О том, что бабушка Марфа, мать моего отца, когда-то согрешила, я знал с детства. Мы, дети, не раз пытались выспросить у взрослых о таинственном бабкином грехе, но от нас только отмахивались:
— Для кого грех, для кого смех. Обыкновенное жизненное дело.
Мы знали, что бабушка Марфа живёт в большом городе, у младшей дочери, и все собирается навестить нас, «внучат повидать».
— Ох, не выбраться ей к нам, не выбраться! — вздыхала мать, читая очередное бабушкино письмо. — Ведь уже на девятый десяток перевалило, какие тут гости!
Бабка Марфа писала часто, сообщала, что жива-здорова и того и нам желает, спрашивала, тепло ли мы одеты, сытно ли едим, — силу, мол, надо смалу копить. Мне, имевшему за плечами уже несколько лет самостоятельной работы, смешно было это «смалу». Сестренки в техникуме учатся, голубоглазая наша мама превратилась в сгорбленную, еле живую старушку, а бабка думала о дальней дороге!
В приезд своей матери отец не верил — лет двадцать собирается, да все не соберется. Ему трудно с насиженного места сдвинуться, а ей, старой, того трудней.
Но бабка взяла да приехала. Однажды вечером, распахнув дверь из сеней в кухню, я увидел: на лежанке сидит старушка, сложив на коленях крохотные темные руки, и что-то горячо рассказывает матери, которая, заслушавшись, даже забыла про горящие на сковороде оладьи.
Услышав скрип двери, старушка живо обернулась, всплеснула руками. — Да никак Санюшка! Подойди, родненький, дай я на тебя погляжу хорошенько. Ведь когда видела-то я тебя? Под лавку небось пешком ходил. Большой, большой парень, — ласково сыпала она словами.
— Бабушка Марфа! — догадался я. — Как вы меня узнали?
— Мудрено ли узнать, коли ты как я в молодости, вылитый. Вон и носик-то круглёшенек, и бровушки соболиные… Пойдем-ка за подарочком, я уж для тебя своими руками гарусник-то связала. Не знаю, глянется ли. Вижу-то еще хорошо, без очков вяжу.
Ухватив сухонькой ладошкой мою руку, бабушка повлекла меня в соседнюю комнату, где отец, вытянув ноги в новых теплых носках, благодушно попыхивал папиросой. Гарусный шарф, который связала мне бабушка, был хорош, так же как шапочки и варежки для моих сестер. Но пуховый платок для матери и пестрые отцовские носки были чудом искусства: пушисты, теплы, уютны.
— Ноги, поди, мёрзнут под старость. Написал бы, давно бы прислала, — весело укорила отца бабка. — Материны-то руки издалека греют.
Рядом с грузным высоким отцом она казалась совсем маленькой, даже не верилось, что такое крохотное тельце могло дать жизнь подобному богатырю. Отец смотрел на нее с чуть смущённой улыбкой, словно удивляясь тому, что вот он уже совсем старый, седой, ноги начали побаливать, а для матери он все ребенок, дитя. Надо было видеть, с какой неизмеримой нежностью гладила она тонкими пергаментными пальцами шершавую крупную руку отца.
Бабка оказалась на редкость бодрым человеком. Она знала из радиопередач все новости, без устали сидела у телевизора, помогала матери на кухне. И охотно согласилась пойти с нами в театр.
— Что вы, мамаша, устанете,— пробовала отговорить ее мать. — Не молоденькие, по театрам-то ходить.
— Молодая я о театре и слыхом не слыхала, — усмехнулась бабка. — Да и не в теле молодость, в душе. А по душе я ещё навовсе молодая. Потому — жить мне хорошо. Детки в люди повыходили, у самой здоровье есть, никому я не в тягость. Чего ж не полюбоваться на земные-то чудеса! Ноги меня носят, глаза видят, чего не ходить да не глядеть!
А ноги ее носили чудесно: на рынок управится, и в баню успеет, и в кино по пути завернет. Только в церковь она не пошла, сколько ни звала ее мать.
— Делать мне там нечего.
Днём бабка любила подремать в удобном отцовском кресле. Однажды, работая над чертежами, я услышал из этого кресла не то вздох, не то жалобу:
— Ох, как же ты, родной мой, не дожил да не повидал всего. То-то бы славно тебе было…
— Вы что, бабушка? — окликнул я, думая, что она бредит во сне. Но она сказала печально, ясно:
— Человека одного вспоминаю. Рано помер тот человек, да и помер без вины.
— Дедушка?
— И дедушка тоже. Он-то хоть болел… Оставил меня в нужде, с малыми детьми. Один только-только ковылять начал, другой на карачках еще ползает, третий в люльке верещит… Дома — ни гроша, ни корочки. По людям ходила, за кусок хлеба ночи напролет пряла и ткала. Коровёнка, правда, была, ею только и спасались…
— Как же ты при такой жизни сумела грех на душу взять? — пошутил я.
