– Тебя-то к себе не зовут?..
– Зовёт, всё время.
– Кто? Дочка?
– Нет, зять… Говорит: «Вам, мама, с нами удобнее будет. Да и нам спокойнее, когда вы рядом, а то мало ли что».
– Вот так – да! Зять, значит, зовёт, а дочь родная как же?
– Римка-то? Молчит. Сопеть только начинает. Я раз её спросила: «Доча, а может, и вправду мне к вам перебраться? Квартира у вас большая, места всем хватит. А я – и по дому, и приготовить, и с мальчишкой посидеть. Вы же работаете оба, всё на бегу…»

Она мне, знаешь, что ответила?

«Ты, – говорит, – мама, ведь настоящий утюг или даже – каток асфальтоукладочный. Раздавишь и выгладишь всех, лишь бы по-твоему было. Я двадцать три года жила и только об одном мечтала: как бы от тебя вырваться. А теперь ты хочешь, чтобы я сама, добровольно, опять под тебя легла? Ну, уж нет! Живи ты в своей коммуналке, а к нам можешь в гости приезжать и даже иногда оставаться переночевать!» О как отбрила она меня, Лиза, слышь?
А собеседница её, шестидесятилетняя Лиза, как будто даже и не удивилась приговору, который дочь вынесла её многолетней приятельнице и соседке по коммунальной квартире Марусе. Губы только подобрала и стала в кастрюле заинтересованно помешивать.
Маруся жарит свои котлеты рыбные, водянистые, а сама нет-нет, да и взглянет искоса на Лизавету. Потом не выдерживает, спрашивает:
– Ты чего замолчала-то, подруга?
Та не сразу, а суп предварительно попробовав, отвечает:
– Так чего тут скажешь-то, Маша? Жизнь у них своя, отлаженная…
– Я тебя не про их жизнь спрашиваю, а про то, правда ли я утюг и каток?..
– Ой, Марусь! А то ты сама не знаешь! Через твой характер от тебя ведь и Мишка сбежал. Как стоял, голый, с одним чемоданишкой. Ты же знаешь, как тебя все в подъезде, да и в доме за глаза зовут: бригадирша! Ты рядом с собой людям дышать не даёшь, хочешь, чтобы они вдохи и выдохи по твоей команде делали…

Маруся не дослушивает откровений соседки, а просто плюёт в сердцах в её кастрюлю с супом, берёт сковороду с недожаренными котлетами и уходит к себе в комнату.

Если бы в это время на кухне вдруг грянул «Марш тореадора» из бессмертного шедевра Бизе, это бы не было диссонансом в сложившейся ситуации.

А Лиза, кажется, даже не слишком удивлена таким поворотом событий. За долгие годы, что живут они через стенку с Марусей, она и не к такому привыкла. Несколько мгновений смотрит в кастрюлю, потом говорит раздумчиво так:
– Хорошо, что капусту бросить не успела… А картошки ещё начистить можно…

«В контрах» соседки были до самого вечера. А когда по телевизору началась информационная программа «Время», Лиза взяла бутылочку красненького из буфета и подалась к соседке пить, значит, мировую.

Маруся всё ещё гневалась, что видно было уже по тому, что на вошедшую после коротенького стука в дверь соседку она даже не взглянула.

Только на диване, у стола стоящем, подвинулась, уступая место подруге. Та села рядышком. Подержала бутылку в руках. Поставила её на стол и руки под грудью сложила: она свою часть ритуала примирения исполнила.

Теперь очередь была за ответными действиями с Марусичной стороны.
Та ещё чуть-чуть поштопала носок, натянутый на электрическую лампочку, и, по-прежнему не глядя в Лизкину сторону, заговорила:
– Ща вот закончу и котлеты тебе подогрею. Обед-то, поди, сварить не успела…
– Чё не успела-то? Я сразу тот вылила и новый поставила…
И замолчали старухи, каждая о своём думая. Но молчали так дружно и слаженно, что не было ни одной неловко и томительно: всякое же в жизни бывает. А тут, подумаешь, мелочь какая: две соседки на кухне повздорили!

Лизка когда-то вон Марусе мыша дохлого в холодильник подложила. Теперь уж и не помнит, за что, но до сих пор так и не призналась.

Зато когда у Лизки мать умерла, то Маруся всё сама сделала, потому что Лизавета очень горевала и, словно бы, с ума немножко сошла. Маруся её даже к себе в комнату на несколько дней забрала, чтобы подруга, не дай бог, чего над собою не сделала.
Сейчас Лиза заговорила первой:
– Ой, Марусь! Да и на кой чёрт нам сдалась твоя Римка! Она ж в отца вся, языкатая: мелет чего ни попадя…

Маруся глядит на подругу, и брови её, медленно изгибаясь, ползут вверх. А уж Лиза-то знает, что после этого случается, а потому, торопясь погасить пока ещё не начавшийся новый скандал, продолжает:
– … зато, какого парня себе отхватила, Ванюшку: золото, а не мужик!

Знает Лизавета, что Маруся зятем гордится как собственным сыном. Он ведь и вправду мужик замечательный, даром что в сиротском доме вырос.
– Да уж, Ванёк у меня – дай бог каждому зятька такого-то! – и снова склоняется над своей работой. Потом продолжает:
– Говорит мне тут, слышь: «Давайте, мама, я вам путёвку в дом отдыха возьму. У нас на заводе дают по льготной цене. Отдохнёте там, здоровье поправите».

А на кой она мне, путёвка эта? Чем у нас-то с тобою тут не дом отдыха? На всю огромную такую квартиру мы только вдвоём и остались: тишина да благодать кругом. Ты, кстати, не забыла? На следующей неделе твоя очередь места общего пользования убирать. Я унитаз-то отмыла. Ванна тебе осталась.
А Лиза и не возражает: у них с Марусей всё по-честному.

Когда Римка, «чёртова дочь», как сама мать её называла, выставила Ванька за двери их совместно нажитой квартиры, потому что там она осталась с их совместно же нажитым сыном Ромочкой и куда собиралась в самом скором будущем привести своего нового мужа, который по «культурным параметрам» ей подходил гораздо больше, чем слесарь–сантехник Ванёк, зять Марусин пришёл теперь уже к бывшей тёще в коммуналку.

И Маруся с Лизаветой его приняли. Маруся отдала ему свою комнату, а сама перебралась к Лизавете. А чё? Она и на диване прекрасно спать-то может, а у Ивана должна же быть и личная жизнь…

Автор Олег Букач

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

ГРЫМЗА

В это лето внутренний дворик второго корпуса городской больницы использовался очень активно. Вышел указ о запрете курения в общественных зданиях, поэтому и организовалась спонтанно новая курилка — во дворе: пара вёдер для окурков, стол и списанная кушетка под деревьями.

На стол Марина и присела, Светка плюхнулась на кушетку напротив. Дежурство выдалось тяжёлое, среда. В этот день недели экстренные больные поступали по «скорой» в их гинекологию со всего города. Но три операции за вечер — это чересчур даже для среды.

Светка достала сигарету из пачки, щёлкнула зажигалкой. Марина не курила, но выходила вместе с подружкой — отдохнуть и узнать последние внутрибольничные новости. Однако сегодня они были во дворике вдвоём: прошёл час после отбоя, больные отдыхали, а у девчонок из хирургии и реанимации тоже была запарка.
— Не боишься, что Грымза застукает? — поинтересовалась Марина у блаженно затянувшейся подружки. При упоминании о заведующей отделением, тоже дежурящей сегодня, Светка, поперхнувшись дымом, закашлялась. Пепел от сигареты упал прямо на халат.
— Кто же под руку говорит-то? — Прокашлявшаяся Светка, соскочив с места, стряхивала пепел.

Такая реакция была не случайной. Их заведующая частенько гоняла своих медсестёр, да и вообще всех женщин, застуканных в курилке. С периодичностью два-три раза в день с внутреннего двора раздавалось: «Опять перекур, мать вашу?! Работы в отделении не хватает? Так я вам быстро найду!» — это медсёстрам; «Дымишь? А кто позавчера рыдал, что ребёнка выносить не удаётся? Не ты? Так и не выносишь, матка от никотина постоянно в тонусе. Лечишь, лечишь — и всё насмарку. Быстро в палату!» — это пациенткам.

Марина признавала некоторую справедливость в словах начальства, но не могла привыкнуть к резкому, порой грубому тону. Грымза в выражениях не стеснялась, могла сказать что угодно и кому угодно.

Марина сама слышала, как заведующая заявила женщине терапевту из поликлиники, попросившейся на осмотр: «И куда ты такую задницу отрастила? Скоро в кресле умещаться не будешь».

Но когда выяснилось, что у терапевта серьёзные проблемы со здоровьем, та же Грымза поставила на ноги весь город, чтобы коллега получила необходимое обследование и лечение.

К заведующей постоянно шли на осмотр «по блату». Она ругалась, иногда матом, но смотрела всех. Марина тоже приводила на консультацию старшую сестру. Хамоватая, бесцеремонная Грымза была прекрасным диагностом и лучшим оперирующим гинекологом города. Она славилась умением стремительно находить верные решения в самых тяжёлых случаях, что спасло жизнь многим больным.

Пациентки посообразительней, пропускали мимо ушей все выпады в свой адрес, считая, что хорошее лечение важнее. Жалоб на недостаточно культурное обращение тоже было много.

Главврач пару раз пытался призвать заведующую гинекологией к порядку, но оставил эту затею. По больнице ходили слухи, что Грымза выдала ему: «Тебе нужно, чтобы я классно резала или чтобы реверансы всем подряд отвешивала? Хочешь выговор вкатить, да ради Бога. А мне некогда нотации выслушивать, я работать пошла!»
— Нет, ну ты погляди! — Возглас Светки вывел Марину из задумчивости.

Подруга осматривала полу халата и сетовала: — Третий халат за неделю прожигаю. Нужно, когда в стирку отдавать буду, так свернуть, чтобы сестра-хозяйка не заметила, — Светка, подняла голову, быстро швырнула окурок в ведро, понизила голос и возмущённо прошипела: — Накаркала.

Марина повернулась и тоже увидела идущую к ним Грымзу. Машинально отметила, что заведующая, стройная, невысокая, с волосами, забранными в хвостик, выглядит сегодня намного моложе своих лет. «Сейчас начнётся», — мелькнула мысль. Однако начальница повела себя странно.

Вместо того чтобы устроить выволочку, села на стол рядом с Мариной и вполне мирно, даже как-то устало, обратилась к Светке:
— Угости сигареткой. Курить хочу — спасу нет. Только не ври, что просто воздухом дышите, вон пачка карман оттопыривает.
Светка с совершенно очумелым видом протянула сигареты и зажигалку. Марина была потрясена не меньше подруги.
— Вы же не курите, — вырвалось у неё.
— Не курю, двадцать лет, как бросила. — Грымза достала сигарету, остальную пачку кинула Светке и щёлкнула зажигалкой. Однако прикуривать не стала, а просто смотрела на огонёк. Рука, всегда так твёрдо удерживающая скальпель, заметно подрагивала.
— У вас что-то случилось? — вновь не удержалась Марина, сама удивляясь собственной смелости.
— А? — Грымза с неохотой оторвала взгляд от зажигалки и решительно закрыла её.

— Нет, всё в порядке, даже замечательно. Сейчас заходила в реанимацию прооперированных посмотреть: у девчонки нашей с ювенильным* кровотечением состояние стабилизировалось. Теперь можно уверенно сказать — жить будет. Ещё потреплет нервы окружающим подростковыми заскоками.
— Здорово, — сказала Светка. Марина тоже обрадовалась. Всё отделение переживало за поступившую сегодня в критическом состоянии тринадцатилетнюю девочку. Но что же тогда с Грымзой? Та словно почувствовав немой вопрос, усмехнулась:
— Бывают же в жизни совпадения. Ровно двадцать лет назад, день в день, у меня был подобный случай. Рассказать?

— Марина и Светка синхронно кивнули, они не узнавали свою начальницу и смотрели на неё как загипнотизированные.

— Знаете, как должна проходить интернатура? Только что окончившие институт врачи направляются в больницы, где к ним приставляется опытный коллега, который в течение года обучает всему, что знает сам. Ну, в столицах и сериале «Интерны», возможно, так и есть.

А как проходила, да, собственно, и проходит интернатура у нас в городе? Главврачи довольно потирают руки: о, недостающая рабсила, лето, отпуска, врачей катастрофически не хватает.

Так что: вперёд и с песней. Какой наставник? Людей нет, так что сами. Дежурства? Да сколько хотите. Конечно одни. Вам что, нянька нужна? Хотели самостоятельности и много практики — получите, распишитесь.

Вот и я начинала так работать. Поначалу радовалась. В первую же неделю уже ассистировала заведующему на операциях, аборты сама делала, чистки при выкидышах и кровотечениях.

Останься в областном центре — год бы на операционную издали смотрела. Хвалил меня заведующий и всё больше загружал работой, но я сама довольна была, как на крыльях летала… до первого дежурства.

Проходило оно гладко, даже слишком гладко. Медсестра со мной дежурила опытная, но суеверная до жути. Лидия Николаевна. Всё на меня косилась и бурчала, что такое затишье не к добру и что-то про «везение» новичков.

И добурчалась. В ночь «скорая» привезла тринадцатилетнюю девочку с кровотечением. Я с первого взгляда поняла: тут ни вливанием растворов, ни, даже переливанием крови не обойдёшься, нужна чистка: девчонка была не просто бледная — восково-белая.

Сначала назначения сделала, медсестра тут же, в приёмном покое капельницу с сокращающим зарядила, подколола кровоостанавливающее, гормоны. Санитарку за каталкой отправили. Я же тем временем позвонила, вызвала лаборантку.

Только потом начала историю болезни заполнять, да заминка вышла: пациентка — ребёнок, нужно согласие родителей. Они в коридоре перед приёмным ждали. Вышла туда, всё объяснила, да как в стенку лбом вписалась в их слова: «Мы на операцию согласия не даём. Вера запрещает». Сектанты долбаные! Мать как овца блеяла: «Всё в руках Божьих».

Не в руках Божьих, говорю, в моих руках жизнь вашей дочки. Сделаю чистку — будет жить. Ещё раз объяснила, как что проходить будет. Тут папаша голос подал: «Не дадим резать. Кому девка нужна будет, порченная-то?»

Потом, видимо, опомнился, добавил: «Нельзя веру рушить. Пусть будет, как Господу угодно». Честно скажу, еле удержалась, чтоб по роже сектантской не заехать, чуть не криком спросила: зачем вообще тогда в больницу привезли.
А этот: «На нас и так от властей гонения. Скажут — уморили. Пусть уж лучше упокоится тут, в больнице».

Я дар речи потеряла от таких слов. Лидия Николаевна выглянула, быстро сориентировалась: ушла и вернулась с двумя листками бумаги и ручками.

«Не соглашаетесь, — говорит, — тогда пишите отказ от оперативного лечения, оба». А я ведь и не подумала тогда, что нужно письменный отказ взять. В голове не укладывалось, как так можно, с собственным ребёнком! Девчонка рыженькая, веснушки озорные, а глаза…

Заведующая встала, отошла на несколько шагов, вернулась, снова села и пробормотала:
— Какого же цвета глаза были?.. Не помню. А вот выражение — как у мучеников святых на иконах. Не как у родителей. У тех вид был блаженно-благостный, словно праздник какой празднуют. Ну, ясно, не они же кровью истекали.
Светка возмутилась:
— Вот гады-то бывают. Пусть ребёнок загнётся, но они веру свою не нарушат. Марина нетерпеливо заёрзала: — Неужели так и не согласились?
Заведующая нервно передёрнула плечами и продолжила:
— Написали отказ. Но это без меня. Я к больной направилась. Не стала их больше уговаривать, побоялась — убью сволочей. Лаборантка уже группу крови определила, на общий анализ взяла, хотя и без того ясно было — гемоглобин очень низкий.

По закону подлости крови именно этой группы в запасах больницы не оказалось. И у нас, у всех дежурящих, не совпала. То бы сами сдали, а тут пришлось заказывать на станции переливания — обещали в течение получаса доставить. Но это всё время, время.

Больную на каталке в отделение подняли. И я растерялась. Всё, что могла, сделала, а дальше? Лидия Николаевна подошла с отказами и историей, которую я так в приёмном покое и забыла, посоветовала звонить заведующему.

Я в ординаторскую отправилась. Позвонила. Трубку взяли не сразу, ночь. Надо отдать должное, заведующий, хоть и спросонья, но в ситуацию сразу врубился: «Отказ есть письменный — вот и не делай ничего. Жди, сейчас приеду». А когда он там доберётся с противоположного конца города.

Закурила, задумалась: операцию нужно делать срочно. Если сделаю без согласия, и всё пройдёт хорошо, может, хотя и мало вероятно, выкручусь.

А если что-то не так? Ведь это крест на всём будущем. Коту под хвост шесть лет учёбы, мечты об аспирантуре. Под суд могу попасть. Замечательное начало медицинской карьеры. У мамы сердце больное, как переживёт?

Тут форточка хлопнула, и я словно очнулась. Какая карьера, аспирантура, когда рядом умирает девочка, и в моих силах её спасти. Я сделаю операцию. Встала, окончательно решившись. Вышла из ординаторской. И поняла, что опоздала — Лидия Николаевна, всегда такая степенная, бежала ко мне навстречу по коридору…

Рассказчица замолчала. Щёлкнула зажигалкой, повертела в руках сигарету. Но снова не прикурила, а отправила сигарету в ведро. Зажигалку кинула себе на колени. Судорожно вздохнула. Потёрла лоб и заговорила, словно сама с собой, словно не было ни больничного дворика, ни отделения, ни заворожено слушающих Марины и Светки:
— Странно, вспоминается не то, как с вызванным реаниматором что-то делать пытались. Другое… когда в морг тело увозили на каталке, из под простыни прядка рыжая выбилась. Как увидела эту прядку — в глазах потемнело.

Дальше не помню. Очнулась. Заведующий около меня суетится, приехал. Лидия Николаевна охает: «Слава тебе, Господи, пришла в себя. Я уж думала сейчас третьей тут лягу»…

Потом были разбирательство, скандал, летальная комиссия. Как пережила? По косточкам разложили, полным ничтожеством себя ощутила. И после всего вывод: поступила правильно, интерн, не должна была одна дежурить, не имела права без согласия оперировать.

Заведующему выговор вкатили. А со мной — всё правильно. К чертям собачьим такую правильность! Я убеждала родителей, советовалась с заведующим, курила — и всё это время из ребёнка вместе с кровью вытекала жизнь: капля за каплей, капля за каплей…

На пачках сигаретных написано: «Курение убивает». Та моя сигарета действительно убила, да только не меня, — заведующая тряхнула головой, возвращаясь в реальность.

— Вот такая история. И не верь после этого в теорию парных случаев.
— Но ведь сегодня всё обошлось, операция успешно прошла, родители…

— Марина осеклась, заметив странное выражение на лице начальницы. Её осенило: — Неужели и на этот раз не было согласия?
Заведующая загадочно улыбнулась, легко соскочила со стола и наклонилась поднять упавшую с колен зажигалку.
— Смотри-ка, кто-то книжку потерял, — она распрямилась, кинула зажигалку Светке и отряхнула от пыли небольшую книжицу.

— Недавно меня дочки научили гадать по книгам — берёшь первую попавшуюся, открываешь наобум и читаешь, что взгляд выхватит.

Чушь, конечно, полная, но попробуем, — заведующая раскрыла сборник и прочла: — «Забудьте ошибки. Забудьте неудачу. Забудьте всё, кроме того, что вы собираетесь делать сейчас и делайте. Сегодня ваш счастливый день»*… Ты смотри, в точку.

Она опустила книгу на стол и хотела ещё что-то сказать, но в это время во дворик осторожно, придерживая бандаж на животе, вышла одна из пациенток.
— Это ещё что за явление Христа народу? Петрова, твою мать! Ты где сейчас должна быть? Тебе кто вставать разрешал? — заведующая стремительно двинулась к нарушительнице режима.
— Я… это… поку… воздухом подышать, — пролепетала Петрова, неуклюже пряча за спину руку с пачкой сигарет.
— Знаю я ваш воздух: никотин-о-два называется. Пачку сюда, и немедленно в смотровую! Не дай Бог — швы разошлись! — Врач и больная скрылись в здании.
— Копец Петровой, — фыркнула Светка.
— Да ладно тебе, — заступилась за начальницу Марина.

— Наша только шумит, ещё никого за нарушение режима не выписали. А ведь она про отказ не сказала, чтобы в случае чего ответственность только на себя взять.
— Это она — молодец! Стерва, конечно, редкая, но своих не подставляет и не сдаёт.
— Наверное, теперь я не смогу её Грымзой называть.
— Вот обругает пару раз, ещё как сможешь, — заверила Светка.
Послышался приближающийся вой сирены. «Скорая» везла новую больную…

Ювенильными* или пубертатными кровотечениями в гинекологии принято называть маточные кровотечения, представляющие собой нарушение менструального цикла у девочек-подростков в возрасте 12—18 лет. Это одна из наиболее сложных патологий периода полового созревания у девочки…

Автор: Наталья Алфёрова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Счастливая женщина в старой шубе

Расставаться с мечтой было тяжело. Юле хотелось вцепиться в блестящий мех. Уткнуться мокрым лицом. Она же так ее хотела! Всю свою жизнь. И копила, откладывала, собирала. Долго стояла возле витрин. И все представляла, как когда-нибудь накинет шубу на плечи.

Этот момент наступил. И ей впервые захотелось поцеловать свое отражение! Даже волосы стали не тускло-серыми, а словно заиграли. Засияли глаза. И девчоночка-продавец, молоденькая, красивая восхищенно произнесла:

— Вам так идет! Ну просто другой вид!

Домой Юля тогда летела. И стыдно кому сказать — весь вечер проходила дома в шубе. Даже на улицу не пошла. Ей хотелось видеть себя в зеркале. Гладить мех.

Просто много лет назад она увидела картинку в журнале — поразительно красивая девушка в туфельках и шубке садится в автомобиль. В их климате-то в туфлях не походишь, конечно. Но зато с той поры в ее душе поселилась Мечта. Другие грезят о заморских странах. Или о любви.
А Юля хотела шубу. Ей казалось, что когда она у нее будет, начнется невообразимо прекрасная жизнь. У нее была старенькая, из мутона. Юля носила, что ж делать.

Иногда встречалась с подружкой детства, Ниной. Та знала о Юлиной мечте.

— Да, подруга. Ничего, насобираешь. По одежке встречают нас. Вот стояла бы даже самая распрекрасная девица в фуфайке, кто б на нее внимание обратил? А меха… Это статусность! — деловито рассуждала Нина.

Шуба помогала Юле выживать даже тогда, когда все вокруг было беспросветным. Она с двумя сестрами без отца росла. Папа ушел, давно. Юля помнила его большие глаза, шершавые щеки и сильные руки. Ощущение полной защиты и покоя.

А потом все закончилось. Сквозь пелену воспоминаний Юля видела, как папа стоял на коленях, умоляя маму его простить. И плакал. До этого Юля думала, что мужчины не плачут. Только мама, жесткая, авторитетная не простила. Уже потом она все приговаривала:

— Кто предал раз, предаст второй! Нечего было на других баб заглядываться! Туда ему и дорога. Отца у вас больше нет. Будете за моей спиной с ним видеться — в детдом отдам. Поняли? Это унизительно, девочки, запомните. Любить того, кто вас предал! Нет ему прощения!

Юля и ее сестры не знали, что такое детдом. Они просто не хотели, чтобы папа уходил. Отец ровно год в ногах у мамы валялся. А потом уехал. И все качала головой тетка матери, говоря, что ошибку та делает. Любой может раскаяться. Бог прощал. А она?

— Вот и пусть твой Бог прощает! А я нет! — кричала мама.

Девочки росли в ненависти к отцу. Такой фанатичной стала старшая сестра, Зинаида. Младшая, Арина, папу совсем не помнила. А Юлька — не смогла она отца ненавидеть. И забыть тоже.

Был момент, когда мама ее застукала с фотографией. И долго отчитывала, Юльке даже уши захотелось заткнуть.

— Что же твой папенька такой замечательный тебе ни одного письма не написал? А? Молчишь! Не нужны вы ему! Он вместо вас другую бабу выбрал! И алименты мне его не нужны! Иначе потом притащится в старости, будете за ним горшки выносить! — причитала мама.

А потом взяла и выбросила все фото отца. Юлька громче всех плакала. Его образ стал таять с годами.

Время шло. Старшая Зинаида, очень умная, легко получила два образования. Устроилась на работу. Юля тоже хотела. Стать кондитером. Только мама на корню пресекла, сказав, что профессия нужна приличная. Нечего других кормить! Юлька пробовала ей возразить, но было бесполезно.

Может, все было бы так, как мама сказала. Только та вдруг заболела. А за ней и Зинаида. Юля металась между ними. И в этот момент младшая, Ариша, той только 18 исполнилось, вырвалась из-под маминой опеки. Закрутила роман.

Спустя год в доме появился маленький Данилка. Мама внука как увидела — сразу полюбила. Обожала с ним возиться. Только при этом продолжала причитать про загубленную жизнь Арины, про то, что все мужики проходимцы. Отец ребенка сестры исчез в неизвестном направлении.

Так и жили они. Царство женщин. Денег стало не хватать. Арина, не выдержав деспотичной мамы, все-таки взяла Данила и ушла в общежитие, ей там комнату дали. Ребенок в садик пошел, она — на завод.

Мама совсем слегла. Все шептала:

— Три дочки. Старшая умница, жаль, тоже совсем занемогла. Ей бы работать. С ее-то способностями. Лучше бы ты, Юлька, вместо нее заболела. От Зинаиды толку больше. Ты малахольная. Младшая — красавица. В отца вашего, проходимца. Только толку? В подоле принесла, непутевая.

Учиться Юля не смогла. Металась между сестрой Зинаидой и матерью. Арина тоже приходила, когда могла. Маленький Данечка играл и заливисто смеялся. И Юле казалось, что ребенок — это что-то волшебное в их царстве уныния и безысходности.

Денег не хватало. С работы, чтобы ухаживать за матерью и сестрой Юля ушла. Пробовала заикнуться, что можно бы сиделку, пока она еще в одно место устроится. Только мать приподнялась на подушках и закричала, что ноги чужого человека в доме не будет.

Однажды шла, а навстречу соседка. Втянула воздух носом и говорит:

— Чем у вас так пахнет? Просто слюнки текут?

Юля ответила, что пироги пекла. И тут же вынесла угостить.

— Да тебе их продавать надо! Ну чего ты покраснела! Хочешь, я первая покупать буду? Готовить терпеть не могу, а муж все то пирогов, то ватрушек требует. От покупных нос воротит! И можешь по организациям походить разным. Люди любят домашнюю пищу! Будешь вкусно делать да продуктов не жалеть — вмиг клиентура появится, — ответила соседка.

Так у Юли приработок появился. Маму и сестру выхаживать тяжело было. Спасибо еще одному соседу, Сане, тот всегда спускался, помогал, если она просила. Он с Ариной вместе в классе учился. Пробовал все к ним приходить. Только потом Арина съехала. И Саня с тех пор особо не показывался. Он с бабушкой жил. И Юля иногда любила постоять и поболтать с ним у подъезда, также угощала пирожками, которые оставались от продажи. Благодарна была.

Мать и сестра ушли друг за дружкой. Дома поселилась тишина. Юля просила Арину переехать к ней, вместе с Данечкой. Та обещала подумать.

В тот вечер Юля свои вещи перекладывала. И наткнулась на ту картинку, из детства. Вдруг тряхнула головой, словно бабочка, которая лезла из кокона. И решила: шубу она купит! Удалось за пару лет все-таки скопить.

Пело все внутри. Она мечтала, как будет печь торты, пирожные. Может, и кафе когда откроет. И беззаботно смеялась. А потом раздался тот тревожный звонок в дверь.

На пороге стояла Арина. Лицо сестры было совсем белым. Она показывала какие-то бумаги.

— Обследование. Срочно. Нет денег. Пятнышко. Кашляет. Ехать не на что. Подозрение, — доносилось сквозь рыдания.

На кухню прошли. Юля воды подала.

— Что делать-то? Новый год скоро! Денег никто взаймы не дает. У всех праздники, подарки, гости. Где взять? Ехать-то в область. А я холодильник еще взяла в кредит, старый все, накрылся. И так себе во всем отказываю. Не выручишь, Юлечка? Я отдам, все, что дашь, — молила Арина.

Юлька бы и рада. Да нечем помочь. Арина ушла. И вдруг Юльку осенило: шуба! Бросилась к вешалке. Погладила мех в последний раз. И побежала по сугробам к Нине, свой подруге.

— Слушай! Беда у нас. Данечка заболел. Хоть за половину цены купи, а? Только чтобы деньги сразу. Я же ее и не носила совсем! — прошептала Юля.

Какие тут мечты? Есть малыш, родной и любимый племянник. Ему надо жить. И смеяться. Потому что она, Юлька, не хочет, чтобы у него тоже пропал смех. Как у нее когда-то.

Нина денег дала. Примерила шубу. Она и ей красиво была.

Итак, счастливая женщина в старой шубе шла по улице и шептала:
— Хорошо, что новую шубу продала!.
А слезы катились. Юля прощалась с мечтой. А счастлива была потому, что спасала ребенка. Но все равно злые, непрошенные слезы наворачивались. Подняла голову кверху. И вдруг крикнула:

-Ну что? Где же ты, Бог? Не верю! Ни во что больше! Он ребенок, ни в чем не виноват. И я была не виновата, когда папа нас бросил. Копила на шубу эту, но и ее теперь не стало. Как же мне жить, а? Ты же вроде бы все можешь! Почему тогда заставляешь страдать?

Юля отнесла деньги сестре. Ночью не спалось. Чтобы занять себя, стала разбирать мамины и Зинины вещи. Потянула какой-то ящик и вдруг почти ей на руки упала коробка. Юля ее не удержала. Коробка шмякнулась на пол и оттуда посыпались конверты. Взяла один, раскрыла.

«Милые мои девочки. Зиночка, Юленька и Ариша. Папа вас очень любит, родные. Простите меня. Одним бы глазком на вас посмотреть, солнышки мои. Наказан я за свою минутную слабость. Каждый день гляжу на ваши фото, с вами разговариваю. Даст Бог, простит меня ваша мама. И увидимся мы, девочки мои…»

«С новым годом, мои сокровища. Вот вы и старше стали. Как же мне вас не хватает…»

«Юлечка, с днем рождения, дочка. Шлю тебе вот эту открыточку. Наступит момент, детка моя, что все мы снова будем вместе. Я часто звоню вашей маме, только она все со мной говорить не хочет. Обижается. Я вас люблю и помню. И вернусь, слышишь, Юля? Папа вернется, когда-нибудь мы снова увидимся!», — было написано в разных конвертах.

Буквы прыгали. Юлька плакала. Сколько же много писем! Только же мама сказала, что отец их забыл, никогда не писал. Выходил, писал. Почему же она их не отдавала?

— Мама… Мамочка. Зачем? Ничего не сказала. Не простила все-таки его. Мы же могли быть счастливы все вместе! — прижимала к себе письма, целуя их, Юля.

Ночью она так и не уснула. С утра пошла по магазинам. Надо было на оставшиеся купить муки, сахара и прочего. К празднику можно испечь разных пирогов. По дороге встретился Саня сосед.

— Юля, погоди. Я все спросить хотел, — начал он и замолчал.

— Арина уехала с ребенком. Не знаю, когда будут, — машинально ответила Юля.

— А причем тут Арина? Я спросить хотел, может, сходим куда-нибудь? В кино там или просто погуляем? — продолжил Саня.

— С кем? — все еще недоумевала Юля.

— С тобой, конечно. Я раньше к вам приходил, не решался все с тобой поговорить. Потом мама твоя приболела, не до этого было. Смурная ходишь. Может, помочь чем надо? Ты говори! Юль, ну как? — спросил Саня.

Та только кивнула радостно. И быстро пошла в сторону. Вот оно как! Ну и что, что шуба старая? Выходит, и она может кому-то нравиться?

Зазвонил телефон.

— Представляешь, у него просто косточка как-то там расположена, она и отразилась на снимке. Все хорошо! Простыл немного и все! Он здоров, Юлишна! Слушай, тут столько всего! Глаза разбегаются! Даня везде просится, — донесся голос сестры.

Юля сглотнула. Уже не страшно. Все, малыш здоров.

— Арина! Своди его везде! Все потрать, что у меня взяла! Отдавать не надо. Это ему подарок.

Как же все-таки приятно сделать кого-то счастливым! Юля с поклажей шла домой. Телефон снова ожил. Нина, подруга:

— Юля! Шубу я тебе твою сегодня принесу. Не могу так. Ты же о ней столько лет мечтала. А деньги отдашь, когда сможешь. Все, без разговоров. Мы же подруги. Будешь красоткой ходить! Давай, загляну вечерком.

К дому своему Юля почти бежала. Как-то все… налаживалось что ли. Она не могла понять, почему так. А еще ей было стыдно. За те слова, что кричала недавно в небо. Которое ее не забыло, выходит.

У подъезда стоял высокий пожилой мужчина. Рядом с новеньким красивым автомобилем. Доставал оттуда свертки. Много ярких пакетов.

— Наверное, гости к кому-то приехали. Надо бы помочь занести. Что ж его никто не встречает, вон сколько подарков! — участливая Юля рванулась вперед.

Мужчина обернулся. Она остановилась. Хотела закричать, но не смогла. Дыхание перехватило. Сердце ухнуло вниз. А потом, чуть не снеся с ног идущую навстречу пару, Юля рванулась вперед. Слезы застилали глаза.

И когда сильная рука коснулась ее пальцев, потянув наверх из долгой безысходности минувших лет в покой завтрашних дней, Юля смогла все-таки прошептать:
— Папа, папочка, ты вернулся!

Автор: Татьяна Пахоменко

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Он мой брат

Андрей вяло ковырял палочкой в песке, он никуда не пойдёт.

Родители разбирают малышей, зачем им Андрюшка, тем более он уже большой, ему восемь лет скоро…

-Силантьев, Силантьев, что особое приглашение надо?

-Я не пойду, няня Оля

-Это с чего бы?

-Не хочу, меня всё равно не выберут

Пухленькая женщина, с добрым круглым лицом, которую все поколения детей почему-то звали няня Оля, подошла к мальчику, подняла его личико к себе и сказала, что нужно верить.

-Вера она никому не помешала, а как же, мальчик? Без веры жить тяжело. Вот, смотри, верит какой-то ребёнок, что найдут его папа и мама, и находят.

И я вот верю, вчера сильно верила, что Игнат Терентьевич, наш завхоз, раздобудет мячи. вот, раздобыл. Только, тссс. Секрет это, спонсоры привезли, так что Андрюшка, вечером играть будете мячами, настоящими…

-Правда, няня Оля?-эта новость пришлась мальчику больше по душе

-А то, беги, переодевайся, только помни про секрет…

-Я помню, -крикнул мальчишка и побежал.

Дети в актовом зале сидели нарядные, из всех сил изображая, что они воспитанные, умные и то, что надо родителям. Старались произвести впечатление.

Один мальчишка, Андрюшка его знал, Егор, он был маленький, года три всего, почему-то бегал на прогулке за Андрюшкой и называл его братом. Так, вот, он постоянно носился, как бешеный. Что на него нашло, пацан-то вроде нормальный.

Эх, мелкий дурачок, -думал Андрюшка, разве так можно, ведь всем известно, что родители выбирают только красивых и послушных детей, а этот носится, как будто его клоп укусил.

Андрюшка помнит, как в прошлом детдоме их кусали клопы, жгло всё тело. А здесь хорошо, здесь нет клопов, хорошие воспитатели, да и кормят неплохо.

И ребята здесь добрые, не бьют, не отбирают булочки, Андрюшка любит булочки. Он смутно помнит, что, когда ещё жил с мамой, она пекла булочки, вкусные, сладкие…

Кому-то сегодня повезёт, -думал Андрюшка, — может вот этой девочке с кудряшками, или тому пацану…

-Это кто такой шустрый?

-Это Егорка у нас, живчик, думаем в спорт его отдавать.

-У вас есть такая возможность? — подняла вверх брови красивая тётенька, Андрюшка знал, тётенек надо называть женщина, а дяденек -мужчина.

Эта женщина, которая тётенька, была очень красивая. А дяденька, что стоял рядом с ней, он подхватил на руки Егорку и внимательно слушал, что говорит директор Елена Владимировна.

-Ну, у нас нет, конечно, специальных тренеров, но есть свой спортзал, дети там занимаются, вот мячей им привезли…

Далее Андрюшка не слушал, он смотрел на мужчину. Он тоже какой-то красивый, уверенный в себе. И где только Андрюшка такое слышал, а ещё чувство, как будто Андрюшка его знает.

Приходили и другие родители, но Андрюшке они были неинтересны. Он всё думал про этих, у которых на руках сидел Егорка.

Они опять пришли, эти красивые, потом ещё раз и ещё. А потом стало известно, что они забирают Егорку, делают своим сыном. Что же, Андрюшка рад за мелкого.

А ещё Андрюшка для себя решил, что, когда вырастет, станет таким же серьёзным, как этот дяденька. И жена у него будет красивая, и приедут они в детский дом, и все ребята будут на них смотреть, и этот задавака Игорь рот откроет.

Ой, а он, наверное, тоже вырастет, что-то Андрюшка запутался совсем

В этот момент Егорка, сидевший на руках мужчины, вывернулся,подбежал к Андрюшке, взял его за руку и радостно заявил, что это его брат

-Как? У мальчика есть старший брат?- удивилась женщина, которая о чём-то разговаривала с няней Олей

-Да прям.. это Андрюшка, ваш-то бегал всё за ним, ну он где сопли малому утрёт, где штаны подтянет, вот тот и привязался, мол брат Андрюшка…

Женщина ласково посмотрела на Андрея, а мужчина подошёл, внимательно и задумчиво посмотрел на Андрюшку, и, когда уходили, он опять на него посмотрел.

А потом, когда они за Егоркой приехали, мужчина снова нашёл взглядом в толпе Андрюшку и долго смотрел на него, как будто изучал или пытался запомнить.

Маленькое сердечко мальчика ёкнуло, совсем на мгновение он представил, что это его…папа, что это его, а не Егорку ведут сейчас за ручку счастливые родители.

Прошло два года. Андрюшка всё так же живёт в детдоме, спонсоры привозят еду, игрушки, каких-то ребят забирают домой настоящие родители, взявшиеся за ум, как говорит няня Оля, а каких-то просто усыновляют…

Появилась такая штука, интернет. Там ищут для детей родителей и родственников.

Однажды Андрюшку позвали к директору Елене Владимировне, там сидела смутно знакомая бабушка, из какой-то глубины памяти Андрюшке всплыло её лицо

-Андрюша, как ты вырос. Я ведь недавно узнала, что ты в детдоме, я бы приходила, правда…

-Вы моя бабушка?

-Нет, милый. Вы с мамой жили у меня на квартире, когда ты был маленьким, ты не помнишь, мы стряпали с тобой булочки…

-Помню…

-Помнишь? Да ты, мой золотой…На- ка, на-ка вот… баба Валя напекла

Я ведь как узнала, так и начала искать, Андрюшку -то, а мне везде кто вы ему, кто вы ей?

Да никто я, просто человек, и она человек была…Пока…

-Андрей, ты уже большой мальчик, -это Елена Владимировна, директор, смотрит на Андрюшку серьёзно, что такое, он вроде не баловался…-ты должен понимать, что в жизни всякое бывает. Андрей, твой мамы больше нет.

Андрюшка кивнул головой, он совсем забыл, что когда-то у него была мама. Что же, больше нет, это плохо… пропала последняя надежда обрести дом и родителей

-Андрей, ты меня понял?

-Да, Елена Владимировна…а …-ему это было тяжело произнести, — а папа у меня был?

-Вот здесь всё сложно, в графе «отец» у тебя прочерк, мать была матерью -одиночкой

-Был отец-то, подала голос баба Валя, -был. да только он не знает о нём, об Андрейке -то…

-Таак, Андрей, я прошу тебя выйти

Андрюшка яростно замотал головой

-Иди, Андрей, я всё разузнаю и скажу тебе, иди…

Андрюшка вышел, идёт как во сне, как в тумане каком-то…у него был, а может и есть папа. А вдруг он такой же красивый, как тот…

-Понимаете, она, Катя-то, Андрейкина мама. она ж сиротка, но красивая была, что ты…

-Вы сказали про отца..

-Ну…мужики -то роились кругами, а она нет, неприступная. Бывало скажу ей, Катя, ну чего ты..сходи на свидание, я с Андрейкой побуду…что ты, глазами как зыркнет.

А потом она рассказала мне, как после детдома поступила в училище, ПТУ или что, там хорошо отучилась, и пошла работать, воот. А потом значица, подруга уговорила поступить заочно куда-то, и она сама поступила, работала и училась.

Там с Андрейкиным отцом -то и познакомилась, его ить тоже Андреем звать, отца-то его.

Что уж там получилось. не знаю, да только она беременная сбежала от него, может бил или изменял, я не знаю, только вот так она у меня оказалась, я комнату сдавала.

Три года прожили, а потом она с этим познакомилась, который их и увёз, ну, а там уже не знаю, говорят и пили и что ещё, ох такая девка была, загубили…

А мне-то сообщили потому как у меня последнее место прописки, я прописывала её к себе, она же работала, всё…зарабатывала, ой хорошая была. Откуда этот взялся.

Она тогда мне сказала, что бледная тень Андрейкиного отца. Вот так и сказала…Видимо похож был внешностью. Да ведь и хороший он вроде мне показался. Она сперва-то письма писала мне, фотокарточки слала, а потом всё…

А тут сообщают. Ну и поехала я, думаю там же Андрейка, а соседи и сказали, что парнишка давно в детдоме…Да вот отдали какие документы, а мне зачем? Пусть у вас будут, потом мальчонке отдадите. Там может и про отца есть, я посмотрела там письма, она ему писала, отцу Андрейкиному.

А я чё спросить хотела, нельзя ли мне мальчонку навещать?

-Можно…почему же нельзя…

Елена Владимировна весь вечер дома разбирала и читала чужие письма, обычно она так не делала, не брала работу на дом, но тут зацепило.

Девушка писала и не отправляла, она складывала письма, из года в год…Столько обиды, боли и …любви

Из писем директор узнала, что пришла к ней женщина, сказала что она тёща Андрея, и чтобы Катя убиралась…

В последних письмах, уже изменившимся почерком, она проклинает Андрея, винит в своей загубленной жизни и тут же просит прощения..

Как же страшно, — думает Елена Владимировна.

Женщина писала о своём сыночке, о своём мальчике, к которому она никак не может поехать, потому что ей стыдно и горько, что ребёнок повторяет её судьбу.

Нашла Елена Владимировна и данные Андрюшкиного отца…

Она писала письма, делала запросы, адресат выбыл. Как сквозь землю провалился, -с горечью думала Елена Владимировна.

Почему-то эта история сильно запала ей в душу, она вкратце поделилась ей с Андреем, не давая сильной надежды мальчику, объясняя, что возможно отец женат, и тогда был женат.

И захочет ли он вообще что-то знать о сыне…

Андрюшка всё понял. Он уже большой, ему десять лет, скоро одиннадцать. Хорошо, что баба Валя есть, приходит постоянно и на выходные берёт…

Однажды пришёл ответ, что уехал такой -то человек в такую-то страну…и город, в той, чужой стране

Елена Владимировна долго думала, как же сделать так, чтобы человек точно ответил, не испугался за своё прошлое, отозвался…

Она нашла его в соцсетях, знакомое лицо, и правда, Андрей очень похож на папу, и на маму, фото молодой и красивой женщины, Екатерины, Елена Владимировна отдала Андрею, это его мама…

Она, наконец-то, написала письмо. Сухо по делу, хотелось написать много, но написала так, отправила и решила посмотреть фото. Страничка была открыта…

Так вот откуда мне знакомо его лицо, поняла Елена Владимировна, это же они усыновляли нашего Егорку, вон и Егор, подрос, и правда в спорт отдали, столько фото. Он же тогда Андрюшку чуть за руку к отцу родному не привёл, вспомнила Елена Владимировна, вот это судьба, вот как закручивает…

Ответ пришёл не сразу, хотя сообщение было прочитано.

Там было одно слово — выезжаю.

Андрей сразу узнал его, того мужчину, сначала не поверил, а потом подошёл и спросил напрямую:

-Вы мой папа?

-Видимо, да…

Уже был принят тот самый закон, и иностранцы не могли усыновить ребёнка, даже если это твой родной ребёнок.

Было много волокиты, документов, нервов, слёз. Два года! Два года старший Андрей жил на две страны, они уже всерьёз с женой подумывали вернуться назад…И вот случилось…

-Извините, я лезу не в своё дело, как же так получилось, что вы не знали о ребёнке. и эта …тёща…

-Это и ваше дело, Елена Владимировна.

Это была …моя мать. Она не хотела в невестки сироту, я любил Катю…а мама нашла мне выгодную партию…Только с той партией у меня ничего не вышло…А Катя письмо со злости мне написала, что уезжает с любимым, а про сына я не знал. Я ведь искал её, а она оказывается рядом жила сначала…Мне мама потом рассказала, и повинилась передо мной, когда я пить начал. Да-да… был такой период в жизни.

А потом вот Веру встретил, Егорку усыновили, и решили уехать на историческую родину, так сказать.

Катя мне во сне всегда снилась, а потом перестала, мяч мне подарила во сне футбольный и ушла…

Вот такая история.

Егор сразу узнал Андрюшку…

-Папа, мама, ну я же вам говорил, что он мой брат…

Мавридика де Монбазон

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.