Выбор жениха. Рассказ написан по реальным событиям

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

Хороша рожь в этом году уродилась, не такая уж высокая, средняя, но колосья тяжелые, зерно налитое, не щуплое. Совсем, как Мария.

Отличалась девка здоровьем крепким, несмотря на то, что росточком уступала сестрам, но рука была «легкая», в работе ловкая, да спорая.

Поэтому и определили ее в этом году в семье в зажинальщицы. Рано утром прибежала на поле, на пару секунд остановилась, вдохнула глубоко: — Эх, хорошо — то как!- На ржаной полосе захватила ладонью пучок тяжёлых колосьев, подсекла их серпом, скрутила жгутом и подпоясалась.

Вспомнила, как мать учила: – Как матушка рожь стояла, да не устояла, так моя спинушка жать не устала. Сноровисто сжала три небольших снопа и поставила их крест- накрест на краю поля.

Вот теперь и жатву начинать можно. Чуть помедлила, идти домой или здесь своих подождать? Обернувшись, увидела, что сестры уже недалеко.

-Ну, что, родненькие? Начинаем? — старшая Настя всегда задавала ритм работы. Работа спорилась, девчата были привычные к такому труду.

С детства родителям помогали. В семье Посмарновых среди четверых детей только один парень. Маловато мужской силы, да больно девки хороши. И женскую, и мужскую работу справят в хозяйстве. Характером спокойные, незлобливые. Дома управятся, еще и к любимому деду прибегут помочь.

Притомившись, сестры присели в тенечке у одинокого дерева у дороги отдохнуть, да сил набраться, перекусить. Рядом на лугу Гарины работали. Парни спешили сено свезти домой.

— Маш, а, Маш, смотри, как Мишка Гарин на тебя смотрит, работать бедняге некогда, — сестры улыбались, кивая на соседей.

— Да, ну вас…смотрит и смотрит, — отмахнулась Маша.

— Да, нет, не отмахивайся, слышала от его сестры Лизки, что собираются, Маш, тебя сватать, — поделилась Настя.

— А что? Хороший парень,- подала голос младшая Марфуша.

— Да, будет вам, нашли о чем думать, работы невпроворот, — отшутилась Маша. Лизка на язык скорая была, ей не раз мать выговаривала, что лучше бы она так работала.

По секрету не только Насте рассказала, но и с другими подругами поделилась семейной новостью. Вечером Дашута Пронина пришла домой и рассказала матери последние новости.

— Да, что же это такое деется? — всплеснула руками Пелагея Сергеевна.

— За людьми не успеешь. Уведут девку из-под носа. Яяяяшш, а ну иди сюда, — вышла на крыльцо, позвала мужа.

— Где Алешка? Яков Афанасьевич, степенный мужик, жену уважал, знал, что без надобности от дел не будет отрывать.

— Что случилось, Поля?

— Машутку Посмарнову сватают. А мы что ж? Останется Алешка без жены.

— Не останется, — ухмыльнулся Яков Афанасьевич.

-Посватаемся и мы. Посмотрим еще, кого Посмарновы выберут.

— Закончилась жатва, часть жнивья уже и вспахать успели. На подворье у Посмарновых полным ходом шла приборка. Лизка Гарина приходила вчера и сообщила, что завтра брат Михаил со сватами придет.

— Ну, вот, Машенька, пришла твоя пора, — родители и радовались, и огорчались. Дочерей в семье любили, расставание с ними тяжело воспринимали.

Встретили сватов честь по чести, стол накрыли, от души угостили. Посидели рядком, поговорили ладком. Ответа сразу не дали, для приличия надо время выждать, а то соседи будут думать, что девку со двора рады сбагрить быстрее.

Только проводили, в дом зашли, слышат гомон во дворе. Вышли, что такое? Батюшки- светы! Новые сваты пожаловали, Пронины всем семейством. Виду не подали, что растерялись.

Пока сватьи вели там речи всякие, сестры подсуетились, стол в порядок привели. А Маша не ожидала такого, смутилась, на жениха поглядывает украдкой.