— Грех? — Бабушка серьезно посмотрела на меня, задумчиво погладила ковровую обивку кресла. И вдруг молодо улыбнулась. — A-а, грех! Да вот успела, внучек, успела-таки. Как — и сама не пойму. Только был он, грех. Да и сейчас жив грех этот, Нюрка моя.
Я представил полную, мощную тетю Нюру и рассмеялся: уж на грех, она никак не была похожа.
— Ты послушай-ка, — тихонько сказала бабка.— Уж так и быть, припомню для тебя, ладно. Когда это было-то? На пятый либо шестой год моего вдовства… Совсем умучилась я с ребятишками, про радость, какая она бывает, и думать забыла. Находился мужик с хозяйством, брал меня, да мать не пустила замуж: кому, мол, нужны три чужих да голодных рта? Так и осталась я при своем вдовьем положении…
Сначала мне, а потом, уйдя в воспоминания, больше самой себе рассказала бабушка, как шла она однажды жать рожь в соседнее село, к богатею тамошнему, как встретился ей на полевой дороге молодой, недавно овдовевший священник. И как пришел он перед утром к ее вдовьей хатёнке. Не открыла она ему ни в первую, ни во вторую, ни в третью ночь. А в четвертую, оставив ребятишек одних досыпать сладкие зорёвые сны, ушла с ним в ближний лесок над речкой.
— Недолго мы любились, и месяца не прошло, а словно весь век я его знала. Тихий такой был, совестливый. И так он меня жалел, так любил, сроду мне и не снилось, что такая жалость да любовь бывают на свете. Все сан собирался с себя снять… Грешен, говорит, я перед богом, да и не верю. Возненавидели его люто. И как-то поутру нашли его на дороге. Стерегли, видно, когда из леска-то пойдет.
Но пришло время, и грех выплыл наружу: родила Нюшку, как две капли воды — он. Под кровать прятала девку, в корыте растила. Да разве от людей такое утаишь! Допытались, как да от кого, что тогда на деревне поднялось!
Пятьдесят лет Нюрке-то моей, а все мое прегрешение не забыто, — вздохнула бабка. — Чуть рассердится Нюрка, кричит: ты меня с попом прижила, в корыте растила! Неплохо, смеюсь, растила, вон какая орясина вымахала! Директор комбината, авторитетный человек, а матери такое говоришь! Отшутиться — отшучусь, а на сердце-то засвербит, так засвербит…
До того мне жалко сделается: ведь уговаривал, звал с ним уехать. А послушала бы его, человек-то, глядишь бы, и жил. Вот в чем грех, внучек, вот я чего себе простить не могу.
Может, за давностью лет бабка уж и забыла, каков был на самом деле любимый ею человек, а может, и верно имел он хорошее сердце. Только мне бабушкин грех не показался ни смешным, ни страшным. Дал я ему простое человеческое название — ЛЮБОВЬ! Автор неизвестен
-Смотри, девка, принесёшь в подоле, так за порог и полетишь. Нам ещё не хватало позора, — так напутствовала Лену бабка.
Чего -то большего от бабушки Лена и не ожидала.
С самого детства она слышала про себя что мать Лену нагуляла.
-Пять лет с Митькой жили, дитёв не было, а тут нате, съездила на курорт, вот оттудова и привезла, — говорила бабка Лене, не стесняясь и не выбирая выражения.
И никакие доводы, что мать ездила за три года до Ленкиного рождения, и ездила не одна, а с бабкиной дочкой, Надькой, тёткой Ленкиной, не помогали.
Бабка одно твердит, что Ленка нагулянная.
Отец на мать волком смотрит, а что ему ещё остаётся, если изо дня в день ему талдычат что суразёнка воспитывает, так и жили, бабка с ними жила. Дом большой, отец, когда женился никуда не пошёл от матери он младший, должен о родителях заботиться.
Невзлюбила невестку мать, в ноги сыну падает, убери её. Смотреть не могу, как ходит, как сидит, всё раздражает. Не пара она тебе.
Да сын упёрся, люблю и всё.
Вот и внучку от нелюбимой невестки невзлюбила, хоть и выросла на глазах, но чужая и всё ты тут.
То ли дело от дочки внучка, и умница, и красавица, сердцу милая, любонькая, а эта… уууу, суразка, байстрючка нелюдимая, как волчонок ядом брызгает, аж сердце заходится.
Прибежала родненькая внучка, юлой крутится, бабунечкой зовёт, а эта только исподлобья смотрит, ууу, неродная кровь.
Не знает куда посадить родненькую, чем накормить.
-Любушка, а вот огурчики
-Не хочу, ба, горькие.
-И то, — соглашается бабка, — горькие, плохо Ленка, зараза, лодырь проклятущая поливала. Марья, Марья, чтобы тебе пусто было, накорми ребёнка, голодное дитя.
Чичас, чичас, родненькая, вот сливочек, с булками.
— Булки твёрдые, — капризно говорит девчонка.
-И то, и то, твёрдые. Марья, что у тебя булки словно каменные. Не может наглядеться бабушка на свою родненькую внученьку, гоняет сноху с её девчонкой, а чего пусть растрясут бока свои ишь, засиделись.
-Дом для Любушки будет, внучечки единственной, — говорит бабка, — нечто я кровиночку без дома отставлю? Твоей девке нехай твои родители, али сама позаботься, пришла на всё готовое.
Вот так жила Ленка.
Сейчас в город ехать собралась, поступать, вот такие напутственные слова ей бабка и сказала.
Училась Лена легко, интересно и задорно.
Всё ей в городе нравилось. И девушки в платьях красивых и в брючных костюмах и парни галантные.
Так хотелось матери показать всю красоту, да как её в город вывезти? Бабка с отцом не дадут, вцепилась старая змея и соки пьёт из неё. Ленка из-за матери только приезжает.
Сдружилась с комендантом общежития, Анной Андреевной, у той сын, взрослый уже, на севере живёт, двое внучаток.
Зовут со снохой, а она всё сидит здесь.
Вот Ленка с ней и подружилась, тёть Аня и надоумила сказать, будто мать на родительское собрание вызывают. Что мол такое, год девчонка проучилась, а родителей как не было, так мол, и вытянешь мать в город.
Так и сделали, отец побурчал, бабка съехидничала, что мол, девка -то видно с парнями крутит, а не учится.
Мать тоже боялась что сейчас ругать начнут, а её благодарили за дочку, все учителя хвалили, мать даже воспряла духом.
Ленка и общежитие матери показала, и с Анной Андреевной познакомила, женщины сразу приятельствовать начали.
-Да вы не стесняйтесь Марья Васильевна, Маша…
Всю ночь просидели женщины за чашкой чая, всё рассказала Маша.
-Эх, Анечка, всю жизнь в прислугах прожила, кроме Леночки деток больше и не было, отцу с матерью не больно -то с дитём нужна, да и без детей тоже.
Семь ртов окромя меня. А я ведь училась на одни пятёрки, хотела в городе жить, в библиотеку ходить, да уж видно и не судьба.
Вон хоть, спасибо дочушке, помогла город посмотреть, столько лет дальше района не бывала…
— Неужто и Лене такое счастье пророчишь?
-А куда же, Аня? Хорошо будет, коли в городе останется.А так, — махнула мама рукой, — так всю жизнь и проживёт, дай -то бог чтобы мужчина хороший попался.
-А ты кем работаешь Маша?
-Я то? Да учётчиком на току, последние несколько лет работаю.
-То есть, ты Маша, грамотная? Прости за вопрос.
— Конечно, — рассмеялась Мария, — грамотная, я в районе училась, а как хотела в город, мммм, Аня…
-А в чём дело Маша? Переезжай, — просто сказала Анна Андреевна.
-Иии, Аня, скажешь тоже, мне бы Лену выучить…
И опять о чём-то шепчутся женщины.
Приехала домой Мария, свекровь её всяко кроет, муж волком смотрит, два раза для порядка ткнул в глаз и нос. На работу побежала, по привычке замазав синяки.
А сама всё будто думает о чём, будто мыслями не здесь…
На следующий месяц опять поехала, опять на собрание к Лене.
-Не учится девчонка, видно зашалалась, вся в мать, не то что моя кровиночка Любушка, умница, красавица, да такая послушная. А эта по мужикам там затаскалась, смотри, Митька, принесёт в подоле.
И Машка тожеть, видно нашла кого, смотри ты, я её всяко выставляю, крою почём зря, а она молчить, того и смотри, к хахалю сбежит, позорище…
В этот раз избил Марью Митька сильно, да так, что старая сама испугалась, не за Марию, нет, за Митьку. Сама к участковому бегала три коральки колбасы отнесла, кровяной, да шмат сала.
Сама за снохой ходила да и Митька как уж, вьётся, вьётся вокруг жены.
Выкарабкалась Маша, посмотрела на мужа своего, на двор полный скотины, на дом, который ей не принадлежит, хоть и прогорбатилась там четверть века, а случись чего с Митькой, попрут ведь её.
Собрала нехитрые пожитки, написала заявление, поросилась без отработки, все в таком шоке были, что отпустили Марью…
Лена до неба подпрыгнула.
-Мамочка, ты ли?
-Я детка, сил нет человеческих и показала тело своё, сплошной синяк.
