Приблуда. Автор: Нина Роженко Верба

Приблуда

Общий семейный приговор вынесла старшая дочь – Сонька. Замуж по
вредности характера и большим претензиям к женихам она так и не
вышла, и к тридцати годам превратилась в желчную
мужененавистницу. Этакая язва желудка, мужской кошмар во плоти.

— Приблуда. – сказала, как припечатала. Младшая дочь, Юля,
смешливая толстушка, одобрительно усмехнулась. Мать промолчала. Но
по ее угрюмому лицу было ясно, что невестка и ей не понравилась. А
что тут могло понравиться?! Единственный сын, опора и надежда,
сходил в армию, и привез оттуда жену. И у этой, так называемой жены,
ни отца с матерью, ни денег. Ничегошеньки. То ли в детдоме росла, то
ли по родне мыкалась. Ничего не известно. Толик отмалчивается, да
отшучивается, мол, не журись, мать, наживем свое богатство. Вот и
поговори с ним, с оболтусом. Кого привел в семью? Может, она воровка
какая, аферистка. Мало ли их сейчас развелось!

Варвара Никитична, с тех пор, как Приблуда в доме появилась, ни
одной ночи не спала. Вполглаза дремала. Все ждала какой-нибудь
каверзы от новоявленной родственницы: когда она по шкафам шарить
начнет. А дочери еще и подзуживают, мол, ты бы, мать, ценные вещи
по родне б попрятала. Мало ли чего! Шубы, там, золотишко. А то в одно
прекрасное утро проснемся, а барахлишко-то тю-тю! А уж Толику плешь
проели за месяц: кого в дом привел! Где твои глаза были? Ни кожи, ни
рожи!

Но делать нечего, жить надо. Стали жить и Приблуду на место ставить.
Дом богатый, огорода тридцать соток, три кабанчика в сажке, птицы –
так вообще не считано. Всю работу, хоть сутки пластайся, не
переработаешь. Но Приблуда не жаловалась. И полола, и у кабанчиков
управлялась, и готовила, и убиралась в доме. Старалась свекрови
угодить. Да только если не лежит материнское сердце, хоть ты золотом
выстелись, а все не так, все плохо будет. Нежеланной невестке она,
изнывая от досады, в первый же день сказала, как отрезала:

— Зови меня по имени-отчеству. Так лучше будет. Дочери у меня уже
есть, а ты, как ни старайся, роднее дочек не станешь.

С тех пор Приблуда ее Варварой Никитичной и величала. А сама мать
невестку никак не называла. Надо было что-то сделать или сказать. Так
и говорила: «Надо сделать». И все. Нечего потакать. Зато золовушки
нелюбой родственнице спуску не давали. Каждое лыко в строку
вставляли. Иной раз мать вынуждена была и придержать
расходившихся дочерей. Не потому, что жалела Приблуду, а потому
что порядок должен быть в доме, а не скандалы. Тем более девка-то
работящей оказалась. Хваталась за все. Не лодырька. Сама себе не
признаваясь, мать постепенно оттаивала.

Может, и наладилась бы жизнь со временем, да только Толик загулял.
Да и какой мужик выдержит, если ему с утра до ночи в два голоса
дудят: на ком женился, да на ком женился. А тут Сонька познакомила-
таки его с какой-то подружкой, ну и завертелось, закрутилось. Золовки
торжествовали победу: ну, теперь-то ненавистная Приблуда уберется.
Мать отмалчивалась, а Приблуда делала вид, что ничего не случилось,
только словно усохла вся, одни глазищи остались. Тоскливые. И вдруг,
как гром среди ясного неба, две новости: Приблуда ждет ребенка, а
Толик с ней разводится.

— Не бывать этому, — сказала мать Толику. Я тебе ее в жены не сватала.
Но раз женился, живи! Нечего кобелевать. Вон, отцом скоро будешь.
Порушишь семью, сгоню из дома и знать тебя не желаю. А Шурка здесь
жить будет.

Первый раз за все время мать назвала Приблуду по имени. Сестры
онемели. Толик взъерепенился, мол, я мужик, мне и решать. Только мать
руки в бока уперла и засмеялась: «Какой ты мужик?! Ты пока только —
брюки. Вот родишь ребенка, да вырастишь его, ума ему дашь, в люди
выведешь, вот тогда и мужиком называйся!»