Всего-то и разок видела его, близко знакома не была. Красив Алексей, ничего не скажешь. Статный, руки крепкие, сидит спокойно, смотрит уверенно.

Тоже ответа сразу не дали, время подумать теперь уже не для вида нужно, а всерьез, нешуточное это дело жениха выбирать, чай, не сапоги на рынке покупаешь, тут ошибки нельзя допустить.

И вот уже у Посмарновых заседает семейный совет, пришли все крестные, бабушки, дедушки, тетки, дядьки… решают Машину судьбу.

Целый день сидели. Рассказывали, что сами знали, что исподволь у знакомых разузнали. До седьмого колена перебрали родню Гариных и Прониных, всех вспомнили, кто чем занимался, кто чем прославился, даже, кто чем болел..

К вечеру решили: отдать Марию за Алексея Пронина. Оба парня хороши, и люди в роду и у того, и у другого все нормальные, трудолюбивые, грехов больших ни за кем не водилось, ну, а малыми все грешны, на то они и люди.

Решающее слово было дедово: Пронин — из семьи мастеровых, а, значит, что случись, голодать не будут. Всегда заработает. Ремесло в руках тогда ценилось везде.

Через много-много лет правнуки спросят у Марии Тихоновны, узнав историю ее сватовства: — Ба, ну, как это? Сами решили, тебя не спросили? Разве так можно с человеком? Тебе наверняка кто- то больше нравился. Признавайся, кто?

— Оба нравились,- чуть задумавшись, ответила бабушка,

— Оба были хороши. А родителям доверяла, плохого они дочерям не желали, да и опыта в житейских делах у них больше было, не то, что у меня.

Я Алешку потом в Перелешино встретила. Он подошел и сказал мне: — Маш, ты меня не бойся, я тебя никогда не обижу…

— И ты вот так сразу поверила?

— Поверила… сказал так, что поверила.

— Значит, все-таки дед Алеша тебе нравился. Ну, а хоть слово своё сдержал?

— Сдержал, — улыбнулась бабушка, -ни разу грубого слова от него не услышала. Да за 25 лет, что мы прожили вместе, мы ни разу даже не поссорились.

— А жили-то хорошо? Ремесло и вправду помогло?

— Помогло. До революции хорошо жили.

— Как это? Ба, нас учили, что крестьяне и рабочие при царе плохо жили.

— Работал дед Алеша много. С отцом своим крыши крыли. Хозяйство было большое. По-разному люди жили, как работали, так и жили. — вздохнула бабушка.

— Дед даже карусель смастерил, и свои катались, и чужие ребятишки. Девочки наши одеты, обуты были лучше всех. А после семнадцатого года трудно стало. Почитай, все нажитое в колхоз отдали. И технику, и корову, лошадей, бычков… да горели два раза, дед председателем был, кому-то, видно, дорогу перешел…вся одёжа в огне сгинула, всё приданое для девочек..хорошо, хоть сами спаслись…только бедствовали долго…

— Ба, а ты точно знаешь, что дед в войну погиб? Он же без вести пропал. Представляешь, попал в плен, выжил, остался где-то в Европе.

— Нет, деточки,- бабушка покачала головой. Он обязательно бы вернулся или весточку о себе прислал, уж, так сильно он наших девочек любил. Никогда бы нас не бросил.

*****

Сорок два года прожила Мария Тихоновна одна после гибели своего мужа. Хранила ему верность до последнего.

Сваталось к ней немало мужчин, всем отказывала, хоть неимоверно тяжело было в послевоенные годы. Младших дочерей сама уже поднимала, все выросли хорошими людьми, все, как на подбор, красавицы, половина на отца похожи, половина на мать.

Рассказ написан по реальным событиям.

Автор: #Lirinа

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

А когда-то так и было. Рассказ Летописца

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

Чинарово — удивительно красивое село. Два посада домов, глядящие окнами на церковь, невысокую да ладную.

