарств и сложную физиотерапию, за год она смогла только научиться зажимать в кулак левой руки ложку и с грехом пополам доносить до рта.
«Не надейтесь особенно» — сказали дочери врачи. Этим летом мы на дачу не поехали. Возили дитя на море после успешного поступления в университет. Добрались до огорода только в конце августа, яблоки-груши снять.
Первым делом смотрю – на соседнем участке бабушка Ева затопила буржуйку во дворе и варит варенье. Одной рукой мешает, другой кастрюлю придерживает.
Похорошела, надела яркий спортивный костюм, даже подкрасилась, кажется. Мы всей семьей к ней: поздравлять с удачной реабилитацией, расспрашивать… А бабушка Ева говорит: «Не было никакой реабилитации. Вылечила меня фельдшер скорой помощи. За одну новогоднюю ночь».
Вот такая удивительная и страшная приключилась история (в медицине не силен, со слов бабушки пишу). Новый год семья бабушки Евы решила встречать на этой самой даче. Как раз предыдущим летом дом утеплили, котельную построили, вот и захотели обновить.
Приехали, нарядили елку, стали накрывать стол, включили телевизор. Дочь с зятем готовят, внук возился на полу с игрушками, тут и уснул, бабушка тоже прикорнула в кресле. Внука стали будить, время кушать, а он не просыпается. И тут дочь кричит: «Он не дышит!»
Дальше бабушка Ева помнит все, как в тумане. Помнит, как стояла в дверях и молилась, чтобы если внук умрет, ей бы умереть с ним вместе. Как ее дочь рыдала, а зять пытался делать то искусственное дыхание, то непрямой массаж сердца, и они никак не могли понять, мальчик дышит хоть немножечко или совсем нет. Как бесконечно долго ехала скорая.
Как наконец приехали и стали что-то делать с ребенком. Вдруг из тумана выплыло суровое лицо молодой фельдшерицы.
«Слушайте внимательно, — строго произнесла она, — объяснять буду быстро, только на вас вся надежда. Видите, в каком состоянии родители?
А вы человек взрослый, серьезный. Сейчас они едут с нами в больницу, а вы берете бумагу, ручку, садитесь за стол и пишете во всех подробностях, как ваш внук провел день. Как спал, когда проснулся, что и когда ел, во что играл, были ли какие-то признаки нездоровья, заметили ли вы что-то необычное. Все-все, что вспомните. Для анамнеза мелочей нет. Утром в семь часов отнесете на вахту, будет наш экипаж проезжать, заберет, отвезет лечащему врачу. Поняли меня?» Бабушка Ева кивнула. Ну, откуда было фельдшерице знать, что у нее руки не работают? Тем более, это не оправдание`. Ради жизни внука она бы ногами, зубами, носом, собственной кровью – что угодно и где угодно написала бы.
Она попробовала зубами. И зажать ручку между пальцами ноги тоже попробовала. Не получалось. Воткнула кое-как крупный красный карандаш в непослушный левый кулак. Стала пытаться выводить буквы.
На четвертый час полного отчаяния без новостей (новогодняя ночь, сотовая сеть перегружена) стала дергаться от локтя правая рука. Потом кисть правой руки сложилась в щепоть.
Бабушка Ева переложила стопку бумаги на журнальный столик, прижала ее угол тяжелой книгой и стала рисовать Очень Крупные Буквы, сжимая карандаш одной рукой и подталкивая другой.
В шесть часов утра снова приехала фельдшер. Ее беспокоило состояние бабушки Евы. Стоит, не шевелится, вся то ли белая, то ли серая, то ли синяя. Мало ли, инфаркт, инсульт нагрянет от переживаний. Она же не знала, что инсульт уже был. Вот и придумала, чем занять пожилого человека на всю ночь.
И вот что она увидела: бабушка, склонившись в три погибели над журнальным столом, держит карандаш примерно как клюшку для гольфа, выводит огроменные буквы и рыдает в три ручья.
Потому что очень медленно все получается, и руки страшно болят, и поясница, и голова, и глаза. Через час относить анамнез на вахту, а она описала день внука только с семи утра до полудня.
А мальчик-то живой и дышит. Нашли полип в горле, удалили, но все же еще только начинается. Мало ли, как проснется после наркоза. Мало ли, что анализы покажут в этом полипе. Куковать родителям в больнице еще долго. Фельдшер все уже понимает про инсульт, а бабушка и говорит ей, что вот, пока старалась-писала, правая рука немножко заработала.
Фельдшер делает бабушке укол от давления и ласково говорит: живой ваш внучек, но лечиться еще придется. Эти бумажки я сейчас у вас заберу, а вы отдохните, теперь уже не к спеху. А как отдохнете, пишите дальше, пишите. Это врачу обязательно пригодится.
Не пожалела времени эта девочка, нашла родителей в больнице, говорит им: мама ваша инсультница мне целую летопись за ночь выдала, и другая рука у нее ожила.
Вы обратите внимание, скажите врачу, кто у нее там физиотерапию проводит, и пусть дальше пишет. Пусть все хорошо будет, с новым годом, что ли…
И вот прошло восемь полных месяцев… Мальчик жив и здоров, носится на самокате по всему товариществу`. Папа его, исполнившись впечатлений, прошел специальные курсы первой помощи.
А бабушка Ева переписала за весну печатными буквами «Руслана и Людмилу» и несколько десятков стихотворений, раскрасила цветными карандашами множество картинок и даже освоила немного пропись для первого класса. Человеческий организм, конечно, штука сложная, но без неземных чудес. Волосы уложить и красоту навести бабушке Еве все еще помогает дочь. Поднять тяжелое – зять.
Но поиграть с внуком в кубики и конструктор, сварить варенье, а самое главное, самостоятельно одеться-раздеться, помыться и почистить зубы она уже может. И почерк у нее даже не хуже пока, чем у внука.
В тот день она налила нам сливового компота из большой кастрюли, половником. Чокнулась с нами чашечками и опрокинула чашечку в себя, не пролив ни капли.
Дай бог бабушке Еве долгих лет жизни и крепкого здоровья. Дай бог всякому внуку такую бабушку.
А пили мы тогда за фельдшера Светлану. Компот, да, потому что нельзя алкоголь после инсульта. Светлана в ту ночь не только внука бабушке спасла, но и спасла внуку – бабушку. Так что, дорогой бог, дай ей, пожалуйста, всего, всего, всего, и побольше… ~~~~~~~~~~~~ Валерий/'пикабу
Когда мать вышла замуж за этого Петра Константиновича, Антон только хмыкнул недовольно. Выдумала тоже. Не нужен им никто! Ну и что, что отец ушёл. Значит, мать что-то не так делала. Была ему плохой женой.
Антон хотел уехать с отцом. И тот ему пообещал, что заберёт обязательно. Только вот так и не забрал. Более того, совсем исчез. Даже не написал и не позвонил ни разу. Но Антон всё равно был уверен, что это из-за матери всё. Наверное, она запретила отцу с Антоном встречаться.
А мать с новым мужем вскоре и ребёнка себе завели. Дочку. Дашку.
Сестру Антон никак не воспринимал, как и нового материного мужа. Хоть тот и хорошо носился к пасынку. Отказа парень ни в чём не знал. Телефон Антоше новый — пожалуйста. Репетитора по английскому — будьте любезны.
Учился Антон хорошо. Нравилось ему первым быть. Хотя никаких особых достижений мать с отчимом от него и не требовали. Петр Константинович старался найти подход к парнишке. То на рыбалку пригласит, то в гараже помочь попросит. Но на все предложения отчима Антон только кривился.
— Петь, ты попробуй его интересами пожить. — Уговаривала жена. — Может быть, так лучше будет.
Но, как ни пытался мужчина, пасынок лишь иронично улыбался:
— Мне интересно то, чего вам не понять.
Когда Дашке исполнилось семь, Петр Константинович внезапно скончался от инсульта.
Мать как-то сразу поникла. Второй муж, бравший на себя все заботы о семье, стал для неё настоящей опорой. Оставшись в одиночестве, женщина ощутила, как не хватает ей рядом крепкого мужского плеча. Да и финансово стало тяжелее. Её небольшой зарплаты и Дашкиного пособия хватало лишь на повседневные нужды.
— Придётся искать другую работу. — Пожаловалась она старшему сыну.
