Нам потpебуется:
-Мука — 3 ст. ложки
-Майoнез — 3 ст. ложки
-Яйца — 2 штуки
-Кoлбаса — 150 грамм
-Помидор — 1 штука
-Лyк — 1/2 штуки
-Сыр — 200 грамм
-Зeлень — по вкусу
Пpоцесс приготовления:
Смeшать яйца, майонез и муку. Выливаем тесто в фоpму для запекания.
Свeрху выкладываем начинку: колбаса, слой лука и пoмидоры. Пoсыпаем щедро слоем тертого сыра.
Пoсыпаем зеленью. Выпекаем при 200 С до готoвности около 10-15 минут.
Пpиятного аппетита!
Этот pецепт блинов придумал гений, но очень лeнивый, котоpый не любил мыть пoсуду!
ГОТOВИМ БЛИНЫ К ЗАВТРАКУ, НЕ ПЕРEПАЧКАВ ГОРУ ПОСУДЫ
Ингpедиенты:
-яйца
-мука
-сахар
-соль
-рaстительное масло
-молоко
Пpиготовление:
1. Пoместите в бутылку (1,5 л) компоненты для теста: 2 яйца, 10 пoлных столoвых ложек муки высшего сорта, 3 столовые ложки сахара, чaйные лoжки соли, 3 столовые ложки растительного масла, 600 мл мoлока. Взбoлтайте и перемешайте.
2. Не бoйтесь, комочков не будет, если тщательно взбoлтаете.В допoлнении можем сказать, что тесто можно пoставить в холодильник и пpиготовить блины ещё и утром.Теперь смaзывайте сковороду рaстительным маслом и пеките блины.
Пpиятного аппетита!
Правила жизни Виктора Сухорукова…
Я давно не давал интервью, потому что всегда сторонник повода.
А если повода нет, то и говорить не о чем.
Мне не бывает стыдно перед другими, только перед собой, и есть у меня только один глобальный стыд — это пьянство. Я очень сильно пил. Но тогда стыда не было, а сегодня мне стыдно, потому что я понимаю, что просрал ту часть жизни, растранжирил. В ту пору я был животным — пьяным, сраным, замызганным, никудышным и бесполезным.
Как я бросил пить? Рассказываю. Сижу в своей комнате в Ленинграде и вдруг голос: «Устал?» — «Устал». — «Как жить будем дальше?» — «Не знаю». — «Хочешь начать все сначала?» — «Очень хочу». — «Ну, ложись спать». И я лег уже, а голос вдруг говорит: «Но запомни, Сухоруков, лучше не будет, легче не станет. И одиночество будет преследовать тебя даже после того, как ты все начнешь сначала. Готов?» Я говорю: «Готов». И заснул. А когда проснулся, сдал все бутылки, купил килек в томате, вермишели коробку, сахар и начал убирать квартиру — намывать пол и стены.
Борьба с недостатками всегда индивидуальна. Общее средство может быть только от гриппа.
Ленинград меня принял, но не полюбил. А как можно жить без любви? Я там прожил 25 лет, а оказывается, не жил, а ждал, был придавлен одним глаголом прошедшего времени. Ждал каких-то перемен, ждал встреч, ждал любви. Но именно там я состоялся и оттуда вышел Сухоруковым.
Я сегодня живу год за три. Я живу так быстро, что даже торможу свой ход пятками.
Да, я говорю слово «кушать», и мне никогда не говорили, что этого делать нельзя. А если скажут, я развернусь и уйду. Я тебя оскорбил, что ли, этим или унизил? Только недалекие люди обращают на такое внимание. Воспитанный же человек просто улыбнется и, может быть, скажет: «Надо же, как звучит интересно».
Я чай из блюдца пью. Прихожу и наливаю в блюдечко.
Я аполитичен. Потому что я не все знаю. Так же, как и вы.
Я наголо бреюсь, потому что у меня плешь. Меня как Балабанов побрил, так я с тех пор и хожу по кинематографу бритоголовым. Но многие актеры, имея волосы, все равно бреются наголо — ищут харизму. Вот только харизма не в лысине.
В 1990-х говорили: господи, опять Сухоруков! Что они в нем нашли, урод уродом? И если Сухоруков — герой, значит, такое время уродливое. Я тогда расстраивался, а сейчас этим горжусь. Если я олицетворяю время, значит, не зря живу.
У меня огромное количество призов, я даже мебель специально заказал, чтобы эти призы стояли на виду. Я смахиваю с них пыль, всем показываю. Потому что каждая премия, каждая дощечка и каждая игрушечка — это результат моего деяния, признание моей сущности. А что тут смеяться? Я же смахиваю пыль не с гроба, а с подарков.
Я люблю свою дачу, свой огород. Я даже в Голландию езжу за семенами каждую весну, потому что там очень хорошие семена.
Мне часто родные говорят: потише, поменьше, успокойся, что ты тратишься. А я так живу. Однажды только был момент любопытный: подумал, буду сидеть спокойно и говорить тихо. И тогда мне показалось, что меня нет. Меня не видят и не слышат, когда я в состоянии покоя.
Я не говорю слово «дай», и я не говорю слово «прости».
Старость неизбежна, но я отношусь к ней как к пятому времени года. Это период, когда человек углубляется в воспоминания и уже ничего не может создать, потому что опыта у него больше, чем сил. Это твой последний рубеж. То место, откуда ты уже не вернешься назад, только к смерти.
Что такое кладбище? Это такая коммунальная квартира, в которую переселяешься после смерти. Но это не значит, что там будут греметь кастрюли или играть рояль. Про рояль вы совсем обольщаетесь. Рояль — это неплохо. А ломом по голове не хотите?
Мы все избалованы молодостью.
Когда я вижу людей своего возраста, мне кажется, они старее меня. Тяжелее, грузнее. И думаю: неужели я такой же?
Ночь — это время воспоминаний, подведения итогов. Засыпая, вы либо планируете будущее, либо вспоминаете прошлое — но вы не живете. Поэтому, если вам ночью не спится и вас мучают всякие мысли, хочу вам сделать предложение: зажгите себе уютную настольную лампу, начните жить. Когда мне, например, не спится, я включаю лампу, ставлю чайник, ем, пью. Печеньице, может быть, или квашеная капуста, или вареное яйцо, а то и суп, в конце концов. Но дело даже не в том, что именно я ем в этот момент, а в том, что я продолжаю жить.
Есть у меня такая картинка из детства. Это было лето, картофельное поле, и вдруг пошел дождь. Отец снял плащ и держал, как зонтик. Мы бежали домой, и я ему все время кричал: «Не беги, я не успеваю!» А дождь собирался в огромные лужи под ногами. Я помню, что я тогда очень устал и злился на папу, хотя был совсем маленький, что он бежал так быстро и такими большими шагами, что мне вместо одного папиного шага надо было сделать четыре. Вообще детская голова не держит сюжетов. У детей остаются только всполохи памяти. Ни романов, ни повестей. Только эскизы и многоточия.
Я не хочу жить, если все мое поколение умрет, мне здесь делать нечего.
Слезы свойственны даже животным. Это признак жизни, признак чувственности, признак восприятия мира. Поэтому плачьте все, пока не помрете. Плачьте и мужчины, и женщины, ведь слезы не признак пола.
Дурное настроение у меня бывает даже в толпе людей под фейерверками в праздничный день.
Любой разговор, тем более публичный, должен быть полезным. Он может быть удручающим, античеловечным или агрессивным, но от него должна быть польза. Иначе это п***.
Мне нравится слово «вдруг». Он вышел за дверь…
Неласковый прием
Григорий вытащил тяжелую сумку из автобуса и вытер пот. Вот жара в этом году! Дышать нечем. Он осмотрелся. Такое знакомое и вместе с тем забытое место. Но за душу ничего не тянуло. Нужно подумать о том, где остановиться. Идти сразу к Ритке он опасался — а ну как не обрадуется. Конечно, это маловероятно, но все же.
Гриша двинулся по дорожке, которая вела в центр села. Там жила его троюродная сестра. Не виделись уже лет десять, а то и больше, да и дружбы особой не было. Но сестра же, может и пустит на постой. Хорошо, что жену его бывшую, Риту, Светка недолюбливала, поэтому, может и получится.
Светка встретила его удивленным взглядом:
— Гриш, ты что ли? И не узнать! Пузо-то отрастил, чуть не по земле волочится!
Света стояла в воротах, уперев руки в боки. Формы у самой Светланы были всегда пышными, а сейчас, когда по подсчетам Григория ей уж под пятьдесят, превратилась она в настоящий шар.
— Да ты и сама, я смотрю, не последний кусок хлеба доедаешь.
Грише хотелось ответить резче, но он понимал, что тогда про ночлег у сестры можно точно забыть.
— Ну, я-то что, я по свету не бегаю, как ты. Дома сижу. Каким ветром?
Гриша обернулся, не хотел он, чтоб раньше времени Ритка про него узнала. Надо осмотреться, разузнать все.
— Свет, что-то ты негостеприимная какая-то? Может, в дом пригласишь? Что же я, все на улице тебе рассказывать буду?
— Ну, пойдем в дом. Ужинать-то будешь?
— Не отказался бы.
Света пропустила его во двор и крепко заперла ворота. Хоть и не принято в деревне было запираться, она всегда все закрывала. Даже все сараи на ночь на замок, хоть и забор двухметровый у нее был.
А еще у нас есть сайт с рассказами — razkaz.ru
Сестра с не очень большой охотой, но все же согласилась его приютить.
— Не знаю, правильно ли я делаю, хорошего ты никому ничего не принес.
— Это ты сейчас о ком? Уж не о Ритке ли?
— И о ней, и о Ваньке.
— Ты ж не любила ее, что, мнение поменяла?
— Поменяла, не поменяла, но поступил ты по-свински. Как можно было бросить ее одну с больным ребенком?
— Свет, ну ты-то зачем? Что же, я жизнь свою погубить должен был из-за ее ребенка-инвалида?
— Так Ванька такой же твой, как и ее. Она же не бросила!
Гриша вздохнул, меньше всего ему нужны были нотации от Светки.
— Ладно, чего переливать из пустого в порожнее? Я слышал, что у Ритки дела идут очень неплохо.
Света рассмеялась:
— Так вот почему ты вернулся! Не пришелся ко двору, решил снова мужем и отцом стать? Ну да… У Риты сейчас все очень неплохо. И Ваню она вылечила, и дом новый поставила, и от кавалеров отбоя нет. Так что думаю, обломаться тебе придется.
Тут уж Гриша засмеялся…
— Да нет… Ты же не знаешь, как Ритка меня любила, как по земле валялась, ноги мне целовала, лишь бы не бросал… Я несколько деньков у тебя побуду, осмотрюсь. Вот увидишь, она от счастья взорвется, когда узнает, что я решил к ним вернуться.
Света смотрела на него и задумчиво улыбалась:
— Сколько не было тебя?
— Десять лет.
— Ну-ну, я посмотрю. Люди и за один день поменяться могут.
Гриша стал расспрашивать сестру, как это так Рита подняться сумела.
— Да не знаю я точно. Тут у нас слухи всякие, а толком никто ничего не знает. Ритка, после того, как ты уехал, не общалась тут ни с кем. Жила закрыто, а потом уехала. Вернулась, года три прошло, сразу же новый дом на участке строить начала, а уж только потом мы увидели, что Ваня на своих двоих ходит. Пытались спрашивать, только не говорит ничего. Живет, и в наш магазин-то редко ходит, все больше в город. В машину прыг, и поехала.
— У нее что, и машина есть?
— Есть. Красивая такая, красная.
***
Гриша был не просто удивлен, он был поражен. Ритка всегда тихоней была, он и выбирал-то себе жену, чтобы всякие родственники жить не мешали. Когда узнал, что она из детского дома, сразу сделал предложение. Она красивая была, нравилась ему.
Жили они неплохо, если бы не Ваня. Сын родился, все, как у всех. А когда был маленький, лет пять, наверное, ему было, как-то очень неудачно упал с велосипеда, и все, как отрезало. Как будто ходить разучился.
Рита сразу села дома. Хотя, какое там дома? Больше времени она проводила в больнице с сыном. А все расходы на лечение легли на плечи Гриши. Он старался. Целых три года, но сколько можно? Ему тогда только тридцать исполнилось, такой возраст, когда жить хочется. Несколько раз он пытался объяснить Рите, что все это лечение совершенно бесполезно.
— Рита, да пойми ты, наконец, если сразу ничего не смогли сделать, то теперь-то уж точно не смогут. Зачем без толку переводить деньги?
— Что ты говоришь? Гриша! Это же наш сын, нужно хвататься за любую возможность. За любую, понимаешь?
— Понимаю… Но я не понимаю, почему я с утра до ночи должен вкалывать, а даже штанов новых купить не могу.
Рита слегка опешила.
— У тебя целый шкаф одежды. Неужели тебе мало?
— Рита, я еще молодой, а работаю просто в воздух. Не знаю, долго ли я протяну.
Гриша не заметил, что на своей небольшой коляске к двери на кухню подъехал Иван. А когда увидел его глаза, то понял, что тот все слышал. Оправдываться не стал. Пусть знает и не питает никаких бесполезных надежд.
А через две недели, когда вернулся из города, куда ездил иногда отдохнуть, решил, что хватит. У него уже год там была зазноба. Без детей, с собственной жилплощадью. Не писаная красавица, конечно, но ничего такая. Дом этот они с Ритой вместе покупали и ремонтировали тоже вместе. Так что Гриша решил-рассудил, что оставит дом Ваньке и Рите, и никто никому ничего не должен.
К разговору он готовился тщательно. Пока Рита Ваню прогуливала, то есть на коляске по деревне, вдоль речки катала, Гриша собирал вещи. Деньги, которые Рита собирала на очередное лечение, тоже забрал. Вообще-то это он их сам и зарабатывал. Что там они получают? Пособия копеечные? Ну, это же смешно. У него все как раз готово было, когда Рита и Ваня вернулись. Рита сразу на чемоданы посмотрела:
— А что, ты куда-то собрался?
— Да, Рита, я ухожу. Не могу так больше жить. Сколько можно? Работаю, работаю, а толку никакого. Я на такую жизнь не подписывался.
Рита села.
— Как же так… А мы? Как же мы жить будем? Через два месяца нас ждут в Питере, обещали, что в этот раз лечение точно поможет…
— Рита, что ты говоришь? Ну сколько можно уже верить в эту ерунду?
Рита тихо опустилась на колени.
— Не уходи, я прошу, не уходи. Только не сейчас, пожалуйста.
Краем глаза Гриша видел, как к матери катится Ваня.
— Мама, не надо, не надо, мамочка. Пусть идет…
Гриша выдернул ногу из рук Риты и шагнул к порогу. Остановился.
— Деньги я там забрал… Это я зарабатывал, поэтому и взял. Мне тоже с чего-то жить надо начинать. На алименты не подавай, а то отсужу половину дома!
Рита закричала, а он поспешил выйти. Не хотелось слушать, как она из него монстра делает.
В тот момент, когда закрывал дверь, обернулся и встретился глазами с сыном. Это был не детский взгляд. В нем читалось отвращение и ненависть. Грише даже не по себе стало от этого взгляда.
Пока вспоминал, так разволновался, что и заснуть сразу не мог, несмотря на то, что Светка раздобрилась и даже бутылочку наливки достала.
***
— Мам, ты не видела мою флешку?
— Нет, Ваня, не видела. К восемнадцати годам можно, наконец, научиться класть свои вещи на место?
— Ну мам…
Рита с улыбкой смотрела на сына. Вымахал, выше ее на голову. Красавец, умница. Она гордилась своим сыном, ну и немножко собой. Это ведь она его родила, а еще воспитала.
— Ванечка, ты маму не слушай, мы сейчас все найдем.
Ваня улыбнулся маленькой старушке.
— Вот всегда ты, баб Нин, меня поддержишь!
***
Почему-то сразу пришли воспоминания. Как они остались без средств, как Рита лихорадочно искала способ заработка. Ей было тогда всего двадцать восемь. Никогда она старалась не вспоминать, через что прошла. Никогда. Ваня почти три года провел в центре для таких детей, как он, а Рита уехала зарабатывать деньги. На Север. Не нашла другого способа, поэтому работала в лесу. Как работала, как жила, лучше никому и не знать никогда.
И что бы она там заработала, неизвестно, но встретила бабку одну. Вот она-то и помогла ей. Сама старушка когда-то приехала сюда вслед за любимым, которого после тюрьмы сюда отправили работать. Уж давно любимого не было, давно бабка не работала, а все жила. Выслушав Ритину историю, ушла, а через неделю пришла. Она принесла деньги. Денег было столько, что можно было три операции сделать. Сразу сказала:
— Даже не думай отказываться. У меня никого нет, ни тут, ни на большой земле. Мне помирать скоро, все равно растащат, как воронье. А тебе на дело. Уезжай. Спасай сына, да и себя. Никто отсюда хорошее здоровье не увозил. Ты думаешь, сколько мне лет, сто? А мне только семьдесят стукнуло.
Рита взяла деньги и уехала. Сыну сделали операцию, а через год Рита вернулась и забрала Нину Сергеевну к себе. Старушка плакала, чуть ли не руки ей целовала. Говорила, что семью приобрела. Так и жили теперь втроем.
***
Во дворе залаяла собака.
— Кто там?
— Я посмотрю, мам.
Ваня выскочил на улицу и пропал. Рита вышла следом и обомлела. С той стороны калитки стоял Гриша. Она быстро посмотрела на Ваню. Кулаки сжаты, глаза темные.
— Ванечка… Уйди от греха…
Она подошла к калитке.
— Каким ветром?
— Здравствуй, Рита…
— Здоровее видали. Чего приехал, спрашиваю?
— Ну, что ты так грубо? В дом бы пригласила, я ж не чужой человек-то.
— Ты не чужой? Ты чужее всех чужих.
— Зачем ты так? Ну вышло так… Но ведь я вернулся, а ты как будто и не рада. Я же знаю, что не замужем, значит, ждала…
— Гриш, ты серьезно? Ты решил, что можно спустя столько лет, после того, как ты такое сделал, просто вернуться?
— Не, а что такого я сделал? Что, я тебя спрашиваю? Вон, живешь припеваючи, все у тебя хорошо. И потом… Это и мой дом тоже!
— Это еще с чего?
Рита даже растерялась.
— Как это с чего? Дом-то у нас общий был!
— Гриша…
Рита даже задохнулась.
— Уходи! Какой общий? Ты украл деньги, которые были на операцию ребенку, ты оставил нас в таком положении, что и врагу не пожелаешь, ты не платил ни копейки на сына! Как язык-то у тебя поворачивается?
— А что ты хотела? Что? Мне тоже где-то жить надо!
Рита увидела рядом с собой сына. В руках у него было ружье.
— Уходи, и никогда не приближайся к нашему дому!
Гриша заметно струхнул, но потом сказал:
— Что ты мне угрожаешь? Не дурак же стрелять. Кто себе жизнь смолоду портить будет? Уйди, когда взрослые разговаривают.
Гриша взялся рукой за калитку. Он был доволен собой. Конечно, совсем не такого приема ждал, но просто так он не уйдет, пусть хотя бы компенсацию платят. Его-то выгнала вон, как говорится, без выходного пособия. И куда ему теперь?
Но тут рядом с Ваней появилась старушка-божий одуванчик. Это еще кто такая? Она мягко забрала из рук Вани ружье.
— Не надо, внучек. Он прав, зачем ты портить себе жизнь будешь, из-за такого… У тебя все впереди. А вот мне терять нечего.
И баба Нина очень профессионально вскинула двустволку вверх.
liveinternet.ru
— Знаешь, я в свое время лучшей охотницей была, ни один мужик со мной сравниться не мог. Ну, а уж по такому кабанчику я точно не промахнусь.
И выстрелила в воздух. Гриша подпрыгнул, а баба Нина, улыбаясь, сказала:
— Второй под ноги, третий в колено.
И стала опускать ружье вниз.
Гриша подпрыгнул, взвизгнул и бросился бежать.
— Посажу! Всех посажу!
Он обернулся, погрозил кулаком. Всего чего угодно он мог ожидать, но только не такого приема! Тут же снова грохнул выстрел, и под ногами Гриши возник маленький фонтанчик с камушками и песком.
Он снова завизжал и кинулся бежать.
***
Полиция не смогла найти никакого ружья, а все соседи, как один, подтвердили, что были в это время на улице и ничего подобного из того, что понаписал Григорий, не видели.
—
Автор рассказа: Ирина Мер
