Петечкины мамы. Автор: Мавридика де Монбазон

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Петечкины мамы

— Деда, а это что, парк?

-Ну можно и так сказать, детка

-Смотри, смотри…там ангелы?

-Это памятники, Манечка.

-Это сад, деда?

-Да, детка, сад. Здесь сад, где всегда тихо и нельзя шуметь

-А я, деда, и не буду шуметь, я тихо-тихо буду. Спасибо, дедушка, что взял меня с собой, — Манечка забегает вперёд и смотрит в глаза своему обожаемому дедушке.

-Деда, -шепотом говорит малышка, — а мы к кому-то в гости идём?

-Мы, детка, идём помянуть моих матушек

-Деда, а что это матушек?

-Матушки, мамы значит

-А у тебя что ли много мамов?- Манечка остановилась и подняла личико к дедушке, — Деда! Мама одна, их много не бывает!

-Вот так, Манечка, получилось, что у меня было две мамы. Одна родила, а вторая жизнь спасла и в люди вывела.

-Ого, — Манечка задумчиво нахмурила лобик, — Ничего себе, деда, а как так? Ты расскажешь?

-Обязательно расскажу, детка. Обязательно.

***

Петечка родился болезненным.

-Недоношенный, видно, — сказал доктор Уткин, старик лет восьмидесяти, высокий и худой, работал он ещё при царе, так и остался, врачи при любой власти нужны, — недоедали вы, матушка, видимо? Да кто же сейчас доедает, да, уж, да, уж.

Доктор Уткин предписал хорошее питание роженице, витамины, мясо. Где всё это было взять весной сорок четвёртого, где?

-Манечка, а может твой кавалер …

-Бабушка, я тебя прошу, я тебя умоляю, мы справимся сами.

Зиновий Петрович, мужчина лет сорока пяти, одетый в серое пальто с каракулевым воротником и шапку. Лицо имел красное, будто всегда тужился, и постоянно потел.

Что могло связывать утончённую Манечку и этого, прости господи, борова, бабушка Манечки, Агриппина Прохоровна так и не могла понять.

Был Зиновий Петрович каким-то большим начальником, а Манечка его не то секретарём, не то ещё кем-то.

Правда, благодаря Зиновию Петровичу, Агриппина Прохоровна с Манечкой и выживали в эту войну, а в особенности зиму, к тому же как оказалось, Маня была ещё и на сносях, нетрудно догадаться от кого.

Зиновий пришёл весь вспотевший, тряс красными щеками, постоянно вытирал потные ладошки. Он ходил кругами около кровати, на которой лежала бледная Манечка, и шептал, что будет всё хорошо.

Подходил к двум стульям, составленным вместе, имитирующим детскую кроватку, на которых лежал маленький Петруша, и вытянув губы трубочкой сюсюкал и тютюкал

-Дурачок какой-то, — шептала Агриипина Прохоровна, -как есть ненормальный, ой дай нам сил, Господи…

-Я там…принёс, куру, масло, муку и знаете персики-с, в конЦервах, представляете, конЦервированные персики, такая прелесть, хи-хи.

Зиновий Петрович всегда смущался при виде Агриппины Прохоровны, он побаивался её, каждый раз старался принять серьёзное лицо, но… Помнил Зиновий, как мальчишкой Зинкой, таскал он отглаженное и выстиранное матерью бельё по домам богатеев.

Очень он любил в один дом ходить, графиня сама всегда принимала бельё, всё проверяла, а потом, посмотрев на Зинку, давала ему ещё денежку, в обход положенного и отправляла на кухню, обязательно попить чая.

Поэтому к Агриппине Прохоровне, прибегал Зинка в последнюю очередь, она так велела, чтобы спокойно попить чая в дворницкой.

И не только из-за чая и лишней полушки любил прибегать Зинка в графский дом, нравилась ему Оленька, беленькая и вся прозрачная девочка с синими глазами, совсем не замечавшая его, Зинку.

Через много лет, когда от мальчишки Зинки не осталось и следа, пришла к ним на работу девушка, долго думал Зиновий Петрович, откуда он знает её. Так и не вспомнил, покопавшись в документах, поразузнав, где надо и у кого надо, понял Зиновий, чья это дочь…

Сначала просто присматривался к девушке, а потом не смог удержаться и вот-с, адюльтер-с, так сказать-с.

Зиновий когда волновался, всегда вставлял букву»с»на конце слова.

Зиновий был женат, ну не мог он развестись с Варварой, её происхождение давало большой толчок в карьере Зиновия, который тоже между прочим из простых-с.

А Манечка? Манечка утянула бы его на дно, но! Он любил Манечку, всей своей душой.

А она? Смотрела сквозь него, будто и не замечая, как та, её мать Оленька.

И вот теперь, теперь у него есть сын, сыночек, Петенька. С Варварой у него не было общих детей, была её дочка, большая, как и мать, ширококостная Людмила.

Агриппина Прохоровна наблюдала за кружащим по комнате Зиновием Петровичем, Зинкой. Годы изменили его, но старая графиня сразу узнала мальчишку Зинку, приносящего ей выстиранное и отглаженное его матерью бельё.

Вот как жизнь переменилась, — думала Агриппина, то я давала мальчишке какую-то денежку, а теперь я завишу от того даст ли он нам еду…

Наверное, думает, что я его не узнала, что же. Будем играть в эту игру, так лучше. Эх жаль, Оля не дожила, то бы она позабавилась бы, мальчишка, влюблённый в неё стал отцом её внука. Вот прихоть судьбы.

Хотя, о чём это она, Боже. Как хорошо, что Оленька не дожила до этого кошмара, и Петенька, отец Машеньки и дед маленького Петечки тоже. Видимо, скоро и ей Агриппине будет пора… Как же она оставит Манечку с Петенькой, как?

Хорошо, что есть Зиновий. Боже, сроду не думала, что скажет это…

Жили бабушка с внучкой в двух комнатах, выделенным им новым правительством, дед Манечки был хорошим дипломатом, нужным молодой республике. После того, как его не стало, бабушку с внучкой оставили в комнатах.

Когда -то Агриппина, будучи маленькой, бегала по этим всем комнатам, за своим братом Николя, сгинувшим во времена этой безумной-безумной войны за власть… Это была квартира её родителей, отданная нуждающимся, разграбленная, замученная, превращённая в коммуналку.

Машенька долго болела, и к весне сорок пятого её не стало. Зиновий постоянно приходил к сыну и кормил бабушку с правнуком, Агриппина была не столько стара, сколько подорвана здоровьем.

Петечка выправился, был похож на мамочку, чем очень радовал старую Агриппину.

Однажды после ухода папы, Петечке было года четыре, в комнаты ворвалась огромная толстая женщина с такой же крупной девочкой, она бегала по всей квартире, и кого-то искала, зыркая глазами на спокойно сидящую в кресле бабушку.

Она кричала, потом горько заплакала и опустилась на стул.

Бабушка налила чай с мятой и предложила толстой гостье, девочка тоже присела к столу. Петечка с любопытством смотрел на гостий, он таких огромных людей ещё не видел за свою маленькую жизнь.

Люди, проживающие с ним по соседству, были худые и бледные, как тени, от вечного недоедания и тяжёлой работы.

Бабушка долго говорила о чём-то с толстой тётенькой, та плакала и в чём-то клялась бабуле, пытаясь поцеловать её сморщенные руки своими мокрыми, толстыми, как пиявки губами.

Девочка, сидя на стуле, оглядывала тихонечко комнату

-Люся, Люся-женщина повернула большое, толстое и круглое, как пышка лицо к девочке, и проговорила, — Люся! Люсенька, иди, иди познакомься с Петечкой, он…он …твой братик. Твой маленький несчастный братик

И толстая тётка опять залилась горючими слезами.

Через месяц бабушки не стало, в их квартире поселился папичка и тётя Варя с Люсей, и детство у Петечки кончилось.

Сначала Варвара переделала всё по своему в комнатах, она повесила на стены какие-то картины с полуодетыми тётеньками, собачками и котиками. Заменила шторы, навезла какой-то странной мебели.

Петечку она первое время вроде бы даже и любила, а потом начала кричать и плакать, закатывая папичке концерты, что смотрит на него, а видит её.

Папа или папичка, как звала папу Люся, сидел опустив голову и прижимал к себе маленького Петю, он любил Петечку, Петя это знает.

Плохо стало, когда папы не стало.

-Сердце, сказал доктор Уткин,- он достался Варваре вместе с квартирой, — у него было больное сердце.

Как хоронили маму и бабушку, Петя не помнил, а вот папу запомнил. А еще он понял, что остался совсем один, на всём белом свете.

Мачеха, Петечка узнал это злое слово, ещё больше возненавидела Петечку, перестала сажать его за стол, говорила, что кто не работает, тот не ест.

Она заставляла Петечку постоянно натирать полы, или серебро, а то ещё что выдумает.

Толстая Люда не делала ничего, а Петечка, слабый от голода, делал всё, вплоть до того, что выносил ночные горшки за Варварой с Людой.

Однажды он сидел на общей кухне, тихо-тихо, как мышка и вдыхал аромат варившихся на плите щей.

Там на кухне и увидела его Марта.

Высокая, немного нескладная женщина, по квартире она всегда ходила в белых панталонах, корсете, накинутой сверху шали, с папильотками на голове и папиросой в уголке рта.

Марту недолюбливали, побаивались все. Но и уважали тоже. При ней стеснялись скандалить или устраивать разборки, особенно, не любила Марта, если обижали детей.

Своих у неё не было, но чужие дети тянулись к этой суровой с виду женщине.

Только Варвара не знала, что Марта имеет непреклонный авторитет, и однажды сильно отдубасила Петеньку, затыкая ему рот большой и крепкой рукой.

Вот таким, в синяках, худеньким и оборванным, с голодными глазами, увидела Марта Петеньку, увидела и обомлела.

Она накормила мальчика и велела рассказать, как ему живётся. Никому не доверяя, мальчик, боясь что Варвара будет опять бить его, сказал что у него всё хорошо.

Но Марту не проведёшь, Марта всегда на страже. Однажды она невольно подслушала кусочек странного разговора

-Мамичка, когда уже мы освободимся от этой ноши?- спрашивала девочка Люда, Марта узналал её басовитый голос

-Не знаю, Люсенька, уже и так стараюсь не кормить

-А ты вовсе есть не давай…

И девчонка осеклась, увидев внимательный взгляд Марты.

Однажды Петечка сжёг платье мачехе, он нечаянно, просто гладил и засмотрелся на птичку, что стучала в окно.

Это мама, или бабушка, а может папа, думал мальчик, они хотят меня забрать к себе.

На запах гари прибежала Варвара с Людой, и вдвоём, зажав рот мальчику, они начали бить, щипать, выворачивать и калечить тщедушное тельце, а когда мальчик потерял сознание, спокойно положили его в кровать, укрыв до подбородка одеялом, замыв кровь, спокойно уселись пить чай.

На второй день к вечеру, Марта не увидев опять своего подопечного, пошла в комнаты к Варваре, её не хотели пускать

-Я откудова знаю, где этот паршивец шастает, слямзил рупь и упёрся куда-то, видно беспризорничать, шатун, как его мамаша…

Коротким прямым ударом в нос заставила Марта посторониться женщину и пропустить её в комнату.

Чутким ухом услышала она не то что стон, а будто писк, оттолкнув с дороги толстую Людмилу, ринулась на стон.

В кровати, закиданный каким-то тряпьём, лежал Петечка, он умирал. Марта это поняла, по глазкам подёрнутым плёнкой, по тонкой струйке слюны с кровью

-Ах, ты! — вскричала Марта.

Через полчаса была в квартире милиция, врачи, доктор Уткин.

Петечку выходили, вылечили

-Крепкий экземпляр, между прочим, — протирая пенсне говорил сильно сгорбившийся доктор Уткин, — я имел честь быть проводником этого молодого человека в этот мир

Марта недоуменно посмотрела на Уткина, совсем из ума выжил что ли старик.

-Милочка, — продолжал доктор, — я принимал роды у его матушки. И знаете в чём дело, матушку его я тоже, кхе- кхе, так сказать принимал и бабушку, не поверите ли.

Ольги Ипатьевны и Марии Петровны давно нет, а я, вот, позвольте — ка, живу. Наверное, жив, чтобы помочь ему, — он кивнул на Петеньку, — там лучше знают — показал доктор куда — то на потолок.

Марта согласно кивнула головой.

Петечка долго лежал в больнице, до тех пор, пока не выздоровел полностью. За всё это время Марта постоянно была рядом с мальчиком, как только умудрялась, ведь она работала.

А ещё Марта, смущаясь спросила у Петечки, не против ли он будет, если она, Марта, станет его мамой.

Петя покачал головой и прижался к своей маме Марте. Он начал понемногу оттаивать.

Марта работала дрессировщицей, каждый вечер выходила она, красивая и нарядная на манеж, смотря усатым хищникам в глаза. А где-то рядом, находился её сынок, её Петечка.

Из которого, Марта свято в это верила, вырастет блестящий учёный, или врач, а может лётчик. И хотя бы иногда, в своей взрослой успешной жизни, будет её Петечка, хоть краешком мысли, вспоминать свою маму Марту.

Петя вырос и стал педагогом, мама Марта гордилась своим умным сыном. Она приняла с любовью его супругу, и с радостью нянчила Олечку, маму маленькой Манечки, что бежит сейчас впереди своего дедушки.

Однажды к ним в квартиру пришла какая-то измученная, худая, полусумасшедшая женщина. Она говорила, что это её квартира, ей завещала, мол, сама графиня Агриппина Прохоровна, взамен что она будет следить за мальчиком.

Но ей не дали этого сделать, оклеветали, сослали куда-то в тайгу…

Теперь родная дочь не хочет с ней общаться, вот она пришла на законные квадраты, будет заботиться о мальчике, имя которого она запамятовала.

Пришёл дворник и выгнал полоумную старуху.

Всё это расскажет Пётр Зиновьевич Манечке, когда она подрастёт, обязательно расскажет.

А пока идут они с Манечкой убраться и попроведовать его мам, бабушку и папу, а также доктора Уткина, не имевшего своей семьи и ставшего родным им, за всё это время.

Пётр Зиновьевич собирается жить долго. Ему нужно помочь вырастить Манечку и рассказать ей всё- всё-всё.

 

Автор Мавридика де Монбазон

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Лысая Инна. Автор: Татьяна Пахоменко

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Лысая Инна
Татьяна Пахоменко

— Смотри, у нее же проплешины на голове. И волосы клочками растут. Лучше бы парик носила, что ли. Еще на такую кто-то позарился, вон, дети рядом. Ничего себе! Тут за собой следишь, одежда там, прически, вид ухоженный, найти никого не можешь. А вот такие швабры всегда при мужиках! Или они чем страшнее, тем спокойнее? По этому принципу ищут? Чтобы сидеть дома таким спокойным, потому что такая-то точно никуда не денется и не позарится на нее никто! Нет, ну реально лысая девушка!», — говорила одна женщина другой.

Это было год назад на лодочной станции. Я стояла за ними и невольно стала свидетельницей разговора. Тут уши не заткнешь, рядом беседуют. Посмотрела в ту сторону, куда они руками все махали.

Там стояла очень худенькая девушка, прямо вся воздушная. И двое детей. По виду — лет пяти. Две девочки. Действительно, волосы на голове у незнакомки росли… да никак не росли в общем-то. Немного их было. Только это еще не значит, что на нее надо пальцем показывать и орать как из громкоговорителя. О чем я им и сказала. Закусились немного. Но в следующий раз, может, подумают, прежде чем ярлыки развешивать.

А когда моя очередь подошла, выяснилось, что лодки-то все разобрали, день стоял хороший. Дала по телефону отбой всей честной компании, с которыми, собственно, и планировалась прогулка. И когда пошла мимо, обратила еще раз внимание на ту девушку. Встретились с ней глазами и тут она ко мне обратилась:

— Извини, а ты одна? Или сейчас кто-то подойдет?

— Одна. Мы прокатиться хотели, но лодки заняты. А что? — ответила я.

— Мы тоже хотели. И я взяла лодку. Только у меня муж не смог, у них заказ срочный и он был вынужден остаться на работе. А дети так хотели проехать по воде! Я думала, что… Что кого-нибудь из мужчин попросим, чтоб нас немного прокатили. Только все парами. Вот и я подумала, если к тебе подойдет пара, не могли бы вы нас с собой взять? — спросила она.

Мы собирались провести этот выходной с одногруппниками. И они уже, раз лодка отменяется, отправились все на шашлыки.

— Давайте с вами поеду. Я, правда, ни разу не гребла, но думаю, это не так сложно. Заодно научусь, — сказала я.

Она долго отнекивалась, зато дети радостно запрыгали, увидев, что поездка не отменяется. Гребла я, конечно, так себе. Руки смозолила, но все ерунда.

Так мы познакомились с Инной. И пока Вика и Ника (им по четыре оказалось, ее дочки) радостно высматривали в воде рыбок, немного разговорились. Я вопросов не задавала. Просто разговор сам перешел в это русло.

Все началось с безобидной на первый взгляд темы о моей подруге. Она как раз переусердствовала с загаром и теперь на пляж вообще не ходила. Тогда-то Инна и подметила, что вредно под палящим солнцем, как Светка, по пять часов валяться. А потом замолчала. И вдруг произнесла:

— Хотя… Никогда не знаешь, где вредно, где полезно. Ты заметила, что у меня с головой? Заметила, конечно. Только молчишь и даже внимания не обращаешь. А так выйду, все пальцем тычут. Я уже и платочек надеваю, и шляпки. Но хочется, чтобы кожа немного дышала. Сегодня ветерок такой хороший. Смотрю по сторонам: Господи, какие люди все счастливые! Они могут бегать, прыгать, дышать. И при этом еще постоянно причитают. Прости, но так ведь? То денег нет, то муж гуляет, то, наоборот, замуж выйти не могут, то дети плохо себя ведут. Если бы им, как мне… Хотя… Что там, раньше и я такая же была. Нет, не злобная где-то к другим, просто зацикленная на какой-то ерунде. Только потом, когда узнала, что жить-то всего ничего, если чуда не произойдет, вот тогда и торкнуло! Это как? Солнце будет, дождик будет, а меня — нет? Не увижу, как Викуся и Никочка в школу пойдут. Не услышу их «Мамочка!». Они ночью засыпают, а я у кроваток сижу. Все их целую, держу их ручки в своей. И наглядеться не могу. Какие деньги? Какие заботы? Да вот оно, счастье. Простое, доступное. Здесь и сейчас! Какая дура была… Думаешь, я не слышала, что там те двое говорили? Что я лысая. Хоть какая! Пусть лысая. Пусть косая, кривая. Лишь бы живая! Еще бы одно лето увидеть. Нырнуть вот в эту самую воду. Или босиком по траве пробежаться. Я ж раньше как вот эти две была… То волосы не так нарастили. То фигуру бы подкачать. Многое упускала. Все мы упускаем. Часто говорим «Люблю?». Отцу, матери, мужу, жене, детям? Бытовуха просто заглатывает и крутимся, бежим. А когда ждет поцелуй от вечности, все, пошли мысли о высоком. Как у меня сейчас. А раньше бы все это пришло, глядишь, многих бы ошибок не совершила.

Инна обхватила плечи руками. Вокруг доносились радостные крики купающихся. Беззаботно плавали на лодках парочки. И наперебой рассказывали что-то своей маме Вика и Ника.

А я сидела с этими самыми веслами (грести перестала даже) и думала о том, как же так… Ей даже 30 нет! Молчали мы где-то минут 20. Поймала себя на мысли, что находимся каждая на своей волне. И волны, настоящие, тоже плескались за лодкой. Инна еще говорила, говорила. Она казалась очень храброй. И вроде бы даже делала вид, что все хорошо, что жалеть ее на надо. А потом заплакала. Тихо так.

Дочки к ней прижались с двух сторон. Маленькие руки теребили мамину кофточку, гладили по щеке.

— Мам… Ты чего плачешь? Тебе жалко, что те рыбки уплывают? — спросила Вика.

— Нет! Потому что папы нету с нами! Да, мамочка? — заглянув Инне в глаза, прошептала Ника.

Она все их гладила. С собой у Инны был термос с чаем из трав. Попили. Мы не были знакомы до этого. По сути, просто случайно встретившиеся люди. Но люди же! И чужая беда всегда трогает! У нее было то, от чего до сих пор нет спасения. И сколько людей уходит…. Молодых, пожилых, совсем юных… И все-таки Инна спросила:

— А как ты думаешь, что сейчас еще можно сделать? Я езжу в больницы, конечно. Но что еще?

— Бороться. Ради вот них. До последнего вздоха. Пока есть силы. Тут сложно давать советы. Но я бы все заключила именно в это слово «бороться». И тогда шанс будет. И верить надо. Чудо может произойти, — так сказала.

Да, его не произошло в жизни одной женщины из нашего двора. Она была спортсменкой, обожавшей свою семью и здоровый образ жизни. Ушла на небеса весной. Но даже шатаясь, чувствуя себя хуже некуда, она гуляла, тихонько, уже с палочкой, ходила. И всегда улыбалась. И глазки сияли на исхудавшем лице. И сколько было времени, все говорила мужу и сыну: «Родные мои, я вас так люблю. И буду очень скучать там, за облаками!».

Но она боролась. И есть тут некая доля чего-то необычного. В ту ночь, как она ушла, родилась ее внучка. И со временем все члены семьи стали замечать, что малышка во-первых, копия бабушки, во-вторых, унаследовала ее характер. Также смотрит, улыбается. Муж даже предположил, что это его Люсенька таким образом переродилась. В общем, как бы то ни было, им от этого легче…

Только не сдаваться и можно тут пожелать. Что еще? Потом, на берегу мы расстались. Обнявшись. Не стали обмениваться телефонами. Ей было не до того, к тому же к лодочной станции тут же подбежал высокий темноволосый мужчина — муж Инны. И они как-то все разом заговорили, он извинялся, что не смог приехать, дочки щебетали про рыбок, Инна тоже что-то говорила. Вот я и улизнула под шумок.

И поскольку водоворот жизни действительно не стоит на месте, немного подзабыла эту историю.

И вдруг однажды случайно вышла на причал. Редкие рыбаки только там были. Стояла у края воды. Иногда надо побыть в тишине и одиночестве, чтобы подумать и поискать какие-то ответы.

Словно из ниоткуда появилась лодка. Она плыла мимо со мной. Коротко стриженая девушка. Мужчина. Она поднимает руку и машет. Инна… Я сразу узнала. Немного поправилась, как хорошо-то! И… год прошел!

С ней все хорошо, значит, шанс есть! Лодка уплывала все дальше. И вдруг она крикнула. Всего три слова: «Привет! Я борюсь!»

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Цветы для Мэгги. Автор: Лика Шергилова

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Пятьдесят километров вдоль и двадцать один поперек – вот размер моего тропического счастья — острова Пхукет, на который каждый год, как птицы на зимовку, слетаются уставшие от непогоды и городской суеты люди. Тай–рай… Так удачно сократили и срифмовали название королевства Таиланд остроумные соотечественники.

Несколько лет подряд я прилетаю сюда в отпуск, снимаю недорогой домик и веду очень простую и неспешную жизнь, для которой не требуется много денег. Из всех потребностей остаются самые необходимые: есть, пить, любить, думать. Причем любить и думать – бесплатные, а есть и пить здесь стоит дешево.

Недалеко от моего дома находится ресторанчик, хозяевами которого является семейная пара — итальянцы. Ресторанчик настолько популярный, что если придёшь поужинать часов в семь-восемь, то придется стоять в очереди. И так каждый день.

Можно было бы подумать, что ресторан этот — один на весь район, но нет: по соседству находится куча полупустых кафешек и прочих заведений. Можно было бы подумать, что в ресторане этом всего пять столиков, но нет: их двадцать пять

. К чему я это? Двадцать пять столиков умножить на семь часов работы, да на в среднем три сменяемости стола, да ещё помножить все это на шесть рабочих дней и средний счёт, да на триста с чем-то там дней в году…

В общем, вы поняли: хозяева ресторана люди не бедные. Но пашут каждый день наравне с поварами и официантами. Он — в большом поварском колпаке — виртуозно крутит в воздухе тесто для пиццы.

Она — небольшого роста, худенькая и шустрая — бегает между столиками и принимает заказы. Конечно, меня, как постоянного посетителя, они знают в лицо, приветливо улыбаются и потчуют в конце ужина диджестивом домашнего приготовления — рюмочкой леденющей лимончеллы.

Чтобы не потерять форму от обильных трапез, я заставляю себя бегать по утрам. Недалеко от моего дома в окружении мангровых деревьев расположено живописное озеро – излюбленное место для занятий спортом у любителей здорового образа жизни и таких совестливых обжор, как я.

Как-то раз, изнуряя себя очередной пробежкой в наказание за сытный ужин накануне, я встретила хозяйку ресторана, гулявшую на поводке с рыжим задиристым той-терьером.

Пучеглазый песик заметил дремавшую в тени скамейки бродячую собаку и начал грозно лаять, извлекая из себя неожиданно низкие, басисто-утробные звуки. Он бесстрашно рвался с поводка в бой, победно подпрыгивал и рычал, но дворняга лишь дружелюбно наблюдала за ним из-под полуприкрытых век, да изредка добродушно постукивала хвостом о землю.

Я остановилась понаблюдать за забавной сценкой и поприветствовала хозяйку. Так мы познакомились и разговорились. Ее зовут Маргарет, но можно сокращенно Мэгги, ей пятьдесят четыре года, родители и дети живут в Италии, а они с мужем приехали на Пхукет пять лет назад и открыли ресторанчик, о котором давно мечтали. Они счастливы. Им нравится вкусно кормить людей и видеть их довольные лица.

Когда в следующий раз я пришла на ужин, Мэгги подсела ко мне в конце вечера на минуту и пожаловалась: «Что-то я сегодня забегалась». Я предложила ей выпить бокальчик вина, но она лишь утомленно покачала головой: «Нет, устала, голова болит. В следующий раз обязательно!» Мой отпуск подходил к концу, вскоре я уехала, и по бокальчику мы так и не пропустили.

Вернулась я через полгода. Снова пришла в ресторан, отстояв короткую очередь. Мэгги по-прежнему сновала мышкой между столами, успевая улыбнуться каждому гостю, а муж по-прежнему выкручивал фокусы с тестом, наблюдая за довольными лицами посетителей. Я поймала себя на том, что завороженно любуюсь, как быстро и ловко они работают.

Увидев меня, Мэгги обрадовалась и сказала, что поболтает со мной, когда освободится. Освободилась она, как обычно, только к концу вечера. Присев ко мне, поинтересовалась, было ли мне вкусно и попросила официанта принести красного вина. Официант налил вино только мне, и я удивленно посмотрела на Мэгги.

«А мне уже нельзя», — ответила она спокойно и пояснила: «Пару месяцев назад мне вырезали опухоль вот отсюда», — и она потрогала голову в районе темени.

«Зачем же вы вернулись в Таиланд, в эту жару? И зачем вы так много работаете, вы же устаете, Мэгги!» — не удержавшись, ляпнула я.

«А я люблю свою работу. Мне нравится вкусно кормить людей и крутиться, как белка в колесе. Я счастлива от этого».

И вот прошел ещё один год. Я снова в Таиланде и снова пришла в ресторан к Мэгги. Увидев очередь, улыбаюсь: ничего не меняется, Мэгги процветает.

Пытаюсь увидеть Маргарет и вижу ее. В инвалидной коляске. Она еще быстрее передвигается между столами, принимает заказы и отдает распоряжения официантам. Заметив меня, радостно улыбается и я понимаю, что ей не нужны ни мое сочувствие, ни сопереживательное лицо, ни слова жалости и сострадания.

Да, жизнь изменилась, но она продолжается. «Я смотрю, Мэгги, вы стали еще более скоростная» — острю я. Мэгги смеется от души. Ее муж наблюдает за нашей встречей и приветственно подкидывает в мою честь тончайшее тесто для пиццы.

А мне вдруг так хочется сделать этим людям приятное! Завтра закажу огромный букет роз и попрошу курьера доставить его для Мэгги в «час пик». От неизвестного почитателя их таланта жить, любить и не сдаваться.

2016г.

***
Лика Шергилова

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

День рождения Машеньки. Автор: Татьяна Алимова

размещено в: Такая разная жизнь | 0

День рождения Машеньки

Сергей Иваныч был достаточно знаменитым драматургом. Ему редко удавалось отдохнуть или отвлечься от работы, и,если бы не Буся, то возможно и на улицу не выходил. Уговоры жены пойти прогуляться не действовали.

Он все время творил. Перекусить или выпить чаю была проблема. Мария Фёдоровна вносила еду и чай прямо в кабинет и оставалась до тех пор, пока Сергей не съест всю еду с подноса. Сергей Иваныч сердился , говорил: Маша, ну опять ты не вовремя. Но Мария Фёдоровна была непреклонна.
Когда друг подарил Буську , Маша была сначала против, а потом поняла, что это благо. Сергей будет с ней гулять. Дважды в день по полчаса на улице.

Но Иваныч поступил проще, он нанял кинолога, озвучил свою просьбу. И кинолог выучил собаку так, как того попросил ее хозяин. Буся ходила не только сама в туалет, а также и за газетой в киоск. Она даже вставала в очередь, а когда подходила к окошечку, то киоскерша здоровалась с Бусей, та гавкала однократно. Киоскерша давала умнице газетку в зубы , и Буська бежала домой. Раз в неделю Мария Фёдоровна заносила в киоск денежку.

Дома Буся неотступно находилась с хозяином. Подавала тапки, приносила сигареты. Волокла халат. А из-под пера Творца так и выходили шедевры. Главрежиссеры именитых театров ждали его произведений и готовы были подраться, призрев природную интеллигентность, за них.

Но как то вдруг морозным зимним днём Сергей Иваныч решил своих девочек Бусю и Машу вывезти таки в горы.
Да не банально подняться на машине, а на фуникулёре на самую вершину Ахты.

Почти четыре тысячи метров. Путь от станции у подножия горы занимал сорок минут. В одном фуникулёре с ними уместилась шумная компания подростков, молодая семейная пара, причём супруга была хорошо беременна (недель двадцать восемь, определила Мария Фёдоровна своим намётанным глазом). Тридцать лет в роддоме акушер-гинекологом оттрубила.

Двадцать минут вагончик безмятежно плыл по канату. Но вдруг что-то зашумело, дёрнулось и фуникулёр мёртво встал. Такое бывало нередко. Никто сразу то и не отреагировал. Но фуникулёр стоял и не собирался плыть дальше. Потихоньку смех стал стихать , и все более стали слышны тревожные возгласы — а что случилось, а почему мы стоим, а когда поедем.
Иногда какой-нибудь юморист подпускал веселую фразу типа — хлеб кто взял, или — вот блин памперс дома оставил. Молодежь взрывалась хохотом, но трамвайчик стоял.

Прошло добрых минут десять, и это стало не смешно даже подросткам. Девчонки испуганно жались к ребятам. А те, бахвалясь и радуясь близости, сгребали их в свои объятия. Мария Фёдоровна инстинктивно наблюдала за беременной женщиной. Сначала она стояла в объятиях мужа как ни в чем ни бывало. Но через несколько минут на ее лице стала отпечатываться боль. Этот отпечаток ни с чем не спутать. Мария Фёдоровна пробралась к паре:
-Как ты себя чувствуешь, милая ? — спросила, сразу перейдя на ты. Так проще строить отношения.

— Я врач.
-Спасибо, все хорошо , — превозмогая боль, ответила Нина, так ее звали.
-Ты уверена? Смотри, ты можешь рассчитывать на меня.
— А что вы сделаете?- в отчаянии крикнула Нина.

-Мы на высоте восьмисот метров , в этом дурацком воздушном трамвае. Что? — выкрикнула она протяжно , и Марии Федоровне стало ясно, что у неё схватки.

-Всем молчать , и слушать меня, — гаркнула она. Хотя после крика Нины в вагоне стояла мёртвая тишина.
-Приказывать не могу, поэтому прошу. Снимите и дайте пожалуйста все свои тёплые вещи. Роженицу нужно уложить.
Абсолютно все разделись чуть ли не до маек. А в вагончике было не тепло. Ведь он не отапливался. Тёплых вещей было так много, что удалось создать некое подобие кровати.
Сообщать мальчикам и мужчинам отвернуться не было необходимости. В совсем маленьком пространстве вагончика все люди сбились в кучу в противоположном конце фуникулёра, оставив в другом конце роженицу , ее мужа и доктора.

Через сорок минут дорога все ещё была обесточена. Авария видимо была очень серьёзная.
Схватки у Нины уже достигли апогея.
-Милая, у тебя стремительные роды. Я не могу тебя осмотреть как надо. Но я это чувствую. Я все сделаю. Только верь мне. Все будет хорошо.
— Я верю вам! — ответила Нина и снова провалилась в тяжелейшую схватку.

Напряжение в фуникулёре было такое, что каждый слышал биение собственного сердца и крики рожающей женщины. Девочки плакали, на парней было страшно смотреть. Буся все время поскуливала.

Муж роженицы несколько раз терял сознание. Мария Фёдоровна хлопала его по щекам и говорила:
— Я прошу тебя, держи себя в руках, мне некогда возиться ещё и с тобой.

Вагончик мотался над пропастью уже примерно около полутора часов. И вот потихоньку он начал двигаться. Видимо был применён метод какого-то экстренного эвакуирования. Даже если они прибудут на твёрдую землю, вагончик двигается в сторону гор.

А потом нужно будет быстро двигаться обратно. А это минимум полтора часа. Мария Фёдоровна обдумывала возможные решения проблемы. Никогда не оказывалась она в такой сложной ситуации. Ни грамма воды, без антисептика, без пелёнок.

— Девочки, у кого есть нательные маечки?

Да кто сейчас их носит ? С горечью подумала врач. И сама то не носишь, подумала она про себя.

— У меня есть скатерть в сумке. Она чистая , — смущаясь, сказала одна из девочек.

Когда подплывали к горе, пространство вагончика разрезал крик новорождённого. Родилась девочка. Мария Фёдоровна осмотрела ребёнка.

-С девочкой все хорошо. Хотя и есть признаки недоношенности, но они не явные.

— Как вас зовут? — устало спросила родильница.

— Мария Фёдоровна , — ответила Доктор.

— А мою дочь Мария Викторовна

Ровно год спустя, вся та же компания отмечала первый день рождения Машеньки. Отмечали весело и шумно на высоте 4000 метров.

Автор: Татьяна Алимова

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями: