Правила жизни Андрея Тарковского

Режиссер, умер 29 декабря 1986 года в возрасте 54 лет в Париже, Франция

У меня в детстве был довольно растительный образ жизни. Я мало размышлял.

Мы ходили буквально босиком. Летом вообще не носили обуви, у нас её не было. Зимой я носил валенки моей матери. В общем, бедность — это не то слово. Нищета!

Мы придаём несколько чрезмерное значение роли детства. Манера психоаналитиков смотреть на жизнь сквозь детство, находить в нём объяснения всему — это один из способов инфантилизации личности. Мне всегда не хватало отца. Всем лучшим, что я имею в жизни, я обязан матери.

Мой отец, конечно, большой русский поэт. Он никогда не писал ничего, чтобы прославиться.

Каждый человек должен учиться с детства находиться одному. Это не значит, быть одиноким. Это значит — не скучать с самим собой.

Как я боюсь похорон! Даже когда мы хоронили бабушку, жутко было, и не потому, что она умерла, а оттого, что крутом были люди, которые выражали чувства. Я не могу смотреть на людей, которые выражают чувства.

Я поступил в Институт востоковедения, полтора года там проучился и ушел — в ужасе. Занятие арабским языком было настолько мучительным, лишенным какого бы то ни было чувства для меня. Странный язык. Грамматические формы образуются математическим путем. Почему я поступил именно во ВГИК, я не могу понять.

Комиссия не хотела принимать меня и Шукшина. Говорили: «Вася Шукшин — это темный человек, который не читал Толстого и вообще ничего не знает, он слишком неотесан. А Тарковского мы не примем потому, что он всё знает». Впервые я пошел в кино, когда мне было семь лет. Я только помню два кадра. Первый — это взрывы в подсолнухах, когда вместо грохота взрыва гранат— аккорд музыкальный. И второй кадр — это когда штыки — ужасный кадр — подымают в воздух офицера. В наше же время выбирать было невозможно, и сам факт, сама возможность посмотреть фильм производила на нас ошеломляющее впечатление.

Я не столько думаю о действительности, сколько пытаюсь ее ощущать; я к ней отношусь, как животное, как ребенок.

Сама идея искания для художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу. Их, может быть, находят, а может быть, нет. На мой взгляд, художник поступает вовсе не как искатель, он свидетельствует об истине, о своей правде мира. Я отвергаю идею эксперимента, поисков в сфере искусства. Любой поиск в этой области, всё, что помпезно именуют «авангардом», — просто ложь.

Если убрать из человеческих занятий все относящиеся к извлечению прибыли, останется лишь искусство.

Искусство не может быть ненациональным. Если мир в порядке, в гармонии, он не нуждается в искусстве. Можно сказать, что искусство существует лишь потому, что мир плохо устроен. Ханжество никогда не было эффективной силой творчества.

Цель искусства заключается в том, чтобы подготовить человека к смерти.

Если актер лишен темперамента — это его смерть. Единственное, что мне нужно от актера, — чтобы он оставался собой в предлагаемых ему обстоятельствах и, боже упаси, не начал бы что-то играть, придумывая образ.

Кино, пожалуй, самое несчастное из искусств. Им пользуются как жевательной резинкой, как сигаретами, как вещами, которые покупают.

Меня всегда раздражали в искусстве намеки, какие-то попытки быть на гребне того, что происходит сию минуту.

Я считаю неудачным фильм «Иваново детство» потому, что терпеть не могу в кинематографе символа. Картина претенциозна — в том смысле, как если бы пианист играл, нажав правую педаль и не отпуская ноги: всё педалировано, всё акцентировано чересчур, чересчур выразительно. Так сказать, сразу все тридцать два зуба актер показывает — я имею в виду автора, самого себя.

Некоторые вещи я просто не могу смотреть, я опускаю глаза — знаете, как при взгляде на человека, который бестактно себя ведет, говорит о себе чересчур влюбленно. Но эта картина, мне дорога как первая моя самостоятельная работа.

«Космическая одиссея» Стэнли Кубрика мне кажется совершенно неестественной: выморочная, стерильная атмосфера, будто в музее, где демонстрируются технические достижения. Критики или ругают, или хвалят. Ни то, ни другое, не очень-то помогает. А ведь задача критики, на мой взгляд, — помочь автору понять самого себя.

Я люблю ограниченное пространство. Мне очень нравится отношение к пространству японцев — их умение в маленьком пространстве находить отражение бесконечности.

Жизнь никакого смысла, конечно, не имеет.

Мне трудно представить себе внутренний мир женщины, но мне кажется, что он должен быть связан с миром мужчины. Одинокая женщина — это ненормально.

Если мир не становится общим, отношения безнадежны. Мне кажется, что я недостаточно люблю себя. Тот, кто недостаточно любит себя, не знает цели своего существования, не может, по‑моему, любить других.

Я человек невеселый. Сейчас не время много смеяться. Если я вдруг начинаю смеяться, я тотчас же начинаю себя контролировать и ощущаю, что смеюсь не к месту.

Спасти всех можно, спасая себя. Общие усилия бесплодны.

Настоящее скользит и уходит, словно песок между пальцами, и определяет свою материальную весомость лишь в воспоминании о нем.

Жизнь теряет всякий смысл, если я знаю, как она кончается. Мы не созданы для счастья, но есть вещи важнее, чем счастье.

