Луша и ведьмы.
Бабуля, дедуля, а вот и я!! — дверь в избу распахнулась, и в облаке белого пара, заклубившегося у порога, отряхиваясь от снега, громко топая, и радостно смеясь, возникла Катюшка.
— Ба-а-атюшки мои! — всплеснула руками баба Уля, — Да никак Катюша? А мы вас завтра ждём.
— Да родители завтра уже должны вылетать, бабуль, вот они меня сегодня и привезли к вам! — Катя весело запрыгала возле бабушки на одной ножке, на ходу скидывая с себя шубку и варежки, а потом подбежала к деду и расцеловала его в обе щёки.
— Уж шестнадцать годов стукнуло девке, а всё как малая скачешь, — притворно заворчал дед, пряча улыбку.
— Это всё от радости, дедуль! — запела Катюшка.
— Родители-то где? — забеспокоилась баба Уля.
— Да там они, там, — махнула Катюшка, — Пакеты достают из машины, привезли вам кой-чего.
— Чего там накупили? На что тратитесь, всё есть у нас, — покачала головой бабушка.
Но Катюшка уже не слышала, она убежала в свой закуток за печкой, отгороженный занавеской, разбирать вещи. Там, за печкой, была её девичья светёлка, где стояла кровать со взбитой высокой периной и подушками, накрытыми ажурной накидкой, маленький столик у окошка, да полосатый половичок на полу. Сердце ликовало от радости, вот она снова у любимых бабы с дедом на целых две недели зимних каникул!
Через пол часа все уже пили чай с привезёнными гостинцами и обсуждали новости. Родители не засиживались, торопились в обратный путь. Завтра улетали они в отпуск на море.
— И чего ты не захотела тоже в тёплые края поехать на каникулы? — посетовала бабушка, — Нешто у нас в деревне лучше, всегда сюда-то успеется.
— А вот и лучше, бабуль! — возразила Катюшка, — На море я была уже. И ещё сто раз успею съездить, и вообще мне у вас в сто раз лучше, чем на этом море с медузами, фу.
— Ладно-ладно, не фукай, — отозвался дед, — Правильно, пусть у нас гостит. Завтра вон дрова будешь колоть на баню, а то у меня как раз спину прихватило, да снег разгрести надо, да…
— Ишь разошёлся, старый, — осекла деда Семёна баба Уля, — Ещё девка дрова ему колоть будет.
— А что? Я могу! — подбоченилась Катюшка.
— Да ты-то можешь, — засмеялась баба Уля, — Ты у нас настоящая деревенская девушка, несмотря на то, что городская.
— Ваша работа, бабуля, дедуля, — с любовью посмотрела Катюшка на своих стариков.
— Ну нам пора, — засобирались родители, поднимаясь из-за стола.
Все пошли их провожать. На улице было морозно и снег скрипел под валенками весело и хрустко. Огромная полная луна повисла над избой в чистом бездонном небе. Яркие звёзды мерцали и переливались самоцветами. Здесь, вдали от города, были они куда ближе к земле — вот только стоит протянуть руку и сами лягут в твою ладонь. Пахло дымом, который поднимался из печных труб ровно вверх.
— Ух, морозище-то какой! — поёжились родители, и расцеловав бабу Улю, деда Семёна и Катюшку, сели в машину и тронулись в путь. Когда огоньки скрылись за пригорком, дедушка, бабушка и внучка, стряхнув с валенок снег, пошли в избу. Попутно Катюшка успела найти на небе Большую и Малую Медведицу, и яркую Полярную Звезду на кончике медвежьего хвоста.
Убрав со стола, Катюшка пристроилась на диване рядом с бабушкой, дед уселся на своём любимом месте у печки. В такое время заводили они, бывало разговоры про былое, про старину, да небывалое всякое. Вот и сегодня начала баба Уля присказку:
— Вот уже тебе, Катюшка, шестнадцать годков исполнилось нынче. Совсем ты взрослая стала. Время-то как летит. Мы стареем, вы растёте. А ведь раньше-то в эти годы девки уже замуж выходили, хозяйство вели.
— А вон Лукерью и вовсе отдали в пятнадцать, — отозвался дед Семён.
— Это которую? — спросила баба Уля, — Ту, что с ведьмой повстречалась?
— Ой, расскажи, бабуля! — приластилась к бабушке Катюшка. За долгую осень и половину зимы она уже успела затосковать по их вечерним посиделкам и удивительным быличкам, которых баба Уля с дедом знали бесчисленное множество.
— Давно это было, — задумалась баба Уля, припоминая и решая с чего начать рассказ, — Лукерья-то, Луша по нашему, была бабкой Валентины, что у реки живёт.
— Бабы Вали?
— Её самой. О ту пору бабке её Луше пятнадцать годов стукнуло. Жили они бедно, Луша старшая была, а за ней мал мала меньше ребятишек. И вот посватался к ней вдовец из соседнего села, мужик хороший, видный из себя, не богатый, но в достатке жил, жена у него родами умерла, с тех пор один вековал. Звали его Наумом. Годов ему было за сорок уж, точно не скажу.
И вот родители, поговорили промеж себя, да и согласились дочку за него отдать. Ну и что, мол, что немолод жених, зато жить будет дочка в сытости. Сыграли свадьбу. Наум за невесту корову родителям Лушиным привёл, барана да жеребёнка. А у неё из приданого только два полотенчишка вышитых да подушка, куриным пером набитая. Она на эту подушку-то сколь лет перья собирала.
— А как же она согласилась пойти за старого, а бабуль? — спросила Катюшка.
— Дык, кто ж раньше спрашивал-то? Раз тятя с мамой велели, значит так тому и быть. Да и понимала она умом-то, что родителям полегче жить теперь будет, станет она им помогать помаленьку. Вот и пошла. Плакала, конечно, ведь ещё и жить теперь придётся в чужом селе. Да воля родительская, против неё нельзя.
Вот уехали молодые к себе. Потекла у их жизнь семейная. Да и то диво, Наум-то, видать, и правда крепко Лушу полюбил, даже не приставал к ней с мужским делом до поры до времени, ждал. Хотел, вишь, чтобы полюбовно она к нему пришла. Ну кто бы так стал вошкаться, вот скажи. А он терпелив был.
А Луша за хозяйство взялась. Девка она была ладная да шустрая, быстро в дело вошла, всё в порядок привела. Без женской-то руки всё не то было у Наума. Уютно стало в избе, светло, пирогами запахло. Радуется Наум, подарки из города молодой жене возит — то платок баской, то отрез на платье, то сахару, то бусы цветные. Да только сторонится его Луша, как чужая совсем. Глаза опустит да в свою светёлку убежит.
И вот в одно время стала Луша замечать, что дела-то у неё плохо пошли. И молоко не доится, корова не удойная стала, и дома неладно, то крынку расколотит, то руку порежет, то щи пересолит. В огороде тоже нехорошо, все посевы в одну ночь почернели. Кошка их серая в избу нейдёт, встанет на крыльце, выгнет спину дугой и шипит, шерсть дыбом. Уж Луша её и так и эдак уговаривает, та ни в какую. Но самое главное, муж её, Наум, как с цепи сорвался. Злой стал, на жен покрикивает, вина в рот сроду не брал, а тут прикладываться начал. Ох, и горе!
Что такое? Что случилось? Луша не знает, что и думать, и как быть. А в один вечер Наум напился да и руки распустил, ударил Лушу несколько раз, да сильно ударил. Выбежала она в чём была на крылечко, платочек лишь схватить успела с сундука. А ночи уже холодные были, августовские. Спряталась она в хлеву, забилась в угол и плачет навзрыд. А Наум по двору ходит, ищет её, кричит. Страшно девке!
— Убегу я, — думает, — Вернусь к отцу-матери, пусть позор, чем так жить. Да и не было у нас ничего. Не муж он мне вовсе.
А у самой в сердце-то ёкнуло что-то, вроде как жалко ей Наума. Ведь был он раньше ласковым, хорошим мужем.
И вот задками да огородами выбралась Луша со двора и побежала в родную деревню. А дорога-то через лесок шла. И место там, прямо скажу, нехорошее было. Поляна там есть, Лысая называется. Трава там не растёт вовсе. Поговаривали, что на той поляне ведьмы собираются на свои шабаши. Вот как дошла Луша до того места, так всё, кружить начала. Видит глазами-то, что по кругу ходит, а сойти не может.
Испугалась она крепко, да что делать, решила под лапами ели пристроиться и ночь скоротать, а утром бежать к мамке с тятей. Так и сделала. И вот сидит она под елью и слышит, заухало что-то. Будто филин. А ему в ответ отвечает кто-то. И тут зашумело, захохотало, завертелось кругом. Ведьмы летят! Глядит тихонько Луша из-под ели, голые девки на мётлах на ту поляну опускаются. Ни жива ни мертва она со страху. И не думала, что бывает такое, за сказки считала, а оно вон как.
Девки на поляну опустились, да давай костёр разводить, хороводы водить, то бормочут что-то, то песню поют на странный мотив, то хохотать примутся. Тут одна из них на ель, под которой Луша пряталась, указала и говорит:
— А ведь у нас гости нынче!
Замолкли ведьмы, а после со свистом да смехом подбежали и выволокли Лушу из её укрытия.
— Тётушки, отпустите вы меня, — взмолилась та, — Никому я не расскажу про то, что видела.
— Отпустим, — говорят те, — Коль принесёшь нам травку одну, которая нам для дел разных очень надобная, да нам в руки не даётся. Оттого, мол, что мы, ведьмы, грешные. А ты девка непорченая, вот такая нам и нужна, только тебе в руки трава эта дастся.
— Что за трава-то? — спрашивает Луша.
— А нечуй-ветер.
— А как же я узнаю-то её?
— А за это не бойся, ты её сразу узнаешь.
И отправили они Лушу на берег реки, сами же следом пошли. Ночь выдалась лунная, ясная, так, что видать было всё, как днём. Долго бродила Луша по высокой траве, меж осоки да камыша, не видать ничего. И вдруг мелькнуло синим огоньком у самой воды. Бросилась туда Луша и видит — травка махонькая, а на ней цветочки крохотные, да синим огоньком светятся.
— Она! — поняла Луша. Наклонилась она и сорвала нечуй-ветер. Загоготали ведьмы за её спиной, обрадовались, Лушу с земли подняли, в вихре закружили, да понеслись по воздуху. От страха она и сознание потеряла и что дальше было не помнит.
Очнулась она, а кругом уж светло. Лежит она на лугу, рядом коровы бродят, вдалеке пастух лошадей поит.
— Да ведь это ж родная деревня её! — обрадовалась Луша.
Подскочила она, и только было собралась бежать к дому родимому, как вдруг голос услыхала:
— Погоди, успеешь бежать-то. Послушай, что скажу я тебе.
Вздрогнула Луша от неожиданности, и видит — бабка старая рядом стоит, на неё глядит.
— Вижу я девка ты добрая, хорошая, — сказала старуха, — Да и за добро надо добром платить, так что слушай. Ты вот на долю свою жалуешься, а промеж тем, и на твою долю завистники нашлись. Баба одна есть в вашем селе, она уж давно на Наума твоего глаз положила, да он не женился на ней, не люба она ему. А как он тебя в дом свой привёл, так и вовсе та карга взъелась. Решила она тебя со свету извести. А после приворот на Наума сделать да женить на себе. А я тебя,девка, научу как быть.
— А я никак не хочу, — ответила Луша со слезами, — Я к мамке с тятей хочу! К ним вернусь!
— Ой, врёшь, девка! Это обида в тебе говорит, оно и понятно, крепко он тебя обидел вчера. Да только ведь любишь ты его, Луша!
Зарделась Луша, вспыхнула вся, и словно огнём её обожгло — ведь правду говорит старуха, любит она своего Наума, давно любит. И как же она сама того не понимала?
А старуха продолжает:
— Кабы не та карга, давно бы вы мужем и женой стали, понимаешь ты, о чём я толкую? Это она вам подарочков понатыкала вкруг избы. Ты как домой вернёшься, обойди всю избу кругом. В семи местах найдёшь ты предметы. Какие не скажу, сама обо всём догадаешься. Их ни с чем не спутаешь. Как всё найдёшь, так собери всё да неси на Лысую Поляну. Всё сложи на землю да сожги.
А как домой придёшь, зажги нечуй-ветер да обойди по кругу три раза избу. Всё плохое сгинет. А что дальше будет, увидишь. А сейчас к родителям сходи, навести, коль уж пришла, — усмехнулась старуха.
Смутилась Луша:
— Да как я пойду, я в одной сорочке.
— Где это? — отвечает старуха.
Глянула Луша, а на ней её платье лучшее надето. Подивилась она. А старуха продолжает:
— И корзину возьми, там родителям твоим угощеньице, а на самом дне нечуй-ветер лежит, который ты сама своими руками сорвала ночью.
— Спасибо, бабуш… — хотела было поблагодарить старуху Луша, обернулась, а той и след простыл.
Тут захохотало что-то сверху. Подняла Луша голову, а там девка голая на метле, махнула девка Луше рукой, да унеслась в сторону леса.
Пошла Луша в родную деревню. День у родителей погостила, другой, да домой к мужу засобиралась. Пришла, а Наума нет дома, по делам своим уехал, наверное. Пошла Луша в обход вокруг избы, искать стала. И нашла. Под порогом да у калитки, под стеной да под окном, над дверью да у хлева, и последнее на чердаке, дольше всего она это искала. То гвозди ржавые с нитками, то тряпицу гнилую, то яйцо тухлое, а на чердаке и вовсе куколку тряпичную, всю нитками чёрными обмотанную.
Всё сделала Луша, как ей ведьма велела. А после в избу пошла, щи сварила да пирогов напекла, тут и кошка их пришла, у ног трётся — вошла в избу! К вечеру Наум приехал. Увидел он Лушу и слёзы потекли из его глаз, думал он, что сделала она с собою что-то.
— Прости ты меня, — говорит, — Сам не знаю, что на меня нашло, это всё вино проклятое! Никогда больше руку на тебя не подниму.
— И ты меня прости, — ответила Луша. А про то, что было, ни слова она мужу не рассказала.
В ту ночь спать они вместе легли. А вскоре народила Луша сына-богатыря своему Науму. Зажили они в любви да согласии. Наум с жены пылинки сдувал.
— Ой, как хорошо, бабушка! — умилилась Катюшка.
— Да погоди, это ведь ещё не всё, — ответила баба Уля, — И месяца не прошло, как Луша с Наумом помирились, как слух по селу прошёл. Авдотья обезножила. Жила эта Авдотья на краю села. Старая дева была. Злая как собака. Оттого и замуж-то никто не взял её. Одним днём слегла, а спустя неделю и померла она. Да перед смертью всё просила Лушу к ней привести, всё звала её. Да та не пошла. Хватит и того зла, что они от неё уже увидели. Так то, Катюшка, бывает ещё на свете.
— Спать уж пора, болтушки, — позёвывая встал дед, — Всё бы вам только сказки травить.
— Никакие это не сказки, — рассердилась баба Уля, — Мне эту историю сама Валюшка сказывала, а ей её мать, дочка той самой Луши.
— Ой, а время-то и вправду уж позднее, — спохватилась баба Уля, глянув на ходики, — Давайте-ка спать ложиться, утро вечера мудренее.
Автор: Елена_Воздвиженская