Дом Семеновых напротив церквушки. Понемножку подрастали дети Семеновых. У них было их трое : два сына и дочь.

Первой вытянулась Лариса. Окончила восьмилетку. Заговорили как-то вечером, какую ей выбрать дорогу. А у дочери уже готовое решение: — Хочу на экономиста выучиться, в техникум пойду, — заявила она и на отца вопросительно глянула.

— Ну что же, тебе выбирать. — ответил отец.

Незаметно пролетели годы. Вот и сын Леня из армии вернулся и сразу стал работать. Не слышали Зоя с Виктором, как притормозил у крыльца мотоцикл, Леонид в избу дверь приоткрыл: «Сумерничаем?»

— Ой, Леня, умывайся скорее, я тебе блинов напеку, — заторопилась Зоя Александровна.

— Мам, я зарплату получил.

— Положи на комод. Леонид вытащил аккуратную пачку денег, передал отцу, попросил: — Бать, полей мне на проулке.

— Силосовать-то кончили? — спросила Зоя Александровна.

— Кончили, — вздохнул Леонид. Снег выпал в ту осень как-то стеснительно, утайкой. Зоя возвращалась с обеденной дойки, глянула по привычке на дорогу — может, Леонид пообедать завернет, нынче его щи любимые томятся в печи.

А по дороге от Дуброва военный шел. Скоро так шагал, чемодан в руке птицей взлетал. Прикинув, решила, что кроме Володи вроде и некому идти-то. Все, кто из Чинарина уходили, давно уже вернулись да на стороне устроились на работу.

По всему выходило — Володя это. Солдат увидел ее и побежал навстречу: — Мама!

Вечером Леня с работы приехал пораньше, на ферму пришел, ласково-грубовато потеснил мать у доильного аппарата: «Домой иди, мы с отцом все как надо сделаем».

Дома Володя кормил скотину. В старый ватник совсем не помещался. Грудь распахивалась, а кисти рук высовывались из рукавов. «Поди, и праздничная одежда мала ему будет, — думала Зоя Александровна.

— И что это они в армии как растут!» — Володя, чай, отдохнешь после армии, страды теперь нет, зима вон заявилась.

— Посмотрим, — уклончиво ответил сын и по привычке головой тряхнул, словно волосы откидывая со лба. А кудрей-то мало на голове осталось. Наутро сын поднялся вместе с Леонидом. За завтраком сказал: — Я механиком пока не пойду, мам.

— Кем же? — Трактористом.

— Трактористом! — ахнула мать. — Для этого техникум кончать не надо было, вон дядя Юра с четырьмя классами хорошо на тракторе управляется. Что бабы-то скажут, непригодный, мол, парнишка у Семеновых, учился, учился да ни на кого не выучился.

— Что говоришь-то, Зоя? — посмотрел с укоризной на жену Виктор Александрович.

— Правильно парень решил. Какой из него механик выйдет, если на тракторе не поработает да все болячки его не узнает. Мать за поддержкой к старшему сыну повернулась, а тот, хитрец, на нее и не смотрит.

В тот раз посердилась Зоя Александровна на ослушника, а потом, когда уж он бригадиром тракторной бригады стал, а в жатву на комбайн пошел, привыкла.

Что тут поделаешь, раз сама сыновей приучила от дела не прятаться. Летом сыновья уставали, конечно, хоть и не подавали виду.

Приезжали с центральной усадьбы, ставили под березами автомашину, умывались и, едва поужинав да глянув в телевизор, засыпали, уткнувшись лицом в подушки…

Мать так и не будила их, сидела на диване и думала: «Так-то они себе и невест не найдут, а пора бы и семьями обзаводиться».

Зря она беспокоилась. Пришла осень с длинными вечерами, и сыновья, надев новые костюмы, уезжали в Дмитрино. Возвращались к полуночи.

Зоя Александровна до той поры так и не могла уснуть, все прислушивалась, как крутит и свистит ветер первозимья.

Умом вроде понимала — ничего с ними не сделается. Братья друг за дружку всегда стоят, друг дружку в обиду не дают. И сами не обидчики.

Спать бы спокойно, а сердце материнское не дает. Поспрашивала по стороне Зоя Александровна о девушках сыновей — сами-то они только отшучиваются.

Сказали, что у Лени девушку Наташей зовут и у Володи так же. «Ойюшки, — всполошилась она, — неуж в одну влюбились?» А вечером сыновья сказали: «Мы, это, жениться будем».

— Как хоть снох будущих звать?

— У меня Наташа, — улыбнулся Володя.

— У меня тоже Наташа, — засмеялся Леня.

— Когда свадьбы играть надумали? — спросил отец.

— Я в феврале, — заторопился Леня.

— И я тоже, — сказал младший.

— И потом рассудительно пояснил:— Мы, мама, так решили: в один день свадьбу делать, за одним столом.

— Вот уж нет, — сразу возразила Зоя Александровна.

— Свадьба-то один раз в жизни бывает, и пусть она вам каждому запомнится. Что у нас денег, что ли, нет? По весне строиться начнем, каждому по дому.

— Мам, ты об этой не думай, — сказал стеснительно Володя, — нам на центральной усадьбе квартиры дают, Кузьмин обещал. Л

еня торопливо поддержал брата: — Мама, нашим Наташам в деревне работы нет. У Володи она воспитатель в детском садике, а у меня в конторе работает. Ты уж не сердись.

А дом наш так и останется здесь, приезжать будем и по хозяйству все сделаем. Вот так и опустел снова дом Семеновых.

Заскучала было Зоя Александровна, вечерами по привычке на большую семью начнет готовить, а вспомнит — маленькую сковороду на плиту поставит и всплакнет.

— Да ты что же, Зоя, — возмутился однажды муж.

— Сама приехала от них довольная, квартиры, говоришь, теплые да светлые, обстановка новая, ясли рядом.

— В двухэтажных живут, как цыгане, без скотины. Ребята их, Леночка и Антон по росяной траве не походят, ягнятушек не погладят. Будут ли они потом любить землю-матушку?!

— Это уж от нас зависит, Зоя, подрастут чуток, возьмем их сюда в деревню на лето.

Дорога теперь есть, на наших «Жигулях» пятнадцать минут езды до Дмитрина. Главное, Зоя, чтобы сыновья фамильную честь высоко несли.

Виктор Алексеевич замолчал, думая о чем-то своем, смотрел в окошко. Вот и пришло время, когда дети стали взрослые и самостоятельные.

Летописец

Фото инет
Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

Серёжки. Автор: mamakerova

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

СЕРЁЖКИ

Тётя Вера мечтала о серёжках с детства. Маленьких, аккуратненьких, с небольшим, обязательно синим, камушком.

Но ждать их от родителей не приходилось — пятеро детей, жили тогда бедновато. Потом тетя Вера вышла замуж, муж попался основательный, хозяйственный.

Родились дети. Начали строить свой большой дом. Хозяйство, то, сё, в общем серёжки так и остались мечтой.

Муж тёти Веры дарил больше практичные подарки, для дома, скородку, там например, либо отрез на платье. То телёнка подарит, то холодильник новый купит. Считал, не практичные подарки баловством. Суров был в этом отношении, это да.

И вот значит, тетя Вера, тайком, поднакопив деньжат на свою мечту, серёжки те купила. А как легализовать не знает.

Дело в августе происходило, картошку начали копать уже. Вот она и прикопала серёжки под куст картошки, да приметила куда.

Копает значит семья картошку, муж при лопате, жена собирает, дети ведра носят. И тут раз, в земле, серёжки, с синем камушком.

Радости у всех, то — то мамке подтфартило. Только дядя Фёдор все равно догадался чьих рук это дело.

Ничего не сказал. Просто в следующий раз к серёжкам в подарок бусики прикупил для жены. И больше практичных подарков не делал.

Нет уже в живых ни того, ни другого, а серёжки и бусики дети бережно хранят, как память о родителях. Ну и своя интересная семейная история у них тоже есть…

Автор: mamakerova

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

Срам. Рассказ Елены Халдиной

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

Срам

Бабушка Галя пришла в гости, попила чай, а после увлечённо смотрела телевизор на кухне.

— Ой, Лена! Глянь, чё кажут-то! Батюшки, срам-то, какой! Девки-то гликося — в одних трусах поют, ба-а, чё делатся-то, почти што нагишом, ну куда энто годно? Вот ведь стыдобища-то — на всю, как есть, страну…

-Я-то уж своё отживаю, а вам-то ещё в этом сраме жить да жить, за вас страшно! Кто ж энто таку страмоту допускат? Они ошалели ли чё ли — в верхах-то там?!

— Бабуля, да не переживай ты так, давай я лучше на другой канал переключу, пока давление у тебя не поднялось, а?

— Так поют-то они вроде ладно, дай-ка я ещё погляжу чуток… Да-а, ну и девки пошли, вот ведь чё выёндывают, бесстыдницы… Ой, ой, глянь, Лена-а!

— Бабушка, да некогда мне — я картошку чищу…

— Чисти, чисти… Хороший концерт так-то, но пошто они в трусах-то поют, а?! Одёжи чичас всякой хватат, не то, что в ранешнее время.

Ведь, я сама молодая была и на вечёрки как-никак хаживала, а пела-то как, эх! Разве чичас так поют? Наши-то Малокуяшские девчата бывало, как запоют, так заслушаешься! Никто так боле в соседних деревнях голосисто не пел, акромя нас.

— Даже спорить не буду… А с дедом-то, ты как, бабуля, познакомилась, тоже на вечёрке?

— Так ща-ас тебе расскажу и то ль: дед-то твой в сорок четвёртом с войны пришёл молодюсенький, ему в ту пору-то осьмнадцать лет было, всего-то на всего…

Ну так вот, ему мамаша-то евоная и говорит, энто он мне сам после-то сказывал: «Ляксандр! Эвон глянь в окошко-то, Галька Ступкина идёт, девка-то кака баская! Ты бы, сынок, женился на ней ли чё ль, а? Приглянулась ведь она тебе, я вижу?»

А он ей в ответ таки слова: «Да, мамаша, красивая девка-то и впрямь!» Ты, Лена, прабабушку Настасью-то помнишь, аль нет?

— Помню, бабуля, помню, как не помнить, славная бабушка была, доброты необычайной…

— Вот, вот, и я про тоже… А я-то, до чё румяная была-а, фигурка точёная! А коса-то, коса ниже энтого самого места, не-то что щас — три волосинки, да и те седые…

Меня маманя-то одевала как следоват, хоть и война была, а у меня две блузки крепдешиновые были, и шаль была, да и пальтишко она мне справила с чернобуркой.

А я ещё стыдилась в ту пору-то его носить: с цигейкой-то воротники не у всех были, а у меня как на грех с чернобуркой…

Ну, чё, мёд свой был, картошка своя, скотины полон двор, жили-то мы всё-таки честь по чести, не то, что твой дед!

Ну, кого там, одна нищета-а! Штаны снимут постирать, и одеть боле не чё, как жили-то, ой, страшно вспоминать…

Воротник-то энтот я так после и отпорола, да цигейковый за место него пришила. А воротником-то твою мать пугала, покуда она мала была, как только она бывало зауросит, я его в руки возьму и перед ней только потрясу малёхо, мол, бабайка тебя заберёт, коли уросить дале будешь, так она его шибко боялась и моментально переставала…

Так извалялся воротник — нет чтоб продать кому! Чё, я в ту пору в воротниках-то понимала? Энто щас меха — ни меха, шуба — не шуба! А тогда в чём все ходят — в том и ты ходи, стыдились выделяться-то шибко, не-то, что щас — кто кого перещеголят, ни стыда — ни совести…

Скромнее тогда жили, но дружнее и весёльше. Как бывало праздник какой, так мы вскладчину и отпразднуем его почитай всей деревней.