Мать никогда за словом в карман не лазила. Но и Толик весь в матушку!
Если что задумал – все! Ушел из дома. А Шурка осталась. И через
положенное время родила девочку. И назвала ее Варюшкой. Мать
когда узнала, ничего не сказала. Но видно было, что ей это радостно.
Внешне в доме ничего не изменилось, только Толик забыл дорогу
домой. Обиделся. Мать, конечно, тоже переживала, но виду не
показывала. А внучку полюбила. Баловала ее, подарки покупала,
сладости. А вот Шурке, видно, так и не простила, что сына через нее
лишилась. Но никогда ни словом, ни половинкой не попрекнула ее.

Прошло десять лет. Сестры повыходили замуж, и в большом доме
остались они втроем: мать, Шурка и Варюшка. Толик завербовался и
уехал с новой женой на север. А к Шурке стал подбивать клинышки
один военный в отставке. Серьезный такой мужчина, постарше ее. Он
с женой разошелся, квартиру ей оставил, а сам в общежитии жил.
Работал, пенсию получал, словом, жених серьезный, положительный.
Шурке он тоже понравился, но куда она его привела бы? К свекрови?!
Объяснила ему все популярно, прощения попросила и выставила. А он
не будь дураком — на поклон к матери пришел. Так, мол, и так, Варвара
Никитична, люблю я Шуру, жить без нее не могу.

А у матери ни один мускул на лице не дрогнул.

— Любишь, -говорит, — ну что ж, сходитесь и живите.

Помолчала и добавила.

— По квартирам Варюшку таскать не дам. Здесь и живите. У меня.

И стали они жить все вместе. Соседи себе языки до мозолей стерли,
обсуждая, как чокнутая Никитична родного сына с дома согнала, а
Приблуду с хахалем – приняла. Не иначе опоила эта девка дуру
старую. Только ленивый не перемывал косточки Варваре Никитичне. А
она не обращала внимания на досужие разговоры, с соседками бесед
не вела, про молодых ничего не рассказывала, держалась гордо и
неприступно. Шурка родила Катюшку. И мать нарадоваться не могла на
своих ненаглядных внучек. Хотя, какая Катюшка ей внучка? Да никакая.
А вот поди ж ты!

Беда свалилась, как водится, неожиданно. Шурка тяжело заболела.
Муж сломался, одно время даже запил. А мать молча, без лишних слов,
сняла все деньги с книжки и повезла Шурку в Москву. Каких только
лекарств не выписывала, каким врачам не показывала. Не помогло.

Утром Шурке стало полегче, и она даже попросила у матери куриного
бульона. Обрадованная мать мигом зарубила курицу, ощипала,
отварила. А когда принесла готовый бульон, Шурка не смогла его есть
и в первый раз за все время заплакала. И мать, которую никто никогда
не видел плачущей, заплакала вместе с ней:

— Что ж ты, деточка, уходишь от меня, когда я тебя полюбила? Что ж
ты делаешь?

Потом успокоилась, утерла слезы и сказала:

— За детей не волнуйся, не пропадут.

И до самого конца больше уже слезы не проронила, сидела рядом,
держала Шуру за руку и тихонько гладила, гладила, словно прощения
просила за все, что между ними было.

Прошло еще десять лет. Варюшку выдавали замуж. Пришли Сонька с
Юлькой, постаревшие, попритихшие. Ни той, ни другой Бог детей не
дал. Собралась какая-никакая родня. И Толик приехал. С женой-то он к
тому времени разбежался. Попивал крепко. Как увидел, какой
красавицей стала Варюшка, обрадовался. Мол, не ожидал, что у него
такая замечательная дочь. А как услышал, что дочь-то папой чужого
мужчину называет, так помрачнел и к матери с претензиями, мол, ты во
всем виновата. Зачем чужого мужика в дом пустила, пусть убирается.
Нечего ему здесь делать. Я – отец.

Мать послушала и говорит:

— Нет, сын. Ты не отец. Как был смолоду штанами, так и не вырос из них
в мужика.

Сказала, как припечатала. Толик не вынес такого унижения, собрал
вещички и опять подался колесить по белу свету. Варюшка вышла
замуж, родила сына. И в честь приемного отца назвала его
Александром. А бабу Варю в прошлом году схоронили рядом с Шуркой.
Так они и лежат рядком: невестка и свекровь. А между ними этой
весной проросла березка. Откуда взялась, непонятно. Никто
специально не сажал. Так, приблудилась ниоткуда. То ли прощальный
привет от Шурки. То ли последнее прости от матери.
Нина Роженко Верба

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.