Недомерок Лакомка

Татьяна Пахоменко
..
Предновогодние хлопоты были в разгаре. Люди, счастливые, румяные от мороза, бегали по магазинам в поисках подарках и продуктов. Возле одного из них, как обычно, расположился недомерок Лакомка.

Так его прозвали. Очень маленького роста, сзади за ребенка можно принять. Потому и кто-то захохотал однажды: мол, взрослый мужик, а недомерок. Так и прилепилось. Он не обижался.

А прозвище «Лакомка» уже потому, что халву любил. Купит себе пачку и ест с наслаждением. Обычно недомерок Лакомка на улице сидел возле деревянного ящика, на котором бережно раскладывал тряпичные мешочки. Если замерзал, заходил внутрь магазина, чтобы погреться.

Он был не один. Большая лохматая одноглазая собака с шерстью белого цвета неизменно следовала рядом. Была она ростом почти с недомерка Лакомку. Добродушный пес, очень спокойный, только людей боялся. Когда подходил кто-то, втягивал голову, трясся и прятался за Лакомку.

— Как зовут-то страшилище твое? – спросила однажды женщина с высокой прической.
Она ждала мужа. Тот все не приезжал, и даме захотелось от скуки чем-то отвлечься.
— Сапфиром, барышня, — отозвался недомерок Лакомка, шмыгнув носом.
— Как? Ты чего мужик, обалдел, что ли? Это же камень драгоценный, тебе такой в жизни не заиметь и не заработать, даже во сне не приснится. Такого урода Сапфиром назвал, — брезгливо ответила дама.
— А чего вы так? Каменья-то мне и не нужны. А у него глазки очень красивые. Точнее, один остался, второй-то хулиганье выбило. Проводом его обвязали потом еще, в сугроб бросили. Я там как раз мимо шел. Слышу, плачет кто-то, как ребятенок. А это собачка стонет. Еле выходил. Удивительные глазки, не видно второго-то с вашей стороны! Но давайте, покажу! – засуетился недомерок Лакомка.
— Больно надо! На блохастого твоего смотреть! Фу, противный какой! – выдохнула женщина и радостно замахав подъехавшему супругу, убежала.

Недомерок Лакомка не обиделся. Вздохнул только да сильней прижал к себе собаку. Он уже привык к боли и осознанию того, что в этом мире их только двое. И никто не придет на помощь и не уведет в прекрасное далеко. Нужно просто выживать.

Сказать по правде, когда недомерок Лакомка собаку нашел, он сам в лес шел. Потому что сил уже совсем не осталось. Думал найти елку покрасивше. Сесть возле нее и уснуть. Пусть даже навсегда. Он не всегда влачил жалкое уличное существование.

Где-то далеко, в прошлой, залитой солнцем счастливой жизни, была жена, Катенька. И дочка Лидочка. Когда малышка заболела и потребовалась дорогостоящая операция, счет шел на дни. Квартиру в спешке продали. Больше ничего у семьи ценного не было. Катенька говорила, что снимать жилье будут, работают оба, как-нибудь проживут, лишь бы ребенка спасти.
— Витенька, ты ж на все руки мастер! Все сможем. Дочечку бы выходить. Главное – мы вместе. Значит, ничего не страшно и надежда есть! – шептала жена.
Их обманули. Так бывает, к сожалению. Доверчивые и простодушные люди были жестоко обмануты, осталась и без квартиры, и без денег. Дочка умерла. У жены сердце не выдержало.

Отцу семейства, обезумевшему от горя, знакомые советовали бороться, отстаивать свои права, пытаться вернуть жилплощадь или деньги.
А он стоял, как замороженный. И никак не мог поверить в то, что самых любимых на свете людей нет.
Деньги? Зачем? Куда, кому? Он не смог, не спас своего ребенка и это всегда будет с ним. Катеньку не уберег.

Бороться не стал. Много пил. Прежние друзья и знакомые вначале пускали, а потом перестали двери открывать. Мужчина катился вниз по наклонной. Смысла в жизни не видел.
А потом и вовсе решил уйти вслед за семьей. И вот тут-то и нашел в сугробе связанную и раненую собаку.

Пес почти не дышал. И только почувствовав прикосновение теплой руки, открыл один глаз удивительно красивого цвета. И недомерок Лакомка выдохнул:
— Сапфир!

Он почти не помнил, как дотащил большую собаку до города. Пришел в себя возле ветлечебницы. Зайдя внутрь и вытирая пот со лба, упал на колени перед высоким человеком в белом халате, попросил спасти пса.
— Я это… я все умею делать. Хотите, вам баньку построю на даче? Или крышу сделаю? Или беседку слажу? Вы не смотрите, что я роста такого. Я все могу. Вы его спасите, доктор. Живой же. Денег нет, я потом… я отработаю. Он же дышит еще, — просил недомерок Лакомка.
Ветеринар собаку спас. Он долго находился в той клинике. Бесплатно.
Долго хорошего человека благодарили потом, и хозяин, и пес.

А дальше недомерок Лакомка пошел к своей приятельнице Валентине. Та жила в бараке на отшибе города. Была баба сильно пьющая, но добрая. Несколько раз они с Лакомкой в бродячей жизни пересекались.
— Валя, пусти на постой. Я тут помирать хотел да передумал пока. Вот, дружок у меня появился. Подрабатывать начну. Тебе за угол платить станем. Один-то я хоть где мог приткнуться, а его жалко. И так намучился, — просил недомерок Лакомка.
Валентина разрешила.

Перед магазином недомерок Лакомка не милостыню просил. Он укроп сушеный продавал. В тканевых мешочках. Мешочки были очень красивые. Вышитые такие. С незабудками, ромашками, васильками, первоцветами. Словно кусочки лета.
Странно это выглядело, конечно. Смешной маленький мужчина в дутых сапогах, в красной детской шапочке с бомбошкой на голове и в большом пуховике. И пугливая собака рядом. А на ящичке эти мешочки разложены.
Но их покупали. Всегда. Однажды кто-то на пробу взял. И вернулся. Людская молва идет. Покупателей у недомерка Лакомки много было.

Укроп он за городом выращивал. Помог одному дачнику и тот ему разрешил на соседнем, принадлежащем ему же участке, сажать свое. Вот Лакомка и разбил укропную «плантацию». Укроп он обожал с детства. С вареной картошечкой и маслом, с молочком.
— Если в доме сушеный укроп – считай, лучшая пряность в кармане! А пахнет-то как, дивно! – улыбался недомерок Лакомка покупателям.
Иногда он бережно доставал из кармана кусочки халвы и с наслаждением причмокивая, ел. Или кормил припасенным в мешочке мясом свою собаку.

За ним в тот день наблюдал высокий пожилой мужчина в длинном пальто. Ястребиный профиль, надменное выражение лица. Он вышел из дорогой машины, хотел пойти за покупками. Весь облик незнакомца дышал силой, решимостью и достатком. Только вот в глазах, прозрачно-голубых и холодных, словно замерла, скованная льдом, сильная печаль.

Он смотрел на забавного мужичка, плохо одетого, который сидел возле своего деревянного ящичка, на котором были разложены какие-то тряпичные мешочки и разговаривал с собакой.

Человек усмехнулся. Про него окружающие думали, что он не любит животных. Никогда их не держал. Не брал в руки в гостях, обходил стороной.
Никто не знал, как когда-то давно, после того, как погиб у него на руках сбитый автомобилем, любимый спаниель Бим, он поклялся себе больше не заводить животных. Чтобы не испытывать больше эту страшную боль от их ухода. Когда сердце готово разорваться на куски и остановиться одновременно. К тому же много работал. Он был директором завода, этот самый Александр Петрович.

Теперь на пенсии. От дел совсем не отошел, акции остались. Теперь всем занимался единственный сын. Есть внуки. Им недавно подарки отвез. Много. И что просили, и от себя сюрпризы. Только… Показалось ему или не увидел радости на родных лицах сына и его жены? Представлял себе, как они станут распаковывать, удивляться, что-то восклицать. Но некоторые коробки так и остались нетронутыми.

Сын дежурно кивнул, внуков комнате не было. По его словам, они наверху в комнате играли с новыми айфонами, которые тот на днях купил.
— Толя… подарки-то понравились? Я тут… выбирал, — глухо произнес тогда Александр Петрович.
— Да, пап. Все нормально, хорошо. Дети довольны останутся. Мы тоже. Не стоило столько приносить. Мы же сами может себе купить, что захотим. И зачем эти бумажные коробки с конфетами? — отозвался сын, поправляя галстук.
— Так они… симпатичные. С Дедами Морозами, Снегурочками. Помнишь, мама тебе всегда такие приносила? – чувствуя, что голос предательски задрожал, ответил Александр Петрович.
— Когда это было, отец. Ты еще скажи, что в сказки веришь! Ты-то! Тебя же до сих пор зовут за глаза «Железный Саша». А тут коробки эти дурацкие, надо было в модной кондитерской уж что-то заказать, раз сладкого решил привезти! Извини, отец. Мы собираемся, скоро же поездка наша! – сын, полуобняв на минуту, поднялся.
— Толя… А может, ко мне? Светочка с Димкой поиграли бы на природе. Чего эти телефоны? Мир-то там неживой! – пробовал возразить Александр Петрович.
— Зато он им интересен. Все эти твои горки, снежки – прошлый век. Устарело. Дети теперь продвинутые. Их другое влечет, — хмыкнул Толя.
— Устарело? А как мы с тобой маленьким пекли картошку на костре ночью, а? И мама твоя рядом была и тебе про звезды рассказывала. Устарело? А крепость строили? Помнишь? Снежную. Тебя же оттуда не затащить было. Варежки сушили на батарее и штанишки. Сынок, я… — начал было Александр Петрович.
Но Анатолий перебил его и стал прощаться.

Пожилому мужчине хотелось сказать сыну, чтобы они не уезжали в отпуск. Какой Новый год в жарких странах? Там палящее солнце и песок. Можно бы поехать к нему. Там елка живая и настоящая во дворе. Покататься бы на коньках и на лыжах, поиграть в снежки. И в доме полно места. Можно бы попроситься на отдых с ними. Взяли бы, скорее всего, не отказали. Чтобы семьей хоть один Новый год встретить. Но знал, что будет там лишним и никто не хочет, чтобы он ехал.

Вот в этот день и остановился он возле того места, где расположился недомерок Лакомка. Вообще-то в магазине ему ничего не нужно было. Но словно какая-то сила заставила притормозить. Решил выйти, может, докупить чего-то.

И наткнулся взглядом на Лакомку. Подошел.
— За укропчиком, добрый человек? Один мешочек или парочку? – бесхитростно вскинул на него глаза недомерок Лакомка.

Александр Петрович хотел сказать, что ему ничего не нужно. Покупать на улице? Бред. Он выше этого. Человек другого уровня. Но почему-то протянул руку.
Недомерок Лакомка растолковал его жест по-своему. И развязав мешочек, протянул посмотреть, на пробу, так сказать.
Александр Петрович взял. Что-то сжалось внутри. Так вышивала жена. И этот аромат, словно закружились в вальсе годы, унося его назад, в детство. Где бабушка ставит чугунок с картошкой, дед несет теплое молоко. И посыпают маленькому Саше картошечку тем самым укропом.
Недомерок Лакомка продолжал беззубо улыбаться. А пес Сапфир привычно прятался у него за спиной.
— Кто вышивал? – не зная, что сказать и сделать от нахлынувших эмоций, спросил Александр Петрович.
— Тут такое дело… я это, сам. Вечерами-то что делать? Днем-то мы или тут, или летом на участке. Или подрабатываю где. А вечером вот, рукодельничаю. Кто сказал, что это женское дело? У Валентины, у которой живу, машинка есть. Мешочки сошью да вышиваю. Успокаивает, если честно. Раньше все мучился, сплю-то я плохо очень. Думал, куда вот себя деть? А тут стал вышивать, так и сон пришел. А укропчик берите, не бойтесь. Это я сам выращиваю. Режу мелко, сушу на солнышке. Руками чистыми, конечно все собираю. Палок нет, только кустика верхушечка тут! – стал объяснять недомерок Лакомка.

Александр Петрович молчал. Что проносилось в его голове в тот миг? Он только расстегнул верх пальто, словно не стало хватать воздуха.
Наверное, этому человеку надо помочь с деньгами, пронеслось в голове. Скорее всего, семья там. Есть детки. И они обрадуются разноцветным коробочкам с конфетами, не назовут их смешными или дурацкими, как его родные.

Стал спрашивать про семью. Хотя раньше просто прошел бы мимо подобного персонажа на улице. Но сегодня день какой-то был… не такой.
Недомерок Лакомка рассказал. Он жаловаться не любил. И не привык. Как, впрочем, и вспоминать. Только врать тоже не умел.
— Как же ты… выжил-то после такого? Знаешь, найдем мы тех людей и накажем, – покачал головой Александр Петрович.
Случись что с его Толиком, он бы попал в лучшие клиники, к лучшим врачам. Он даже не может себе представить, как это так, помощь нужна, а ее… не можешь оказать.
— Нет, Господь нашим обидчикам судья. Я вот денежку-то собираю. Крестики хочу поставить на могилках новые, старые сгнили совсем. И цветы буду приносить всегда живые. Катенька-то моя очень уж не любила искусственные, — шмыгнул носом недомерок Лакомка.

И порывшись в кармане, вдруг протянул новому знакомому кусочек халвы.
Тот взял. Давно не ел. Машинально прожевал.
— Мешочек-то вам один? – вопрошающе смотрел недомерок Лакомка, прижимая к себе укроп.
— Все заберу. Ты это… поедем со мной. Решим сейчас вопрос с твоими крестиками. А тебе что подарить самому? Квартиру? Машину? Ты говори, я могу себе это позволить! – промолвил Александр Петрович.
— Ой, спасибо! Правда, поможете с крестиками-то? А то когда я еще их справлю. А у меня все есть, не беспокойтесь. Я пока у Валентины живу, а потом, может, сам себе домик небольшой построю. Не надо мне ничего, благодарствую. Не тратьте зря денежки-то. Лучше своим чего купите. Детям или внучатам. Новый год же, скоро встретите вместе, — радостно глядел на нового знакомого недомерок Лакомка.
— Все у них есть. А встречать… один я буду, — устало отозвался Александр Петрович.
— Один? Не идете к ним, что ли? Не дело это, надо с семьей. Я вот все Боженьку прошу, чтобы дал мне возможность моих хоть бы во сне увидеть. Вся душа от тоски истрепалась. Порой смотрю, люди ругаются. Или дуются друг на друга. Не понимают, пока есть, кого обнять и к кому прийти, а не к закрытой двери, они самые счастливые. Знаете, как хорошо, когда кто-то в окошечко машет. Мне моя Катюша всегда махала. И встречали меня вдвоем с Лидочкой. Я иду с работы, глаза подниму, а там девчонки мои в оконце. Так хорошо сразу становилось! Никаких подарков не надо было. Райское чувство, тепло вот тут, в груди. А теперь постоянно холодно, — и Лакомка прижал к себе свою собаку.

Александр Петрович грустно улыбнулся. И показал в сторону автомобиля.
Недоуменно переглядывались прохожие, глядя на шикарно одетого человека возле дорогой машины. За ним ковылял недомерок Лакомка и его большой некрасивый пес Сапфир.
— Песик-то чистый у меня. Но… собака же. Наверное, нельзя его сюда-то. У вас тут все белое. Давайте я свой пуховик кину, он сядет. Не запачкает ничего, извините, — недомерок Лакомка смотрел с надеждой.
Он боялся, что незнакомец исчезнет или не пустит собаку, а тот без него один никогда не оставался, даже если он плотничать ходил. Просто так хотелось, чтобы на могилках жены и дочки крестики появились хорошие.
— Садитесь оба. Не надо ничего стелить. Какой ты… необычный, — Александр Петрович опустился на колени и посмотрел на Сапфира.

Много лет он не гладил собак. Забыл эти ощущения. Пес вначале прятался за недомерка Лакомку. А потом выглянул оттуда.
Дал себя погладить, не трясся. Может, людям стал доверять, а может, человек ему понравился.
И Александр Петрович увидел, что единственный глаз у него и правда, как сапфир.

Дел много у них было в этот день.
Долго плакал у своих на кладбище недомерок Лакомка. Думал, слез уже нет, а вот они, льются. И все рассказывал им, какой хороший человек ему сегодня повстречался, крестики справил, все организовал. И роз много было, живых, красивых. И для жены, и для дочки.

Александр Петрович невдалеке стоял. На обратном пути стал звать нового знакомого к себе. Говорил, что дом у него трехэтажный и красивый, всем места хватит.

Но недомерок Лакомка отказывался.
— Вы и так столько сделали для меня! Есть у меня уголок свой, не нужно больше ничего! Дай Вам Бог всего! Чтобы самое заветное желание сбылось. Прямо сейчас загадайте, я обещаю, так и случится!

Так и отвез их Александр Петрович домой.
Но долго не спал, думал, как потактичнее проблему решить. Дом он купит, это даже не обсуждается. Нечего в таких условиях людям жить. Сыну позвонил под впечатлением, рассказал про необычную встречу.

Тот принялся воспитывать, мол, аферисты везде, какой дом, опомнись, отец.
— Ты меня не учи! Я у руля 40 лет стоял! Способен аферистов от нормальных людей отличить. И не сметь мои деньги считать. Я их не украл, сам заработал! Своей головой и руками! Это вам я не нужен! – высказав сыну все, что накипело, Александр Петрович повесил трубку.

Хотел к Лакомке с утра ехать, но тут друг-адвокат со срочным вопросом пожаловал. Александр Петрович заодно ему поручил вопрос с домом решить.
— Познакомлю тебя, Палыч, золотой он человек! А укропчик у него какой! И представляешь, сам вышивает! – рассказывал он.

Ближе к вечеру собрался только. Хлипкую дверь никто не открывал.
— Неужели торгует опять? Темнеет же уже. Да и холодно, — Александр Петрович поехал к магазину.

Там никого не было. Деревянный ящичек валялся сломанный. И что-то красное было на снегу. Он стал оглядываться по сторонам. Спрашивать прохожих. Те только плечами пожимали. Наконец побежал внутрь магазина.
— Послушайте, мужчина на улице все сидел. Такой… с собакой. Его нет нигде. Вы не подумайте, я не просто так его ищу. Тот ящик, где он все свой укроп складывал, сломан. Вы ничего не видели? – стал допытываться у продавщицы Александр Петрович.
— Так он… в больнице, наверное. Днем еще у нас тут случилось такое, до сих пор меня трясет. Компания пьяная шла. А он сидит со своими мешочками. Привязались на пустом месте. Пнули ящик, все раскидали. Лакомка-то молчал вначале, чего с такими придурками связываться, себе дороже. А потом один из них к собаке привязался, пнуть хотел. Вот тут он и встал. Пса собой закрыл и говорит громко так: «Собаку не смейте трогать! Он хороший». Ну… они его повалили да пинать давай втроем. Там лбы здоровые, 1,80 с лишним. А он же маленький да худенький. Пес-то людей боялся, но тут стал его защищать. А он его собой все закрывал. Быстро все случилось, рядом был мужчина, не заступился, убежал, испугался, видать. Только две бабушки кинулись разнимать, как их еще не зацепили. Да кто-то закричал, что полиция едет. Они и убежали. Лакомка-то не шевелился уже, собака все бегала вокруг, ему лицо облизывала. И за скорой все бежала, — отозвалась девушка.

Александр Петрович выбежал на улицу, на ходу набирая номер.
Вскоре он вбегал в холл больницы.

Без смешной красной шапки недомерок Лакомка был не похож на себя. Из-под повязки выбивались белые, как пух, волосы. Лица почти не видно, так оно распухло от побоев.
— Держись, держись. Я тебя… Лучшим врачам. Ничего, вытащу. Слушай, я ж тебе дом выбрал. Будете там жить. Справишься, слышишь! Ты жить должен! Нельзя таким людям уходить! И так все у нас прогнило! – впервые за много лет плакал у постели недавно незнакомого, а теперь такого близкого человека, Александр Петрович.
— Вы… как тут? Не пускают же! – одними губами прошептал недомерок Лакомка, открыв глаза.
— Меня пустят! Везде. Не разговаривай, нельзя! – мужчина продолжал держать еле теплую руку нового друга.
— Пообещай…те, — было видно, что слова даются с трудом.
— Все, что угодно. Ты только живи!
— Сапфир… Нельзя ему на улице. Он… погибнет, — всхлипнул недомерок Лакомка.
— Конечно! Он у меня пока будет. Ты выздоровеешь и заберешь. Я его найду! Прямо сейчас найду и к себе отвезу. Веришь?
Недомерок Лакомка кивнул. Из глаз его полился какой-то нездешний свет, и они стали такими спокойными.
— Катюшу вон вижу. Эх, дождался. Прости, Господи, — раздалось тихое.
— Мужчина, выйдите. Он умер, — две женщины в белых халатах коснулись плеча Александра Петровича.

Он вышел на крыльцо больницы. И вдруг уловил какое-то движение сбоку.
У крыльца в темноте, ссутулившись, как старичок, сидел в снегу пес Сапфир.
— Чья собака? Нечего тут! – появился сурового вида сторож с лопатой.
— Моя. Мы провожали друга. Пойдем, пойдем домой, мой хороший! – и Александр Петрович наклонился к собаке.

В Новый год он стоял у окна. И думал о том, какие встречи порой преподносит нам жизнь, меняя и сокрушая все на своем пути за один какой-то день. Мысли, чувства, убеждения.

Сапфир лежал возле его ног. Он наклонился, потрепал его за ушком. Про заветные желания говорил недомерок Лакомка… Хотя какой он недомерок? Недомерки те, кто его так прозвали, подумалось ему. Витя он. Виктор. Человечище.

Александр Петрович загадал тогда желание, правда. Хотя знал, что это глупо. Встретить бы Новый год со своей семьей. Только сейчас сын и внуки уже на Бали, конечно. У них билеты, отдых.

Во двор быстро въехала машина. Навострил ушки Сапфир. И провел руками по лицу, качая головой, пожилой мужчина. Нет, так не бывает…
— Дедушка! Дед! Мы не поехали! Да мы и не хотели, там елок и снега нет! Деда! Давай снеговика строить!
— Папа! Пап, ты где? Ты меня прости!
— Александр Петрович, моя мама вам пирожков напекла, мы привезли, как вы любите! — раздалось с улицы.
— Ну что, дружочек, пойдем встречать, что ли? Ты им понравишься! Внуки-то давно щеночка просили. А тут готовый пес! Эх, Витя, Витя. Сбываются, значит, заветные-то людские желания! – и, смахнув слезу, Александр Петрович вышел во двор.

Снег падал хлопьями. Перед тем, как подхватить подбежавших внуков, попробовал на вкус. Снежинки были со вкусом халвы…

© Copyright: Татьяна Пахоменко, 2021

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Бабушка Ева
*
Есть у меня соседка по даче, бабушка Ева. Три лета назад она вдруг не приехала к своим любимым клумбам и грядкам. «Инсульт» — печально сказала ее дочь.

Два года назад бабушка Ева вернулась на дачу. Ее было не узнать. Похудела вдвое, почернела с лица. Интеллект и речь полностью восстановились. Ноги более-менее ходили. А вот руки болтались плетьми. Левая еще кое-как сгибалась в локте и сжималась в неуверенный кулак, с правой было совсем безнадежно.

Бабушка слонялась по участку и не знала, куда себя деть. Три радости у нее было в жизни, кроме внука: огород, рукоделие и домашние заготовки. И всех трех лишил проклятый инсульт…

Соседи поддерживали ее как могли. Как под копирку, пересказывали истории о дальнем родственнике коллеги троюродного брата, у которого был не просто инсульт, а вообще инсультище на всю голову.

«И что бы вы думали, восстановился полностью! Не сразу, да, лет пять прошло, но человеческий организм такая штука, так что ты, баб Ев, не теряй надежды!»

Прошлым летом бабушка Ева все так же сидела на крылечке или бродила по огороду. Несмотря на горы лекарств и сложную физиотерапию, за год она смогла только научиться зажимать в кулак левой руки ложку и с грехом пополам доносить до рта.

«Не надейтесь особенно» — сказали дочери врачи.
Этим летом мы на дачу не поехали. Возили дитя на море после успешного поступления в университет. Добрались до огорода только в конце августа, яблоки-груши снять.

Первым делом смотрю – на соседнем участке бабушка Ева затопила буржуйку во дворе и варит варенье. Одной рукой мешает, другой кастрюлю придерживает.

Похорошела, надела яркий спортивный костюм, даже подкрасилась, кажется. Мы всей семьей к ней: поздравлять с удачной реабилитацией, расспрашивать…
А бабушка Ева говорит: «Не было никакой реабилитации. Вылечила меня фельдшер скорой помощи. За одну новогоднюю ночь».

Вот такая удивительная и страшная приключилась история (в медицине не силен, со слов бабушки пишу). Новый год семья бабушки Евы решила встречать на этой самой даче. Как раз предыдущим летом дом утеплили, котельную построили, вот и захотели обновить.

Приехали, нарядили елку, стали накрывать стол, включили телевизор. Дочь с зятем готовят, внук возился на полу с игрушками, тут и уснул, бабушка тоже прикорнула в кресле. Внука стали будить, время кушать, а он не просыпается. И тут дочь кричит: «Он не дышит!»

Дальше бабушка Ева помнит все, как в тумане. Помнит, как стояла в дверях и молилась, чтобы если внук умрет, ей бы умереть с ним вместе. Как ее дочь рыдала, а зять пытался делать то искусственное дыхание, то непрямой массаж сердца, и они никак не могли понять, мальчик дышит хоть немножечко или совсем нет. Как бесконечно долго ехала скорая.

Как наконец приехали и стали что-то делать с ребенком. Вдруг из тумана выплыло суровое лицо молодой фельдшерицы.

«Слушайте внимательно, — строго произнесла она, — объяснять буду быстро, только на вас вся надежда. Видите, в каком состоянии родители?

А вы человек взрослый, серьезный. Сейчас они едут с нами в больницу, а вы берете бумагу, ручку, садитесь за стол и пишете во всех подробностях, как ваш внук провел день. Как спал, когда проснулся, что и когда ел, во что играл, были ли какие-то признаки нездоровья, заметили ли вы что-то необычное. Все-все, что вспомните. Для анамнеза мелочей нет. Утром в семь часов отнесете на вахту, будет наш экипаж проезжать, заберет, отвезет лечащему врачу. Поняли меня?»
Бабушка Ева кивнула. Ну, откуда было фельдшерице знать, что у нее руки не работают? Тем более, это не оправдание`. Ради жизни внука она бы ногами, зубами, носом, собственной кровью – что угодно и где угодно написала бы.

Она попробовала зубами. И зажать ручку между пальцами ноги тоже попробовала. Не получалось. Воткнула кое-как крупный красный карандаш в непослушный левый кулак. Стала пытаться выводить буквы.

На четвертый час полного отчаяния без новостей (новогодняя ночь, сотовая сеть перегружена) стала дергаться от локтя правая рука. Потом кисть правой руки сложилась в щепоть.

Бабушка Ева переложила стопку бумаги на журнальный столик, прижала ее угол тяжелой книгой и стала рисовать Очень Крупные Буквы, сжимая карандаш одной рукой и подталкивая другой.

В шесть часов утра снова приехала фельдшер. Ее беспокоило состояние бабушки Евы. Стоит, не шевелится, вся то ли белая, то ли серая, то ли синяя. Мало ли, инфаркт, инсульт нагрянет от переживаний. Она же не знала, что инсульт уже был. Вот и придумала, чем занять пожилого человека на всю ночь.

И вот что она увидела: бабушка, склонившись в три погибели над журнальным столом, держит карандаш примерно как клюшку для гольфа, выводит огроменные буквы и рыдает в три ручья.

Потому что очень медленно все получается, и руки страшно болят, и поясница, и голова, и глаза. Через час относить анамнез на вахту, а она описала день внука только с семи утра до полудня.

А мальчик-то живой и дышит. Нашли полип в горле, удалили, но все же еще только начинается. Мало ли, как проснется после наркоза. Мало ли, что анализы покажут в этом полипе. Куковать родителям в больнице еще долго.
Фельдшер все уже понимает про инсульт, а бабушка и говорит ей, что вот, пока старалась-писала, правая рука немножко заработала.

Фельдшер делает бабушке укол от давления и ласково говорит: живой ваш внучек, но лечиться еще придется. Эти бумажки я сейчас у вас заберу, а вы отдохните, теперь уже не к спеху. А как отдохнете, пишите дальше, пишите. Это врачу обязательно пригодится.

Не пожалела времени эта девочка, нашла родителей в больнице, говорит им: мама ваша инсультница мне целую летопись за ночь выдала, и другая рука у нее ожила.

Вы обратите внимание, скажите врачу, кто у нее там физиотерапию проводит, и пусть дальше пишет. Пусть все хорошо будет, с новым годом, что ли…

И вот прошло восемь полных месяцев… Мальчик жив и здоров, носится на самокате по всему товариществу`. Папа его, исполнившись впечатлений, прошел специальные курсы первой помощи.

А бабушка Ева переписала за весну печатными буквами «Руслана и Людмилу» и несколько десятков стихотворений, раскрасила цветными карандашами множество картинок и даже освоила немного пропись для первого класса.
Человеческий организм, конечно, штука сложная, но без неземных чудес. Волосы уложить и красоту навести бабушке Еве все еще помогает дочь. Поднять тяжелое – зять.

Но поиграть с внуком в кубики и конструктор, сварить варенье, а самое главное, самостоятельно одеться-раздеться, помыться и почистить зубы она уже может. И почерк у нее даже не хуже пока, чем у внука.

В тот день она налила нам сливового компота из большой кастрюли, половником. Чокнулась с нами чашечками и опрокинула чашечку в себя, не пролив ни капли.

Дай бог бабушке Еве долгих лет жизни и крепкого здоровья. Дай бог всякому внуку такую бабушку.

А пили мы тогда за фельдшера Светлану. Компот, да, потому что нельзя алкоголь после инсульта. Светлана в ту ночь не только внука бабушке спасла, но и спасла внуку – бабушку. Так что, дорогой бог, дай ей, пожалуйста, всего, всего, всего, и побольше…
~~~~~~~~~~~~
Валерий/'пикабу

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Старший брат

Когда мать вышла замуж за этого Петра Константиновича, Антон только хмыкнул недовольно. Выдумала тоже. Не нужен им никто! Ну и что, что отец ушёл. Значит, мать что-то не так делала. Была ему плохой женой.

Антон хотел уехать с отцом. И тот ему пообещал, что заберёт обязательно. Только вот так и не забрал. Более того, совсем исчез. Даже не написал и не позвонил ни разу. Но Антон всё равно был уверен, что это из-за матери всё. Наверное, она запретила отцу с Антоном встречаться.

А мать с новым мужем вскоре и ребёнка себе завели. Дочку. Дашку.

Сестру Антон никак не воспринимал, как и нового материного мужа. Хоть тот и хорошо носился к пасынку. Отказа парень ни в чём не знал. Телефон Антоше новый — пожалуйста. Репетитора по английскому — будьте любезны.

Учился Антон хорошо. Нравилось ему первым быть. Хотя никаких особых достижений мать с отчимом от него и не требовали. Петр Константинович старался найти подход к парнишке. То на рыбалку пригласит, то в гараже помочь попросит. Но на все предложения отчима Антон только кривился.

— Петь, ты попробуй его интересами пожить. — Уговаривала жена. — Может быть, так лучше будет.

Но, как ни пытался мужчина, пасынок лишь иронично улыбался:

— Мне интересно то, чего вам не понять.

Когда Дашке исполнилось семь, Петр Константинович внезапно скончался от инсульта.

Мать как-то сразу поникла. Второй муж, бравший на себя все заботы о семье, стал для неё настоящей опорой. Оставшись в одиночестве, женщина ощутила, как не хватает ей рядом крепкого мужского плеча. Да и финансово стало тяжелее. Её небольшой зарплаты и Дашкиного пособия хватало лишь на повседневные нужды.

— Придётся искать другую работу. — Пожаловалась она старшему сыну.

— Как знаешь. — Буркнул он в ответ.

* * *

К тому времени Антон уже учился в университете и подрабатывал, получая весьма неплохие деньги.

Жил, по-прежнему, с матерью, особо не вникая в её трудности, и лишь недовольно морщился, не обнаруживая в холодильнике чего-нибудь вкусного. Впрочем, проблемой это не было. Антону не составляло труда отправиться ужинать в одно из заведений города или заказать еду в ближайшем ресторане. Чем питаются мать и младшая сестра, его интересовало мало.

Даша никак не могла понять, почему брат не обращает на неё никакого внимания, и с недоумением спрашивала у матери:

— Мама, почему Антоша меня не любит? Он же мой братик.

— Он любит, Дашенька. — Отвечала мать. — Просто Антон уже взрослый и у него свои заботы.

Почти всё, что он зарабатывал, Антон спускал на весёлые студенческие вечеринки, клубы и развлечения. Ему ничего не стоило купить себе очередную модную электронную вещицу и, спустя пару недель, забросить её в ящик стола.

Как-то мать решилась подойти к нему с просьбой.

— Антош, — попросила она — не мог бы ты заплатить за Дашкину изостудию в этом месяце? Мне до зарплаты совсем не хватает.

— Для чего тратить деньги на её каракули? — Возмутился сын. — Если бы хоть рисовала нормально, а то… И изостудия, и бассейн, и танцы.

— А когда её отец, не считая, тратил деньги на твоих репетиторов? — Не выдержала мать.

— Я его не просил! — Крикнул Антон.

— Ты не просил. Но только благодаря его заботе о тебе, ты сейчас получаешь хорошее образование и нашёл достойную работу. И Даша — тебе не чужая. Она твоя сестра!

— Упрекаешь меня? — Антон прищурился. — Ты сама решила, что тебе нужен второй ребёнок. Вот и воспитывай её сама!

— Хорошо. — Матери трудно дались эти слова, но она все же нашла силы их произнести. — Тогда, дорогой мой, взрослый и самостоятельный сын, будь добр участвовать в ведении нашего общего домашнего хозяйства. Плати свою долю за коммунальные услуги, убирай сам свою комнату, участвуй в покупке необходимых вещей для дома и продуктов, за которыми ты регулярно заглядываешь в холодильник.

Антон, хлопнул дверью и бросился вон из дома. Упрекнула всё-таки! Он всегда знал, что не нужен ни матери, ни мужику её. Ну и что из того, что Дашкин отец тратил на него свои деньги. Не заставлял же Антон его в конце концов. Почему он теперь должен что-то делать?

— Я ухожу! — Бросил он матери, вернувшись. — Буду квартиру снимать. Раз мешаю вам. И не лезьте ко мне.

— Антош. Ты сейчас не прав, сын. Я люблю тебя, что бы ни случилось. И всегда буду любить. И на Дашку ты зря злишься. Она ребёнок. И родной тебе человек. Когда-нибудь ты это поймешь.

— Я вижу, как любишь. Аж из дома выгнала, куском попрекаешь. — Внутри у него всё кипело от обиды.

— Ты сам решил уйти. Мне жаль, Антон, что однажды я не заметила, как мой сын становится таким, и не смогла это изменить…

— Ладно. — Оборвал её «причитания» парень. — Счастливо оставаться.

* * * * *

Жить самостоятельно оказалось несколько тяжелее, чем он думал. На оплату съёмной квартиры и коммунальных услуг уходила приличная часть его средств. Содержать жильё в чистоте тоже оказалось непросто. Особенно после вечеринок, на которые охотно являлись не только его приятели, но и их многочисленные знакомые.

Хозяйка квартиры уже предупредила парня, что если от соседей поступит ещё хоть одна жалоба, она попросит его освободить жильё. И пару замечаний в университете он тоже уже получил. Хорошо ещё, что хоть с работой пока всё было более менее стабильно.

Телефонный звонок раздался, когда Антон выходил из аудитории. Номер оказался незнакомым.

— Антон? Извините…

Вслушиваясь в глухой негромкий голос, он пытался сообразить. Мать в больнице, состояние тяжёлое. Девочка одна. Надо приехать. Какая девочка? Куда приезжать? Ах, да. Сестра.

Дашка сидела в обнимку с облезлой плюшевой собакой и ревела. Антон смотрел на неё с удивлением. Надо же. А она похожа на него, маленького. И как только он раньше не замечал. И собака это его. Он в детстве не засыпал без неё. Потом вырос. И был уверен, что игрушку эту выбросили давно.

— Это твоя собака, да? — Девочка всхлипнула. — Мне мама сказала. Когда ты ушёл, мы её наверху в шкафу нашли. Мама хотела выбросить, а я не дала.

— Это Тобик. — Хрипло сказал Антон. — А почему не дала?

— Она хорошая. — Просто сказала Дашка. — Мне её жалко стало.

— Слушай, Даш, а как вы с мамой жили, когда она дома была? Ну, школа там или что…

— Я на продлёнку хожу. Потом мама меня забирает. В среду и пятницу изостудия. Антон, а мама умрёт, да? — И она снова заплакала.

— Да что ты, нет. — Не очень уверенно ответил он. — Мама поправится. Может, только не очень скоро. А в бассейн и на танцы ты что, не ходишь больше?

— Нет. Я маме сказала, что не надо. А меня в детский дом не заберут? Тётя Оля сказала, что детей, у которых родителей нет, забирают в детский дом.

— Но у тебя же мама есть.

— А если не будет. Я боюсь. Папа ведь умер. Вдруг, и мама тоже…

— Не выдумывай, — буркнул он — иди лучше спать.

На следующий день позвонил хозяйке и предупредил, что съезжает.

— Ваше дело. — Ответила та. — деньги не верну. И квартиру проверю, учтите!

— Себе оставьте. И проверяйте сколько угодно.

***

Утром проснулся от запаха чего-то горелого. Бросился в кухню.

— Я омлет пожарила. — Сообщила сестра, отковыривая вилкой со сковороды пригоревшие остатки. — Тебе не горелое положила. Антон, а мне в школу сегодня идти?

— Идти. — Морщась, сообщил он. — Мне в универ, и на работу.

— А к маме пойдём?

— Не знаю. — Есть не хотелось, и он подвинул тарелку Дашке. — Не ешь горелое, возьми это.

— А ты не будешь? — Огорчилась сестра.

— Не голодный.

Она расстроенно моргнула, но не заплакала. Принесла портфель, послушно встала на пороге.

Отвёл Дашку в школу. На лекции совершенно не слушал преподавателя. Что будет, если мать вдруг умрёт? Он никогда не думал. Зачем? Антон давно в ней не нуждается. А Дашка? С ней как? Она плакала, что в детский дом заберут. Ну и заберут. Там тоже люди живут.

Внезапно Антон вспомнил, как маленьким попал в больницу. Маме не разрешили с ним. Так страшно и одиноко было ему тогда, что он целую ночь проревел. А утром его, опухшего от слёз, отдали матери под расписку. И только потом он узнал, что она всю ночь просидела в приёмном покое, не решаясь оставить его одного.

Под ложечкой засосало. От того, что голодный или от чего-то ещё, Антон не знал. Еле дождался окончания пары и поехал в больницу.

— Не буду скрывать, лекарства нужны. — Врач черкнул пару названий на белом квадратике. — И с сестрами договоритесь, чтобы присмотр за вашей мамой организовали. Антон договорился. Сунул несколько бумажек молоденькой сестричке. Та пообещала, что всё хорошо будет.

— Ты зря все деньги одной отдал. — Девушка, по виду его ровесница, смотрела серьёзно и сочувственно.

— Почему?

— Они меняются. — Объяснила девушка. — Приходится договариваться с каждой отдельно.

— А ты откуда знаешь?

— У меня мама давно лежит. Скоро, наверное, уже на выписку. А у тебя кто?

— Тоже мать. Только вчера положили. Говорят, состояние тяжёлое.

Девчонка присвистнула, но тут же осеклась и смущённо оглянулась по сторонам, не слышал ли кто.

— Ничего, здесь врачи хорошие. — Успокоила она Антона. — Меня, кстати, Кира зовут. Если что, обращайся. Я здесь каждый день.

— Антон. — Смутился парень. — Спасибо.

* * * * *

Съездил на работу. Забрал с продлёнки Дашку. Она с расспросами не приставала. Шла рядом, держась за его руку, и смотрела под ноги. Он посмотрел сверху вниз на её понурую фигурку и вдруг понял, что кроме вот этой вот притихшей нахохлившейся птахи, да матери, лежащей сейчас в страшной (это он по детству помнил) больничной палате, у него, Антона, и нет никого. И вдруг опять стало страшно и одиноко, как тогда, в детстве.

Чего он, в самом деле, взъелся на них, на мать, на сестру? Разве слышал когда-то хоть грубое слово в свой адрес? Всё «сынок» да «сынок». Хорош сынок оказался. Других в школе, вон, заставляли с младшими братьями — сестрами нянчиться, а его мать раз лишь попросила часок посидеть, но он так грубо ответил, что больше она к нему с такими вопросами не обращалась.

Он гордился: поставил на место. Отстоял собственную независимость. А толку в такой независимости? Сейчас, например, когда просыпаешься в чужой, загаженной после вчерашней вечеринки, квартире, и голова гудит. И будит тебя утром не запах блинчиков, а вонь от не вынесенного накануне мусорного ведра. Здравствуй, взрослая жизнь!

Хорошо, что до дома от Дашкиной школы не так далеко. А то бы Антон себя сгрыз изнутри. Во дворе неказистый мужичонка продавал ёлки. Озирался опасливо, видно, что без разрешения. В отличии от самого продавца, ёлки были, чудо как, хороши: пушистые, зелёные.

— Почём?

— Тыщща всего! Бери парень, не пожалеешь. Гляди, какие ёлки!

— Ого! Целая тысяча? — Дашка потянула брата за руку. — Пойдём, Антон.

— Давай за восемьсот. — Неожиданно быстро согласился мужик, покосившись на Дашку.

Пока сестрёнка соображала, насколько предложенная цена меньше предыдущей, Антон достал деньги, и ухватив ёлку за ровный стволик, понес к подъезду.

— У нас в шкафу тоже ёлочка есть. — Любуясь на зелёную красавицу, заметила Дашка.

— Я знаю. Но эта живая. Она лучше.

Последние лет пять он и новый год дома не отмечал. Отговаривался тем, что ребята пригласили. Поэтому, только возвращаясь, бросал взгляд на украшенную ёлку.

— Игрушки есть? — Спросил у сестры.

Она кивнула и, подставив табурет, полезла в шкаф. Достала коробку, протянула ему.

— Сейчас поедим и будем украшать.

— У нас нет ничего. — Дашка открыла холодильник. — Только яйца. Ой, нет, ещё сосиски. А суп прокис.

— Я заказал. — Антон показал глазами на телефон. — Скоро привезут.

— Можно было макароны сварить. Я умею.

— Как омлет?

— Он случайно сгорел.

Дашка втянула голову в плечи и отошла. Антону стало жаль её, он хотел было сказать сестре что-то ободряющее, но в дверь позвонили. Курьер привёз еду.

Глядя на то, как неуверенно она ковыряет кусок мяса, он ловко порезал отбивную на маленькие кусочки.

— Ешь. Может, пиццу хочешь?

Она помотала головой и послушно положила мясо в рот.

— Как тебе?

— Вкусно. — Кивнула Дашка. И виновато добавила. — Только у мамы вкуснее.

 

«Да.» — Мысленно согласился он. — «У мамы вкуснее.» Когда начал есть в разных заведениях, понял, что какой бы изысканной не была кухня, однажды всё равно захочется маминого борща, или голубцов, или самого простого домашнего печенья. Они молча поели.

— Давай ёлку нарядим что ли?

— Антон, а почему ты не спрашиваешь про уроки? Сделала я или нет?

— А надо?

— Ну, мама всегда спрашивает.

— И что? Сделала?

— Да, почти. Только задачку не решила. Ты поможешь?

— А почему у учительницы не спросила?

— Я не успела. — Прошептала Дашка испуганно.

— Ладно, давай посмотрю.

Задачка оказалась ерундовая, и вскоре они уже занимались украшением ёлки. Он уже и забыл, как это. А ведь раньше любил.. Когда-то, давно. Они с мамой всегда делились: мама вешала игрушки на верхние ветки, а он — на нижние, где мог достать.

С мамой… А отец? Антон начал вспоминать. Отец приходил поздно, часто, покачиваясь, иногда совал Антону слипшиеся конфетки или мелкие деньги и шел спать. Он казался мальчику очень добрым. Когда они с матерью ругались, она всегда закрывала дверь, чтобы Антон не слушал взрослые разговоры. Но ему казалось, что мать зря ругает отца, и виноватой в том, что отец ушёл, он считал тоже её.

Сейчас, вспоминая своё детство, парень вдруг понял, что отца почти никогда не было рядом. Ни когда он болел, ни на праздниках в школе. Даже, когда мальчик победил в городском конкурсе, отец так и не пришёл на награждение. На вопрос сына ответил, что по телевизору видел. Антон тогда и матери так сказал. А она не стала его разочаровывать, хотя то событие и не снимал никто, а уж, тем более, нигде не показывали…

— Давай, я на верхние ветки вешать буду, а ты — внизу. — Предложил он Дашке.

Она кивнула и, вдруг, прижав ладошки к глазам, заплакала.

— Даш, ты чего? — Испугался брат.

— Мы так делали с мамой и папой. — Плакала девочка. — Потом папа поднимал меня, и я на ёлку надевала звезду. А в прошлом году мы звезду не надевали, потому что папы уже не было. Я не хочу, чтобы мама тоже умерла.

— Не плачь. — Антон неловко обнял сестру. Она прижалась доверчиво, словно ждала от него этого жеста. — Мама не умрёт. Врачи сказали, что вылечат её обязательно.

— Правда? Ты был в больнице? — Дашка перестала плакать.

— Был.

— И врач так сказал?

Антон утвердительно кивнул, хотя, конечно, ничего подобного никто ему не говорил. Да и сказать не мог. Редко кто может пообещать то, в чем сам не уверен.

Дашка повеселела и начала примерять на зелёные пахучие ветки ёлочную мишуру. Подумав, Антон протянул ей большую серебристую звезду.

— На, держи.

Она взяла недоверчиво, опасаясь подвоха, и стояла, прижимая блестящую ёлочную макушку к груди. Антон подхватил сестру и поднял её повыше.

— Ну, надевай!

Дашка надела звёздочку, и они какое-то время, любуясь, рассматривали ёлку.

— Ты сильный. — Тихо сказала сестрёнка, робко дотронувшись до его руки. — Мама сказала, что ты меня любишь, просто у тебя много своих дел.

— Так и сказала? — Антону стало неловко.

— Да, а ещё мама и папа говорили, что ты умный и способный, и мне надо тоже стараться быть, как ты.

— Не надо, как я, — буркнул он — лучше, как мама.

И торопливо добавил:

— Мама у нас добрая, весёлая, готовит хорошо.

— Я тоже научусь. — Пообещала Дашка.

— Научишься, конечно. А сейчас, давай спать, поздно уже.

***

Прошло несколько дней. Дашку, как и многих младшеклассников, раньше отпустили на каникулы, и Антону приходилось оставлять её дома одну. К матери пока не пускали, но он всё равно приезжал в больницу. И не только затем, чтобы узнать о состоянии мамы, это можно было выяснить по телефону, но и для того, чтобы лишний раз увидеть Киру.

— Мою маму завтра выписывают. — Сообщила она Антону.

— Жаль, не увидимся больше.

— Ну, почему. Мы же в одном городе живём. Запиши мой номер, звони, если что.

Он записал. Но совсем не уверен был, что решится позвонить. Однако пришлось. И раньше, чем он думал. Однажды вечером позвонили из больницы:

— Состояние вашей мамы ухудшилось. Вы не пугайтесь, но лучше бы было вам приехать. У нас сестёр катастрофически не хватает. Сможете побыть с ней сегодня?

Дашке говорить нельзя. И как её на всю ночь одну оставить? Соседку попросить. Придётся объяснять. Он набрал номер Киры.

— Кир, привет. Это Антон. Понимаешь, мне из больницы позвонили, а сестру на ночь оставить не с кем.

— Адрес говори.

Дашка удивлённо рассматривала неожиданную гостью.

— Даша, это Кира. Меня на работу вызвали срочно. Она побудет с тобой до утра. Ты ей покажи всё. И покорми, хорошо?

— Хорошо. — Серьёзно кивнула девочка. — А она твоя невеста?

— Даш!

— Я же просто спросила.

Кира улыбнулась девочке и повернулась к Антону.

— Иди, не волнуйся, всё будет хорошо.

Он понял, о чём она и благодарно кивнул.

* * * * *

Мать была в сознании. Бледная, сильно похудевшая за последнее время, смотрела на Антона и слабо улыбалась.

— Сынок. Приехал.

— Да, мам. — Острое чувство жалости захлестнуло его. — Как ты?

— Лучше скажи, как вы? Справляетесь?

— Справляемся. Хорошо всё. Дашку на каникулы отпустили. Она ждёт тебя. Ты поправляйся.

— Я стараюсь. Ты, Антоша, прости меня, если обидела. — Говорила она с трудом, а он смотрел и не понимал, за что мать просит у него прощения. Это ведь он обижал её, психовал, хамил.

— Мам, ты не волнуйся за нас. И, знаешь, это ты меня прости. За то, что я так с тобой…

Почувствовал, как слёзы покатились по щекам, уткнулся головой в её руку. А она слабо гладила его по растрепавшимся волосам и шептала:

— Не плачь, хороший мой, сильный мой сынок, мы справимся, всё будет хорошо.

Он так и заснул под утро головой на её постели.

— Молодой человек, — медсестра тронула его за плечо — проснитесь.

Он дёрнулся и испуганно посмотрел на мать.

— Всё в порядке. — Успокоила его девушка. — Она просто спит. Ей сил набираться надо. Чуть погодя, переведем в общую палату. А вы можете ехать домой.

* * * * *

Кира встретила его тревожным вопросительным взглядом. Он ободряюще кивнул, и она улыбнулась ему в ответ.

— Как вы? — Спросил он у Дашки.

— Хорошо. — Сестрёнка не отходила от Киры. — Сегодня омлет не подгорел. И Кира показала мне, как правильно рисовать собак. А то у меня не получалось.

— Для своего возраста твоя сестра хорошо рисует. — Похвалила Кира. — Она способная девочка.

Дашка улыбнулась смущённо. А Антон, вспомнив, как он обозвал Дашкины рисунки каракулями, опустил глаза.

— Спасибо тебе, Кира. — Он подвинул к себе тарелку с завтраком. — Маме стало лучше. Если так пойдет дальше, переведут в общую палату.

— Это хорошо, значит, дело пошло на лад. В общую переводят, когда человек начинает выздоравливать.

— И мы сможем её навестить? — Подпрыгнула Дашка.

— Конечно.

— Кирочка, а ты ещё к нам придёшь? — Даша с надеждой смотрела на собирающуюся домой Киру.

— Если пригласите, обязательно приду.

— Я тебя приглашаю! — Обрадовалась Дашка.

— А ты? — Кира лукаво взглянула на Антона.

— И я приглашаю. Даш, ты побудь дома. Я Киру провожу и вернусь.

Они шли по заснеженной предновогодней улице. Кругом суетились люди, готовясь к Новому году.

— Зайдём на минутку! — Кира толкнула дверь небольшого магазинчика.

«Всё для художников» — Прочитал Антон. Кира выбрала краски в симпатичном футляре, попросила завернуть.

— Положи это под ёлку для Даши.

— Для Даши? Надо же, а я и не купил ничего. Не подумал.

— Ну, ещё бы, когда с мамой такая беда, — не до подарков.

Антон покраснел. Ему стыдно было признаться, что дело совсем не в этом. За все эти годы он ни разу не сделал матери и сестрёнке ни одного подарка.

— Не расстраивайся, время ещё есть. — Успокоила его девушка

«Время ещё есть» — Подумал он. — «Главное, успеть, пока не стало поздно»

* * * * *

Проводив Киру, вернулся домой. Сунул сверточек на верхнюю полку шкафа. Дашка сидела в обнимку с облезлым Тобиком и смотрела мультфильмы.

— Проводил? — Спросила она.

— Проводил.

— Антон, Кира — очень хорошая.

— Я знаю.

— Она мне понравилась.

— Ты ей тоже.

— Правда? Антон, а мы когда к маме пойдём? Я очень соскучилась.

— Пойдём. — Вздохнул он и машинально повертел в пальцах белую коробочку, стоявшую у зеркала.

— Любимые мамины духи. — Сказала Дашка.

— Что?

— Ты держишь. — Сестрёнка бережно взяла у него коробочку и поставила на место. — Это любимые мамины духи. Только они уже закончились. Папа раньше дарил, теперь вот. Только коробка осталась.

— Даш, а ты какой подарок попросила бы у Деда Мороза?

— Я бы попросила, чтобы мама не болела больше. — Вздохнула Дашка. — Только ведь Деда Мороза не бывает. А подарки под ёлкой всегда оставлял папа. И чего ты, Антон, хитришь, как маленький? Ты тоже сам всегда приносил мне подарок.

— Я? — Антон поперхнулся от неожиданности.

— Ну да! — Хитро усмехнулась сестра. — Думал, я не догадаюсь? Ну, вот скажи, кто ещё, кроме папы и мамы мог дарить мне подарки, если Деда Мороза нет? Только ты. Я это сразу поняла. А когда спросила у мамы, она только улыбнулась.

— Даш, я… — Антон не знал, как сказать сестре правду, а, главное, нужна ли ей сейчас эта правда. — Прости, что я с тобой никогда не играл, не гулял…

— Да ладно. — Дашка пожала плечами. — Мне мама говорила, что ты очень занят. Я сначала не верила, а потом поняла, что это правда. Я когда ходила и на плавание, и на танцы и в художку, тоже была всё время занята.

— А сейчас хотела бы опять всем этим заниматься?

— Не очень. Мне рисовать больше нравится. Антон, а ты можешь научить меня кататься на коньках? Мама говорила, что ты умеешь.

— Умею. Хочешь, сходим на каток вместе: ты, я и Кира?

— Очень хочу! — Обрадовалась Дашка.

* * * * *

— Мама! — Дашка бросилась к матери. Длинный, наброшенный на плечи, халат путался у неё в ногах. — Мамочка, как же я скучала!

— И я скучала, малышка.

— Мама, Антон водил меня на каток. Мне очень понравилось!

— Здорово!

— Мама, а ты скоро вернёшься домой?

— Если вы обещаете ухаживать за своей мамой и не огорчать её, то на Старый Новый Год я отпущу её домой. — Заглянувший в палату врач, подмигнул Дашке.

— Мы обещаем! Правда же, Антон, обещаем?

— Конечно, обещаем. — Антон пожал врачу руку. — Спасибо, доктор.

* * * * *

— А почему бывает Новый новый год и Старый новый год? — Спросила Дашка.

— Потому что… — Начал было Антон, но она перебила его.

— Подожди! Я кажется сама знаю. Потому что в этот день окончательно уходит всё старое и плохое, да? А остаётся только новое и хорошее! Мама, Кира, я правильно угадала?

Они сидели, любуясь на искрящиеся среди зелёных иголок огни.

— Вот уже скоро и ёлку разбирать надо. — Задумчиво сказала мать.

— Ну, а пока есть ёлка, то, наверное, есть что-то и под ёлкой? — Антон посмотрел на сестру. — Ну что ж ты, Даш?

Девочка опустилась на четвереньки и заглянула под ёлку.

— Здесь подарки! Для всех! Смотрите! Маме, и Кире, и мне! Ещё мне! Девочка поочередно доставала пакеты из-под ёлки.

— Мои любимые духи! — Мама держала в руках скромную белую коробочку.

— Кира! Смотри! Это настоящие коньки! Твои — побольше, а поменьше — мои! И краски! Ой, а это кто? — Дашка вытащила забавную игрушечную собаку.

— Антон, это мне?

— Наверное, Дед Мороз решил, что у каждого ребенка должен быть свой Тобик.

— А разве Дед Мороз тебе ничего не принёс? — Спросила у брата Дашка.

— Принёс, Даш. Он принёс мне очень дорогой подарок. Такой большой… — Антон обвёл взглядом всех троих.

— Что он просто не поместился под ёлкой.

— И всё же, ты хорошо смотрел? — Сестрёнка хитро прищурилась.

— Ну, Антон, посмотри ещё, пожалуйста!

С большого листа улыбались ему четыре старательно нарисованных человечка: все они вместе. Он — самый высокий, Дашка — самая маленькая. Внизу старательно выведено:

«Моему любимому брату!»

Из инета.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.