-Ой, мама, — заплакала девчонка.
-Ничего, ничего доченька, Аня сказала поможет.
-Мама, не вернёшься ли?
-Нет!- сжав губы говорит Мария, — нет ради тебя, чтобы ты жила лучше.
Устроилась Маша на фабрику работать, тоже учётчицей, комнату дали в общежитии, расцветать женщина начала.
Гулять по вечерам с Леной ходят.
Видимо кто-то из деревенских увидел их и Митьке сказали.
Приехал, как насупился, поехали мол, Марья, я за тобой.
— Никуда я с тобой не поеду, — говорит та, — хватит натерпелась.
Митька зубами скрипит, да шипит, словно уж, да только Марья уже не боится, Марья уже другая…
-Не дури Машка, поблудила и будет, так и быть прощу.
— Уходи, Мить по -хорошему. Милицию ведь вызову.
-На родного мужика, да милицию?
-Мить, нас развели, месяц назад.
-Как это?
-Да так…Что письмо не получал?
-Нет, — говорит растерянно.
-Ну так вот, Митя. Так что извини.
-Как это Маш, я ведь это, люблю тебя.
-Ты Митя как тот волк, что овцу полюбил, видно от большой любви ты меня так…
-Сама виновата, — буркнул.
-Уходи…
-Не вернёшься?
-Нет
-Пожалеешь
-Уходи.
— Я уйду, но ты потом не думай вернуться, не приму, Маруська, так и знай.
А потом заплакал.
-Вернись, Мань, а? Мать старая уже не справляется, подурили и хватит…
-Нет, — качает головой, — уж не обессудь Митя. Не вернусь я к вам.
-Да как так-то?
-Как? Да ты с матерью своей всю кровь мне выпили, девчонка при живом отце сиротой выросла, знаешь же что твоя, почему матери позволял издеваться так?
-Ну прости, Маня, всё по другому теперь будет, вернись…
-Нет, Митя, уезжай. Хоть на старости лет поживу как человек.
Приехал домой Митя словно туча грозовая. На мать наорал, пошёл водки, купил и пил.
-Мать, мааать…
-Чего, Митюшка?
-Письмо приходило с печатями на моё имя?
Забегали глаза, зажевала губами, руки не знает куда девать…
-Мааать…
-Я не знаю, Митя, было какое-то, я… там это.
Неделю Митя пил, а потом привёл домой Катерину Ялымкину, гулял он с ней, мать знала, да покрывала…
Вот и привёл.
Новая сноха быстро всех по местам расставила, это вам не Маша кроткая.
Бабка носа боялась из комнаты показать.
А потом ещё и Любонька, внученька- красавица, вот не повезло девушке, ведь такая умница.
Подвернулся нечестивец, обманул честную девушку. Попался бы, так и придушила бы, приволокла бы за волосья, чтобы грех внучкин прикрыл.
Машка гадина, все беды от неё, как не хотела чтобы приводил её Митька, а теперь эта Катька падлюка распоряжается всем…
Говорят люди, что Машка в городе живёт, ишь ты барыня, и суразку свою науськала, нос не кажут обе.
Вроде замуж девка Машкина вышла.
Кто-то взял ведь, а Любоньке вот не везёт. Оставила мальчика Наде, поехала в город. А что, пущай, может счастье своё найдёт, охо-хо.
А Машка гадина, вот змея подколодная, всё из-за неё.
Катька эта, ходит, всем руководит и Митька под неё прогнулся…
Это Машка всё виновата, живёт там…
Хоть бы приехала, пропарила бы в бане старуху-то, уважила бы, а то эта Катька только шкуру дерёт, как скаженная, до синяков…
Ленка тоже, внучка называется, носа не кажет. Даже на свадьбу не пригласила бабушку, конечно, они теперь городские, куда нам до их-то…
А этот тоже хорош, мать родную променял на вертихвостку, нет, какая бы Машка не была, но она уважительная, а эта…
Надька тоже хороша, прошу возьми к себе, нет же, некогда ей, вот кукиш им, а не дом.
Охо — хо- хо, может кто поедет в тот город, да увидит Марью, может передадут ей весточку, Машка она такая, добрая, поди пожалеет старуху.
Да мы и жили с ней душа в душу.
Это Катька эта, вертихвостка, откуда -то взялась, всё под себя подгребла, уууу, гадина.
Маша така женщина была, така бабонька…Справная, всё в руках горело, а булки какие, а пироги пекла!
А эта же, откуда её только черти принесли, как настряпает, так зубы обломать можно, щи варит только свиньям в радость, где же Маша, да внучечка, Леночка.
Митька говорит правнук родился, хоть бы посмотреть одним глазком.
Любкин-то байстрюк, весь в любку, нахрапистый…
Ох , Машенька, да внучечка Леночка…Навестили хоть бы бабушку, утирает старуха слёзы что катятся по пергаментной коже и не понимает за что ей такое?
-Ну, -женщина встала в полуоборот, как бы показывая, что ей вроде и некогда, но всё же она готова выслушать, — я слушаю, Паш…
Это, Надь, Машка-то моя от тебя, ить
-Чё? Паш, ты пьяный что ли? Ково буровишь?
-Да того…Машка говорю моя, млачшая-то от тебя ить, Надь
-Тьфу дурак, немазаный
Ну, так помажь
-Отзынь, дай пройти
-Надь
-Чё тебе…зараза
-А я тебя всё равно люблю
-Тьфу, — сказала женщина, и пошла зардевшись и едва сдерживая улыбку, расползающуюся против её воли по лицу, -от шельмец, надо ить такое выдумать, про девку-то, от хохмач, люблю говорит. Надо ить…
Раньше надо было любить,- вдруг строго прошептала Надежда,- ишь, любовник выискался. иди у мамки разрешения поначалу спроси.
Она дёрнула плечами и пошла.
***
Пашка рано как-то стал выделяться среди дружков. Высокий, статный, красивый.
Ох, и поплакали девки от той красоты, не только девки, но и бабы молодые, как Пашка-то подрос.
По соседству росла Надюшка, мамкина помощница. Мать у Нади была вдова, замуж больше так и не вышедшая. Была она женщиной строгих правил и девку свою в строгости воспитывала.
Да только разве можно укараулить когда настанет это время переглядок и томлений. Разве возможно посадить в клетку солнечный луч? Нет! Так и невозможно сердцу приказать не любить…
Надя воспитана в строгости была, потому и не смотрела на Пашку, знала, что он кобель ещё тот. Да вот только Павел сам углядел Надюшку, и никто ему не мил, всё мысли заняла соседская девчонка.
Закроет глаза, а она стоит, в платье в мелкий цветочек, на голове венок из одуванчиков, коса через плечо, цвета пшеницы переспелой.
Он такую её увидел первый раз.
Нет, до этого тоже видел, да внимания не обращал, бегает, босоногая.
А тут..
Аж зубы свело, и дыхание спёрло. Он из армии как раз пришёл, погулял для порядка, и встретил, вот такое чудо.
-Пашка, а ты что с девкой вдовской хороводишься?
-Вы о чём, мама?
-О том самом
Ну, а ежели и так, то что?
-А ничё, не пара она тебе, понял
— Что это?
Не зли меня. Пашка. Не нужна она тебе. Чё с её взять? Одна корова и та три литра молока даёть, ишшо нищету мене плодить, не будет моего благословения, и точка!!!
-Да што вы, мама, ровно при царе живём?
-Пашка!!!
Да разве будет кого слушать молодость?
***
-Доченька, а что это Пашка около плетня терётси? Я думала телок соседский, чуть плетень не повалил, зараза
-Я не знаю мама, -говорит, а у самой глаза блестят от радости
-Не ходи с ним, дочка не ходи.
-Почему же мама, али он зверь какой? А то! что люди брешут, так-то…
-Та по мне-то…нехай брешут, не даст Степанида, мать его, на тебе жениться
-Вот ещё, — вспыхивает девушка, -надо больно. Никто и не собирается, — а потом, притихнув, спрашивает
-А почему же, матушка? Разви я какая порченая, или кривая-косая, почему?
-Да не в этом дело, деточка. Бедные мы с тобой, не даст она ему быть с тобой…Не люби его, не надо… плохо будет…
Не послушалась Наденька маму, а зря…Ой как зря…
Гуляют Надя с Пашкой и не просто гуляют, к свадьбе готовятся. Девки куксятся, вздыхают, парни тоже, Надя-то вон какая умница-красавица, да только одна Степанида, мать Пашкина угрюмая ходит.
Решили свадьбу осенью, ближе к зиме играть, а пока поехал Пашка на уборочную, в соседний район. Говорят, будто Степанида упросила председателя отправить Пашку, мол, денег парень к свадьбе заработает.
Надюшка плачет, как чует чего, а Пашка её успокаивает
-Ты чё хоть,- говорит, -скоро на всю жизнь вместе будем, любинькая моя.
И поехал.
Идёт Надя с работы, подружка налево в проулок свернула, а Наденьке пройти ещё надо. Пару метров до дома оставалось, во пьяный Гришка Соломонов, в такую пору и пьёт, подумала Надя, заступил ей дорогу
-Гришка, пусти
-Нет
-Пусти, закричу
Схватил её Гришка и как поцелует. Еле отбилась и вырвалась от чёрта окаянного, пригрозила Паше рассказать, да засмеялся Гришка и пошёл покачиваясь…
Побежала Наденька домой, плюётся, ругается тихонько, вот задам, как проспится, думает.
Идёт, а ей навстречу Степанида. идёт, ухмыляется
-Что, сношенька, налюбовалась с дружочком?
-С каким дружочком, тётушка? Вы же видели, пьяный, пристал, завтра проспится, прощения просить будет, я его Гришку знаю, дурака такого…
-Вот я и вижу, что знаешь…Еду завтра в Калиновку, по делам, да к Паше заскочу. Надо ли чё передать? Али нечаго?
-Я письмецо чиркну, тётушка, передайте. Я мигом.
Быстро черкнула пару строчек, о том как ждёт и скучает и отдала свекрови будущей. Та скривилась, взяла письмо и ушла.
Ждёт-пождёт Наденька весточки от дружка милого, нет ничего.
Она к Степаниде
-Здравствуйте, тётенька
-Здравствуй, девушка
-Видали ли вы Пашу, -спрашивает, а сама краснеет
-Ну, конешно, видала, для того и ездила, а тебе кака забота?
-А весточку мою передали ли?
-Весточку? Передала…
-А мне, мне рази Паша ничего не передал?
-Тебе? Передал…На словах. Сказал чтобы ты к чёрту катилась, дрянная девка, слава Богу, открылись глаза у сыночка моего, на тебя, паскудницу
-Вы что такое говорите, тётушка…Вы видно пошутили?
-Нет, чё мне шутить, убирайся. Приедет Паша и плюнет тебе в шары бесстыжие, он всё уже знает про тебя
-Да что знать-то?
-А чё надо
Пришла Надя домой, как стенка белая, еле мать добилась от неё, что случилось хоть…
-Ой, доченька, говорила я тебе, чтобы береглась ты, ох ты же моя милая…
— Мама, мамочка, я поеду к Паше, я всё спрошу…
-Да что ты, что ты милая, уже скоро сам приедет, я сама с ним поговорю…
Приехал Паша, на Надю не смотрит, только и сказал одно слово ей, предательница.
Никого слушать не стал, ни подруг Надиных, ни мать её.
-Ну, Степанида, — сказала мать Надина, -отольются тебе слёзы моей дочери. Близок будет локоток, да укусить не сможешь.
А тебе стервец, счастья не видать, -плюнула под ноги Пашке и пошла.
-Мам, а может не правда? — с сомнением произнёс Пашка, всё же крепко он любил свою Надюшу
-Да как же, сыночек, неправда. Как же неправда, ежели я вот этими глазами видела, как миловалась она в проулке, ну… Говорила я тебе…
Закручинился Пашка и запил, загулял. Дрался, пытался к Наде лезть, да та как отбрила.
-Не подходи, мамкин подъюбник, — сказала и пошла.
Матушка невесту ему сыскала, Зойку Прицепину. Невеста богатая, приданое хорошее.
-Рябая немного, да то не беда, Паша, -говорила мать, — с лица воды-то не пить, зато чесная. Знаем мы, энтих красавиц, али забыл сынок.
Говорит мать так, а сама на Пашку смотрит-смотрит.
Перед самой свадьбой, выловил Паша Надю
-Стой, Надюха, поговорить надо
-Тебе надо, ты и говори сам с собой
-Погоди, скажи честно, был грех?
-А то, с каждым кобелём по всей деревне, али тебе мамка не всё рассказала?
-Надь, я серьёзно. Повинись, я всё прощу, никакой свадьбы не будет… Уедем с тобой, повинись…
-Чего? Ах, ты кобель…повиниться тебе? Накося выкуси, — свернула кукиш и сунула ему в нос, — вот тебе и маменьке передай, не забудь. Пшёл вон…
Свадьба была невесёлая.
Её, свадьбу-то всё откладывали, а тут уже тесть будущий приехал, да и пригрозил, или всё отменяют, или свадьбу играть в ближайшее время.
Они, мол, без женихов не останутся…приданое хорошее. Степанида слёзно пообещала, что в ближайшем времени, ей-ей.
Тесть против зятя был, да дочка вцепилась мёртвой хваткой, тьфу ты, чё они все в нём находят…
Невеста с обожанием смотрела на жениха.
Жених пил горькую, был мрачен, дружки пытались развеселить гостей, да только многие, посидев для приличия, уходили.
А тут ещё пацан соседский прибежал и сообщил сестре своей, подружке Надюшкиной, что Надю увезли в больницу…Девки сорвались, побежали, и жених чуть не сбежал следом, мать в дверях поймала
-Куды это, -зашипела, — ты чё, Пашка, удумал… Нет пути назад.
И пошёл Паша к жене законной, повесив голову и осознавая, куда завела его гордость и глупость. Как иначе это назвать? Ничего не проверил, никого не послушал, кроме матери, да некоторых дружков. которые якобы что-то там видели…
— Подкупила их мать-то, -думал невесело Пашка, — как есть подкупила, она, если захочет, своего добьётся, через всех переступит. Далось ей это приданое, и я хорош. Как вот теперь жить? До последнего надеялся, что придёт Надя, улыбнётся, взлохматит волосы на его голове, и скажет:
-Ты чё, Паш…Паааш, Пашааа
-А? Что…Кто?- очнулся Пашка
-Идитя, идитя с богом, спать, спать
-Мамаша? Что такое? А где Надя?
-Какая Надя? -зашипела мать, -забудь, имя это забудь, поганое имя надо же…Иди ужо…
-Эх, маммаша, мамаша
Утром вся деревня гудела что Надя родила мальчика…
-Ну, што я тебе говорила, а?
И уверовал, поверил ведь, чтобы себя обелить поверил, что такая Надюшка…Подлец, какой же я подлец, -думал спустя четырнадцать лет Павел.
Пашка тогда уехал, на различные стройки набирали молодежь, вот и он завербовался, а через полгода к нему приехала Зоя. Мать письмо написала, что негоже бабу одну оставлять. Одну де уже оставил…
Хотел написать, что кому она нужна. Жена-то его. Да не стал, виновата, что ли девка в том, что такая уродилась. Хотя какая такая, ну не красавица, но и не баба Яга
Смирился Пашка, на родину ехать не хотел. Родился у него сын, Илюшка, а через пять лет донюшка, красавица писаная, так Пашка думал. Хотел Надюшкой назвать. Да Зоя тоскливо посмотрела на него и попросила не называть так.
-Прости, Паша, — я ить знаю, что всю жизнь Надю любишь, всё ждала, что и мне от любви твоей достанется…Я подумала, уеду я с детьми, одному тебе легче будет, глядишь и может что в жизни переменится…
-Ты вот что, Зоя, подумала она. Думать я буду, никуда ты не поедешь, и детей моих не повезёшь. Трудно? Всем трудно, обещали квартиру к сентябрю выдать, заживём.
Стал более внимательнее относится к своей супруге. Конечно, любовь не проснулась, но уважение всегда было, а ещё за детей благодарность.
Мать к ним парочку- тройку раз приезжала, домой он не ездил. Зоя с детьми ездила, к родителям, а он нет.
Всё хотел про Надю узнать, да у кого? Не у матери же спрашивать, да у жены. Даже письма писал и рвал…
Зоя приболела, покашливать начала, сначала не придавали значения, а потом всё хуже и хуже.
Врачи велели менять климат. Коварная болезнь вроде затихала но потом с новой силой возобновлялась.
Зоя всё сопротивлялась отъезду, тем более что вот-вот должны были дать хорошую, благоустроенную квартиру. Да ждать уже времени не было.
Павел отправил жену с ребятами, а сам остался дорабатывать, чтобы тоже уехать домой.
-Всё, хватит, наскитался по чужим краям и холодным углам, жену чуть не угробил. О детях надо подумать, — так говорил Пашка, — всё заработать больше хотел.
Истинную причину своего невозвращения домой, Пашка никому не говорил, и себе боялся признаться.
Зоя на родине вроде даже воспряла, и болезнь стала отступать.
***
-Ма, к нам соседи новые приехали. Мальчишка Илюха и девчонка махонька, Машка. Хорошие ребята. Можно я их к нам позову, а то у них бабка такая строгая, и ещё не смотрит на меня, всегда отворачивается. Будто ненавидит меня, ма…
-Позови сынок, обязательно позови. А на бабку внимания не обращай. Это она, дура старая, влюбиться в тебя боится, ты, вон, какой ладный у меня, да красивый…
-Да, мамочка, смеётся Славка
-Вылитый отец, — любуется Надя, — Красавец мой. Выучу, в люди выведу.
Так Слава подружился с братом и сестрой по отцу. Надя старалась не влезать в эту дружбу, просто пустила на самотёк, пусть дружат. Деревня, здесь ничего не скроешь, и когда подрастут так узнают, что родные…
Детки были хорошие. Илюша, старший мальчик, на Зоину родню был похож, светленький. А вот девочка Маша — вылитый отец и очень похожа со Славкой.
Однажды в дверь постучали, на пороге стояла измождённая Зоя
-Здравствуй, Надюша
-Здравствуйте, Зоя. Вы за ребятами? Так не переживайте, они вон за огородом, в речке бултыхаются, я их слышу и…
-Нет, я к вам
-Ну что же…говорите, слушаю
И женщины долго-долго проговорили, очень долго. Плакали, разговаривали, а потом Зоя ушла, помахав на прощание рукой…
Ночью её увезли в больницу, а утром мать вызвала Пашку телеграммой, Зоя была в плохом состоянии.
***
Прошёл год. Все в деревне ждали что Паша с Надюшей сойдутся.Степанида молчала. Мать Надина тоже не лезла, все наблюдали что-то будет.
Пашка отходил долго конечно, хоть и не было у него любви к Зое, но всё же он не подлец какой, было уважение к матери своих детей…
Где-то с полгода назад начал Пашка пытаться с Надей поговорить…Да наткнулся на стену холода и молчания.
Он знал, что эта крепость так просто не сдастся, и приготовился к долгой осаде.
Вот и состоялся этот разговор, знал Пашка, что прикипела сердцем к его ребятишкам Надя, а Машку так вообще любит, как дочку.
И дети к ней тянутся. Знает так же Пашка, что приходила Зоя перед самым уходом к Наде, о чём-то долго говорили женщины…
Однажды Надину мать окликнула сильно постаревшая Степанида
-Соседка, здравствуй, соседка
-И тебе не хворать, что это столько лет не здравствовалась, а тут…
-Ой, пора нам враждовать прекратить, что мы в самом деле… у нас и внук вон, один на двоих…
-Да ты что? А кто враждует? Вы для меня не существуете…Ни ты, Степанида, ни сын твой…а внук это мой, али забыла, кобелиное же отродье, ну…Ты иди, иди болезная, не тронь моих детей…
-Да ладно, прости, что было…
-А что было? Что? Ничего и не было…Не было вас в нашей жизни, не-бы-ло. А что внучата твои у нас завсегда, так -то Зоя просила Надюшу мою присмотреть за детьми, о как…
***
-Здравствуйте
-Здрасти
В калитке стоял сосед, дядя Паша, отец Машки и Илюшки. Слава пытался починить дверь в покосившейся бане. Немного потерпеть надо, подрастёт Славка, окрепнет, новую построит для мамы с бабушкой, сам -то он в город уедет, учиться. Зря что ли мама столько времени на него тратила и тратит…
-Слав, а я бы вот так сделал.
Пашка подошёл и начал показывать пацану, как лучше будет
-Смотри, давай сюда, -от так, от тааак, -говорил и показывал Пашка, -ооот так. Ты это, сынок, сбегай, скажи бабке пусть даст кувалду мою…
Замер на мгновение Славка, запнулся Пашка. Да слово не воробей.
Прибежал Пашка, приволок кувалду, за следом пришли Машка с Илюхой.
Выходит Надя, а в огороде целая бригада трудится…
Упахались, позвала всех к столу. Ребятня с гомоном побежала мыть руки, да за стол. Пашка потоптался и направился в сторону калитки
-Что это вы, Пал Палыч, мы работников голодом не отпускаем, платить нечем, извините, приданое не то, а борщом накормим
-С папмушками? — улыбаясь, спрашивает мужчина
-С пампушками, -отвечает Надя
Стал с тех пор Пашка чё по хозяйству помогать. Сделают с пацанами, и зовут смотри, мол, хозяйка.
Ставили однажды новый забор, с пацанами и услышал, как назвал его Славка отцом. Думал ослышался. А когда Илюха убежал набрать кваса, дрожащими руками достал папиросу и начал прикуривать
-Знает, и Машка. Мы с Машкой то одно лицо, даже родинки под коленкой на одном месте, Илюха даже обижается немного, говорит я, ровно, не ваш. А мы успокаиваем, как не наш-то, наш, конечно.
-Прости сын, дурака меня, прости…
-Да, ладно, па, тогда бы Илюхи с Машкой не было бы…
В субботу, затеяв уборку, Надя услышала какие-то шорохи, возню, в дверь кто-то царапнулся будто
-Ну, кто тама, заходите
Дверь открылась и вошла наряженая Машка
-Тётя Надя!
-Проходи егоза, чё нарядилась? Куда собралась?
-Тётя Надя, я хочу чтобы ты стала моей, нашей мамой. И они хотят…
-Даааа? И бабушка Мотя тоже?-Надя повернулась на улыбающуюся мать, — заговор значит, самую маленькую отправили, да? А я возьму и откажу, -громко сказала Надя.
-Не, не откажешь, -мотнула головой Маша
-Это почему же?
-А ты нас любишь, мне мама моя сказала, она мне снится, она сказала, что ты любишь и не бросишь, мама…
Свадьба была! Была-была!
-Кто сказал, что бабы, мол, рожавшие не могут взамуж выходить?-негодовала Степанида, -наша -то ить взамужем и не была. Так что рты все закройте.
Всех детей воспитали, внуков вырастили Паша с Надей. Говорят что им нужно было это испытание, испытание приданым, шутил Пашка. Иначе, как сказал его старший сын, Славка, не было бы Илюшки с Машей, и внуков бы столько не было, и правнуков.
