Не любил…

Старик уходил.
Старуха знала об этом, чувствовала каждой частичкой своей прикипевшей к старику души.
Она спокойно приняла это, внешне спокойно.
Внутри боялась, хотя и знала что долго после деда не проживёт, не сможет просто.
А как? Как это жить без Сашки, милому сердцу, родному и такому далёкому.
Снега хочется, а вам?

Кто сказал что чувства со временем остывают?

Это в ваших книгах учёных написано? Не верьте, ничего не остывает.

Всё так же душа птахой трепещется от родного и любимого голоса. Это же не шутка всю жизнь вместе, шестьдесят лет, что уж говорить.

Так срослись друг с другом, так сплелись, сцепились, что и минуточки друг без друга прожить не могут.

Как она его одного отправит? Как одна здесь останется. Да и для чего? Для чего жить-то? Без Сашки и жизни нет.

Так думает старуха, разбирая сундук, кидая вещи в три разные кучи.

Это детям, на память. Хай будет, будут отца вспоминать, это по соседям раздать, а это, где самая маленькая кучка, это себе, пока не ушла, смотреть буду и вспоминать Сашу.

Так размышляет старуха.

-Катяяя, Катяяя — слышит старуха слабый голос старика -Катяяя

-Иду, иду Саша, иду милай, — старуха подхватилась, одёрнув юбку заглянула за шторку к старику

-Проснулси, Саша? Блинков можа, Саш? Блинков хош?

-Катяяя, — глухо зовёт старик шаря невидящими глазами по потолку, — Катяяя

-Ну-ну, милай, я здеси, здеси, — берёт его некогда большую, как лопата, а теперь худую и сморщенную руку в свою, почти такую же, как сухая птичья лапка, — что, что милай, я с тобой

-Катяяя, прости…Прости Катюша…

-Да что ты что ты…

-Не любил я тебя, — сипит старик прости…глупый…вернуть бы назад, всё по другому бы было Катя…

-Да ладно, Саша. Что это не любил, любил, по своему, но любил. А то бы рази мы с тобой шиисят годочков бы прожили вместе? Ну, чё уж тожа- о…

-Катяяя, дети…

-Едут Саша, едут, я и телеграмму дала ну не я, Нина почтарка, она всё написала и Мише, и Толику, Серёже и Светланке. К вечеру Саша все приедут, ты поспи, поспи, а тебе бульончику

-Не надо, — шепчет, — дай руку, посиди со мной, прости Катя

-Я и не серчала, Саша, я не серчала. Ты меня прости, можа не влезла бы, ни вчепилась бы в тебя, аки клещч, можа и по другому жизня твоя сложилась ба милый.

-Нет, Катя, — мотает старик головой,- нет Катя, видно судьба…

Скатилась мутная слеза из уголка глаза старика и покатившись по морщинистой щеке, растворилась где-то в складках бордовой, стариковской кожи.

К вечеру собрались дети, сами уже старики почти. Думает старуха.

Миша, старший, весь седой как лунь. Дородный, степенный, он и с детства такой. Старуха его побаивается, Миша профессор, учёный человек, живёт в Москве.

-Миша, сыночек, седой ить

-Да мама, годы своё берут. Я уже дед, ты не забыла, что прабабкой стала?- смотрит пристально.

-Иии, сынок, да как же, как же. Вон фотографии, Таня,Таня -то твоя, она прислала, вон, под стеклом, все хранятся.

Слева стекло там все мы и вы маленькие, и родители наши с отцом, вон дядька мой Егор, Федюшка, братик, что с фронта не вернулся, так и не дождались, ни похоронки, ничего.

Баба с дедой мои старенькие уже, тётки — дядьки Сашины вон. Брат его Серёжа, ой весёлый был, как было заиграет Камаринскую ногу сами в пляс идут.

А здесь, мне Митрич, сосед наш, помните дядю Пашу-то, вот он новое-то стекло сделала, там всё молодёжь. И внучатки, и правнуки вот теперь.

Так что, Миша, сынок, рано мамку-то со счетов списывать.

-А я ине списываю, мать. Живи долго пока вы живы, то и мы себя детьми чувствуем…

Толик, братка, а может на рыбалку, а?

-Можно, — и повернувшись к матери, спрашивает,- мам, можно?

-А то! — улыбается старуха,- конечно можно

-Бать, а ну хватит вытягиваться лежать, -это уже Серёжа он самый младший из братьев, ещё молодцевато носит джинсы, не отрастил брюшко, весь какой-то жилистый загорелый.

Серёжа работает на большом корабле, по разным странам бывает и всегда присылает матери с отцом разные вещи, да старики ими не пользуются, складывают на чёрный день.

Единственное телевизор, цветной, японский, вся деревня приходит к ним кино смотреть после программы Время, зимой-то, что ещё делать.

А потом долго обсуждают ещё просмотренный фильм.

Старик слабо улыбается, Серёжа всегда был его любимчиком, такой же как сам Александр Иванович, заводной, весёлый.

-Серёнька, сын, дети мои, Миша Толик… А где же Светланка

-Я здесь, папа, — выступает из-за братьев. Маленькая худенькая, вылитая мать в молодости, взрослая уже, Светланка

-Доча…Простите меня детки…

-Ты чего, бать

-Отец, ты давай, завязывай

-Что ты, папа…

-Простите, -шепчет старик — не додал чего, любви не додал…

-Ты это брось, отец

-Да-да ты брось бать

-Благодаря вам с матерью мы людьми стали, и дети наши в люди вышли благодаря заложенному вами с мамой зерну…

Ты давай, вставай лучше. Вон крышу, Толик говорит на бане подделать надо, Светланка пока с мамой пельмешков наляпают, а мы после баньки по стопочке, да пельмешками, пельмешками закусим…

Тепло улыбается старик.

Долгую жизнь он прожил.

Всю жизнь себя корил что с нелюбимой живёт.

Что не осмелился подойти к той к желанной, к любимой. Так и протоптался около её окон.

Десять кисетов табака скурил. Всё стоял под тополем напротив, всё ждал…

Чего ждал? А кто же его знает, может думал, что сама догадается, да выйдет, подойдёт, за руку возьмёт.

Ведь переглядывались на вечёрках, рядышком садились, и душа замирала.

Почему не осмелился, почему не проводил ни раз, ведь смотрела, смотрела Стеша вот дурак-то…

Дождался, дотоптался, нашёлся смельчак, и на танец пригласил и до дома проводил и женился скоренько.

Сашка тоже был на той свадьбе. Невесёлая невеста сидела глаз с него, Сашки не спускала.

Эх, думал он всё время, надо было украсть, увезти, забрать себе. Нет же, напился как свинья, с Ванькой Паршиным, лучшим другом своим подрались.

Потом и вспомнить не могли, за что да почему.

С Ванькой помирились, а любовь свою потерял Сашка.

На Кате женился, оттого что в рот девчонка заглядывала, смотрела как на чудо какое.

Знала что не любит. Всю жизнь с ледышкой прожила, это потом уже когда дети разъехались, понял Сашка, что не может без своей Катерины. Да стыдно ему было за годы её молодые, загубленные.

В кино пойдут или в гости на концерт, на собрание, дак он один идёт, чуть впереди.

А Катя позади.

А ведь ей тоже хотелось с мужем под ручку прийти, чтобы смотрели все, говорили вот мол, Катерина с Александром…

Никогда про них так не сказали, всегда Катя отдельно, Сашка отдельно.

Они даже на гулянках не вместе сидели.

А она его любила. И чтобы ему дураку, лет на тридцать пораньше сказать ей о своих чувствах, что со временем тоже полюбим жену свою, пусть не так, как ту, яркую и первую, а спокойно и с достоинством, но полюбил ведь…

Нет! Нет гордость заела, или что это? Стеснительность? Что это? Что не дало к Стеше тогда подойти, что не дало жене своей хоть раз, хоть один разочек сказать о том что любит…

Оттого и казалось ему, что детей недостаточно любит, всё старался как-то защитить, помочь им, чтобы не чувствовали этого, не любви его.

-Катя, -зовёт опять слабым голосом, — Катюша…

-Ойя, милай. Мы здеся, здеся, можа бульончика куриного, Саша?

Нет, — машет, — нет, посиди. Уйду скоро.

-Что ты, что ты, вон дети смотрели, ребята крышу на бане почти перестелили мы со Светланкой вон готовим…

-Пора мне, Катя…Прости милая, за всё. Я л…л…люблю тебя Катерина, — выдохнул с лёгкостью, — ты не думай, я всю жизнь тебя любил, — говорит, а голос, как у молодого, — ты прости меня, милая.
Я дышал тобой, жил тобой, прости дурака, что не показывал, прости Катя…

-Сашааа, — раздаётся по всему двору, крик вылетает на улицу, дальше по всей деревне, в поле, на речку, достигает ушей каждого, крик раненого зверя, — Сашаааа, не уходи, что ты , милааай.
Сашааа, как так-то….Сашаааааа

-Мама, мамочка, успокойся, мамочка. Врача, врача, маме плохо.

Всё как во сне провела старуха и похороны, и завтрак…

И слегла…

-Миша, Толик, Серёжа Светонька, детки мои. Погодите, не уезжайте, чтобы по новой не ехать. Не задержу, не беспокойтесь.

Простите нас с папкою, если что не так…

-Мама, — плачет дочь, ко мне поедешь…

-Нет, дочушка. Папе там без меня плохо, с ним уйду….

На девятый день старухи не стало…

Мавридика де Монбазон

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Пожалел, потому и женился

Спустился вечер, и потемнело, как это бывает поздней осенью. Трепещут ветви от набежавшего ветра, светятся окна деревенских домов, иногда затухая, или вспыхивая вновь. В такое время улица становится пустынной, разве что в центре молодежь под гармошку да гитару веселится.

— Засиделась я у тебя, Люда, — Галя поглядывает в окно, — стемнело уже, пойду, как там мои.

— Да чего им сделается, детки у тебя подросли, сами уроки делают, а мужик твой – так вообще все по хозяйству делает, чего тебе переживать.

Галя задумалась, водит пальцем по клеёнке в цветочек, словно рисунок повторяет. – Уж это да, все делает. Иной раз и мою работу прихватит… а только любви, как у вас с Мишей, нет, — Галя отвернулась, чтобы не выдавать слезы.

— А ну погоди, брось слякоть разводить, — Люда дергает гостью за рукав, — повернись, не отворачивайся, повернись, говорю.

— Сколь лет живем, и все время кажется мне, что из жалости… Живет со мной из жалости, — призналась Галя.

— Это как же из жалости? Первый раз такое слышу, — Люда недоумевает. Ничего про семью Волошиных не слышала, ни одного дурного слова. Володе было двадцать, а Гале восемнадцать, когда поженились. Живут уж пятнадцать лет, все в доме есть по меркам восьмидесятых годов: холодильник, телевизор, мебель из города привезли, хозяйство держат… Люда не могла понять обиду Галины.

— Мы и не дружили вовсе, не встречались даже. Семья у нас большая, ты помнишь ведь, нас пятеро у родителей, я средняя. Без того жили бедно, а тут еще отец буянить стал, разогнал всю семью. Ушли мы все к бабушке, почти месяц жили у нее. В кино, в клуб хочется сбегать, молодая же, а не в чем, одежда обувь старая после старших, стесняться стала, — это значит выросла девка. Приду в клуб и сижу в уголке, ноги в изношенных сапожках под сиденье прячу, на парней не смотрю.

Увидел меня Володя в доме у Вальки Кузьминой. Сижу у нее, худющая, волосы в косичку заплетены, как говорила бабушка: одни глаза торчат. А он зашел к старшему Валькиному брату. Сначала за школьницу меня принял. Достал из карманов конфеты дорогие и давай угощать. Испугалась – непонятно чего испугалась. А он в карманы впихнул конфет, — на днях из армии пришел, на Сахалине служил, привез гостинцев, шоколадных конфет, которых мы тут не всегда видели.

Тут Валька давай рассказывать, что я из многодетной семьи, что отец запил, разогнал всю семью. Она говорит, а я чувствую, стыдно мне перед Володей, жалостливо все так получилось. И Володя смотрит так сочувствующе, а мне еще больше стыдно.

Через неделю морозы ударили. Я хоть и носки теплые надела, а все равно ноги мерзли. Мы к тому времени домой вернулись, отец успокоился, слёзно просил не уходить от него, стали жить дальше. Старшая сестра была замужем, а тут и старший надумал жениться, всё до копейки ему собирали.

Иду домой из магазина, валенки от холода спасают, а вот пальтишко на мне слабое, ветер готов шаль сорвать. Слышу, догоняет кто-то. – Это ты, Галчонок? – Володя стоит передо мной, распахнул полушубок: — Грейся! – Я шарахнулась в сторону испуганно. А он смеется. – Жалко, замерзнешь ведь. Пойдем, хоть провожу. А вот тут я живу, — показывает на свой дом, и прямо у ворот целует меня. – Открылась калитка, я не успела вырваться и одуматься, а перед нами мать Володина стоит, удивленно смотрит. Мне совсем стыдно стало, хочу вырваться, а Володя не пускает.

— Мам, я на Гале хочу жениться. – Потом на меня смотрит и спрашивает: — Пойдешь за меня замуж?

Я опешила, слова сказать не могу, покраснела, а он настойчиво так: — Соглашайся, Галчонок, заживем с тобой.

Вырвалась я и убежала. А на другой день нашел меня и сказал: — Я серьезно, давай поженимся.

Уже после свадьбы услышала разговор родственников Володиных, что женился он на мне из жалости. Он вообще по жизни добрый и жалостливый, то кутят в детстве подбирал, кошек никогда не обижал, вот и меня, как котенка пожалел.

— Вот ты меня удивила! – Людмила так и держала в руках кружку с чаем все то время, пока Галя рассказывала. – А сейчас как живете?

— Да ничего особенного, живем, детей растим. Не обижает, помогает, слов ласковых не слышу давно…. Правда, наказывает часто, чтобы тепло одевалась.

— Так чего тебе не хватает?

— Не знаю, может жалость эта лишняя: «не простыла ли, не устала случаем?»

— А с чего ты взяла, что не любит он тебя?

— Да как-то быстро мы поженились, впопыхах.

Людмила встала, распахнула дверь в спальню, позвала Галю: — Иди сюда! Глянь, вон наша постель. Думаешь, каждую ночь мы на ней вместе спим?! У него еще одна постель есть. — Людмила стала говорить дрожащим голосом: — А мне каждый день как ни в чем не бывало: «лапушка». Слышу я ласковые слова, но точно знаю, к кому ходит. Вот такая у нас любовь! Выгнать – детей оставить без отца… вот и надеюсь, что остепенится.

Людмила прикрыла дверь в спальню: — А ты говоришь «из жалости». Мы вот вроде по любви женились, и встречались долго… а где теперь эта любовь. Жалел бы меня мой мужик так же как твой Володя тебя, я бы не печалилась.

-Люда, прости меня, не знала я, плАчусь, а у тебя самой горький вкус от жизни семейной. Не знаю, что и сказать тебе, что посоветовать, если только сердце свое слушать.

— Вот я и слушаю, терплю, да, видно, скоро сорвусь. А ты иди к своему Володе, береги его и себя.

Галя идет домой торопливо, почти бежит. Отдышалась у самых ворот, закрывает калитку на засов. Дома тепло, Володя растопил печку, сын с дочкой спорят из-за уроков, Володя обещает помочь им. Выходит в прихожую, видит запыхавшуюся жену: — Гнался что ли кто?

Она снимает шаль, расстегивает пальто и обнимает его за шею, как будто давно не видела. – Галя, ты чего? Замерзла, так грейся скорей.

— Вова, скажи, почему ты на мне так быстро женился тогда? Взял и сразу предложил. Люди еще потом говорили, что пожалел меня, из многодетной семьи взял.

Володя немного отстранился, смотрит на Галю, пытаясь понять, к чему это вопрос. – Не понял я тебя, Галя. Какая жалость? Увидел тебя, понравилась, предложил – ты согласилась. Ну да, увидел когда первый раз, помню, показалась худенькой, грустной какой-то, хотелось пожалеть, развеселить… Ты к чему это вспомнила? Чего не так? – Он смотрел с прежним удивлением, не понимая жену. В этот раз совершенно не понимая. И искренне был удивлен вопросом. Он вообще не понимал, как это может быть отдельно: «любовь и жалость». Раз любишь, значить заботишься, жалеешь, переживаешь. А по-другому не знал, такой он человек.

— Нет, нет, все хорошо, она снова обняла его, — все хорошо, люблю тебя.

Володя осторожно кашлянул: — Галя, может я иногда нужные слова не говорю, ну ты понимаешь когда… но ты для меня всегда «Галчонок». Понимаешь?

— Понимаю, Вова, понимаю. – Она сняла пальто, — давай я чайник поставлю, и мы сядем ужинать.

— Это можно, пора уже. – Он посмотрел на ноги: — Могла бы и валенки обуть, не май месяц. Замерзла, поди?

— Нет, совершенно не холодно! – Галя сняла сапоги и абсолютно счастливая пошла мыть руки.

Татьяна Викторова

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Ночной гость

Дождь лил, как из ведра. Иногда затихал, но потом, набравшись новых сил, припускал снова, да еще и брал в помощники ветер, осенний, холодный. Петр Егорович с отчаянием смотрел на капающую с потолка воду и качал головой.
— Верочка, ты пока подставь ведерко, а завтра я что-нибудь придумаю. Нужно срочно крышу латать. Сам я, конечно уж не осилю, придется просить кого-то.
Вера Ильинична кивнула головой и похлопала мужа по плечу:
— Ничего, починим, Петруша, ты только сходи, дверь в сарай хорошо подопри, а то хлопает больно уж громко, треклятая.
Петр Егорович оделся, взял в углу топор, чтоб палку покрепче вырубить, да дверцу подпереть и тут они услышали громкий лай Тишки, старого пса.

Тишка уж второй день в будке от непогоды прятался и раз вылез, значит, кто-то чужой ко двору подошел. Вера Ильинична посмотрела в окно, но в сумерках, да через стену дождя ничего не разглядела. Тогда старик вышел из дома, прошел до калитки и увидел молодого мужчину, промокшего и усталого.
— Простите, дедушка, подскажите, как до Заречного дойти, мне сказали, что тут всего пару километров.
— До поселка-то недалече, парень, но ты сейчас туда никак не пройдешь. Уже почти ночь, с дороги можно сбиться и в лесу сгинуть. Да и дождь холодный, простынешь совсем. Пойдем лучше в дом, мы тебя чаем горячим напоим, у нас заночуешь, а по утру дорогу тебе и укажу.

Незнакомец стоял за калиткой, не решаясь зайти во двор, он с опаской смотрел на топор, который хозяин держал в руке. Петр Егорович долго ждать не стал, свободной рукой крепко взял парня за мокрый рукав и потянул за собой. Довел его до крыльца, втолкнул в дом, а сам побрел к сараю, чтобы подпереть хлопавшую дверь.
Юра, так звали мокрого незнакомца, растерянно замер на пороге. Всего неделю назад он вышел из тюрьмы, куда попал совершенно неожиданно и глупо. Летом, после третьего курса института, Юра уехал домой на каникулы.

Он жил в небольшом городке. За год до этого родители продали бабушкину трехкомнатную квартиру, которая осталась им в наследство, и купили ему и его старшему брату Игорю по однокомнатной.

Каникулы проходили скучно, потому что Оля, любимая девушка Юры, не смогла с ним поехать, ее отец сломал на работе ногу и ей пришлось ехать домой, помогать ему с хозяйством. Жила Оля в поселке Заречном, в соседней области, мамы у нее не стало еще семь лет назад, отец больше не женился, очень уж любил свою жену.

А после ее смерти всего себя отдал дочери. Оля была ранимой, впечатлительной девочкой, очень тяжело перенесла утрату матери, вот и стал он ее лелеять, да беречь от всех напастей. Но после окончания школы, как ни противился отец, пришлось отпустить ее поступать в институт, в большой город. Переживал он за нее сильно, даже приезжал частенько к ней в общежитие, там и с Юрой познакомился.

Олин папа с недоверием отнесся к парню, хотя повода придраться к нему не было. Учился Юра на отлично, был вежлив, аккуратен, а Олю любил так сильно, что это даже слепой бы разглядел. Но, когда отец позвонил дочери и попросил приехать на каникулы домой, то все же добавил, что ждет ее одну. Вот и пришлось Оле с Юрой разъехаться по домам.
Как-то позвали Юру на шашлыки. Он нехотя согласился, все быстрее день пролетит. Посидели на природе неплохо, но Саня, на чьей машине они приехали, зная, что у Юры есть права, выпил, так что обратно всех друзей вез Юра, который совсем не пил спиртное. Было уже темно, когда они въехали в город, пошел дождь, и вдруг на перекрестке на красный свет прямо им в лоб выехала иномарка.

Удар был не сильный, но, как потом выяснилось, водитель иномарки повредил позвоночник. Когда приехали сотрудники ГИБДД, они услышали запах спиртного из машины, которую вел Юра и сразу записали, что он был пьян. Как ни настаивал парень на медэкспертизе, никто его не слушал. И про красный свет светофора нигде не упомянули.

Лишь потом выяснилась причина такого отношения — отец пострадавшего был большим начальником в полиции их города. Дали Юре три года с выплатой большой суммы пострадавшему. То, что тот вскоре восстановился и уже через месяц опять лихачил на своей машине, никто не брал во внимание.

Эти три года были очень тяжелыми. Отец от переживаний заболел и вскоре умер от сердечного приступа. Мама совсем себя потеряла. Брат легко уговорил ее продать ее квартиру, продал свою и купил четырехкомнатную.

Юрина квартира ушла на оплату выплаты пострадавшему, поэтому, вернувшись, он пришел к брату. Игорь к этому времени женился и у них даже родился ребенок, поэтому он прямо заявил Юре, что недельку его потерпит, а на большее пусть не рассчитывает, пусть, мол, радуется, что его одежду сохранили.

Юра попытался возразить, мол, тут и родительские деньги вложены, на что услышал ответ:
— А из-за кого отец умер? Мать, вон, до сих пор в себя прийти не может! Я за ней хоть присмотрю, а с тебя какой толк?
Юра опустил голову и ничего не смог сказать в свое оправдание. Он знал, что не виноват был в той аварии, но все же в смерти отца винил себя.

Поэтому он решил уехать. Но сначала ему нужно было повидаться с Олей. Она ждала его, писала все эти годы, иногда они даже созванивались. Олин папа, после окончания дочерью института, сказал дочери, что болеет и сам не справляется, так что она вернулась домой.

Как только ее отец узнал, что Юру посадили, категорически запретил Оле общаться с ним. Сказал, что никогда не позволит его любимице связаться с уголовником. Оля плакала, объясняя папе, что Юра не виноват, но тот даже слышать ничего не хотел.

Тогда Оля написала Юре адрес ее подруги Лены. Так что связь они держали потом через нее. Оля писала, что очень любит его и ей совершенно неважно, что с ним произошло, она-то знает, какой он, и готова уехать с ним хоть на край света, даже без разрешения отца.

Но Юра понимал, что на жизнь нужны деньги, поэтому ему сначала нужно было найти работу и какое-нибудь жилье, да и не хотелось ему увозить Олю против родительской воли. Вот и ехал парень к любимой девушке, которую не видел больше трех лет, боялся, конечно, что ее отец его прогонит, но надеялся убедить его, что смог остаться хорошим, надежным человеком и что сможет сделать Олю счастливой.

До районного центра Юра добрался только к вечеру, уже никакой транспорт в сторону поселка, в котором жила Оля, не шел. Юра тогда просто пошел по дороге и через полчаса остановил попутный грузовик.

Водитель объяснил, что довезет парня только до станицы Пряховской, а там до его поселка напрямки всего пару километров. Вот Юра и стоял теперь в дверях незнакомого дома на окраине незнакомой станицы, мокрый и замерзший.
— Ну, чего стоишь на пороге, внучек? – приветливо и не по-старчески звонко спросила Юру невысокая старушка, выглянувшая из кухни, — Скидай свою мокроту, да проходи.
Тут двери распахнулись и показался хозяин:
— Мать, ты какую там одежу подыщи, надо парня просушить, он в Заречный собрался, пешком. Но туда сейчас никак не дойти, завтра только. А там, глядишь, к утру и дождь кончится. Пусть у нас переночует, да просохнет как раз.
Юра снял куртку и опять растерялся, не зная, куда ее определить, ведь с нее ручьем текла вода.
— Давай сюда, к батарее, — скомандовала хозяйка, — И джинсы снимай, я тебе старые штаны зятя дам, да быстро за стол, горячие щи с чаем тебе сейчас не помешают.
Юра хотел вежливо отказаться, неловко ему было, но язык его не послушался, поэтому молодой человек, в предвкушении горячей еды послушно пошел за хозяйкой на кухню.

Щи была великолепны. Юре показалось, что он никогда ничего вкуснее не ел. Парень так и сказал Вере Ильиничне, облизав ложку и дотягиваясь до кружки с горячим душистым чаем. Старушка тихо рассмеялась и, дождавшись, когда Юра немного попьет чайку, все же спросила его, почему он оказался в такой ситуации?

Юра тяжело вздохнул и вдруг честно, с самого начала все рассказал этим добрым, гостеприимным людям. Старики слушали его не перебивая. Охали, вздыхали, даже прослезились, словно произошло это с их родным человеком. Когда Юра закончил свой рассказ, он обратил внимание на капающую с потолка воду:
— Крыша протекает?
— Протекает, — вздохнула хозяйка, — Да дед мой уже сам не может залезть, надо искать работника. Да ты иди, ложись спать, завтра пойдешь к своей Оле.
Петр Егорович взял из шкафа простынь с одеялом, провел парня в дальнюю комнату и показал старенький диван:
— Здесь поспишь, а утром покажу тебе дорогу, не заблудишься.
Рано утром проснулись хозяева, хотели парня разбудить, а его в комнате и нет. Испугались, не сбежал ли, прихватив с собой чего-нибудь дорогого. Может, вчера он им все наврал, чтобы разжалобить, а сам вор-злодей?

Вера Ильинична сразу в шкаф кинулась, там деньги похоронные в платочке лежали, но вздохнула с облегчением – на месте. Потом в окно выглянула:
— Дед, смотри-ка! – они увидели, что дверь в сарай, которую Петр Егорович вчера палкой подпер, открыта, — Неужто там что-то украл? Может, мотоцикл твой?

Хозяин куртку быстро накинул и во двор выбежал. Дождь кончился, земля даже немного подсохла, тихо было, безветренно. Старик осторожно заглянул в распахнутую дверь и увидел, что Юра отыскал молоток, гвозди и несколько досок.

А теперь стоял, задумавшись, и чесал затылок. Заметив деда, он смущенно улыбнулся:
— Я, конечно, не мастер, но постараюсь крышу починить, мы с отцом как-то в деревню ездили, к нашей бабушке, так крышу ей латали, я немного помню, как. Или Вы не доверяете? – вдруг спросил он с испугом.
— Почему же, доверяю, — вздохнул с облегчением Петр Егорович, — Пойдем, я тебе лестницу дам.

Когда парень, уставший, но довольный, что смог помочь этим добрым людям, спустился с крыши, Вера Ильинична даже обняла его от благодарности, ведь никакой оплаты он категорически не взял.
— Вы замечательные люди. Если честно, я думал, что вы прогоните меня, узнав, что я недавно вышел из тюрьмы.

Но вы поверили мне и я вам за это очень благодарен, — сказал Юра и опустил голову, — Вот бы и Андрей Вадимович, отец Оленьки, мне так поверил.
— Андрей Вадимович? – вдруг прищурился старик, — А фамилия у них какая? Не Набасковы ли?
— Вы знаете их? – воскликнул Юра, — Подскажете, как дойти до их дома?
— Знаем, внучек, знаем, — кивнул старик, хитро глядя на жену, — И дорогу подскажем. Ты только духом не падай, все будет хорошо.
Когда Юра ушел по старой дороге, показанной Петром Егоровичем, старики немного постояли, глядя ему вслед, а потом, вернувшись в дом, взял дед сотовый телефон и набрал чей-то номер.
— Здравствуй, зятек, — с улыбкой сказал он, — Как там наша Оленька? Не устает на работе? Что-то вы давно к нам не приезжали, бабушка очень уж по внучке соскучилась. А у меня к тебе такое дело, Андрюша, там к вам скоро паренек придет, Юра. Да, да, тот самый. Ты не гони его, присмотрись к парню…

Юра остался жить в Заречном. Нашел неплохую работу, позже закончил заочно институт. Ну и, конечно, женился на Оле. Ее отец не был против, прислушался он к совету Петра Егоровича, отца его любимой покойной жены.

И об этом не пожалел, потому что никогда не видел свою дочь такой счастливой. А, когда она подарила ему внука, понял, что и сам уже давно не был так счастлив.
Автор: Мария Скиба

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Брак по расчёту

Иван Ильич и Валентина Родионовна отметили бриллиантовую свадьбу. 60 лет рука об руку — это вам не шутки! Поженились в 46-ом, через год после того, как немцев разгромили. Оба молодые, по 19 годков. Ваня полгода успел повоевать и вернуться домой без единой царапины. Валентину на службу не взяли, хотя она и курсы медсестёр прошла. Не положено, сказали, в семье все мужчины воевать ушли, никто не вернулся. Валя самая младшая в семье, на ней мать, старая бабуля, да племянница двухлетняя. На кого их оставить?

И вот нынче «молодожёнам» по 79. За спиной вся жизнь, четверо детей, 12 внуков и 3 правнука, крепкий бревенчатый дом, корова, куры и огород — вот их богатство. Многое в жизни пережили, не одну власть повидали, а всё же вдвоём-то оно легче было, да и спасало, что на земле жизнь прожили. На земле и умирать собирались.

Вот проводили гостей старики, сели за стол чайку попить, городскими гостинцами угоститься.

— Ваня, — пряча взгляд, протянула Валентина, — Я тебе хочу сказать кой-чего, давно уж язык чешется, да не решалась.

— Ну, — прихлёбывая чай ответит дед.

— Ты только не серчай на меня, ладно? И молчать не могу и сказать боязно.

— Ну, говори! — нетерпеливо рыкнул дед.

— В общем, ты уж прости, но я замуж за тебя по расчёту вышла.

— Как это по расчёту?

— А вот так, Ваня. За мной тогда ещё два парня ухаживали. Один гармонист. Играл шибко хорошо, многие девки привечали его, а он за мной ходил. Второй не из наших, из Антоновки, офицер, награды у него какие-то были, я больно-то не разбираюсь. Оба замуж звали, сватьёв готовы были прислать, коли я соглашусь.

— Вон оно что… А чего же ты за меня пошла? Я же тебя один раз только позвал, ты сразу и согласие дала.

— Так говорю же, по расчёту! Ты нам тогда крышу починил, помнишь? Прохудилась совсем, текла, не знали как зиму выжить. А ты пришёл, починил и замуж позвал. Я тогда и подумала, какой толк от гармони да от орденов, главное, чтобы руки из нужного места росли. В войну без мужских рук сам знаешь тяжко. Вот так, Ваня, ты уж прости меня. Я боюсь, вдруг не покаюсь перед тобой, меня в рай не пустят.

Хмыкнул Иван Ильич воспоминаниям, потёр широкий подбородок морщинистой ладонью:

— А я гляжу, прохудилась крыша, а мужиков-то знаю нет в хате, все на войне остались. Жалко мне вас стало, дай-ка, думаю, подсоблю. И только потом тебя разглядел, Валя. И это, — запнулся он, — получается и я из расчёта на тебе женился!

— Как так?

— У нас же в хате шесть мужиков росло, старшие женатые ужо, у кого и детки малые. А мне своё хозяйство хотелось иметь, но куда мне жену молодую вести? Я пока крышу вашу чинил, смекнул, что хозяйство большое, а хозяина нет. Вот и позвал тебя… Только, Валя, ты не думай, я не жалею! Вот ни одного раза не пожалел, что сосватал тебя. Мне лучшей жены не надо, ты и есть лучшая. А иной раз думаю, что было бы, откажись ты тогда.

— И я думаю, кабы ты меня не позвал, неужто с гармонистом век коротала бы? Его ведь и нет давно на этом свете, да и жил не абы как. Я же тебя полюбила, но только опосля, когда пожили уже. Когда ты сам недоедал, а Васютке последний кусок отдавал, когда на последние деньги мне новые валенки справил, а не себе шапку купил. Вот тогда-то я и поняла, что люблю тебя, и что с мужем не ошиблась. Это я выходила по расчёту, а жила по любви.

— Иди, обниму, расчётливая ты моя. Счастье ты моё! Думаю, пустят нас в рай, чай у ворот не оставят.

— Только бы вместе пойти, а то без тебя не хочу я. Ни здесь оставаться, не туда идти…

КОФЕЙНЫЕ РОМАНЫ Айгуль Шариповой

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.