СЧАСТЬЕ ПИРОЖКОВОЕ

Валентина посмотрела в глазок двери:

«Стоит. И что этому мужику надо?», — думала она. — «Каждый день у двери останавливается, носом водит, а как выхожу, делает вид, что мимо идёт. Надо у бабы Нюры спросить где живёт, недавно, видимо, заехал».

Валя застегнула пальто и стала медленно открывать дверь. Так и есть, услышав звуки, мужчина быстро поднялся на этаж выше. Валентина выкатила сумку-тележку на лестничную площадку и прислушалась. Дверь открылась на четвёртом этаже.

— Ага, — подумала Валентина и методом исключения определила квартиру, где возможно живёт этот мужчина. — Хорошо, что местный, а то уже думала маньяк, — буркнула себе под нос женщина и спустилась на улицу.

По дороге Валя встретила соседку бабу Нюру, типичную активистку дома, знающую всё и обо всех в каждом подъезде, даже о тех, кто только собирался переезжать.

— А … так это да, с четвёртого, — догадавшись, о ком спрашивает Валентина, закивала бабуля. В свои семьдесят семь она могла похвастаться не только здравым умом, но и твёрдой памятью. — Сергей Иванович это, из 56 квартиры. Ты это. Дверь плотнее прикрывай. А может ему запах из квартиры твоей мешает, нажалуется на тебя и всё.

Валентину в жар даже бросило.

Она этого мужика не с той стороны бояться начала. Вон оно как… Баба Нюра в таких делах уже наученная.

— А он случайно не жаловался в ЖЭК?

— Нет, Валечка, заявлений ни от него, ни от кого другого по поводу запаха из твоей квартиры пока не поступало, сообщу.

Валя даже расстроилась немного. Кто она без своих пирожков? Валентина Геннадьевна Мышкина. А с пирожками она «Тётя Валя Пирожкова!».

Возвращаясь с пустой сумкой-тележкой, Валя в совершенно тёмном тамбуре подъезде наскочила на какое-то ограждение и, громко высказавшись не совсем в литературной форме, услышала в ответ приятный мужской голос:

— Свет не включайте, а то тpyп будет.

У Мышкиной затряслись коленки, впервые с 90-х годов она испытала подобный страх. Ограбят сейчас или чего страшнее. Немного успокоившись, и вспомнив, что деньги от продажи пирожков она убрала в двойное дно сумки на колёсиках, Валя прижала руки к груди.

— Вот и всё, — раздался тот же спокойный мужской голос и включился свет.

Валя, не успев отойти от чувства страха, сильно удивилась. Перед ней на третьей ступеньке стремянки стоял тот самый мужчина, что дежурил под её дверью.

-Что вы там делаете, Сергей Иванович?

— Лампочку менял, от УК не дождёшься, — пожимая плечами, ответил он и спустился с лестницы, — а мы разве знакомы?

Валя мельком заметила седину и морщины. «В возрасте»

— Как же. Каждый день встречаемся. Вы по ту сторону двери стоите, я по другую.

— А-а-а, так вы из той квартиры? Тогда понятно, простите, если напугал, так и думал, что заметите.

— Да, нет, что вы… А что не так с моей квартирой, что вас смущает, раздражает или интересует? — напирала Валя, задавая один вопрос за другим.

— Нет, простите ещё раз великодушно, ничего не раздражает, наоборот.

Валя задумалась. Что может умиротворять у неё за дверью.

— Пахнет у вас около двери так вкусно, что я не могу не остановиться.

Валя схватила тележку и застучала колёсиками по ступенькам. Мужчина живенько схватил лестницу и, прислонив её к стене на лестничной площадке первого этажа, бросился помогать.

— Ой, что вы, не нужно. Она лёгкая. Пирожки я жарю каждый день, — рассмеялась Валя, как будто мужчина её щекотал.

— С капустой и с картошкой?

— И с капустой, и с картошкой, и сосиску в тесте.

— Не похоже, что вы это всё едите? Продаёте же, — высказался Сергей Иванович.

— Это комплимент? — заулыбалась Валя у своей двери.

— Ну… и комплимент. В столовой пирожки так не пахнут. А у вас будто в детство вернулся. Тот же запах. Да не смейтесь вы, серьёзно. Я бы купил у вас пирожки, если можно?

— Что же можно. Утром на работу уходите в то время как я собираюсь? Вы же работаете?

— Да, работаю ещё, — пригладил свою седину «кавалер».

— Вот утром перед выходом и стучите, я вам пакетик выдам. Пять пирожков хватит?

— Да, конечно.

На следующее утро, Сергей Иванович тихонько постучал в её дверь. Валя выглянула и протянула пакет, мужчина ей деньги. «Здравствуйте, до свидания».

Через две недели Валя спросила:

— Вкусные? Ещё брать будете или наелись?

— Объедение? Не наелся пока.

— Что же мы через дверь всё общаемся. Выкидываю вам пакетик и всё на этом. Взрослые люди же, приходите в гости в воскресенье на обед, если жена отпустит, — Валя решила спросить обо всём сразу.

Сергей Иванович помялся на пороге.

— Не женат я, в разводе.

— Тем более, вы же не собака, чтобы вам в дверь еду давали, приходите, — расхорохорилась Валя и добавила, — голодным. Постоянный покупатель ей очень понравился.

Сергей Иванович пришёл в воскресенье к назначенному времени, протянул Вале красивый букет разноцветных хризантем. Валя смутилась. В первый раз в её пятьдесят семь ей дарили цветы. Серьёзно. Если не считать тюльпаны из рук первоклассника на выпускной.

— А вы не только пироги прекрасно печёте, и стол можете накрыть, — хвалил гость хозяйку, очутившись в гостиной.

Валя засмущалась.

Сели за стол. Принялись за еду.

— Вку-сно! — радостно тянул Сергей Иванович, — Валенька — это так по-домашнему.

— Ой, ну засмущали, скажите тоже, как будто ни разу салаты не ели.

— Почему же, я и сам готовлю прекрасно, но вот еду приготовленную с удовольствием и любовью, ем редко. И пирожки ваши, именно поэтому, нравятся.

— А ведь не всегда так, Сергей Иванович, было, — Валя посмотрела на мужчину и невольно сравнила его с двумя своими бывшими: с мужем и сожителем. Первый почти сразу после свадьбы стал прикладываться к бутылке, сразу развелась. А второй не хотел работать, слишком часто отлынивал от работы и старался сидеть у Вали на шее. Но после того как отказал Вале помочь сумки с пирожками донести до вокзала — показала на дверь — «Вот Бог, вот порог».

— Мать меня с малолетства за косу таскала на кухню. Не любила я эти кастрюли, да сковородки. Сколько теста и начинки перепортила, не со зла, конечно. Но мать говорила, что раз ничего путного из меня не получится, то научит пирожки печь. «Товара на копейки, а пирожок за рубль», да и дома всегда все сыты. Я даже в техникуме два года на швею училась, ушла, не понравилось. Думала никогда к плите не подойду, а нет, пришло время и пригодилось моё умение. Права была мать.

— Да-а, меня отец тоже всему научил. Кем бы ты ни был, сынок, говорил, а гвоздь дома нужно уметь самому в стену забить.

Посмеялись, молодость с юностью вспомнили, отдохнули. Столько тем общих — не переговорить.

Засобирался Сергей Иванович домой, а Вале так грустно от этого стало. И гвоздя нет никакого свободного, и кран не течёт.

— Спасибо за приём, Валенька, всё очень вкусно было. За пирожками в понедельник обязательно зайду, — прощался гость.

— Зачем же заходить, оставайся до понедельника. Люди мы взрослые, свободные, не осудят.

Сергей Иванович приглашение принял.

Утром Валя проснулась от запаха, который пробивался через закрытую дверь кухни. Тонкий аромат свежесваренного кофе щекотал в носу. А ещё выпечка. Точно. Пирожки… жареные.

Вале подскочила и открыла дверь.

— Доброе утро!

— Доброе, — кокетливо ответила Валя и обняла Сергея.

На кухонном столе стояла большая тарелка с пирожками.

— Что? Пирожки на завтрак?

— Да! Но мои, с луком и яйцом.

Валя схватила один пирожок и откусила. «М-м-м-м», — такого вкусного дрожжевого теста она давно не ела. Без кислинки, мягкое, воздушное, словно пуховое.

— Как пух, научишь? — Валя отрывала мелкие кусочки и удивлялась текстуре теста и его запаху.

Сергей смотрел на неё и улыбался.

— Счастье ты моё, пирожковое. Садись завтракать, мне пора на работу.

Валя поморщилась и потянулась довольно.

— А у меня сегодня будет выходной… подожди…, а как же так. Получается, что ты нарочно у меня пирожки просил, чтобы видеться.

Сергей улыбнулся.

— Я три раза до нашего знакомства у тебя на вокзале пирожки покупал, когда приезжал месяц назад. Ты не помнишь просто. Я даже намекал, о начинке спрашивал. Хорошие пирожки, вкусные, правда. У всех домашних пирожков, как у человека, свой запах. Вот и я проходил мимо квартиры, всё думал, кажется. А оказалось, что ты и, правда, со мной в одном подъезде живёшь. Такое вот совпадение… Чему я бесконечно рад.

Инет

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

История о солнечном человеке

Он работал в супермаркете. Разносил товар и убирал. Обычный, такой себе – солнечный человек. Так, кажется, называют таких детей. Особенных. Он вырос и остался солнечным. Его всегда можно было увидеть улыбающимся. Будто светился он. Всегда.

И общаться он научился. И школу закончил. И всё, вроде как у всех. Только вот разговаривал он странно. Всё больше междометиями и кусочками фраз. Будто бы, мысли его успевали улететь далеко-далеко, а слова… Они не успевали за ними, и внезапно обрывались.

Все работники магазина его очень любили. Да и покупатели тоже. Они пытались помочь ему, пока начальник смены не видит. И разносили вместе с ним товары на полки. Он улыбался стеснительно и говорил:

— Ну… Вы, это… Зачем? Ну, почему? Я, же…
И останавливался. И опять улыбался.

А лучше всего у него получалось общаться с котами и собаками, которых он подкармливал на заднем дворе супермаркета. Животинки обожали его. И собирались вокруг, принимая из его рук угощение. Но казалось, что не это было главное. Они заглядывали ему в глаза и старались улыбнуться. И показать ему свою любовь, а ещё…

Ещё он писал стихи. Странные, я вам скажу, стихи. Всем работникам на праздники или для поздравления он писал несколько строк по их просьбе. И тот, кто читал эти строки, был в полном недоумении.

Вот однажды такой листок попал в руки начальницы магазина и, прочитав его, она заинтересовалась человеком, работавшим тут и написавшим такую белиберду. Стихи были абсолютно бессмысленные. Узнав немного больше о Солнечном Человеке, она позвонила в одну клинику и договорилась о приёме.

— Надо помочь бедняге, — объясняла она своим работникам. — Может, врачи научат его связно изъяснять свои мысли. Говорить последовательно и писать правильно. Короче. Я договорилась о приёме для него у ведущего психиатра клиники. Лучший специалист в городе. Профессор.
На следующий день, положив в карман листок со стихотворением-белибердой, она позвала его и, сев в свою большую машину, повезла к новой странице его жизни. Как ей казалось.

У врача начальница объяснила, в чем состоит проблема. И высказала предположение о том, что врачи, возможно, смогут помочь. Потом положила на стол психиатра скомканный листок с его стихотворением и вышла.

Солнечный человек улыбался. Он понимал, конечно, что происходит и зачем его сюда привели, и ему было интересно.

Профессор разгладила листок и, прежде чем начать разговор, решила прочесть странный набор слов, запечатленный её новым пациентом как стихи.

Прочтя первый раз, она открыла рот, чтобы сделать замечание. Потом закрыла его и прочла ещё один раз…

Через час профессор вышла из кабинета под ручку с ним. Она смеялась и улыбалась. Она весело болтала с ним, а он…

Отвечал ей тем же! И никаких междометий и кусков фраз. Начальница смотрела на них с изумлением. Врач попросила её привозить мужчину к ней раз в неделю, а сама…

Сама, вернувшись, позвонила одному знакомому редактору. Ну. Не то, чтобы знакомому. А скорее, одному из пациентов. Раз в год он проходил у них в клинике курс лечения. И попросила принять её вечером после работы.

Тот, естественно, согласился. Он был даже заинтригован. И вечером, объяснив, откуда у неё эти стихи и от кого, она положила перед ним на стол скомканный листок.

Мысленно усмехаясь про себя и не надеясь увидеть что-либо хорошее, редактор думал, как тактично и правильно объяснить ей, что… Это сыро, неинтересно и наивно. Он развернул листик и углубился в чтение, а закончив, посмотрел на неё с возмущением и заметил:

— Что это ещё за чертовщина? Что это за бессмысленный набор слов? Где смысл, я вас спрашиваю? Разве так стихи пишут? Это же белиберда!
Он хотел ещё что-то возмущённо заметить, но… Но вдруг так и застыл с открытым ртом. Потому что…

Потому что на него волной нахлынули воспоминания. Как будто открылся какой-то шлюз в голове, и его первая любовь, давно забытая и затёртая временем, встала перед ним так, будто это было вчера.

Он схватил листок двумя руками и, вскочив из-за стола, подбежал к окну. Он прочёл ещё раз, а потом ещё и ещё. И каждый раз. Каждый раз странный, как казалось, бессмысленный набор слов вызывал у него бурю эмоций.

— Что за чёрт? — сказал редактор, садясь в своё кресло совершенно без сил. По его небритым щекам текли слёзы.
— Пятьдесят долларов, — сказал он. — Больше мы не платим начинающим.
И, вытащив из стола чековую книжку, черкнул там что-то и протянул листик психиатру.

— Отдайте это своему пациенту, и чтобы…
Он встал из-за стола и, вытянувшись во весь свой рост, отчётливо произнёс:

— Чтобы завтра к десяти утра этот ваш Солнечный Человек был у меня. Со всеми своими записями, всеми стихами. И скажите… Скажите в его магазине, что он туда больше не вернётся. Это я вам могу точно обещать.
Врач смотрела на своего пациента, редактора большого литературного журнала, и не узнавала его. Он дрожал и волновался.

На следующее утро профессор, отпросившись с работы, поехала в супермаркет, где он работал. Объяснив начальнику смены, что она должна провести срочное обследование, врач забрала улыбающегося мужчину.

Они приехали к огромному небоскрёбу, в котором находилось издательство, и поднялись на двадцатый этаж. Редактор ждал.

И когда они распахнули двери, то он вскочил и бросился к Солнечному Человеку. Он обнял его, как старого знакомого и усадил в кресло. Налив ему большую чашку пахучего чая, редактор молчал несколько минут, а потом сказал:

— Я не знаю, как тебе удаётся так выстраивать слова. Как тебе удаётся, совершенно не соблюдая никаких правил, нарушая всё, что можно, написав абсолютно бессмысленный набор слов, достичь такого воздействия. Которого я никогда за свою жизнь не видел.
Мы будем печатать, я даже скажу больше — мы будем печатать, не внося никаких корректировок. А так мы поступаем только с самыми знаменитыми.

Редактор замолчал. Потом продолжил.

— Есть ещё готовые стихи?
И Солнечный Человек, стесняясь и застенчиво улыбаясь, выложил на стол пачку грязных затёртых листочков.

— Секретарша, ко мне немедленно, — крикнул редактор, и в кабинете закипела работа.
Врач улыбнулась и, договорившись о том, чтобы мужчину потом отвезли домой, собралась уходить.

Редактор подошёл к ней и, вручив чек на большую сумму, попросил положить собственноручно на счет Солнечного Человека. Она охотно согласилась и, взяв документы у мужчины, поехала в банк.

И началось…

Стихи ругали. Автора проклинали, ему угрожали и осмеивали. В редакцию приходили сперва десятки, потом сотни, потом тысячи писем. С руганью, восхищением и словами благодарности. Все возможные и невозможные издания, имеющие отношение к стихам и не имеющие, считали своей обязанностью критиковать и восхищаться. И все писали одно и то же…

Как? Как возможно? Нет. Это совершенно нетерпимо. Это совершенно неприемлемо. Это нарушение и отрицание всего. Всего, что составляет правила. Это же простой и бессмысленный набор слов. Ровным счетом ничего не означающий и ничего не передающий. Так почему?!

Почему же? Тысячи людей смеются и плачут над этими стихами? Как ему удаётся вызывать такую бурю эмоций? Такую бурю, просто составляя слова. Будто играя ими. Играя ими в какую-то странную, никому не известную игру. Как?

Нет. Он не стал всемирно знаменитым. И супер-богатым не стал. Но в магазине ему больше действительно не приходилось раскладывать товар и убирать. Редактор сдержал своё слово.

Солнечный Человек стал вполне себе обеспеченным. А тираж журнала в бумаге и электронный, вырос в несколько раз и все всегда с нетерпением ждали его стихов. Странных и непонятных, но почему-то так задевающих сердце и душу.

Солнечный Человек каждый день ездил к своему супермаркету и уходил на задний двор, там его ждали его любимые коты и собаки, которые радовались… Нет. Были счастливы, когда видели своего человека. Он не забыл их. Он их любит. Он кормил их, гладил, разговаривал. И писал. Писал свои непонятные стихи.

Через десять лет начальница супермаркета случайно встретила на улице врача-психиатра. Именно ту женщину, которая когда-то принимала её и странного мужчину, которого привезли ей на приём.

Обрадовавшись, начальница стала спрашивать, как у неё дела и знает ли она, как сложилась судьба того человека.

Профессор печально улыбнулась:

— Он стал моим мужем, — сказала она. — И я постаралась сделать эти годы для него счастливыми. Я оставила практику. И ухаживала за ним, пока он писал, а потом…
И она опять вздохнула.

— Он умер. Однажды во сне. Рядом со мной. Тихо так. Совершенно неслышно. Тихо, как и жил.
И врач заплакала, а когда успокоилась, добавила:

— Он улыбался. Даже тогда улыбался. Он всегда улыбался. Даже смерть не смогла забрать у него улыбку.
Он оставил после себя сотни стихов. Совершенно странных. Непонятных. И таких замечательных. Как будто написанных кем-то из будущего. Мне иногда кажется, что он ушел именно потому, что сказал всё, что хотел. И мы не смогли понять его.
Может. Может…
И психиатр вздохнула.

— Может, если бы я тогда не отнесла его стихи к редактору, он и сейчас был бы жив. Может. Может, он и сейчас лежал бы рядом и улыбался.
Она опять тяжело вздохнула и, повернувшись, пошла по людной улице, а начальница супермаркета стояла и смотрела ей вслед. Нет. Ей не хотелось догнать женщину, медленно идущую по улице. Она ничего не могла сказать ей. И никак утешить.

Она просто стояла и смотрела. А в голове у неё почему-то всплывали те строки. Те слова, которые казались ей когда-то бессмысленными.

Просто ещё одна история. Одна история ни о чем.

О ещё одном, солнечном человеке. Мимо которого вы, возможно, сегодня прошли. Оглянитесь и улыбнитесь ему…

Автор ОЛЕГ БОНДАРЕНКО.
Художник Люся Чувиляева

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Счастье по желанию

Папа Лизы никогда не был хорошим отцом. Но она не знала его другим, поэтому не ждала от него каких-то проявлений любви и заботы. Он скорее всего просто не умел любить.

Лиза как-то спросила у мамы, как она вышла за папу замуж, он же ее не любит? Мама пожала плечами и грустно улыбнулась:
— Зато у меня есть ты. Ты же меня любишь?
— Очень-очень, — воскликнула Лиза и крепко обняла маму.
Тогда Лизе было пятнадцать лет, а через год мамы не стало. Это произошло так быстро и неожиданно, что девочка долго не могла прийти в себя. Она скучала по маме и ненавидела отца.

Лиза не могла ему простить смерть мамы, ведь он знал, что она больна, но ни за что не отпускал ее в больницу, кричал, что она все придумывает, лишь бы ничего не делать дома.

Только когда мама потеряла сознание, ему пришлось вызвать «Скорую», тогда все и выяснилось, но очень поздно. Из больницы мама уже не вернулась…

После школы отец не дал дочери денег на учебу, поэтому она устроилась на работу. А вскоре отец привел в дом Людмилу, толстую вульгарную деваху, младше его на семнадцать лет.

И начался кошмар. В доме стали часто собираться пьяные компании, а по ночам Люда верещала так, что Лиза не могла уснуть. Люда ничего не делала, но все время наговаривала на Лизу гадости, за что отец часто стал поднимать на дочь руку.
Сколько бы она терпела, неизвестно, но однажды вечером дома опять собралась пьяная компания, а к ней в комнату зашел Ромка, брат Люды. Он был младше сестры на два года, но выше ее и намного сильнее.

Увидев его в своих дверях, Лиза не сильно испугалась. Ромка всегда был за рулем и поэтому не пил. Но потом увидела в его глазах странный блеск, парень решительно направился к девушке и сказал:
— Будешь орать, побью. Я с твоим папашей договорился…
Через несколько минут после того, как Ромка вышел из комнаты Лизы, туда зашел пьяный отец. Он ухмыльнулся, глядя на заплаканную, прикрывшуюся простыней дочь и твердо сказал:
— Завтра собираешь вещи и идешь жить к Ромке. Считай просватали тебя. И не реви, дура, мать твоя тоже сначала ревела, ничего, потом привыкла, — он громко захохотал и вышел.

Лиза замерла. Так вот как мама вышла за него замуж! Нет, она лучше умрет, но мамину судьбу не повторит! Лиза быстро собрала свои, самые необходимые вещи, документы и сложила в рюкзак, с которым когда-то ходила с классом в поход. Под утро, когда все уснули, она тихонько вышла из комнаты, оделась и, не оглядываясь, ушла из дома.

Лиза шла по маленькому городку, в котором прожила всю свою жизнь, смотрела на знакомые дома, накрытые шапками снега, березы, с которых красиво, плавно слетали снежинки, потревоженные легким ветерком, и прощалась со своим прошлым. Она знала, что как бы ни сложилась ее дальнейшая судьба, сюда она никогда уже не вернется.

На первом автобусе девушка уехала в соседний город, пересела на маршрутку и добралась до небольшого поселка, в котором жила ее крестная. Последний раз она была здесь с мамой, лет пять назад.

Крестная жила одна, с мужем она развелась уже давно, а детей у нее не было. Она очень любила свою крестницу, на похоронах мамы говорила, что в трудную минуту всегда поможет, не бросит Лизу.

Поэтому девушка решительно направлялась к ней. Позвонить она не могла, сотовый телефон отец запрещал, да и номера крестной она не знала. Но где находится ее дом помнила хорошо.

Наконец добравшись до нужного дома, Лиза облегченно вздохнула. Она очень устала, от тяжелого рюкзака, от страха, что ее догонят, от слез, что стояли в горле.

День был воскресный, время уже подходило ближе к обеду, поэтому Лиза смело открыла калитку, зашла во двор и громко постучала в дверь, заранее улыбнувшись, ожидая увидеть удивленную крестную.

Но в дверях появилась совсем чужая женщина лет пятидесяти.
— Вы кто? – поинтересовалась она.
— А тетя Рита дома? – упавшим голосом спросила Лиза, уже сообразив, что ей опять не повезло.
— Нет, она здесь больше не живет, я купила у нее дом год назад. Рита вышла замуж и уехала к мужу в Москву. А адреса я не знаю, — женщина увидела, как Лиза побледнела и добавила: — Вы заходите, я Вас чаем угощу, вижу издалека приехали. Что ж не созвонились-то с ней?

Лиза не двигалась с места, по ее щеке покатилась слезинка. Женщина засуетилась, взяла девушку за руку и втащила в дом. Там она чуть не насильно сняла с нее куртку, усадила за стол.
— Сиди, — твердо сказала она Лизе, — Сейчас обедать будем. Покушаешь и все мне расскажешь. Обязательно.

Вижу, тебе нужно все рассказать, легче будет. Я знаю.

Лиза молчала, только, как завороженная, следила глазами за женщиной, за тем, как она доставала тарелки из старого серванта, который остался от крестной, как резала хлеб, наливала борщ. В комнате запахло очень вкусно, по-домашнему, Лизе даже на секунду показалось, что это ее мама накрывает на стол. Слезы хлынули из нее и остановить их она уже не смогла.
Через час, успокоившись и поев вкусного борща, Лиза все рассказала тете Жене, хозяйке дома. Женщина ни разу не перебив, выслушала девушку, потом долго молчала, думая о чем-то своем и наконец решительно посмотрела на Лизу:
— Вижу, хорошая ты девчонка, жизнь тебя не гладила по головке, но и не сломала. Молодец. Я сама такой когда-то была. Правда, и сейчас особо счастьем похвастать не могу.

Муж мой бросил меня с грудным ребенком на руках, отсудил половину квартиры, в итоге мне хватило на маленькую комнатку в малосемейке. Хорошо, соседка по квартире, бабушка Мария Васильевна, помогала.

Сидела с Илюшей, когда я подрабатывать устроилась. Стала нам, как родная. Мне ее сам Бог послал. Да и мы ее в старости не бросили, досмотрели, а она нам свою комнату переписала.

Все бы хорошо, но пошел Илюша служить и вернулся уже через три месяца, с поврежденным позвоночником. Мне сказали, что ребята дурачились и сын неудачно упал с машины.

То, что его скинул парень постарше, Илюше никто не поверил, не нужны никому проблемы, проще было представить все, как несчастный случай.
Врачи ничего толком не говорили, никому не было до нас дела. Один только сказал, что можно сделать операцию, но платную. Я квартиру продала, домик этот купила, оставшиеся деньги заплатила тому врачу, а он уволился и уехал.

Это было прошлой осенью. Знаешь, Илюша не падает духом, он у меня молодец, но я боюсь, надолго его не хватит. На прошлый Новый год он написал записку с желанием, а я успела прочитать. Он написал: «Хочу снова ходить, и чтобы у меня была своя семья».

Прошел год, через три недели уж следующий Новый год, а он даже садиться сам еще не может, не говоря уж о своей семье, — тетя Женя тяжело вздохнула и вдруг посмотрела Лизе в глаза: — Выйди за моего сына замуж. Он хороший, вот увидишь.
Лиза даже опешила. Вот уж чего она сейчас совсем не собиралась делать, так это выходить замуж. Она опустила глаза и поежилась.
— Ты не бойся, мы тебя не обидим, — уговаривала ее женщина, — Будешь жить с нами, я тебя на работу устрою. Поселок у нас красивый, соседи дружные. По хозяйству вместе управляться будем. Подумай, не отказывайся сразу.
— Но Ваш Илья-то сам захочет меня в жены взять? Он же меня еще не видел никогда, — пожала плечами Лиза, — И я его не видела. А где он, дома?
— Он через два дня приедет, его в районную больницу положили, поддержать немного. А мы с тобой его так встретим, что ты ему обязательно понравишься, — ответила тетя Женя и показала Лизе фотографию сына: — Он у меня красавец. Так ты согласна?
Лиза не знала, как ей быть. Идти ей было некуда, а здесь так уютно и спокойно. И с фотографии на нее смотрел симпатичный парень с веселыми добрыми глазами. Может, попробовать? Решили дождаться Илью.

За эти два дня Лиза и тетя Женя очень подружились. Характеры у обеих были мягкие и добрые, они обе любили готовить и не боялись работы по хозяйству.
— Вот бы коровку купить, я бы ее доила, я умею, — забывшись, сказала Лиза, а тетя Женя улыбнулась:
— Конечно, и Илюше было бы полезно. Вижу, ты уже не против остаться у нас?
Лиза покраснела, смущенно опустила голову и тихо ответила:
— Все решит Илья.
К его возвращению тетя Женя и Лиза приготовили праздничный обед. Все, что больше всего любит Илья: рыбный пирог, домашние пельмени и рассольник. К обеду они услышали, как подъехала машина «Скорой помощи».

Тетя Женя выбежала на улицу, встречать сына, а Лизе велела остаться в доме.
Двое санитаров на руках внесли в дом высокого парня, сняли с него теплую одежду и посадили в приготовленное матерью инвалидное кресло. По-дружески с ним попрощались и ушли.

Илья увидел, стоявшую у стола Лизу, и замер, молча глядя ей прямо в глаза. Лиза хотела поздороваться, что-то сказать, но смутилась от его внимательного взгляда и тоже молчала.
— Познакомились? – весело спросила тетя Женя, забежав с улицы.
— Ты кто? – хрипло спросил Илья у девушки.
— Ее зовут Лиза, — ответила за девушку мать, — Ей негде жить. Лиза приехала к Маргарите, бывшей хозяйке дома, ей больше некуда идти. Я же не могла ее прогнать. Мы с тобой никогда так не поступали, сын. Она хорошая, вот увидишь. Кстати, это она сегодня готовила. Ты голодный?

Лиза быстро накрыла на стол, и они сели обедать. Постепенно Илья расслабился, стал шутить, рассказывать что-то смешное из прошлой, здоровой своей жизни. Лиза звонко смеялась, удивляясь тому, что вся ее проблемы как-то легко отодвинулись и начали забываться.

Илья был очень приятным, и она даже не замечала того, что он сидел в инвалидном кресле. Парень вдруг остановился на полуслове, пристально посмотрел на нее и резко помрачнел:
— Мам, мне нужно с тобой поговорить, — сказал он хмуро и поехал в свою комнату.
— Илюша, тебе понравилась Лиза? – спросила первой его мама.
— Почему ты спрашиваешь? – ответил он вопросом, — Даже если и понравилась, не замуж же ее звать. Кто за калеку замуж-то выходит? Только если ей совсем некуда идти. А любовь? Или калеке она уже и не нужна? – голос его срывался на крик.
— Сыночек, поверь мне, все будет хорошо, я знаю. Я видела, как она на тебя смотрит, не как на калеку, уж точно. Ты ей нравишься.
Илья ничего не ответил и в тот день из своей комнаты больше не выезжал.

Две недели прошли в напряжении. На работу Лизу обещали взять после новогодних праздников, поэтому она была дома. Лиза заходила к Илье, приносила ему кушать, занималась по хозяйству, пока тетя Женя была на работе.

Но между собой молодые люди почти не разговаривали. Они смущались и молчали. Тетя Женя не могла ничего добиться от сына и уже была в отчаянии, Лиза ей тоже ничего не говорила, для себя решив, что после Нового года уедет.

Она не знала, куда отправится, ей очень не хотелось уезжать из этого дома, здесь она впервые за долгое время почувствовала заботу и уверенность в себе, а главное, ей хотелось быть рядом с Ильей, быть нужной ему, но и навязываться она не могла.
Тридцать первого декабря с самого утра Лиза взялась за подготовку праздника. Она прибирала, готовила, украшала дом. В ее движениях чувствовалось отчаяние и нарочитая веселость.

Лиза знала, что это последние ее дни с Ильей и его матерью, что ей пора уезжать. И вдруг она резко согнулась и, зажав ладошкой рот, побежала в ванную. Тетя Женя замерла, а когда Лиза вернулась в комнату, прямо спросила:
— Ты беременна?
Лиза в ужасе широко раскрыла глаза, неужели у нее будет ребенок от Ромки? Нет, она не хочет! Это неправильно! Не успела она ничего ответить, как из своей комнаты на кресле выехал Илья:
— Ты его любишь, отца своего ребенка? – спросил он, глядя ей в глаза, он все слышал.
— Нет, нет, — замотала девушка головой, — Я тебя люблю, — она быстро зажала рот рукой, испугавшись того, что сказала это вслух, убежала в свою комнату и начала быстро собирать свои вещи в рюкзак.

Нельзя ей больше здесь оставаться, разве нужна она Илье такая, бездомная, нищая, да еще с чужим ребенком? Нет, она никогда не станет навязываться и унижаться. Она не хочет, чтобы ее только жалели, она хочет любви, а любовь выпросить нельзя.
Лиза вышла из комнаты грустная, но решительная.
— Спасибо вам за приют, — твердым голосом сказала она Илье и тете Жене, — Но мне нужно идти. Это неправильно, так нельзя.

Вы очень хорошие, но я вам не нужна. Простите меня. Илья, ты обязательно выздоровеешь и встретишь свою любовь, я уверена в этом. И ты должен быть в этом уверен. Тогда у тебя все получится.

Тетя Женя, Вы хорошая, с Вами Илья сможет, все сможет, — Лиза одела куртку и потянулась за шапкой, но тут почувствовала резкую боль в животе и, громко вскрикнув, сползла по стенке на пол.
— Лиза! – закричал Илья, рванулся с кресла, привстал и тут же упал на пол.
Его мама ахнула, но сдержалась и не кинулась на помощь, а он дополз до Лизы и взял ее за руку:
— Ты в порядке? – улыбнулся, когда она кивнула в ответ и попросил:
— Останься, пожалуйста. Я тоже тебя люблю. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Но я боюсь, что не нужен тебе такой.
Лиза и Илья сидя на полу, долго смотрели друг другу в глаза, потом неуверенно улыбнулись и вдруг одновременно расхохотались, громко, до слез:
— Похоже, мы друг друга стоим, — еле выговорила через смех Лиза и сморщилась от боли в животе.

В августе следующего года у Лизы и Ильи родилась дочка Танечка. Но, главное, из роддома молодой папа забирал жену и дочь на своих ногах, лишь опираясь на палочку. Когда врачи спросили его, как ему это удалось, он ответил, что главное – правильно загадать желание. И нежно посмотрел в сторону любимой жены.

Автор: Мария Скиба

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

…Первая любовь ворвалась в мою жизнь в девятом классе. Эту любовь звали удивительным именем — Надежда — и было ей пятнадцать лет. Отца Нади, Михаила Семеновича Кулагина, перевели в наш провинциальный городок из Белгорода на должность главного технолога местного хлебозавода. Как-то, приблизительно в середине ноября, прямо посреди урока физики, завуч школы привел в наш класс новенькую, познакомил нас с ней и позволил ей самой выбрать место.

В классе было четыре свободных места, и девушка нежданно-негаданно подошла к моей парте. Нежданно-негаданно, потому что в длинном списке «школьных сердцеедов» моя фамилия не значилась… Я не был красавцем и был очень скромно одет, но Надя, неожиданно для всех, подошла именно ко мне и, зардевшись, тихо спросила: «Можно?». Чувствуя, как предательски задрожали мои колени, а щеки мгновенно налились жаром и пунцовым цветом, я, молча, кивнул. И она присела рядышком… А я тут же ощутил, как сладко пахнет ее чистое девичье тело. У новенькой были густые рыжие волосы и необыкновенные светло-зеленые глаза… Я влюбился в нее с первого взгляда.

На первой же большой перемене к Наде подошел школьный задира — Антон Белов — и неожиданно выбил у нее из рук яблоко, которое девушка ела. Та побледнела от страха и втянула голову в плечи, а Антон громко заржал: «Ну, что, рыжая, проголодалась? Витаминчиков захотелось, да?». Увидев эту картину, я сжал кулаки:

— Эй, ты, придурок, а ну подними! Какая она тебе рыжая?!… — и вплотную приблизился к Белову — грудь в грудь, глаза в глаза. Тот был старше меня на год и выше на целую голову, но я был чемпионом области по боксу и Антон прекрасно понимал, что мне ничего не стоит двумя ударами сбить его с ног и основательно намять шею. А потому он скривился, нехотя нагнулся, поднял с земли грязный плод и протянул его Наде: «На, держи

…». Я вскипел:
— Да не «держи», а ступай к крану и вымой! — но Кулагина, которая минуту назад была испугана и бледна, вдруг робко вступилась за своего обидчика:

— Ну не надо… Не стоит… Зачем?… Не трогай его, пожалуйста… Он же слабее тебя… Пойдем лучше в класс… У меня в портфеле еще одно яблоко есть — разделим пополам! — а потом еле слышно, почти шепотом, глядя мне прямо в глаза, добавила: «Спасибо тебе большое… Меня еще никто никогда не защищал…» Из глаз ее улетучился страх и они светились теперь радостью и счастьем.

И целую неделю прямо на заднем дворе школы в рукопашных схватках я разбирался с теми, кто пытался дать Наде кличку «Рыжая». Под моим правым глазом образовалась приличная гематома, а на лбу — огромная шишка, но все любители наделить новенькую глупым прозвищем поняли, что лучше звать ее по имени. А мы не могли оторваться друг от друга! Все время были вместе: ходили в школу и из школы, бегали в кино, гуляли по городу, ели «Эскимо», пели любимые песни, целовались и уже подбирали имена нашим будущим детям. Весь мир вокруг нас был теперь только нашим! И мы оба были в нем смешны, наивны и счастливы…

Так промелькнули шесть чудесных месяцев. Но вот однажды (это случилось в самый последний день учебного года), вечером, после тренировки, на выходе из спортзала, меня почему-то встретил Надин отец:

— Привет, чемпион! Рад тебя видеть. Идем в машину — поговорить нужно…
Мы сели в его черную «Волгу» и Михаил Семенович тяжело вздохнул:
— Ты очень хороший парень… Мы все, Кулагины, — вся наша семья — полюбили тебя, как родного… И, наверное, лет через десять ты мог бы стать замечательным мужем для моей дочери, а мне — еще одним сыном, но … Но я должен сказать тебе, что… Понимаешь, мы скоро уезжаем… Насовсем… Навсегда…

У меня защемило сердце:
— Как уезжаете?! Куда?! Зачем?!
Отец Нади пожал плечами:

— Ну, как бы тебе объяснить? Мы ведь не Кулагины, на самом деле… Наша настоящая фамилия — Гольденберг… Мы евреи, понимаешь?… И у нас уже готовы все документы на выезд в Израиль…

Надя рыдает вечерами, но не может набраться смелости, чтобы сказать тебе правду… Мне очень жаль, но у нее своя судьба, а у тебя — своя… И еще… Ты не звони ей больше, пожалуйста…

А когда мы уедем — не пиши. Если даже она первой напишет тебе, чтобы сообщить наш новый адрес… Ты не должен отвечать ей, слышишь?… Для своего же блага!… Понимаешь, твой отец коммунист, он работает на военном заводе… И письма из-за рубежа могут здорово испоганить ему жизнь… Да и тебе тоже… Ну что, чемпион, договорились? По рукам? Ты же сильный, ты же боец!

Я ничего не ответил. Я просто резко распахнул дверцу автомобиля, живой пружиной выскочил из салона и понесся, куда глаза глядят, на ходу глотая горькие слезы. И не было в тот вечер на всей Земле человека, несчастнее меня. Больше я Наде не звонил. Но мы все же увиделись с ней еще один раз. Ровно за сутки до ее отъезда. Вечером кто-то робко постучал в дверь. Я щелкнул замком, рванул на себя дверную ручку и увидел то, чего никак не ожидал увидеть: самую красивую на свете копну рыжих волос и самые родные в мире светло-зеленые глаза. Мы обнялись. И оба заплакали… Потом Надя немного успокоилась и произнесла:

— Завтра вечером мы улетаем… Внизу у подъезда меня ждет отец на машине… Поехали с нами за город? Ненадолго… Я просто хочу попрощаться… С лесом… С полем… С речкой…

… Пять лет назад, выйдя в запас в звании полковника, я отыскал Надину страничку в «Одноклассниках» и написал ей письмо. Это была длинная-длинная исповедь. Я объяснил, что не имел права искать ее, ибо окончив высшее командное училище, стал военным разведчиком, прошел три «горячие точки» и в конце службы находился на ответственной должности начальника секретной части штаба корпуса. А еще написал о том, чего не успел сказать ей в далекой юности и все то, что терзало и жгло мою душу все эти долгие годы. Письмо я закончил фразой: «Наденька, безумно хочу видеть тебя: бросай все дела, покупай билет на самолет и прилетай — все расходы компенсирую!» Ответ пришел на следующий день, поздно вечером: «Здравствуйте. Меня зовут Ада. Я — младшая дочь Нади Гольденберг. Простите меня, пожалуйста, но я прочитала ваше письмо. Прочитала, ибо мамы давно уже нет на этом свете… Она ушла из жизни три года назад — сердце… Но я не стала закрывать ее страницу, я все это время ждала вашего письма. Мама долго, до самого последнего дня, искала вас, писала во все инстанции и не могла найти. А потому очень надеялась, что может быть вы сами когда-нибудь вспомните о ней, отыщете и напишете. И, слава Богу, это случилось. Пусть даже после ее смерти. Мама часто рассказывала нам, своим детям, о вас, о вашей любви, о вашей заботе и своего старшего сына — моего брата — назвала вашим именем. Я прочитала ваше письмо и проплакала весь день, потому что свою старшую дочь вы, в честь моей мамы, тоже назвали Надеждой. Завтра утром я закрою мамину страницу навсегда и совесть моя будет чиста: ведь вы нашлись, вы написали, вы через целую жизнь пронесли в своей душе такое светлое чувство к моей маме — а это значит, что душа ее, там, на небесах, теперь совершенно успокоилась. Спасибо вам за письмо. Спасибо вам за память. И спасибо вам за любовь. Храни вас Господь… Ада.»

… Мне не спалось в эту ночь… Я молча просидел на кухне до самого рассвета… В полном одиночестве… А перед глазами все всплывала и всплывала картина нашего прощания… Май 1975-го года… Легкий треск полевых кузнечиков в загородной тиши … Огромный алый диск заходящего солнца… Черная «Волга» на обочине шоссе… Я, в голос рыдающий на капоте машины, шестнадцатилетний мальчишка… Михаил Семенович, отец Нади, уронивший голову на руль и закрывший ладонями лицо… А еще бескрайнее поле — огромный пахучий ковер, сотканный из зеленых трав и полевых цветов… И там, далеко в поле, в самой гуще этого ковра — одинокая фигурка еврейской девочки Нади Гольденберг, которая, устремив к небу тонкие руки, медленно удаляется от меня и уходит прямо на закат, словно плывет по зеленому морю, рассекая стройными ногами ароматные волны из ромашек, васильков и лютиков…

И я, и она, где-то на самом донышке наших юных, в кровь истерзанных грядущим расставанием душ, конечно же надеемся и верим, что когда-нибудь мы непременно будем вместе! И у нас будет большой светлый дом, роскошный сад, много детей и еще больше внуков!

Только вот ни я, и ни она еще не знаем, что больше мы никогда не увидимся…

Автор: #АртурБалаев

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.