Большое несчастье человека в том, что он вообразил себя замкнутой системой. Например, он думает, что не наносит себе вред, когда скрытно творит зло, и не считает, что тем самым подвергается саморазрушению.

В России никто, никогда и ни в чем не виноват. Только так здесь все и происходит.

Когда мир расколот войной, вдруг появляется надежда на счастье, на изменение времени.

Я отношусь к словам как к шуму, который производит человек.

Я очень жалею, что я не стал музыкантом. Планов много, толку мало.

Из сети

О его честности ходили легенды. Друзья считали, что хранить деньги у Валерия Приемыхова надежнее, чем в швейцарском банке

Актер, режиссер, сценарист — его знали и любили все, кто знал и любил российское кино.

В конце 70-х — начале 80-х результатом творческого союза молодого сценариста и актера Валерия Приемыхова и режиссера Динары Асановой стали фильмы «Никудышная», «Жена ушла», «Милый, дорогой, любимый, единственный».

Фильм «Пацаны» принёс Валерию Приемыхову всенародную известность и популярность. В этой психологической мелодраме Приемыхов не играл, он просто жил в этой роли, — в каждом его слове, каждом жесте чувствовалась неподдельная заинтересованность в своих воспитанниках, в этих мальчишках. Их с Динарой фильмы о заботах и бедах молодых и ныне смотрят, волнуясь и сопереживая.

Он неоднократно становился лауреатом Государственной премии, Лучшим актёром года.

Одной из своих самых лучших ролей Валерий Приемыхов считал политзаключенного из фильма «Холодное лето 53-го… » Хотя поначалу сниматься в нем не хотел. Отказывался, как мог.
«Помню, как хитрил, чтобы не играть Лузгу. Это была первая роль политзаключенного в советском кино. И просто не знал, как ее сыграть. Но понимал, что если бы роль мне не удалась, то меня просто «закопали». Однако после картины я получил от зрителей столько любви и благодарности, что сам волей-неволей влюбился в эту роль». (Из последнего интервью Валерия Приемыхова. )

Ему тогда, на съемках «Холодного лета… », очень помогал Анатолий Папанов. Правда, чувствовал себя Папанов уже тогда неважно. Побаливало сердце. Никто и подумать не мог, что для великого актера эта роль станет последней. Валерий вспоминал, что сразу после трагических событий он приехал на «Мосфильм» и посмотрел только что отснятый материал. Смотрел и плакал.

Последнее, и, наверное, самое любимое детище Валерия Приемыхова, в полном смысле стала его работа в кино — картина «Кто, если не мы» Актер и тут сыграл свой незабываемый приемыховский образ положительного героя — немногословного человека, мужественного, чуть-чуть застенчивого и обязательно задумчивого.

На экране Приемыхов был непременно немногословным, сдержанным, друзья же, приятели, знакомые, подруги и жены знали другого Приемыхова – «душу компании», балагура и весельчака.

Друзей у Валерия Приемыхова было не так уж много. Самых близких — пару человек, в основном люди, не имеющие отношения к искусству. Например, Валерий частенько любил бывать в гостях у народного художника Сергея Алимова и его жены Наташи. Компанию ему составляли скульптор Вадим Кулаков и хирург Евгений Матякин. Собирались обычно в галерее у Алимовых в Центральном доме художника. Иногда могли поехать на рыбалку. Но Приемыхов все это называл мгновениями счастья и утверждал, что постоянно счастливым может быть только дурак.

«Вообще, я столько сил истратил на женщин! Если бы не это, мог сейчас быть, наверное, чуть ли не Львом Толстым. Иногда мне даже жаль времени, потраченного на ревность и страдания. Сейчас, когда начинаешь все вспоминать, становится даже смешно. А тогда — переживал, страдал. Вообще, ревность — чувство изматывающее и бессмысленное. Она не созидает. Только разрушает… » (Из последнего интервью Валерия Приемыхова. )

Приемыхов всегда нравился женщинам. Он подкупал всех своей неприкрытой мужской силой, простотой, добротой и в то же время загадочностью. Его светлые серые глаза смотрели так, как будто пронизывали тебя насквозь. А какая мужская харизма! Мы с девчонками были влюблены в него по уши!

«В жизни я сам по себе. А это очень трудно. Я не принадлежу ни к какой партии или течению. Сам по себе, как конь в шахматах. Да и вообще-то в творчестве надо больше думать о том, чтобы идти не в ногу»….

«Я стал очень жестким человеком, особенно в работе. С детства ко всем с добром относился, но жизнь меня обломала. Это произошло в последнее время. А вообще я все чаще задумываюсь над человеческими качествами. Не переношу самовлюбленных людей. Когда я знаю человека и он вдруг начинает из себя изображать, то сразу перестает быть для меня интересным. Хочу, чтобы окружающие относились ко мне так же, как и я к ним отношусь. Очень хотелось бы… » (Из последнего интервью Валерия Приемыхова

«Сейчас я люблю одну идею, вычитанную у Михаила Булгакова: Мастер недостоин света, Мастер достоин покоя. Для меня недостижимой мечтой стало прийти к гармонии с собой, с миром и окружающими… » Иногда мечты сбываются…

Любимца миллионов не стало, когда ему было всего 56.