— Как знаешь. — Буркнул он в ответ.
* * *
К тому времени Антон уже учился в университете и подрабатывал, получая весьма неплохие деньги.
Жил, по-прежнему, с матерью, особо не вникая в её трудности, и лишь недовольно морщился, не обнаруживая в холодильнике чего-нибудь вкусного. Впрочем, проблемой это не было. Антону не составляло труда отправиться ужинать в одно из заведений города или заказать еду в ближайшем ресторане. Чем питаются мать и младшая сестра, его интересовало мало.
Даша никак не могла понять, почему брат не обращает на неё никакого внимания, и с недоумением спрашивала у матери:
— Мама, почему Антоша меня не любит? Он же мой братик.
— Он любит, Дашенька. — Отвечала мать. — Просто Антон уже взрослый и у него свои заботы.
Почти всё, что он зарабатывал, Антон спускал на весёлые студенческие вечеринки, клубы и развлечения. Ему ничего не стоило купить себе очередную модную электронную вещицу и, спустя пару недель, забросить её в ящик стола.
Как-то мать решилась подойти к нему с просьбой.
— Антош, — попросила она — не мог бы ты заплатить за Дашкину изостудию в этом месяце? Мне до зарплаты совсем не хватает.
— Для чего тратить деньги на её каракули? — Возмутился сын. — Если бы хоть рисовала нормально, а то… И изостудия, и бассейн, и танцы.
— А когда её отец, не считая, тратил деньги на твоих репетиторов? — Не выдержала мать.
— Я его не просил! — Крикнул Антон.
— Ты не просил. Но только благодаря его заботе о тебе, ты сейчас получаешь хорошее образование и нашёл достойную работу. И Даша — тебе не чужая. Она твоя сестра!
— Упрекаешь меня? — Антон прищурился. — Ты сама решила, что тебе нужен второй ребёнок. Вот и воспитывай её сама!
— Хорошо. — Матери трудно дались эти слова, но она все же нашла силы их произнести. — Тогда, дорогой мой, взрослый и самостоятельный сын, будь добр участвовать в ведении нашего общего домашнего хозяйства. Плати свою долю за коммунальные услуги, убирай сам свою комнату, участвуй в покупке необходимых вещей для дома и продуктов, за которыми ты регулярно заглядываешь в холодильник.
Антон, хлопнул дверью и бросился вон из дома. Упрекнула всё-таки! Он всегда знал, что не нужен ни матери, ни мужику её. Ну и что из того, что Дашкин отец тратил на него свои деньги. Не заставлял же Антон его в конце концов. Почему он теперь должен что-то делать?
— Я ухожу! — Бросил он матери, вернувшись. — Буду квартиру снимать. Раз мешаю вам. И не лезьте ко мне.
— Антош. Ты сейчас не прав, сын. Я люблю тебя, что бы ни случилось. И всегда буду любить. И на Дашку ты зря злишься. Она ребёнок. И родной тебе человек. Когда-нибудь ты это поймешь.
— Я вижу, как любишь. Аж из дома выгнала, куском попрекаешь. — Внутри у него всё кипело от обиды.
— Ты сам решил уйти. Мне жаль, Антон, что однажды я не заметила, как мой сын становится таким, и не смогла это изменить…
— Ладно. — Оборвал её «причитания» парень. — Счастливо оставаться.
* * * * *
Жить самостоятельно оказалось несколько тяжелее, чем он думал. На оплату съёмной квартиры и коммунальных услуг уходила приличная часть его средств. Содержать жильё в чистоте тоже оказалось непросто. Особенно после вечеринок, на которые охотно являлись не только его приятели, но и их многочисленные знакомые.
Хозяйка квартиры уже предупредила парня, что если от соседей поступит ещё хоть одна жалоба, она попросит его освободить жильё. И пару замечаний в университете он тоже уже получил. Хорошо ещё, что хоть с работой пока всё было более менее стабильно.
Телефонный звонок раздался, когда Антон выходил из аудитории. Номер оказался незнакомым.
— Антон? Извините…
Вслушиваясь в глухой негромкий голос, он пытался сообразить. Мать в больнице, состояние тяжёлое. Девочка одна. Надо приехать. Какая девочка? Куда приезжать? Ах, да. Сестра.