Кто винегрет несёт, кто холодец, а кто и бражку с пельменями. Капуста квашенная, огурцы, да грузди — в каждой избе были! Напоёмся да напляшемся, наедимся от пуза, и спим после без задних ног… Во как жили-то!

— Так как вы с дедом-то познакомились?

— Так ты слушай дальше, баушку-то, слушай. Пошла я на вечёрку: раньше вечером-то молодёжь частенько собиралась у кого-нить в избе, жили-то весело до чё! Ой, а пели-то как, не то что чичас, а танцы-то каки были, любо-дорого смотреть, а тем паче танцевать! На кадрили он меня и прикадрилил, дед-то твой…

Маманя-то как чувствовала, пущать меня не хотела. Ну, так я измором её взяла да слезьми, вот она хоть нехотя, но отпустила, а мне кого ещё лет-то было — всего шешьнадцать! Пикало в голове-то ещё шибко…

В тот день — Лизка меня Трифанова увидала, подружка моя, ты знашь таку?

— Знаю бабуля, знаю.

— И я, так же думала, что знашь, так вот — Лизка-то меня на год постарше всего, ну и сказала она мне таки слова, прямо как ровно в воду глядела: «Галька-а, ты сёдня замуж выйдешь!»

А я её спросила ещё, с чего энто она взяла? Но, а она мне не ответила, а только заулыбалась. Ей, похоже, её братка сказал, что меня Шурка-то дед твой приглядел! Я так думаю, грешным делом…

Ну и всё, увидала я его, ой! А красавец-то, какой дед-то твой был, высокий, статный, раненый, правда шибко, правую руку-то ему до локтя отнять хотели, да он не дал, да ещё после войны сколь лет лечился, батюшки мои…

Шутка ли дело, гангрена была, ладно хоть руку спасли, горемычному…

Брат-то твой, Артёмка, вылитый дед в молодости, такой же красавец! Ну, так чё — шибко-то удивляться — есть в кого, про энто ещё баба Лиза сказывала: «Ко'ли порода есть, так не испортишь!»

Танцевали мы с ним, стало быть, танцевали, и натанцевали… Ну, чё-о, грудь в орденах! Вот замуж-то я и вышла сразу, ума-то не было…

А мамка-то моя слезьмя ревела опосля, и я так боле жизни-то путём и не видала… Сама посуди, мне тринадцати лет не было', папка в войну погиб, похоронка пришла, почитай детство кончилось…

В шешнадцать, я замуж выскочила, а как осьмнадцать стукнуло, и мамка моя померла — тосковала она по папке шибко…

Так и маялась я всю жизнь — одна забота да работа… От одной матери твоей сколь слёз пролила… А на кого обижаться?

Коль она вся как есть, крутым характером в отца уродилась, такая же упёртая, чё в голову взбредёт, вынь да положь и слова не скажи, а коли уж осерчат, так ещё хуже — год дуться будет.

Хоть и сама измается , но ни сколь не уступит, уж по её, так по её… Не родит свинья бобра, ой не родит… Ну чё я тебе сказываю-то, сама энто знашь…

— Бабуля, так ты с дедом-то моим, что ли совсем и не дружила до свадьбы-то?!

— Так, когда дружить-то было', война ведь была?! Сходили после в сельсовет, и всё, расписали нас, так и жила с дедом-то твоим, на красоту его позарилась, головушку-то вскружил мне, окаянный!

— Ну, ты даёшь, бабуля!

— Всю жизнь прожила, как следоват — себя блюла, а щас чё девки пошли, срам один: на них вся страна смотрит, а они глянь-ка — в одних трусах пляшут, да ещё песни поют!

Мы-то пошто так не делали?! Уж чё, чё — всяко жили, но такого сраму отродясь не было', ой не было'…

Елена Халдина

Рейтинг
1 из 5 звезд. 19 голосов.
Поделиться с друзьями: