Внук. История из Сети

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

Внук.

 

Малыхиных в селе не любили. А всё потому, что жили они лучше всех.

Был у них единственный сын их — Андрей. Точнее сказать, был ещё один сынок — старший Васенька, но был он слаб здоровьем от рождения и умер в малолетстве от болезни.

Когда родился Андрюша, мать — Ангелина Ниловна, пылинки с него сдувала, боялась очень за него, как бы тоже не захворал. Но Андрей рос настоящим богатырем.

С детства был он угрюм и нелюдим. В селе прозвали его Немой. Нет, Андрей говорить вполне умел, просто делал это крайне редко, по особому случаю.

Отслужив армию, подался Андрей на Север, на лесозаготовку. Суровый климат и суровые условия труда вполне соответствовали его характеру. Самое главное: разговаривать там особо ни с кем не нужно — работай себе молча, да работай.

Все заработанные деньги, а зарабатывал он немало, Андрей отсылал родителям. В тех краях, где он жил и трудился, их и потратить было негде.

Уже с утра в магазине бабы начали судачить.

— Слышали, Малыхины-то новый ковёр себе купили? Два на три вроде как… Куды ж им столько? Наверно, пятый уже по счёту.

— Да что там ковёр… Вы не видели, какую баньку они отстроили. Я-то через заборчик подглядела. Так и не своими силами строили. Сашка Власов да Федька Зуб у них работали. Хорошо, говорят, заплатили им. Денег-то не жалеют. Вот так!

Ангелина Ниловна знала чётко: если в магазине с её появлением воцарилась гробовая тишина, значит, обсуждали их семью.

— Ну что вы, бабоньки, опять замолчали? Говорите, говорите. Я хоть послушаю, что на этот раз. Золотыми ложками с вилками, небось, уже едим?

— А чего бы и не сказать? С жиру вы уже беситесь. Скоро, наверно, как её?… Бассейну скоро себе выроете.

— А тебе-то какая печаль, Райка, длинный твой язык? Не у тебя ж на участке рыть будем… Тоня, взвесь мне кило конфет шоколадных, да кило вафель. А за колбаской с сырком в город я завтра съезжу… — Ангелина Ниловна удалилась из магазина с победоносным видом, ибо все стояли, раскрыв рот.

Через две недели к дому Малыхиных подъехало такси. Райка, которая жила в доме напротив, в это время обедала, подавилась и язык прикусила.

Из машины вышел могучий мужчина. Блондин с рыжеватой бородой. Все соседи прильнули к окнам — кто же это к Малыхиным пожаловал, да ещё и на такси?

Широкоплечий незнакомец вытащил из салона небольшую дорожную сумку, затем снова нырнул в салон и любопытные соседи увидели на его руках маленького мальчика.

— Ма, па? — крикнул гость, войдя в калитку.

На крылечке показались родители. Ангелина Ниловна щурилась, не в силах разглядеть знакомые черты лица.

— Андрей? Андрюшенька… — прошептал отец.

— Андрюша, Андрюша — кинулась обнимать богатыря мать. — Кто это, Андрюша? — наконец, увидела она напуганного ребёнка, спрятавшегося за Андреем.

— Славка, — Андрей, как обычно был немногословен.

Подошел отец — Сергей Антонович, и тоже обнял сына, украдкой смахивая скупую слезу.

— Так пойдемте в дом, что ж мы здесь стоим. Голодные вы с дороги, уставшие. А я то как знала, как знала. Как сердце моё чувствовало. Конфет с вафлями накупила. А потом думаю — зачем? Мы то их с отцом не едим почти.

Андрей не был в родных краях семь лет. Его было не узнать. И без того крупный парень, стал ещё шире в плечах. На лбу, несмотря на молодой возраст, залегли две глубокие морщины. Неухоженная борода тоже добавляла возраста.

Матери не терпелось узнать, что же за мальчонку привёз Андрей. Его сын? Но почему он ничего не писал про ребёнка, да и жена, значит, есть у него. Что женился тоже не писал…

Расспросы потом, вот уже на столе появился горячий обед. Как давно Андрей не ел борщ, приготовленный матерью. Уже даже забыл его вкус. Помнил только, что ничего вкуснее на свете нет.

Славка дичился, молчал и недоверчиво смотрел на всех исподлобья. Потом раскапризничался и Ангелина Ниловна уложила его спать.

— Андрюшенька, ну расскажи мне, сынок. Внучок это наш, да?

— Наверное…

— Как так? Ты не знаешь, сын это твой или нет?

— Не знаю…

К разговору подключился Сергей Антонович. С большим трудом, но всё же родителям удалось узнать про мальчика.

Повариха у них была в столовой — Лариска. Андрей слышал, что она вроде бы даже срок отбывала по малолетке, но сама она ему об этом не рассказывала, а Андрей и не спрашивал.

Разбитная была баба, гулящая, похаживали к ней мужички, все об этом знали. Потом Андрея она заприметила, проходу ему не давала. Говорила, что раз и навсегда полюбила и никто ей больше не нужен.

Стал Андрей к ней ходить. Для него это было так, несерьезно, чтобы провести досуг, так сказать. А Лариска возьми, да объяви ему, что беременна.

Ребёнка Андрей не признал, на Лариске не женился, поэтому родителям ничего и не написал.

Лариска позорила Андрея на весь поселок, что вот, мол, ребёночка сделал, а признавать не хочет. Потом, когда Славка родился, постоянно приходила к Андрею с ребенком, говорила: «На, на посмотри, от кого ты отказываешься. Похож на тебя, как две капли воды.»

Ну вроде блондинчик, но это ещё ничего не значит. Мало ли в поселке таких мужиков было…

Андрею даже пришлось уехать в другой поселок — слишком навязчиво его преследовала Лариса.

Три месяца назад Лариса его разыскала, сказала, что смертельно больна. Просила не бросать Славку, ведь родственников у неё никаких нет. Клялась, божилась, что его это, Андрея, сын. Сказала, что, да, гулящая была, но после того, как к ней Андрей стал ходить, больше никого у неё не было.

«Я же тебя с того света прокляну, если бросишь ребёнка», — сказала Лариса. Андрей проклятий не боялся, просто мальчишку стало жалко. А вдруг и правда — его? Три с половиной года пацану уже, а он и не знается с ним.

Андрей расписался с Ларисой, усыновил Славку. Две недели назад Ларисы не стало.

Славка очень скучает по маме, Андрея дичится, чужой он для него дядька.

— Ма, па, возьмите мальчонку, а? Не справиться мне с ним. Малой он совсем. Целый день слёзы горючие без мамки льёт…

Повисла пауза.

— Ну что, мать? — встал из-за стола Сергей Антонович. — Внучок у нас с тобой, стало быть, теперь есть. Вячеславом наречённый.

Через неделю Андрей уехал в свои суровые края, оставив Славку на родителей.

— Что, бабоньки, языки-то ещё не распухли, не кровоточат ещё, нет? — в магазине вновь все затихли, когда вошла Ангелина Ниловна. — Целую неделю, небось, обсуждали. Докладываю: Андрей приезжал, внучка нам привёз. Поживёт Славик у нас. А жена Андрюшина не поехала. Женщина она умная, грамотная, красивая очень, городская. Что ей тут в нашем селе делать? Вот так! Тоня, взвесь мне ещё конфеток и вафелек внучку. Очень они ему по вкусу пришлись.

Андрей стал каждый год приезжать в отпуск к родителям — навещал Славку. Однажды даже, перед тем, как Славке пойти в первый класс, ездили они на море.

Рос Славка замкнутым и неразговорчивым. Со сверстниками он не дружил.

— Славка, ты играл бы с мальчишками. Игрушек у тебя много. Что ж ты всё один да один?

— Не буду я с ними… Обзываются они.

— Обзываются? Как они тебя обзывают?

— Немой говорят. А Ромка Воронин вообще дурачком называет.

— Ну ничего. Бабушке-то я его все выскажу. Ну держись, Тонька.

Славке было девять лет. Он с нетерпением ждал отца. Тот прислал телеграмму, что приедет в начале августа и вместе они поедут на море.

Но отца Славка не дождался. Пришла телеграмма — погиб Андрей. Погиб, как герой.

Потом уже родители узнали подробности. Неподалеку от лесозаготовки забрели какие-то туристы. Палатки поставили. Одна девушка спустилась к реке за водой. В это время Андрей тоже шел к реке. Девушка поскользнулась и упала в воду. Быстрым течением её стало уносить.

Пока другие туристы бегали вдоль берега и кричали, Андрей молча бросился в воду. Девушку он спас, а вот сам выбраться уже не смог. Нашли его только через три дня, далеко от места гибели.

Славик своих бабушку с дедушкой просто обожал. Но он всегда мечтал о том, чтобы у него была мама. А вот теперь и папы нет. Славка ещё больше замкнулся, переживая потерю.

В тот год в школе у Славы появилась новая учительница — Лидия Ивановна.

Лидия Ивановна разошлась с мужем и вернулась к родителям в родное село, вместе с одиннадцатилетней дочкой Аней.

Шел как-то Славка домой из школы, услышал свист и оклик: «Ээээй, немооой». Тут же в спину ему ударил мокрый ком земли. Подбежала Аня и стала выговаривать мальчишкам, что нехорошо так делать, а если еще раз сделаете — вот! — Аня погрозила им кулаком.

Не то, чтобы мальчишки её сильно испугались, но всё-таки дочь учительницы, лучше с ней не связываться. Славку больше никто не трогал.

С тех пор Слава и Аня очень подружились. Аня часто приходила к Малыхиным в гости, Слава приглашал поиграть.

С Аней, как ни странно, мальчик был вполне словоохотлив. Их дружба продлилась до тех пор, пока Аня не уехала поступать в институт.

Через два года Слава тоже поступил в институт. В тот же самый, где училась Аня. Интересы у них были одинаковы — оба учились на археолога.

Когда Слава учился на последнем курсе, проходил он практику неподалеку от тех мест, где погиб его отец. Слава разыскал могилу отца. Долго сидел на его могиле. Вспоминал, благодарил…

Институт Слава закончил с красным дипломом.

— Геля, иди быстрей, смотри. Тут про экспедицию показывают. Наш Славка, вроде в ней как раз участвует. Писал же он…

На экране появился высокий, крупный парень. Блондин с рыжеватой бородой. Титры сообщали: «Вячеслав Малыхин. Научный сотрудник».

Старики даже не слышали, о чём он говорит. Гордость переполняла их, слёзы радости текли по щекам.

— Серёжа, ты видел? Внучка-то нашего по телевизору показывают. На всю страну… А на Андрюшеньку как похож…

— Ох, Геля, у меня что-то даже сердце прихватило. Но ничего, ничего, сейчас отпустит. От радости это. Славушка — гордость наша. Вот, а ты сомневалась… А я ни секунды.

— Да когда это я сомневалась? Я сразу сказала — нашей он породы.

Через год приехал Слава навестить бабушку с дедушкой. Приехал не один, а вместе с женой Аней и сыном Андреем…


Истории от души

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Жениха хотела. История из сети

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

ЖЕНИХА ХОТЕЛА!
— Папенька, а папенька? Неужто не жалко Вам меня нисколечко? — едва слышным тоненьким голоском спрашивала Галка, вытягивая красивую лебяжью шею, в глаза пытаясь заглянуть родительские. Уж и слезы все повыплакала, приданое собирая, а всё еще надеялась на что-то, глупенькая.

Красивый чеканный профиль отца был равнодушно холоден. С момента отъезда из дома Григорий Никитич не произнес ни слова. И смотреть не хотел на дочь недостойную.

Отходил бы плетью от души, гнев свой выплеснув, да маменька спасла, собой прикрыла. Вот по ней плеть и поиграла-побегала. Не сумела научить дочь честь беречь девичью, получай урок за позор на отцовские седины!

Какие там седины у папеньки? — до сих пор не могла понять Галка. Кудри, как смоль. Вот маменька да, за таким мужем седая раньше времени. А уж саму ее что ждет в будущем — вообще непонятно… Снова затянуло пеленой слез черные Галкины очи.

— Опять ревешь, кобыла жеребая? — сурово спросил отец, — Раньше поди не плакала, когда на свиданки ночные бегала! А ну утрись! К мужу законному едешь, радуйся, что грех твой прикрыл!

— Как вещь меня продаете, папенька! Не любите совсем! — стенала Галка.

— Молчи, дура! — зыркнул сердито, — Продаю! Куда там! Какой с тебя навар? Одно разорение! Одному зятю приплатил, чтобы взял тебя с "прИданым", другому — чтоб обвенчал по быстрому… Не люблю? Да уж налюбилась ты всласть! Вот как мать с отцом уважила!

Григорий Никитич в сердцах хлестанул старого конягу чуть посильнее, и телега с грохотом и дребезжанием понеслась по ухабистой пустынной полевой дороге, поднимая за собой тучи пыли, растряхивая отписанное добро и непослушную дочь.

— Савка, Савушка, как же ты меня подвел, — уносились вдаль вместе с юркими встречными стрекозами мысли Галки.

Савелий Карпыч, приказчик купца Власова, встреченный в сельской лавке стайкой деревенских девушек-подружек, произвел на последних неизгладимое впечатление. В сюртучной тройке, в начищенных сапогах, с картузом на напомаженной голове и лихо подкрученными усиками молодой кавалер весь блестел, как новенький пятак. И вниманием своим ни одну девушку не обошел. Каждой и конфет отсыпал, и комплиментов.

Жарко и смело глаза его Галку приласкали. Заалели в ответ щеки девичьи. И пошло-закрутилось. У колодца встретился, чуть руки коснулся своей горячечной, зашлось сердце Галкино в тоске томной, щемящей, неведомой. Возле дома в проулке встретил, чуть прижал к себе, и сон на всю ночь запропал.

— С огнем играешь, сестрица, — хмурит собольи бровки Женька, младшая, — Не пара он тебе, приказчик этот. Всем девкам деревенским голову вскружил. Поиграется и бросит!

— Много ты знаешь! Скоро сватов засылать Савелий обещался. Чем не партия? Прикрой лучше перед родителями, а не причитай! — мнится влюбленной Галке, что из зависти сестрица меньшая поучать ее взялась, вот и додумывает то, чего нет. Никого слушать не хочет девчонка, с головой в омут любовный окунулась…

Ой, какая буря чувств поднялась в ней, когда поняла, что ребеночка под сердцем носит. Гнева родительского страшилась, да душа от радости плясала — теперь уж точно никуда Савка не денется. Женится, как миленький! Только просчиталась Галка, глупая.

Не нужна Савке в жены девка маришихинской породы, да и никакая деревенская не нужна — есть в городе невеста на примете. Уехал и носа не кажет. Какой с него спрос? Чей бы бычок не скакал, а теленочек-то наш…

Как в тумане последние недели бродила Галка. Не такой и свадьбу свою представляла. Обвенчал ее батюшка по-тихому в пустой церквушке, супруг сестрицы Марии, местный диакон, договорился. За отдельную плату. Жениха, Егора Дмитрича, только в церкви и увидела. Высокий, плотный, ручищи огромные. Одно слово, кузнец. Страшно Галке так, что даже лица его толком не разглядела. Приложился к ее щеке холодными губами и уехал сразу после венчания, не задерживаясь. Что был, что не было…

Папенька сказал, что детишек у него двое на хуторе, домой поспешал муж ее. Галку отец вместе с приданым сам доставить уговорился. На дворе телегу загрузили. Мать в дорогу крестила, глаза краешком платочка утирала. Какая-то судьба дочку ждёт? Маруся губы поджимала, осуждала втихомолку, от мужа постных мин набралась. Женька обнимала крепко, жалела искренне, плакала, не скрываясь.

Тряхануло телегу на ухабе, очнулась Галка от мыслей своих потаенных. Вот и на место прибыли. Сердце вспорхнуло к горлу и забилось пойманной птицей.

Кузнец жил отдельным хутором по дороге от деревни к уездному городу. Место проезжее, прибыльное. Добротный крепкий дом его выглядел аккуратно. Отдельной постройкой стояла кузня. Двор чисто выметен. На задворках разбит плодовый сад. На плетеном заборе висели чистые крынки. И не скажешь, что вдов Егор Дмитрич уже больше года.

— Ну здравствуйте, гости дорогие! — криво усмехнулся хозяин дома, появившись на пороге, — Чувствуйте себя, как дома!

Отец сразу направился к новоиспеченному зятю, поприветствовать, обсудить деловые вопросы, а Галка все не решалась подойти ближе.

Серые непроницаемые глаза Егора пристально следили за каждым ее движением.

Вдруг из-под руки его выскочила девчушка лет трех-четырех и пестрым клубочком покатилась навстречу женщине:

— Мама, мама! Моя мама приехала!

Галя от неожиданности опешила, почувствовав, как маленькие ручки вцепились в ее юбки.

— Мамочка, хорошая моя, что же ты так долго не приезжала?..

— Здравствуйте! Вы простите Лизу, она еще маленькая, в каждой встречной маму видит, — в горнице Галку встретила еще одна девочка, лет восьми. Очень хорошенькая и не по годам серьезная. Она испытующе смотрела на женщину серыми глазами, так похожими на отцовские.
— Здравствуй! Да я не в обиде. Лиза, значит? Очень красивое имя, — Галка погладила по кудрявой головке все еще цепляющуюся за край передника малышку.

— А я Аня. Тятя сказал, что Вы теперь с нами жить будете? — при этих словах личико говорящей слегка затуманилось, бровки нахмурились, словно она собиралась заплакать.

— Дааа, — Галка и сама ее поддержать была в этом готова. Чужой дом, чужой муж, всё чужое…

— Не понимаю, зачем ему нужно было жениться? — чуть дернула плечиком девчушка, — Я и печку топлю, и щи, и кашу варить умею, в доме порядок… Чего ему не хватает?!

— Эх, милая… Ничего в этом мире не решают женщины, — горько вздохнула Галя, — Как мужчина сказал, так и будет. Меня папенька тоже ни о чем не спрашивал. Сам мужа выбрал, сам сговорился. Придется нам как-то свыкаться друг с другом. Не переживай, я тебе помехой не стану! Поможешь мне тюки разобрать с приданым?

И Лизонька тут же играется…
Между делом за работой поладили хозяюшки, и старая, и новая. И Лизонька тут же рядом кружит, полотенчики расшитые перебирает, куколкой тряпичной играется, которую ей Галя спроворила.

Егор тестя проводил, в дом заглянул с порога, ничего не сказал, ушел в кузню работать. Ужин тоже прошел в молчании. Не слишком общителен хозяин дома — поняла Галка. Девчонки к ночи на печь забрались, пошушукались немного, да и утихли.

Лежит Галка на полатях лицом к стене, губы кусает. Одна за другой слезинки горькие из глаз потихоньку катятся. Как с чужим, незнакомым, постель делить? Ох, Савка, Савка, подвел ты меня!
Только зря переживала. Даже близко к ней муж не коснулся, тиснулся с краю полатей и заснул спокойно и крепко.

Так и потянулся день за днем. Забот хватает. Хозяйство у Егора Дмитрича невеликое, но такое же основательное, как он сам: лошадь (куда ж кузнецу да без лошаденки?), жирный боров во хлеву, коза упрямая, во все стороны свою рогатую голову несущая, говорливые куры-гуси на птичьем дворе. Полоска, овсом-пшеницей засеянная, да покос. Муж днями при ремесле, женская половина на хозяйстве. Некогда отношения выяснять.

Анечка, как увидела, что Галка ей основательно хлопот поубавила, не ленится, за любую работу хватается, тоже к мачехе душой потянулась, повеселела. Песни девичьи за работой Галя поёт, девочка ей вторит, подпевает. Лиза от "мамы" своей вообще не отходит, стережет. А ну как опять пропадет куда?

В доме мир и покой, и муж доволен. Только поглядывает на молодую жену по-прежнему испытующе, да и спит, отвернувшись в сторону. Осмелела Галка, подуспокоилась. А время-то уж к родам подходит. Живот на нос ползёт. Ходит Галка тяжело, с ноги на ногу, как утица, переваливается.

Слышит, шмыгает носом Аня в запечке.

— Что случилось, Анечка?

— Боязно мне, Галя. Мама вот так же пухла-пухла, а потом мы ее вместе с братиком на погост свезли. Лиза-то маму забыла, а я помню. Она у нас тоже веселая, певучая была, как ты… — текут слезы по пыльным сиротским щечкам, оставляя чумазые горькие полосы.

Жалко малышку Гале, ей и самой страшно, да сказать нельзя, пуще прежнего девчушка расстроится.

— Не плачь, дочушка, Бог милостив, авось и обойдется всё! — уткнулась Аня в живот Галин, плачут на пару.

Лиза на полатях играется, не понимает, чего вдруг сестра с мамочкой слезы лить надумали.

Услыхал и Егор Дмитрич из-за двери да призадумался. Ну уж нет, только-только девчонки в себя приходить стали, второй жены я тебе, костлявая, не отдам!
Утром на село все так же молча засобирался, а к обеду в горницу зашел довольный, что вышло, как задумал:

— Встречай гостью, жена!

— Мама, мамочка! — уж и радости-то было Галке!

Выпросил муж у тестя Марину до родов погостить. Хоть и сердит был отец на Галю, да понимал: дочка молодая совсем, живут на отшибе, сама не справится.

Уж и радости было Гале от приезда матери!
Через пару дней родила Галка мальчика, здорового, крепенького. Всем злословицам деревенским маришихинская порода нос утерла… Муж в домой и не заходил. Как пошли первые потуги, так и смело его с порога. Может, мысли какие в голове бродили нехорошие, может, слишком памятна ему потеря была недавняя.

Да и чем кузнец в женском деле поможет? Справились и своими силами.

Как услыхал Егор Дмитриевич крик младенческий, подошел к полатям, посмотрел на мальчонку, сказал без улыбки, но одобрительно:

— Это хорошо. Помощник мне вырастет!

Вздохнула Галя тяжко. Будет ли муж сыночка ее любить, не отец ведь ему… Только пустые то были переживания. И сестренки вокруг Ванюшки, сыночка, день и ночь крутятся. И Егор нет-нет, а и возьмет на руки, потетёхает. Грех на такую семью жаловаться!

Стала Галка к мужу приглядываться, а ведь и всем хорош! И высок, и статен. И глаза красивые, цвета утреннего тумана, и голос приятный. Распознав, что не вертихвостку какую в дом привел, а хозяйку хорошую, которая девчонкам его близкой подружкой стала, матерью, перестал муж Гали дичиться. И по имени зовет ласково, и за столом руки касается.

Галка после родов пышным цветом расцвела. Прям кровь с молоком, красавица пуще прежнего. Поймал муж мимолетно в сенцах ее, губы поцелуем припечатал. Отскочила, раскраснелась, рот рукой прикрывает.

— Что тушуешься, милая, али не люб? — лицо затуманилось.

— Люб, люб, Егорушка! — сама на шею бросилась…

Вот и славно, полюбились-поладили!

Егор только с виду суровый такой оказался, а на самом деле, мягче воска с домашними. Совсем не такой, как Галкин папенька, Григорий Никитич, который жену кнутом воспитывал. Душа в душу жили, ни разу ни Галю худым словом муж не обидел, ни Ванюшку не обделил. Еще двоих деток народили. Большая семья была, после семнадцатого года тяжковато пришлось. Но хоть скотину всю со двора в колхоз Егор повывел, а кузнечить продолжил. Ремесленники и новой власти нужны.

Чуть больше четверти столетия судьба Галке с Егором отмерила. И каждый день Бога женщина благодарила за мужа любимого. Жаль, упокоились не рядом. Егор сгинул в партизанских лесах, на шестом десятке крепкий еще мужик был, кряжистый, но пуля-дура не выбирает. В каком месте погребен и неведомо. Сколько их еще по лесам лежит, неопознанных, кто ответит? Галка, Галина Григорьевна, старшего сына еще дождалась в сорок шестом, порадовалась, правда, внуков уже не увидела…

Инет. Платформа «Детство босоногое»

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
avatar
Поделиться с друзьями:

Мой личный рай. Автор: Наталия Кочелаева

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

Мы ходили не в овощной магазин, а в погреб. Аккурат на ноябрьские оттуда полагалось первую пробу делать.

Большого стола не накрывали, не тот праздник. А так, слегка. Помидоры в банках, алые, оранжевые, снизу в банке большие, а сверху маленькие.

Одна непременно лопнувшая поперек, её в хрустальное корытце нельзя класть, а надо сразу впиваться ей в бочок, чтобы рот наполнился солёно-сладким густым соком. Яблоки мочёные из бочонка, пахли как духи «Лайт блю».

Огурцы солёные — были технические, большие и мятые, полагавшиеся на рассольники и винегреты, а были застольные, тонкие и хрустящие, со смородиновым листом.

Компот клубничный словно сироп — полагалось водой разводить, и каждая банка за три шла. Ягоды в нём были как только что сорванные, живые.

Варенье я любила вишнёвое и сливовый джем, который бабуля Шура только для меня и делала — он считался как бы второй сорт, а первый опять же клубника, малина и лесная земляника, она даже в банках пахла лесом, а сладости была такой, что словно бы в горечь перекидывалась, и колола иголками по всему телу.

А было абрикосовое с ядрышками — тонкий вкус с оттенком цианида! А китайские яблочки целиком в сиропе, с обрезанными хвостиками? На свет в них было семечки видать!

А просто яблоки, вылежанные в деревянных ящиках — северный синап, антоновка, алеся, пепин шафранный.

Я любила шафран, яблоня росла у нас в саду при доме, и на ноябрьские на ней, бывало, ещё оставались яблоки.

Зачем-то, шутки ради, я выходила на первый снег босиком, чтобы потрогать его, ощутить ногами, как траву или песок, и вот стою я в сумерках, в саду, босиком на снегу, а в доме горят окна, накрывают стол, и над головой висят последние яблоки, словно свечки.

Если есть рай, пусть он будет таким для меня, ничего больше не надо…

Наталия Кочелаева

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Василий Белов. На Родине

размещено в: Деревенские зарисовки | 0
Русский писатель, поэт и сценарист, один из крупнейших представителей «деревенской прозы». Член Союза писателей СССР.  Википедия
Родился
23 октября 1932 г., Тимониха, Харовский район, Северный край, РСФСР, СССР
Умер
4 декабря 2012 г. (80 лет), Вологда, Russia

Василий Белов

НА РОДИНЕ

И вот опять родные места встретили меня сдержанным шёпотом ольшаника. Забелела чешуей драночных крыш старая моя деревня, вот и дом с потрескавшимися углами. По этим углам залезал я когда-то под крышу, неутомимый в своём стремлении к высоте, и смотрел на синие зубчатые леса, прятал в щелях витых кряжей нехитрые мальчишечьи богатства.

Из этой сосновой крепости, из этих удивительных ворот уходил я когда-то в большой и грозный мир, наивно поклявшись никогда не возвращаться, но чем дальше и быстрей уходил, тем яростней тянуло меня обратно…

Старый наш дом заколочен. Я ставлю поклажу на крыльцо соседки и ступаю в солнечное поле, размышляя о прошлом.

Смешное детство! Оно вписалось в мою жизнь далёким неверным маревом, раскрасило будущее яркими мечтательными мазками. В тот день, когда я уходил из дому, так же, как и сегодня, вызванивали полевые кузнечики, так же лениво парил надо мной ястреб, и только сердце было молодым и не верящим в обратную дорогу.

И вот опять уводит меня к лесным угорам гибельная долгая гать, и снова слушаю я шум летнего леса. Снова торжественно и мудро шумит надо мной старинный хвойный бор, и нет ему до меня никакого дела. И над бором висит в синеве солнце. Не солнце — Ярило. Оно щедро, стремительно и безшумно сыплет в лохматую прохладу мхов свои червонцы, а над мхами, словно сморённые за пряжей старухи, дремлют смолистые ели; они глухо шепчут порой, как будто возмущаясь щедростью солнца, а может быть, собственным долголетием. Под елями — древний запах папоротника. Я иду чёрной лошадиной тропой, на лицо липнут невидимые нити паутины, с детским беззащитным писком вьются передо мной комары, хотя кусают они совсем не по-детски. Мой взгляд останавливается на красных, в белых накрапах, шапках мухоморов, потом вижу, как дятел, опершись на растопыренный хвост, колотит своим неутомимым носом сухую древесину; в лицо мне хлещут ветки крушины, и вот уже я на сухом месте, и нога едет на скользких иглах.

Загудел в сосенной бронзе сухоросный ветер, и сосны отозвались беззащитным ропотом, и мне кажется, что в их кронах вздыхает огромный богатырь-тугодум, который с наивностью младенца копит свою мощь не себе, а другим. Под это добродушное дыхание, словно из древних веков, нечёткой белопарусной армадой выплывают облачные фрегаты.

Мне кажется, что я слышу, как растёт на полях трава, я ощущаю каждую травинку, с маху сдёргиваю пропотелые сапоги и босиком выбегаю на рыжий песчаный берег, снова стою над рекой и бросаю лесные шишки в синюю тугую воду, в эту прохладную русалочью постель, и смотрю, как расходятся и умирают водяные круги.

Тихая моя родина, ты всё так же не даёшь мне стареть и врачуешь душу своей зелёной тишиной! Но будет ли предел тишине!

Как хитрая лисичка, вильнула хвостом моя тропа и за терялась в траве, а я выхожу не к молодым берёзам, а к белым сказкам моей земли. Омытые июльскими дождями, они стыдливо полощут ветками, приглушая двухнотный, непонятно откуда слышимый голос кукушки:

«Ук-ку, ук-ку!» — словно дует кто-то коротко и ритмично в пустую бутылку. И вновь трепетно нарастает берёзовый шелест.

Я сажусь у тёплого стога, курю и думаю, что вот отмашет время ещё какие-то полстолетия, и берёзы понадобятся одним лишь песням, а песни тоже ведь умирают, как и люди. И мне чудится в шелесте берёз укор вечных свидетельниц человеческого горя и радости. Веками роднились с нами эти деревья, дарили нашим предкам скрипучие лапти и жаркую, бездымную лучину, растили пахучие веники, розги, полозья, копили певучесть для пастушьих рожков и мстительную тяжесть дубинам…

Я выхожу на зелёный откос и гляжу туда, где ещё совсем недавно было так много деревень, а теперь белеют одни берёзы. Нет, в здешних местах пожары не часты, и лет пятьсот уже не было нашествий. Может быть, так оно и надо? Исчезают деревни, а взамен рождаются весёлые, шумные города… Я обнимаю родную землю, слышу теплоту родимой травы, и надо мной качаются купальницы с лютиками.

Шумят невдалеке сосны, шелестят берёзы. И вдруг в этот шум вплетается непонятный нарастающий свист, он разлетается, заполняет весь этот тихий зелёный мир. Я смотрю в небо, но серебряное туловище реактивного самолета уже исчезает за горизонтом.

Как мне понять, что это? Или мои слёзы, а может быть, выпала в полдень скупая солёная роса?

(художник Д.С. Макаров, «Осень в деревне»)

Рейтинг
4 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями: