Молчание — золото, или Жизненный принцип Ивана Быка * Мой муженёк Иван – молчун из молчунов. Скорее наше правительство что-то умное скажет, чем мой Ваня вообще хоть слово родит, и то односложное. Не муж, а сыч`! Правда, фамилия наша Бык.
Рассказать, как Ваня за мной ухаживал? Вечерами собирались мы в селе возле клуба. Гитара, бражка, семечки… Приходил и мой будущий Ваня… то есть я не знала ещё, что он мой будущий. Тараторка я была, девка озорная и весёлая. А он придёт – угрюмый, квадратный, в чистой рубахе. Сядет поодаль на лавку, смотрит на нас, травинку грызёт и за весь вечер слова не вымолвит.
Ребята часто подкалывали Ваньку. Спрашивали:
— Ляпни что-нить, Вань`? Ты как в школе-то учился? Как на уроках отвечал?
А Ванька только поморщится и буркнет:
— Жуть… – и дальше свою соломинку грызёт. Не мужик, а каменный идол.
Ходила по деревне легенда, как Ванька Бык с моста упал. Гнал на мотоцикле через речку, а там доски подгнили, проломились – он и сыграл вместе с мотоциклом в реку на полном ходу.
Думаете, заорал? Ага, как же! Бултыхнулся Ваня с моста в гробовой тишине. Вынырнул, отплевался. Снова нырнул, мотоцикл за заднее колесо на берег выволок`. Из уха воду вылил и только тогда сказал:
— Йоп…
Мне и невдомёк было, что молчун Ванька Бык на меня глаз положил. До тех пор не подозревала, пока ко мне приезжий парнишка клеиться не начал. Пришёл этот приезжий с двумя друзьями, заигрывать стал`. Ванька издали смотрел-смотрел, потом подошёл, плечом их легонько отодвинул. Травинку выплюнул и сказал:
— Зря.
И так отвалял всех троих, что на этом месте даже трава расти перестала. Такой вот у нас Ваня Бык.
Тогда-то я и поняла, что Ваня неспроста сюда наведывается. А он ещё неделю после этого ходил, две ходил… потом вдруг неожиданно ко мне подошёл, руку протянул и сказал:
— В загс?
Я так опешила, что ответила:
— Да…
И пошли мы в загс. Куда бедной девушке деваться, если всех женихов распугал, бугай чёртов? Вот и всё вам ухаживание.
За всю свадьбу Ваня ни слова не проронил. Только после первой ночи проснулся утром, на живот мне показал и сказал:
— Сын!
Я так заразилась его уверенностью, что родила Ваньке сына. Назвали мы его Ян – это самое короткое имя, какое мой муж способен выговорить.
Прожили три года. Все три года Ваня строил дом на новой улице`. Руки у него из правильного места растут, он и каменщик, и плотник, тут против правды не попрёшь.
Три года вкалывал Ванька на стройке, ворочал брёвна и помалкивал. Лишь когда вколотил последний гвоздь – отложил молоток, вытер лоб и сказал:
— Дом!
Раз новый дом – можно думать о прибавлении семейства. Здесь Ваня остался верен себе. В одно утро встал, снова показал мне на живот и сказал:
— Дочь!
Зная Ваню, я даже спорить не стала. Через девять месяцев у нас действительно родилась дочка. Ваня опять задумался над коротким именем, но я встала на принцип и назвала доченьку Маргаритой`. Очень уж мне Маргаритку хотелось.
Иван почесал в затылке, но понял, что дочку можно звать Рит – и согласился. Растим теперь двух детишек – Ян и Рит.
Шарахались у нас по деревне агитаторы перед выборами. Постучали к нам. Вышел мой Ваня. Тётка давай ему щебетать:
— Здравствуйте, я представитель депутата Трататаева`! Приглашаю вас проголосовать за стабильную стабильность, за дебильную дебильность, за обеспеченную страну, за мир во всём мире! Распишитесь?
Ваня почесал пятку и сказал только:
— Хрен, — и двери закрыл.
Телевизор мой Ванька не смотрит вообще. Всё в работе он, то в слесарке, то в столярке, то в лесу, то в огороде…#рассказыирассказики Но как-то раз всё-таки оказался Ваня перед включенным телевизором. А там министр выступает, говорит обо всяких государственных задачах и о светлом будущем нации.
Много говорит, умно и цветасто`. Смотрю – заслушался мой Ванька. Неужто проняло его что-то?
Муж слушал деятеля ровно полминуты. Потом встал, выдернул телевизор из розетки и сказал:
— Врёт! – и больше никогда к телику не подходил.
Трудно сейчас нам стало, как и всем. Денег не хватает, работы нет, село заваливается кверху брюхом. Вчера сидела я, весь вечер Ваньке плешь проедала:
— Что делать-то будем, муж`? – говорю. – Цены дурные, начальство ещё того хуже, всё прахом идёт, никакого просвета, а у нас дети растут`! Что делать-то будем, Вань?
Ваня как всегда помолчал, бровью подвигал. Потом сел поближе, обнял меня своей лапищей и сказал коротко, как всегда:
— Жить!
И у меня почему-то отлегло от сердца. Всё-таки муж у меня – парень надёжный, слов на ветер не бросает. И я его люблю.
Коза Елена Андрияш * Коза была злой и бодучей. Встав на пыльной дороге, она оглядывалась по сторонам в поиске жертвы, а увидев, неслась, мотая белой, в репейниках бородкой, и мекала. Ни на одни штаны были поставлены заплатки.
Хозяйка тоже была злой. Полная, в выцветшей, длинной, в землю, юбке, вечно, на улице, замотанная в белый, ситцевый платок. Выйдя из амбулатории хозяйка — Галя, открывала рот и кричала. — КОза, кОза, иди сюды, зараза. — Мееее, — неслось в ответ, и кося карим глазом, коза отскакивала подальше от Гали. — Коза, кОза, геть до дому, дрянь така. — Меее, меее, меее. Потом они шли вместе. Галя ругалась, а ее кОза мекала. Штаны и юбки после козы зашивали, мазали царапины. Но козу не трогали. Из за Гали. Работала та в амбулатории. Детский врач, акушерка, да еще и хирург. Попробуй, рот то раскрой, да и поедешь в соседнюю деревню, за 20 километров, ежели что. Петро, муж ее, был первый красавец на селе. Как такая красота получается, не ясно мне до сих пор. Работал он механизатором. — Гарный то какой Петька наш, — любовалась его мать, Ефросинья, — образованный. — Петька хорош, породу видать. Так Галя то ваша старовата и простовата для него, — подначивала соседка. — Рот то закрой, глупая ты баба, — лучше Галы нет никого, ученая она, и детишки у них. — Мог и покрасивше бабу найти, и помоложе. Вот хоть у Головань то Маруська, в Воронеже институт закончила, учительница. — А чем тебе Галя не угодила? Красивая она. Всё. Некогда мне с тобой тут болтать. Пидь отседа. Соседи судачили. Коза бодалась, а Петро и Галя жили дальше. Подрастали трое их маленьких сыновей, двухгодовалые близнецы — Лёша и Саша, и погодка их — Максим.
Тем летом приехали мы к прабабке Маше, бабушкиной матери, дела делать, как мой дед говорил. Надо было перекрыть крышу, накосить травы и почистить один из двух ее колодцев.
Дед взялся за работу, бабушка занималась с бабой Машей хозяйством, а маме строчила халатики и блузки из ситца, на игрушечной моей детской машинке, шившей петельчатым швом. Жива эта машинка сейчас. Иногда стачиваю на ней вязаные из тонкой пряжи вещи.
В тот вечер приболела прабабушка Маша, и дед пошел к амбулатории, стоявшей на краю села. В аккуратном, кирпичном домике горел свет. Вдруг открылось окно, и из окна полезла фигура. Человек спрыгнул с подоконника на сухую траву и побежал. А дед догнал, повалил и прижал к земле. Сказал, что сработал инстинкт. Пойманной оказалась молоденькая девушка, лет 15, почти ребенок. Она сопела и крутилась молча. Дед уже было хотел закричать, да тут подбежала Галя и зашептала. — Отпустите ее, Тихон Иванович, пусть бегить. — Да как же, вдруг она украла чего. — Не украла. Пусть бегить. Из амбулатории донесся детский плач. Галя подала руку лежавшей на земле девчонке, сунула ей какой-то пакет. — Ты детка, подкладнухи меняй, воды пей мало. Траву там я тебе завернула. Как доберешься, заваривай ее, что бы маститу не было. Если чего, приедешь. Девочка скрылась в темноте. А мы вернулись к амбулатории. В небольшой, стерильной операционной, в кювезе, что ли, лежал завернутый в байковое одеяло, ребенок. — Вот что, Вы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете. Поклянитесь. — Буду молчать. Под окнами послышался шорох. Мы с дедом встали за ширму. Петро вошел неожиданно. Галя осматривала новорожденного. — Ты долго? А мать где? — Бросила, утекла. Надо документы составить. Докладную написать. Ребенка покормить, присмотреть за ним. В общем еще не скоро. Одна я тут. Петро наклонился над малышкой. — Ишь ты, девочка, рыженькая, как мой дед. — Здоровенькая. Молодая в ремесленном нагуляла. Аж за 60 километров рожать приехала, родила чисто, без швов, два часа полежала, и в окно полезла. А я и не держала. — Ты, это, Галя, и ее забирай , пусть будет. Мальчишки вона прижились. Девочки у нас нет. Назовем Ефросиньей, как маму… — Петро, тут такое дело… Мы вышли из за ширмы. Петро насупился. — Ладно Петро, не волнуйся, мы уезжаем через три дня, домой, в Ленинград. А утром село узнало, что у толстой врачихи Гали родилась девочка, рыженькая. Петро выставил 3 ведра самогона. Дед никому ничего не рассказал. Уже дома, в Ленинграде, в одну из пятниц, сидя за круглым столом, он спросил у бабушки про … Ефросинью. — Знаю их я, хорошие люди. У Ефросиньи то с Николаем, трое сыновей на войне погибли. Вот они и родили Петра этого, в 1948 , ей был 51 год. А потом, лет в 9, мальчишка начал чахнуть. Мотались они по врачам, мотались. Ничего не помогало. В Воронеж поехали, а там их и огорошили, что рак, поздно все. Один врач взялся. Кололи химию, страшную. Если на кожу попадала, дырка получалась. Петька облысел весь, исхудал. Кровью рвало. Потом операцию сделали. Только врач сказал, что детей у него никогда не будет, пусть не мечтают. Да видно ошибся… А Петру уже 71 , и Гале 77. Давно уехали они из села. Выросли их дети. Хорошие, заботливые. Все похожи на Петра и Галю. Галя снова держит козу. Злую. Говорит, внукам и правнукам молоко полезно… ~~~~~~~~~~~ Елена Андрияш
Весеннее солнышко еще почти не грело, но светило очень ярко, ослепив девушку, которая вышла из рейсового автобуса вместе с четырехлетним сынишкой Степой, который испуганно смотрел по сторонам. Они только что приехали в этот красивый поселок Верхние Островки, и теперь стояли, прикрывая ладошками глаза от солнца, рядом с большой сумкой, в которую вместились все их вещи.
Вернее, вещи, которые Саша успела собрать, убегая от пьяного мужа Руслана, окончательно потерявшего остатки разума. В этот раз муж, вернувшись под утро, приревновал Сашу к старику-соседу и схватил топор. Саша, кое-как смогла одеть ребенка и выбежать на улицу.
А позже, когда муж, разгромив полкухни, уснул, вернулась, собрала вещи, документы и уехала со Степкой к своей двоюродной бабушке Рае, которая жила в небольшом поселке на другом конце области. Саша была сиротой, поэтому ехать ей с сыном больше было некуда, да и хорошо, что Руслан не знал, где живет баба Рая.
Бабушка не очень-то обрадовалась приезду внучки с правнуком. Саша помнила, как в детстве мама рассказывала ей о том, что ее тетя непростой человек. Строгая, неласковая и никогда не улыбалась. Ее муж погиб всего через два года, после свадьбы, детей они родить не успели, а замуж бабушка больше никогда не вышла. Может быть, поэтому она была такой?
Баба Рая выделила Саше и Степке маленькую дальнюю комнату. Там была всего одна кровать, но девушка была и этому рада, главное, здесь не было Руслана.
Бабушка не пыталась поговорить с ней по душам, не расспрашивала ее о жизни, но Саше и самой совсем не хотелось вспоминать о пережитом кошмаре. Просыпалась девушка очень рано, с удовольствием убирала в доме, готовила, потом взялась за огород, время-то весеннее.
Степка старался во всем помогать маме, ему очень нравилось здесь. Никто не ругался, во дворе можно бегать, играть камешками, а Снежок, пес на цепи, стал вообще его лучшим другом. Степка повеселел, часто звонко хохотал, чему Саша не могла нарадоваться. Но баба Рая ее радости не разделяла. Мальчик не замечал холодного взгляда бабушки, он был здесь счастлив, поэтому часто подбегал к ней, обнимал ее ноги и, подняв вверх голову, говорил: — Бабулечка, ты самая лучшая бабушка на свете! Когда я вырасту, я заработаю много денег и куплю тебе много конфет. Я очень хочу, чтобы ты улыбнулась, я вот всегда улыбаюсь, когда конфеты ем.
Но баба Рая лишь холодно отодвигала правнука и уходила. Несколько дней она, поджав тонкие губы, наблюдала за Сашей и мальчиком, и однажды, когда внучка что-то делала во дворе, раздраженно спросила у нее: — Я надеюсь, ты ненадолго сюда приехала, Шура? Я привыкла жить одна, к тому же совершенно не выношу шум и визг. А твой ребенок слишком громко смеется.
В это время к ним во двор заглянула соседка, Елена Викторовна, она что-то хотела спросить, но увидев напряженное лицо бабы Раи и растерянную Сашу, промолчала. — Бабушка, — ответила Саша, не обращая внимания на соседку, — Мне некуда ехать, можно мы поживем у тебя? Я устроюсь на работу, буду покупать еду, все делать по дому, только не выгоняй нас, пожалуйста. У меня, кроме тебя, больше никого нет. — Я вас не звала, — сухо ответила баба Рая, — У каждого из нас есть свои проблемы и каждый должен решать их сам. Если ты надеешься на то, что дом скоро станет твоим, ты ошибаешься, я еще не собираюсь помирать. — Ты что городишь, Рая? – вскрикнула, не выдержав Елена Викторовна, глядя, как слезы заполнили глаза Саши, — Девочка в беде, твоя единственная внучка, между прочим. Как ты можешь гнать их? Ох, видела я, что ты совсем зачерствела в одиночестве, но не так же! — А ты, Лена, не лезь не в свое дело, нашлась правильная! Сама-то тоже после смерти Василия одна живешь. — Ты уж с больной-то головы не перекладывай. Живу одна, но и людей не шарахаюсь. А если тебе внучка с малышом мешают, я их к себе заберу. Собирайтесь, Сашенька, у меня как раз свободная комната есть, живите, сколько хотите. И помощница мне не помешает, и детский смех мне в радость.
Саша с болью в глазах посмотрела на бабу Раю, но та, фыркнув, отвернулась. Тогда девушка опустила голову и медленно пошла в дом собирать вещи.
Елена Викторовна оказалась очень хорошим и душевным человеком. Она сумела так поговорить с девушкой, что та рассказала ей всю свою жизнь. Как без родителей осталась, как замуж вышла в надежде, что Руслан станет ей опорой и защитой, но тот оказался пьяницей и ничтожеством. Как сбежала от него и приехала к бабушке, единственному родному человеку.
Елена Степановна даже расплакалась, когда Саша закончила свой рассказ. — Ты не переживай, Сашенька, у тебя все будет хорошо. Ты добрая, хозяйственная, найдется человек, который это оценит, обязательно найдется. А бабушку ты не вини, в молодости она веселая была, все ее любили, это после гибели мужа она потеряла себя, будто высохла ее душа от слез, пролитых тогда.
Баба Рая же сначала наслаждалась тишиной в доме. Но через пару дней невольно прислушалась к доносящемуся от соседки звонкому смеху Степки. Она даже представила, как малыш обнимает Елену Викторовну и вдруг почувствовала, что что-то кольнуло в ее груди. Неужели она скучает по мальчику?
Нет, она не хочет больше ни к кому привязываться! Раиса Ивановна с болью вспомнила своего мужа, которого любила больше жизни, и резко, со злостью вытерла слезы, навернувшиеся на глаза. Нет, не даст она слабину, не нужен ей никто! Но, как ни убеждала себя в этом Раиса Ивановна, а думать о Саше и Степке перестать не могла. Она бы уж и рада была их вернуть назад, но не могла переступить себя и позвать. Так и мучилась, глядя на соседский дом в окно и прислушиваясь, как разговаривают Елена Викторовна и Саша, работая в огороде.
Однажды утром увидела Раиса Ивановна, как соседка уходила из дома, громко крикнув Саше, что вернется на следующий день, она собралась проведать сестру в соседнем районе. Саша и Степа пообещали, что все будет хорошо и помахали ей руками.
А Раиса Ивановна задумалась, не пойти ли к Саше, не поговорить ли, пока Лены нет дома? Она уже была готова даже извиниться перед внучкой, так тяжело ей вдруг стало одной. Пока Раиса Ивановна мучилась сомнениями, она вдруг увидела, как к дому соседки подъехала легковая машина и из нее вышел высокий крепкий мужчина.
Это был внук Лены Сергей. Раиса Ивановна знала, что он недавно развелся и была уверена, что причиной были его измены. Сергей был обеспеченным и довольно видным мужчиной, а такие, по мнению бабы Раи, никогда не бывают хорошими мужьями.
Сергей вытащил из машины сумку и пошел в дом. А баба Рая заметалась по комнате. Он представляла, как этот ловелас осыпает неопытную Сашу комплиментами, дурманит ей голову, потом ведет ее в спальню и… Раиса Ивановна не выдержала и побежала к соседям.
Степа играл во дворе, он очень обрадовался бабушке, подбежал и, как раньше обнял ее за ноги. Раиса Ивановна на секунду замерла, не в силах оторваться от него, сердце ее защемило от радости, но вдруг она услышала тихий вскрик Саши и бросилась в дом.
Забежав в комнату, она никого не увидела, тогда, прихватив швабру, стоявшую в прихожей, бросилась в спальню. Саша и Сергей в странных позах, одетые, лежали на диване. Раиса Ивановна, не раздумывая, с силой принялась обхаживать шваброй соседского внука: — Не трожь ее, охальник! Я внучку в обиду не дам, она все, что у меня есть на этом свете! Сергей, охая и увертываясь, вскочил и, выбежав из спальни, возмущенно закричал: — Баб Рай, Вы чего это? С ума сошли, что ль? Кого я обижаю? А Саша села на диване и засмеялась: — Бабушка, мы котенка из-за дивана доставали. Кошка притащила его в дом с чердака, а он такой дикий, спрятался под наш диван, орет и царапается. Мне всю руку исцарапал. Вот Сергей и хотел мне помочь, — Саша замолчала, а потом вдруг очень серьезно спросила: — Мы для тебя, правда, так дороги? — Правда, — хмуро кивнула баба Рая, — Вы бы это, шли бы обратно, не прогоню я вас больше. Плохо мне без вас. Саша встала, подошла к бабушке и осторожно обняла ее. Раиса Ивановна сначала напряглась, а потом медленно подняла руку и ласково погладила внучку по голове, как маленькую девочку.
Саша и Степа с радостью вернулись к бабушке. Баба Рая довольная, что все решилось, даже позвала Сергея пить чай, все же она чувствовала себя немного неловко за то, что успела пару раз огреть его по спине, к тому же ни за что.
Напившись чаю с оладушками и вишневым вареньем, он расслабился и рассказал, что его жена год назад поехала в командировку за границу, влюбилась там в местного бизнесмена, вернулась, развелась с Сергеем и уехала. Сергей долго не мог прийти в себя после такого, но понемногу начинает входить в колею, хорошо, хоть детей они не успели завести, он никогда не разрешил бы увезти своего ребенка за границу.
Рассказ Сергея впечатлил даже бабу Раю. Она возмущенно прижимала ладони к щекам и качала головой. Это было так на нее непохоже, что Саша улыбалась, глядя на нее, но украдкой, боясь обидеть бабушку.
С того дня ожил дом Раисы Ивановны. И сама хозяйка посветлела, заулыбалась, глаза ее засветились радостью и любовью, словно что-то тяжелое и темное скинула она со своей души, распахнув ее для своих близких.
Елена Викторовна, когда вернулась, вовсе и не расстроилась, узнав, что Саша и Степа ушли обратно к бабе Рае. Потому что это правильно. Не должны родные люди быть чужими. А Сергей стал частенько навещать свою бабушку. Елена Викторовна, конечно, была этому только рада, хоть и понимала настоящую причину этих визитов.
Через три года, в новом доме, построенном Сергеем, дружно жила большая семья. За Дашенькой, годовалой сестренкой Степки с радостью ухаживали две бабушки. Совершенно не разрешая Саше даже поднимать ее на руки. К тому же это уже было небезопасно, на седьмом-то месяце…
Который год дед Иван страдает язвой. Есть не может, спать не может, пить — нельзя. Мучение да и только. Но иногда, конечно, позволяет себе маленечко для аппетиту. Выпьет пару стопочек, глаз заблестит, и давай байки травить.
Бабка Евдокия кашеварит, да в паузах поддакивает Ивану. Туга на ухо давно уж стала, слышит еле-еле. Для видимости деду отвечает, будто разбирает, о чем он речь ведёт.
Наготовит щей, нальёт в алюминиевую миску, на стол поставит, а дед Иван нос воротит. Вроде как и не видит тарелки, хотя перед носом она.
— Ванька, ешь! — кричит Евдокия.
— Да не могу я, господи, понимаешь?! Ну как тебе объяснить? Болит у меня, понимаешь? Бо-лит! — машет руками дед Иван, указывая на живот. Потом рассердится — Ай! Не слышит ни черта! Совсем глухая стала! — И ест бабкины щи. А они кислые-е… Тут и без них изжога изводит. Но ест. Сопит в усы, но ест. Бабка ведь варила.
Евдокия посмотрит на него, сядет у краешка стола, голову наклонит, хлебушек аккуратно деду придвинет, и улыбается.
— Ест Ванька.
Ванька щи похлебает, крошки со стола в ладонь сметёт, и в рот.
— Покурю пойду.
— А? — переспросит Евдокия.
— Покурю, говорю, пойду! — крикнет Иван.
— Вот ты, господи, иди кури! Чего орать-то?! Тоже мне, событие… — возмутится Евдокия.
Дед Иван выйдет на крылечко, раскурит козью ножку, посмотрит вдаль. С крыльца-то как раз закат хорошо видно — забор не мешает, да задумается о жизни в который раз. И вроде как позади она, и вот он закат перед глазами, а мысли всё равно о завтрашнем рассвете.
Евдокия тем временем скрутит два кулёчка из газеты, наберёт семечек, да молча мимо пройдёт. А дед Иван докурит, покряхтит о чём-то своём, почешет бороду, да следом за бабкой за двор. Усядутся вместе на лавку, и давай на пару семечки плевать. Всё вокруг в шелухе! И как только беззубыми ртами умудряются — непонятно.
Дед Иван посмотрит, — подмести бы надо. Да темно уж на улице совсем. Тихонько буркнет себе под нос:
— Ладно, завтра подмету.
— Идём спать! — громко скажет Евдокия. — Завтра подмету. — И тяжело опёршись на плечо Ивана поднимется, да пойдёт потихоньку в дом. А за ней следом и дед Иван, бурча под нос:
— Подметёт она… встану да и подмету…
Но бабка Евдокия ничего не слышит, а только знай себе ковыляет по дорожке.
Дед Иван остановится, взглянет на Евдокию:
— Вот ведь вертихвостка! — хмыкнет он, посмотрит на неё с любовью и дальше пойдёт.
Вот и пойми, где она скрывается, любовь эта, да через какие тропки ходит.