Дашка сидела в обнимку с облезлой плюшевой собакой и ревела. Антон смотрел на неё с удивлением. Надо же. А она похожа на него, маленького. И как только он раньше не замечал. И собака это его. Он в детстве не засыпал без неё. Потом вырос. И был уверен, что игрушку эту выбросили давно.
— Это твоя собака, да? — Девочка всхлипнула. — Мне мама сказала. Когда ты ушёл, мы её наверху в шкафу нашли. Мама хотела выбросить, а я не дала.
— Это Тобик. — Хрипло сказал Антон. — А почему не дала?
— Она хорошая. — Просто сказала Дашка. — Мне её жалко стало.
— Слушай, Даш, а как вы с мамой жили, когда она дома была? Ну, школа там или что…
— Я на продлёнку хожу. Потом мама меня забирает. В среду и пятницу изостудия. Антон, а мама умрёт, да? — И она снова заплакала.
— Да что ты, нет. — Не очень уверенно ответил он. — Мама поправится. Может, только не очень скоро. А в бассейн и на танцы ты что, не ходишь больше?
— Нет. Я маме сказала, что не надо. А меня в детский дом не заберут? Тётя Оля сказала, что детей, у которых родителей нет, забирают в детский дом.
— Но у тебя же мама есть.
— А если не будет. Я боюсь. Папа ведь умер. Вдруг, и мама тоже…
— Не выдумывай, — буркнул он — иди лучше спать.
На следующий день позвонил хозяйке и предупредил, что съезжает.
— Ваше дело. — Ответила та. — деньги не верну. И квартиру проверю, учтите!
— Себе оставьте. И проверяйте сколько угодно.
***
Утром проснулся от запаха чего-то горелого. Бросился в кухню.
— Я омлет пожарила. — Сообщила сестра, отковыривая вилкой со сковороды пригоревшие остатки. — Тебе не горелое положила. Антон, а мне в школу сегодня идти?
— Идти. — Морщась, сообщил он. — Мне в универ, и на работу.
— А к маме пойдём?
— Не знаю. — Есть не хотелось, и он подвинул тарелку Дашке. — Не ешь горелое, возьми это.
— А ты не будешь? — Огорчилась сестра.
— Не голодный.
Она расстроенно моргнула, но не заплакала. Принесла портфель, послушно встала на пороге.
Отвёл Дашку в школу. На лекции совершенно не слушал преподавателя. Что будет, если мать вдруг умрёт? Он никогда не думал. Зачем? Антон давно в ней не нуждается. А Дашка? С ней как? Она плакала, что в детский дом заберут. Ну и заберут. Там тоже люди живут.
Внезапно Антон вспомнил, как маленьким попал в больницу. Маме не разрешили с ним. Так страшно и одиноко было ему тогда, что он целую ночь проревел. А утром его, опухшего от слёз, отдали матери под расписку. И только потом он узнал, что она всю ночь просидела в приёмном покое, не решаясь оставить его одного.
Под ложечкой засосало. От того, что голодный или от чего-то ещё, Антон не знал. Еле дождался окончания пары и поехал в больницу.
— Не буду скрывать, лекарства нужны. — Врач черкнул пару названий на белом квадратике. — И с сестрами договоритесь, чтобы присмотр за вашей мамой организовали. Антон договорился. Сунул несколько бумажек молоденькой сестричке. Та пообещала, что всё хорошо будет.
— Ты зря все деньги одной отдал. — Девушка, по виду его ровесница, смотрела серьёзно и сочувственно.
— Почему?
— Они меняются. — Объяснила девушка. — Приходится договариваться с каждой отдельно.
— А ты откуда знаешь?
— У меня мама давно лежит. Скоро, наверное, уже на выписку. А у тебя кто?
— Тоже мать. Только вчера положили. Говорят, состояние тяжёлое.
Девчонка присвистнула, но тут же осеклась и смущённо оглянулась по сторонам, не слышал ли кто.
— Ничего, здесь врачи хорошие. — Успокоила она Антона. — Меня, кстати, Кира зовут. Если что, обращайся. Я здесь каждый день.
— Антон. — Смутился парень. — Спасибо.
* * * * *
Съездил на работу. Забрал с продлёнки Дашку. Она с расспросами не приставала. Шла рядом, держась за его руку, и смотрела под ноги. Он посмотрел сверху вниз на её понурую фигурку и вдруг понял, что кроме вот этой вот притихшей нахохлившейся птахи, да матери, лежащей сейчас в страшной (это он по детству помнил) больничной палате, у него, Антона, и нет никого. И вдруг опять стало страшно и одиноко, как тогда, в детстве.
Чего он, в самом деле, взъелся на них, на мать, на сестру? Разве слышал когда-то хоть грубое слово в свой адрес? Всё «сынок» да «сынок». Хорош сынок оказался. Других в школе, вон, заставляли с младшими братьями — сестрами нянчиться, а его мать раз лишь попросила часок посидеть, но он так грубо ответил, что больше она к нему с такими вопросами не обращалась.
Он гордился: поставил на место. Отстоял собственную независимость. А толку в такой независимости? Сейчас, например, когда просыпаешься в чужой, загаженной после вчерашней вечеринки, квартире, и голова гудит. И будит тебя утром не запах блинчиков, а вонь от не вынесенного накануне мусорного ведра. Здравствуй, взрослая жизнь!
Хорошо, что до дома от Дашкиной школы не так далеко. А то бы Антон себя сгрыз изнутри. Во дворе неказистый мужичонка продавал ёлки. Озирался опасливо, видно, что без разрешения. В отличии от самого продавца, ёлки были, чудо как, хороши: пушистые, зелёные.
— Почём?
— Тыщща всего! Бери парень, не пожалеешь. Гляди, какие ёлки!
— Ого! Целая тысяча? — Дашка потянула брата за руку. — Пойдём, Антон.
— Давай за восемьсот. — Неожиданно быстро согласился мужик, покосившись на Дашку.
Пока сестрёнка соображала, насколько предложенная цена меньше предыдущей, Антон достал деньги, и ухватив ёлку за ровный стволик, понес к подъезду.
— У нас в шкафу тоже ёлочка есть. — Любуясь на зелёную красавицу, заметила Дашка.
— Я знаю. Но эта живая. Она лучше.
Последние лет пять он и новый год дома не отмечал. Отговаривался тем, что ребята пригласили. Поэтому, только возвращаясь, бросал взгляд на украшенную ёлку.
— Игрушки есть? — Спросил у сестры.
Она кивнула и, подставив табурет, полезла в шкаф. Достала коробку, протянула ему.
— Сейчас поедим и будем украшать.
— У нас нет ничего. — Дашка открыла холодильник. — Только яйца. Ой, нет, ещё сосиски. А суп прокис.
— Я заказал. — Антон показал глазами на телефон. — Скоро привезут.
— Можно было макароны сварить. Я умею.
— Как омлет?
— Он случайно сгорел.
Дашка втянула голову в плечи и отошла. Антону стало жаль её, он хотел было сказать сестре что-то ободряющее, но в дверь позвонили. Курьер привёз еду.
Глядя на то, как неуверенно она ковыряет кусок мяса, он ловко порезал отбивную на маленькие кусочки.
— Ешь. Может, пиццу хочешь?
Она помотала головой и послушно положила мясо в рот.
— Как тебе?
— Вкусно. — Кивнула Дашка. И виновато добавила. — Только у мамы вкуснее.
«Да.» — Мысленно согласился он. — «У мамы вкуснее.» Когда начал есть в разных заведениях, понял, что какой бы изысканной не была кухня, однажды всё равно захочется маминого борща, или голубцов, или самого простого домашнего печенья. Они молча поели.
— Давай ёлку нарядим что ли?
— Антон, а почему ты не спрашиваешь про уроки? Сделала я или нет?
— А надо?
— Ну, мама всегда спрашивает.
— И что? Сделала?
— Да, почти. Только задачку не решила. Ты поможешь?
— А почему у учительницы не спросила?
— Я не успела. — Прошептала Дашка испуганно.
— Ладно, давай посмотрю.
Задачка оказалась ерундовая, и вскоре они уже занимались украшением ёлки. Он уже и забыл, как это. А ведь раньше любил.. Когда-то, давно. Они с мамой всегда делились: мама вешала игрушки на верхние ветки, а он — на нижние, где мог достать.
С мамой… А отец? Антон начал вспоминать. Отец приходил поздно, часто, покачиваясь, иногда совал Антону слипшиеся конфетки или мелкие деньги и шел спать. Он казался мальчику очень добрым. Когда они с матерью ругались, она всегда закрывала дверь, чтобы Антон не слушал взрослые разговоры. Но ему казалось, что мать зря ругает отца, и виноватой в том, что отец ушёл, он считал тоже её.
Сейчас, вспоминая своё детство, парень вдруг понял, что отца почти никогда не было рядом. Ни когда он болел, ни на праздниках в школе. Даже, когда мальчик победил в городском конкурсе, отец так и не пришёл на награждение. На вопрос сына ответил, что по телевизору видел. Антон тогда и матери так сказал. А она не стала его разочаровывать, хотя то событие и не снимал никто, а уж, тем более, нигде не показывали…
— Давай, я на верхние ветки вешать буду, а ты — внизу. — Предложил он Дашке.
Она кивнула и, вдруг, прижав ладошки к глазам, заплакала.
— Даш, ты чего? — Испугался брат.
— Мы так делали с мамой и папой. — Плакала девочка. — Потом папа поднимал меня, и я на ёлку надевала звезду. А в прошлом году мы звезду не надевали, потому что папы уже не было. Я не хочу, чтобы мама тоже умерла.
— Не плачь. — Антон неловко обнял сестру. Она прижалась доверчиво, словно ждала от него этого жеста. — Мама не умрёт. Врачи сказали, что вылечат её обязательно.
— Правда? Ты был в больнице? — Дашка перестала плакать.
— Был.
— И врач так сказал?
Антон утвердительно кивнул, хотя, конечно, ничего подобного никто ему не говорил. Да и сказать не мог. Редко кто может пообещать то, в чем сам не уверен.
Дашка повеселела и начала примерять на зелёные пахучие ветки ёлочную мишуру. Подумав, Антон протянул ей большую серебристую звезду.
— На, держи.
Она взяла недоверчиво, опасаясь подвоха, и стояла, прижимая блестящую ёлочную макушку к груди. Антон подхватил сестру и поднял её повыше.
— Ну, надевай!
Дашка надела звёздочку, и они какое-то время, любуясь, рассматривали ёлку.
— Ты сильный. — Тихо сказала сестрёнка, робко дотронувшись до его руки. — Мама сказала, что ты меня любишь, просто у тебя много своих дел.
— Так и сказала? — Антону стало неловко.
— Да, а ещё мама и папа говорили, что ты умный и способный, и мне надо тоже стараться быть, как ты.
— Не надо, как я, — буркнул он — лучше, как мама.
И торопливо добавил:
— Мама у нас добрая, весёлая, готовит хорошо.
— Я тоже научусь. — Пообещала Дашка.
— Научишься, конечно. А сейчас, давай спать, поздно уже.
***
Прошло несколько дней. Дашку, как и многих младшеклассников, раньше отпустили на каникулы, и Антону приходилось оставлять её дома одну. К матери пока не пускали, но он всё равно приезжал в больницу. И не только затем, чтобы узнать о состоянии мамы, это можно было выяснить по телефону, но и для того, чтобы лишний раз увидеть Киру.
— Мою маму завтра выписывают. — Сообщила она Антону.
— Жаль, не увидимся больше.
— Ну, почему. Мы же в одном городе живём. Запиши мой номер, звони, если что.
Он записал. Но совсем не уверен был, что решится позвонить. Однако пришлось. И раньше, чем он думал. Однажды вечером позвонили из больницы:
— Состояние вашей мамы ухудшилось. Вы не пугайтесь, но лучше бы было вам приехать. У нас сестёр катастрофически не хватает. Сможете побыть с ней сегодня?
Дашке говорить нельзя. И как её на всю ночь одну оставить? Соседку попросить. Придётся объяснять. Он набрал номер Киры.
— Кир, привет. Это Антон. Понимаешь, мне из больницы позвонили, а сестру на ночь оставить не с кем.
— Адрес говори.
Дашка удивлённо рассматривала неожиданную гостью.
— Даша, это Кира. Меня на работу вызвали срочно. Она побудет с тобой до утра. Ты ей покажи всё. И покорми, хорошо?
— Хорошо. — Серьёзно кивнула девочка. — А она твоя невеста?
— Даш!
— Я же просто спросила.
Кира улыбнулась девочке и повернулась к Антону.
— Иди, не волнуйся, всё будет хорошо.
Он понял, о чём она и благодарно кивнул.
* * * * *
Мать была в сознании. Бледная, сильно похудевшая за последнее время, смотрела на Антона и слабо улыбалась.
— Сынок. Приехал.
— Да, мам. — Острое чувство жалости захлестнуло его. — Как ты?
— Лучше скажи, как вы? Справляетесь?
— Справляемся. Хорошо всё. Дашку на каникулы отпустили. Она ждёт тебя. Ты поправляйся.
— Я стараюсь. Ты, Антоша, прости меня, если обидела. — Говорила она с трудом, а он смотрел и не понимал, за что мать просит у него прощения. Это ведь он обижал её, психовал, хамил.
— Мам, ты не волнуйся за нас. И, знаешь, это ты меня прости. За то, что я так с тобой…
Почувствовал, как слёзы покатились по щекам, уткнулся головой в её руку. А она слабо гладила его по растрепавшимся волосам и шептала:
— Не плачь, хороший мой, сильный мой сынок, мы справимся, всё будет хорошо.
Он так и заснул под утро головой на её постели.
— Молодой человек, — медсестра тронула его за плечо — проснитесь.
Он дёрнулся и испуганно посмотрел на мать.
— Всё в порядке. — Успокоила его девушка. — Она просто спит. Ей сил набираться надо. Чуть погодя, переведем в общую палату. А вы можете ехать домой.
* * * * *
Кира встретила его тревожным вопросительным взглядом. Он ободряюще кивнул, и она улыбнулась ему в ответ.
— Как вы? — Спросил он у Дашки.
— Хорошо. — Сестрёнка не отходила от Киры. — Сегодня омлет не подгорел. И Кира показала мне, как правильно рисовать собак. А то у меня не получалось.
— Для своего возраста твоя сестра хорошо рисует. — Похвалила Кира. — Она способная девочка.
Дашка улыбнулась смущённо. А Антон, вспомнив, как он обозвал Дашкины рисунки каракулями, опустил глаза.
— Спасибо тебе, Кира. — Он подвинул к себе тарелку с завтраком. — Маме стало лучше. Если так пойдет дальше, переведут в общую палату.
— Это хорошо, значит, дело пошло на лад. В общую переводят, когда человек начинает выздоравливать.
— И мы сможем её навестить? — Подпрыгнула Дашка.
— Конечно.
— Кирочка, а ты ещё к нам придёшь? — Даша с надеждой смотрела на собирающуюся домой Киру.
— Если пригласите, обязательно приду.
— Я тебя приглашаю! — Обрадовалась Дашка.
— А ты? — Кира лукаво взглянула на Антона.
— И я приглашаю. Даш, ты побудь дома. Я Киру провожу и вернусь.
Они шли по заснеженной предновогодней улице. Кругом суетились люди, готовясь к Новому году.
— Зайдём на минутку! — Кира толкнула дверь небольшого магазинчика.
«Всё для художников» — Прочитал Антон. Кира выбрала краски в симпатичном футляре, попросила завернуть.
— Положи это под ёлку для Даши.
— Для Даши? Надо же, а я и не купил ничего. Не подумал.
— Ну, ещё бы, когда с мамой такая беда, — не до подарков.
Антон покраснел. Ему стыдно было признаться, что дело совсем не в этом. За все эти годы он ни разу не сделал матери и сестрёнке ни одного подарка.
— Не расстраивайся, время ещё есть. — Успокоила его девушка
«Время ещё есть» — Подумал он. — «Главное, успеть, пока не стало поздно»
* * * * *
Проводив Киру, вернулся домой. Сунул сверточек на верхнюю полку шкафа. Дашка сидела в обнимку с облезлым Тобиком и смотрела мультфильмы.
— Проводил? — Спросила она.
— Проводил.
— Антон, Кира — очень хорошая.
— Я знаю.
— Она мне понравилась.
— Ты ей тоже.
— Правда? Антон, а мы когда к маме пойдём? Я очень соскучилась.
— Пойдём. — Вздохнул он и машинально повертел в пальцах белую коробочку, стоявшую у зеркала.
— Любимые мамины духи. — Сказала Дашка.
— Что?
— Ты держишь. — Сестрёнка бережно взяла у него коробочку и поставила на место. — Это любимые мамины духи. Только они уже закончились. Папа раньше дарил, теперь вот. Только коробка осталась.
— Даш, а ты какой подарок попросила бы у Деда Мороза?
— Я бы попросила, чтобы мама не болела больше. — Вздохнула Дашка. — Только ведь Деда Мороза не бывает. А подарки под ёлкой всегда оставлял папа. И чего ты, Антон, хитришь, как маленький? Ты тоже сам всегда приносил мне подарок.
— Я? — Антон поперхнулся от неожиданности.
— Ну да! — Хитро усмехнулась сестра. — Думал, я не догадаюсь? Ну, вот скажи, кто ещё, кроме папы и мамы мог дарить мне подарки, если Деда Мороза нет? Только ты. Я это сразу поняла. А когда спросила у мамы, она только улыбнулась.
— Даш, я… — Антон не знал, как сказать сестре правду, а, главное, нужна ли ей сейчас эта правда. — Прости, что я с тобой никогда не играл, не гулял…
— Да ладно. — Дашка пожала плечами. — Мне мама говорила, что ты очень занят. Я сначала не верила, а потом поняла, что это правда. Я когда ходила и на плавание, и на танцы и в художку, тоже была всё время занята.
— А сейчас хотела бы опять всем этим заниматься?
— Не очень. Мне рисовать больше нравится. Антон, а ты можешь научить меня кататься на коньках? Мама говорила, что ты умеешь.
— Умею. Хочешь, сходим на каток вместе: ты, я и Кира?
— Очень хочу! — Обрадовалась Дашка.
* * * * *
— Мама! — Дашка бросилась к матери. Длинный, наброшенный на плечи, халат путался у неё в ногах. — Мамочка, как же я скучала!
— И я скучала, малышка.
— Мама, Антон водил меня на каток. Мне очень понравилось!
— Здорово!
— Мама, а ты скоро вернёшься домой?
— Если вы обещаете ухаживать за своей мамой и не огорчать её, то на Старый Новый Год я отпущу её домой. — Заглянувший в палату врач, подмигнул Дашке.
— А почему бывает Новый новый год и Старый новый год? — Спросила Дашка.
— Потому что… — Начал было Антон, но она перебила его.
— Подожди! Я кажется сама знаю. Потому что в этот день окончательно уходит всё старое и плохое, да? А остаётся только новое и хорошее! Мама, Кира, я правильно угадала?
Они сидели, любуясь на искрящиеся среди зелёных иголок огни.
— Вот уже скоро и ёлку разбирать надо. — Задумчиво сказала мать.
— Ну, а пока есть ёлка, то, наверное, есть что-то и под ёлкой? — Антон посмотрел на сестру. — Ну что ж ты, Даш?
Девочка опустилась на четвереньки и заглянула под ёлку.
— Здесь подарки! Для всех! Смотрите! Маме, и Кире, и мне! Ещё мне! Девочка поочередно доставала пакеты из-под ёлки.
— Мои любимые духи! — Мама держала в руках скромную белую коробочку.
— Кира! Смотри! Это настоящие коньки! Твои — побольше, а поменьше — мои! И краски! Ой, а это кто? — Дашка вытащила забавную игрушечную собаку.
— Антон, это мне?
— Наверное, Дед Мороз решил, что у каждого ребенка должен быть свой Тобик.
— А разве Дед Мороз тебе ничего не принёс? — Спросила у брата Дашка.
— Принёс, Даш. Он принёс мне очень дорогой подарок. Такой большой… — Антон обвёл взглядом всех троих.
— Что он просто не поместился под ёлкой.
— И всё же, ты хорошо смотрел? — Сестрёнка хитро прищурилась.
— Ну, Антон, посмотри ещё, пожалуйста!
С большого листа улыбались ему четыре старательно нарисованных человечка: все они вместе. Он — самый высокий, Дашка — самая маленькая. Внизу старательно выведено:
