Замыкая круг
*
Огромная капля неуклюже шлепнулась на стекло прямо перед Линкиным носом. Нос вздрогнул и Линка вместе с ним. Она уж несколько дней как облюбовала себе эту нишу у окна. Свернувшись клубочком на подоконнике, она обвивала вокруг себя бесконечный невесомый халат из каких то там диковинных овец, наблюдала за каплями и мечтала. Лежать в палате было решительно невозможно, а тут ей нравилось. Она волокла за собой толстый роман, растопыривала его на коленях. Роман создавал иллюзию занятости и к ней не приставали….особенно.

На протяжении многих лет она жила в бешеном темпе, работала, строила карьеру и создавала журнал свой уникальный, выходила замуж, трепыхалась там в замужестве, как рыба, выброшенная на лед, заходила обратно. Не заходила, а заползала даже, зализывая раны и кровоточа всей душой. Переживала-оплакивала смерть близких, потери друзей и то, что детей у нее быть не может.

А сейчас в нише окна в десятикилометровом коридоре огромной больницы, все казалось ерундой и мелочью.
И только мерзкая бумажка с диагнозом в папочке на тумбочке имела смысл. И Смысл этот был огромен и ужасен, непостижим никак, не влезал ни в голову , ни в сердце, не поддавался пониманию. И был несовместим с жизнью. С ней, с Линкой был несовместим….

Мысли начали цепляться одна за другую, тянуться , смешиваться и перетекать… детство, университет, переезд в Израиль…

В самом конце коридора обнаружилось какое то движение. Шум и возня там отвлекали, мешали смотреть на капли, оплакивать свою судьбинушку… Лина нехотя скосила глаза. Косить было не очень удобно, пришлось повернуть всю голову. По коридору размашисто шагал Демон. Лермонтова. Здоровенный такой, длинный, широкоплечий. Сзади при каждом шаге вздрагивали два огромных крыла дорогущего кашемира….Глаза горели, идеальная стрижка, гордость стилистов, чуть лохматилась на макушке. Он мчал , а за ним подобострастно трусили какие-то люди. Демон был неотразим!

«Надо же, как на Саню Дунаевского похож…» — чуть улыбнулась Линка.
Воспоминания детства завернулись огромной волной, готовые нахлынуть, обрушиться , взволновать, перенести в счастливые дни, но Линка вяло отмахнулась от них. У нее почти совсем не осталось сил, она их берегла и лелеяла, еще неизвестно что предстояло впереди….Вспоминать ничего уже не хотелось.

— Слышь, убогая, ты никак помирать собралась?! —
Саня насмешливо навис над ее спасительной нишей.
— Ой, Санька!!!! Это и правда ты? Откуда? Как…? — Лина вытаращила глаза и сдвинула брови, шелестела что-то невнятное. И даже головой потрусила — может бредит? Она всегда рядом с ним сначала немножечко терялась.

— Господи, от нее одни глаза остались!…Погибель, а не глаза. Черные, бездонные, под трепетными бровями…Ой, не смотриии… нельзя смотреть …! Погибель ведь, а не глаза. — Саня с виду был бодр и весел.

— Нет Гуревич, это не я. Это тень отца Гамлета. Прилетела к тебе поинтересоваться, как ты докатилась до жизни такой?! —
Саня ерничал и храбрился.

Линка смотрела на него во все глаза.
Ей вдруг стало ужасно неудобно, что она без макияжу там, волосы запхнуты в резинку черте как. Халат еще этот, размером с Тихий океан. И вот надо же…так встретиться, да еще с кем…. Она не сразу сообразила, что Демоном скорбным примчал именно он. И именно к ней.

Их вместе привели в первый класс. У нее были необыкновенные кудри — темно рыжие, сверкающие, блестящие, их хотелось потрогать. А еще огромнейшие бездонные шоколадные глазищи. И малюсенькие ямочки. Ее мама — необычайно красивая — попросила его присматривать за ней. И он всю жизнь держал слово.
Для нее Он был самым красивым мальчиком на свете. Он был всем — подружкой, братом, сотоварищем. Лучшим другом. Он не выдавал ее секретов и никому не позволял ее обижать. Он сто лет прожил у них дома. Сьел тонны три бабушкиных пирожков и вагон вишневого варенья.
Он таскал ее по городу, когда разводились родители, катал на каруселях и кормил мороженым. Он решил за нее экзамен по физике и бросил в нее этой бумажкой. Бумажка с решениями пролетела мимо и шлепнулась на пол, прямо под ноги учителя. Пожилой интеллигентный педагог «не заметил», поднял и подал ей ее шпаргалку со словами : » кажется, это Ваше»…

Она видела его необыкновенным и он становился таким. Она восторгалась его умом и способностями, рядом с ней у него всегда все получалось. Она лечила его сбитые коленки и решала математику ничуть не хуже его самого. Она была для него своей в доску. В годы шальной юности, когда все перепивались и сваливались штабелями, она с Леркой весело шла мыть посуду. Потом растаскивала их младые трупы. Прятала для него в недрах холодильника спасительное пиво на утро. Потом очень звонко и правдоподобно врала его матери. Лине его мама доверяла безоговорочно. Лину, единственную из всех, она обожала.
Он думал что влюблялся, страдал, изливал ей душу. Она много лет слушала. А потом взяла и уехала.

Он уже практически здорово научился жить без нее. Все всем доказал, урвал, заработал, повоевал даже чуток, так вышло. Дом построил, деревьев насажал — целый парк. Усилием воли , нечеловеческим надо заметить, научился не вспоминать эти ее глаза-блюдца, обьезжая десятой дорогой ее дом. Даже Красавицу персональную себе завел. 19 лет от роду и красоты сногсшибательной прямо. Только примерно через неделю красавица бесить его начала, да так, что он давеча вилку обеденную в рулет скрутил. Слушал, улыбался, кивал, а сам пальцами аккуратненько столовое серебро, как салфетку, заворачивал. Хорошо, что только вилку. А потом схватил телефон, ответил на звонок….и все. Жизнь рухнула. Или началась заново, черт ее знает.

— Линк, ну ты чего тут… —
Санька, как кит, выбросился на берег. Обрушил себя на хлипкий стулец у Линкиного окна.
— Да так , видишь, получилось…А ты как узнал то? Я ж никому не говорила…
— Ха, ты себе даже представить не можешь, до чего мал этот мир…Твой редкий диагноз обсуждали по скайпу светилы разные, с амерликанцами, меж прочим, обсуждали. Из Бостона. А там у них очень важное медицинское светило — а ну, угадай кто? Гарик Аганесов из «а» класса. Он тебя по фотографии и описанию узнал….ну сразу и позвонил…
— Господи, так теперь все наши….- Линка трусливо втянула голову в плечи.
— Спокуха, только я и Гарик…мы своих не сдаем. А где …а помнишь…а это……
Беседа тихонько текла своим чередом, они то вспоминали, то говорили об ужасных серьезных вещах. Да и начали то с того, о чем не договорили когда-то.
И будто не было этих 25 лет, огромного куска жизни, расстояния в тысячи километров, средиземноморского менталитета .

Они уже обсудили тыщу тем, но все никак не могли наговориться.

— Слышь, бестолковая! А как тебя угораздило эту гниль подцепить?
— Ты про болезнь или про мужа?
Они всегда разговаривали именно так. И понимали друг друга с движения брови.
Он заржал.
— Обоих…
— Не знаю я…как думаешь, я быстро умру?
— Ага, сто лет — это ж быстро! Ерунда по сравнении с вечностью!
Я тебе умру! Смотри у меня!

Сам угрожающе качал огромным кулачищем перед ее носом. Она смешно носом дергала — нюхала его запах. И кидала в него маленьким мохнатым мячиком. Он не уворачивался специально. А когда она засыпала, он пристраивал мячик возле ее руки. Чтобы ей удобно было потом в него кидать.
Они так долго разговаривали, что она заснула совершенно. Пригрелась у огромного родного плеча и задрыхла. И впервые за много лет улыбалась во сне. Он отнес ее на кровать, заботливо подтолкнул одеяло и взял папку, как в прорубь нырнул.

К цели своей Саня всегда шел с упрямством носорога. Если надо было, сшибал все на пути. Сейчас он вознамерился пройти сквозь Линкин диагноз. Он открыл волшебное нутро лептопа и просто решил, что это такая работа… А с работой он справлялся всегда.

Через полтора года…

Они купили квартиру на сто каком-то там этаже у моря. Огромную светлую, с балконом по периметру. В середине этой сказочной жилплощади, на которую они с Саней весело угрохали почти все свои деньги, помещалась шикарная кухня . На новейшей плите булькали и пыхтели кастрюли и кастрюльки, шкварчали сковородки. К ним опять приехали заграничные гости. Да не какие нибудь там, а самые родные. Тот самый медицинский светило Гарик, который в пылу боев за ее спасение умудрился с разбегу жениться на ее любимой московской сестре. Она как раз подоспела, как Красная кавалерия в конце фильма, разгневанная насмерть, что ей ничего не сказали. Взяла на себя всю теоретическую часть и изучение медицинской литературы. Вот на этой почве союз и возник. Международный.

Волосы у Линки отросли немножко, и теперь она была похожа на всех француженок сразу — стильная, прозрачная с озорными завитками на шее. Она орудовала на кухне с мастерством индийского факира, параллельно обьясняя сестре с мужем куда ехать, и сотрудникам на работе — куда им сходить . С недоделанным номером ее любимого журнала.

Саня , в измятой донельзя байковой клетчатой рубахе, сверкал голливудской улыбкой и не мог на нее насмотреться. С тех пор, как в нише больничного окна он увидел ее — маленького воробышка, и тоненькую ее лапку, из которой торчала под мохнатой наклейкой страшная игла, он встал на тропу войны. Через эту иглу болезнь отнимала у него Жизнь.
И Его Лину.
А он своего никому не отдавал!
Он вдруг совершенно отчётливо понял — вся жизнь начнется только сейчас. Что-то сбилось раньше, пошло не так, а сейчас все встало не свои места. И он успел! Он смог. Он продал все-на-свете, и смог таки ввести ее в какое-то наипередовое исследование, он написал практически докторат по онкологии, он был донором, сиделкой, нянькой, тренером. Он готов был быть хоть чертом. И Он Победил.

-Але! Вон, у Вас, мадам, аврал на балконе!Космос- я Земля! Слышь, убогая!
Линка с телефоном у уха в ответ швырнула в него кухонным полотенцем. Он с хохотом увернулся и, пробегая, ущипнул таки ее за попку.

Его могучую фигуру, подвязаную кухонным игривым фартушком с фривольным рисуночком, украшали две симметрично торчавшие бутылочки с детской смесью. Наследники дышали воздухом на их сказочном балконе, стоившем сказочных же денег. Гордый папаша в бодром галопе мчал на зов души — голодный Миня орал, как иерихонская труба. За ним собирались вступать скрипки, сестра Маня ворочалась и разминалась.
— Вырабатывает командный голос! — восторженно обьяснял Саня.
— Орет, как резаный! — без обиняков поправляла Лина. — Весь в папашу!

Пробегая в сотый раз по периметру, тонюсенькая, она подхватила обоих близнецов одновременно, и еще умудрилась любовно пнуть под зад зазевавшегося у футбольного экрана мужа.

Гости уже шумели на лестнице и колотили в двери…
Кастрюли булькали и мясо шипело…
А далеко внизу плескалось и шуршало теплое море…

Жизнь, как ни странно, только начиналась…..

Автор : Алена Баскин

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Михайловна и первая любовь

Лохматой грузной медведицей, с настроением той же медведицы, которую подняли раньше времени из зимней спячки, она прошлепала на кухню ставить кофе.

Это в романах кофе по утрам вкушают только изящные и элегантные дамы. С легкой улыбкой на ухоженном лице, держа тонкую фарфоровую чашечку в руке с безупречным маникюром. Она же не была изящной и элегантной. В свои 53 уже давно махнула рукой на себя рукой. Но хороший кофе любила и знала в нем толк. Как смешать сорта, как смолоть и как приготовить, сохранив нежную ароматную пенку, чувствовала интуитивно.

Раньше ее все звали Любочкой, Любашей, но это было давно. Сейчас она Михайловна, до которой нет никому дела. И любит ее только кот.

— А может ему просто деваться некуда, – порой думает она. Найдется местечко потеплее и посытнее и этот удерет. Ведь муж тоже мурлыкал. Пока не нашел куда уйти.
Друзья. Это отдельное разочарование. Особой душевной личной подруги у Любы не было. Такие подруги с юности остаются, а они с мужем юность свою на Севере оставили. Друзей молодости подрастеряли с переездами.

Но были рады новым, дружили семьями. Все праздники у себя шумные компании встречали. У других дети, а у них лишь кот, да дом полная чаша. С «Северов» не с пустыми руками приехали, это да. И стаж северный заработали, и денег, что хватило мужу вложиться в небольшой бизнес и позволило тогда Любаше не устраиваться никуда, а быть гостеприимной хозяйкой, которую не уставали нахваливать гости.

Да лучше бы не было этих денег, глядишь, и супруг бы не сбрендил с первой сединой! И людей бы гнилых меньше к ним липло. Хотя стаж здорово пригодился.

Михайловна пенсионеркой стала в 50, до всей этой заварухи с реформой. И нет сейчас необходимости ходить на работу, встречаться лишний раз с соседями. Им с котом пенсии хватает, да еще и приработок есть.

Но о друзьях и соседях.

Когда она в Михайловну то превратилась? Когда муж в новый загородный дом переехал с молодой своей партнершей, как оказалось не только по бизнесу. Спасибо, что хоть из квартиры не выселил. А ведь мог найти лазейки. Все их друзья сразу перебазировались в загородный дом, и там пели дифирамбы уже новой жене. Она осталась одна.

От бессилия и обиды даже пробовала найти забытье в рюмке, вернее — в бокале. Но нашла его в вязании. Это очень успокаивает – петелька за петелькой, петелька за петелькой. И коту веселее.

Устроилась тогда работать в ЖКО диспетчером по суткам. От дома недалеко, можно сбегать в обед кота проведать. Кофе сварить.

На новой работе и стали ее звать Михайловна. На Любашу она, с потухшими глазами, да еще с вечным клубком пряжи уже «не тянула».

Зато там – в жэковской конторе освоила компьютер, затем ютуб с его мастер классами по вязанию. И уже вязала ночью на дежурстве не прямоугольные накидки на табуретки, а теплые рукавички, носки, следочки красивые. Вязала и раздавала соседям.

Вот кто первый попадется – зайдет ли в диспетчерскую слесаря вызвать, или просто доброго дня с лавочки пожелает и поинтересуется ее здоровьем, тому и дарила связанные за ночь рукавички или следочки- тапочки. А куда ей? Не солить же, и не моль подкармливать. А так, и поговорил хоть с живым человеком, и приятное сделал.

Когда объявился муж и попросился обратно, то решила, что это ей подарок от судьбы, что она с добром к людям, вот она ей мужа и вернула. Не сразу Михайловна поняла, что от безысходности он к ней пришел. Молодая жена очень технично отжала у бывшего и бизнес, и дом. Он подстраховался ведь перед разводом, на нее много переписал, чтобы с Михайловной не делить. Вот и вернулся.

Радость от его возвращения быстро погасла, ведь теперь он стал искать утешение в рюмке. Может быть, все переболело бы, успокоилось, но однажды утром, идя с работы, она нашла его на лавочке у подъезда. Он просто уснул и замерз. И никто из соседей не позвонил ей в диспетчерскую, никто не попытался поднять его с лавки. А он там с вечера сидел.

И тогда Михайловна окончательно разочаровалась. Все обман. Все в этом мире каждый за себя. Любовь, дружба, добрые соседские отношения – все вранье. Придумали, чтобы подсластить пилюлю.

Ведь если задуматься ее всю жизнь все предают. В 16, когда замерло сердце от первого настоящего поцелуя, она поверила в любовь.

Юрка, она тогда засыпала с этим именем и просыпалась с мыслями о нем. Еще ничего толком не было сказано, оба не знали — как перейти на новый уровень отношений.

Но как грела эта первая любовь, такая нескладная и скрытая ото всех! Поцелуй вместо обычного «пока», когда он вызвался ее проводить после школьного вечера, перевернул душу. Он хулиганистый и самый крутой в компании своих друзей, она полная противоположность, гордость класса и школы.

Его семья внезапно и срочно улетела, но он успел ей передать письмо, такое удивительное письмо с признаниями. И потом писал, пусть не такие откровенные, но дающие надежду на встречу. Она эти письма складывала, перечитывала и мнила себя верной невестой, пропустив пору, когда другие меняли кавалеров, бегали на танцы.

Но однажды подружка заметила конверт и со смехом сказала: — ой, Юрчик и тебе пишет? Он и мне писал, и Ирке. Ты самая терпеливая, я давно перестала ему отвечать.

Тогда Любаша оборвала переписку грубо. А потом тоже переехала. Давно потерян след — и подружки той, и Юрки.

После похорон мужа ее стал мучить вопрос – неужели она была для Юрки одной из череды девчонок? Показалось или правда была и у нее Первая любовь? А иначе получается, что ее никто никогда и не любил, кроме родителей.

Теперь она вяжет носки и рукавички из хорошей шерсти и козьего пуха. Ноутбук вот купила. Он у нее для работы, для связи с покупателями. Ничего она уже никому не раздает. С соседями не здоровается. Друзей не имеет. Продает дорого, со специального сайта рукодельниц. Вот решила еще рекламу по соц.сетям пустить. Осваивает помаленьку, уже зарегистрировалась в основных.

***

Чуть-чуть не проморгала кофе. Пенка заполнила узкое горлышко турки и рвалась на белоснежную поверхность плиты.

Хоть и зарекалась профили заводить лишь для работы, но в Одноклассниках все же, данные все точные выложила. И фото с выпускного. За ночь эта шайтан-машина ей кучу предложений уже наслал. «Возможно вы знакомы», заявки в друзья, гости…, активно мигали все значки на панели. Еще предстоит разобраться. Но кофе это святое.

За кофе она и открыла письмо от Юрки. «Любонька, неужели я тебя нашел!?»

Первый порыв был – удалить все, снести профиль и забыть! Вон сколько у него на страничке друзей! Каждому писал наверняка подобное. Обида боролась с любопытством. Любопытство сильнее было, поэтому рассмотрела все его фото, словно пролистала чужую жизнь. Жены нет рядом. Не сложилось или…? Надо же – примерный дедушка. Последнее фото в парке с внучками. Смешные малявочки, и Юрка узнаваем до щемления в сердце. Прошлась по спискам его друзей, некоторых смутно вспоминала.

Кофе предсказуемо сняло утреннее раздражение и придало решимости.

Стоило ей написать дежурное – Привет, как прилетело в ответ голосовое сообщение.

— Ты только не теряйся, пожалуйста! Второй раз я этого не переживу. Честно. И так всю жизнь мучаюсь – почему ты исчезла тогда? Я тебя искал, чтобы спросить – что случилось? Я даже первый отпуск провел в поисках тебя. Ты же моя Первая любовь. Прилетал в поселок. Север наш проклинал, все по договорам, все временные, в вашей квартире тогда уже трое хозяев сменилось, соседи все чужие. Одноклассники разлетелись. Тогда об интернете и не слышали.
Но я среди первых его освоил, все надеялся тебя найти. Всех почти нашел, а тебя нет. А вчера глазам не поверил – ТЫ, и еще красивее, чем я тебя помню. Понимаю, глупость, а может уже и возрастная сентиментальность, но так хочу с тобой поговорить. Можно я позвоню?
Ответила коротко – Завтра буду на связи. И закрыла ноут.

Вышла на балкон. Во дворе еще по-утреннему пустынно. Лишь подвальные кошки перед слуховым окном гоняют мордочками уже вылизанную пластиковую чашку. Явно голодные. Да соседская девчонка гуляет с коляской, зябко пряча по очереди руки в карманы тонкого пуховичка. Уже родила, а вроде недавно Михайловна ворчала на предсвадебный шум под окном….

Нужно срочно собрать весь корм, что ее наглому котяре запретил ветеринар, посадив того на специальную диету, а выкинуть руки не дошли. Подвальным его сверх калорийный корм будет самое то.

Да и девчонку нужно поздравить с первенцем. Надо же — мама. А ведь Михайловна помнила, как та радовалась ее вязанным маленьким носочкам и варежкам в детстве. Как специально остался непроданным модный снуд и красивые рукавички к нему. Вязала на продажу, но так захотелось подарить!
А пинеточки вечером можно связать. Лишь узнает, кто там в коляске, чтобы подобрать цвета, и свяжет.

А пока в парикмахерскую, а то без слез в зеркало не взглянуть. Да и с руками что-то нужно решать.

Собрала пакеты и походкой уверенной в себе женщины быстро и легко стала спускаться по лестнице.

От автора. Много ли надо женщине, чтобы вдруг вновь взглянуть с добром на мир, чтобы походка вновь стала летящей?

Под грифом «Несекретно»

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Младшенький
Был февраль… Холода стояли лютые, казалось, им не будет конца. Птицы замерзали на лету и, словно мертвые звезды с неба, падали в хрусткие сугробы, покрытые настом. В один из таких дней у Веры начались схватки. Мать побежала в магазин, единственное место в деревне, кроме поселкового совета, где был телефон. До ближнего городка, где рожали все жительницы деревни, было километров семь, и «скорая» приехала быстро. Но ребенок рвался на свет еще быстрее — едва «скорая» отъехала от дома, как начались роды. Врач приняла ребенка в свое пальто с постеленным белым халатом. Пришлось вернуться домой, чтобы наскоро перепеленать младенца.

Это был мальчик. Ребенок родился крупным и удивительно чистеньким с большими синими глазами и кудрявыми волосиками. Вера ждала в машине и как-то равнодушно отметила: «Надо же — вылитый отец. А Павлик совсем на него не похож».

Открылась дверь, впустив клубы морозного воздуха. Вера повернула голову — мать заглядывала в машину и пьяным голосом бормотала:

— Не будь дурой, хоть этого в роддоме оставь, тебе и Пашку не поднять.

— Закрой дверь. Холодно… — Она не хотела видеть мать в таком состоянии.

В роддоме ее положили в отдельную палату, а ребенка в «грязный» бокс. Но каким-то образом уже на другой день все говорили: «Привезли роженицу, а ребеночек у нее — как куклёнок!» Вере новорожденного не носили три дня, и она лежала одна странно спокойная, даже не спрашивая о ребенке. Два раза приезжала мать, топтала сугробы под окнами и кричала:

— Если заберешь этого.., будешь сама с ними обоими водиться, я с двумя сидеть не буду!

Когда пришла первая ночь в роддоме, Вера встала с кровати, села у окна и долго смотрела в проталинку морозных узоров.

Вот так же светила луна, когда она познакомилась с Володей. Вера тогда так хотела спать, что проехала несколько остановок на электричке дальше, чем следовало. Опомнившись, выскочила, но до дома было безнадежно далеко, а назад электрички пойдут только утром. В крохотном вокзальчике было почти так же холодно, как на улице, и она время от времени ходила по перрону, разминаясь, приплясывая, чтобы согреться хоть немного. Луна, спелая как апельсин, словно насмехалась, посылая на землю свет, от которого казалось еще холоднее, а колючие злые звезды, казалось, пронизывали насквозь. «Вот тебе и Рождество! — зубы ее отбивали чечетку, — если и до Крещения простоят такие холода, — ой-ой-ой!» И она хлопала варежками себя по щекам, в тщетной надежде согреться.

— Да ты же вся окоченела!

Перед Верой стоял ее принц, такой красивый молодой мужчина (уже не юноша), что она не верила, что такие бывают. Ненатурально синие глаза смотрели с сочувствием.

— Быстро побежали! Хорошо еще, что я у друга засиделся. Как ты сюда попала?

— Свою остановку проехала, — не то от мороза, не то от волнения голоса ее почти не было слышно.

— У-у-у! Скорей в тепло! Я тут рядом живу.

Своего дома у него не было, он снимал комнатку у древней полуслепой старушки. Извиняясь за тесноту, Володя провел Веру в свой закуток, напоил теплым чаем с вареньем и предложил поспать на стареньком диванчике. Сам он до утра дремал, сидя на стуле. Вере не спалось. Впервые на нее обратил внимание мужчина. Она была девушкой, как сейчас пишут в брачных объявлениях, с обыкновенной внешностью да еще до невероятия худой. Если на нее и смотрели, то с жалостью. И вдруг…

— А может, не рассмотрел? Да просто пожалел, вот и все. — Нет, ей совсем не спалось.

Утром она снова ехала в электричке в город на работу. Володя тоже работал там же, в железнодорожном депо. По дороге они много разговаривали. Вернее, говорил он, а Вера просто слушала, не отрывая от него тревожного взгляда: «Вот сейчас приедем, и я его больше никогда не увижу». Но все получилось совсем не так, как она ожидала — уже через неделю Володя переехал к ней. Правда, официальное оформление отношений, по его предложению, они отложили на потом, но все-таки он был ЕЕ МУЖЕМ! Веселый нрав, словоохотливость, мастеровые руки Володи пришлись по душе не только родственникам, но и соседям. А соседки бросали на него кокетливые взгляды и не без досады шептались у Веры за спиной: «Не иначе, приворожила. А еще верующая. И невенчаная живет — как вот это называтся? Чем эта «доска» могла ему приглянуться?»

Через год, в начале февраля, у них родился сын, которого отец назвал Павлом. Ребенка записали на фамилию матери, но отчество у него было Владимирович. Павлик уже лопотал первые слова, когда Вера поняла, что снова ждет ребенка.

— Володенька, — наконец решилась она, — у нас скоро будет второй ребенок. Может быть нам пора повенчаться или хоть расписаться?

— Ну конечно, худышка. А после рождения ребенка ты у меня станешь полненькая, хорошенькая. Дай только некоторые дела уладить.

На «улаживание дел» ушло три месяца. В самый разгар осенних огородных и садовых работ Владимир впервые не пришел домой ночевать. Сказать, что жена волновалась — ничего не сказать. Она всю ночь ходила из угла в угол, бросаясь к двери на каждый шорох за окном. Утром поехала к нему на работу.

— А кто вы ему? Как — жена? Странно, он никогда не говорил, что женат. Ребенок? У него? Впервые слышим, — в отделе кадров недоумевали. — Он вчера уволился и уехал. Поговорите с ребятами, может они знают, но вряд ли. Володя был очень скрытным человеком, себе на уме.

Вера вернулась домой, окончательно поняв, что мужа у нее нет и никогда не было. Был квартирант, который не платил за квартиру, почти никогда не давал денег на продукты, крайне редко что-то покупал сыну — просто паразитировал на ее любви, а теперь сбежал, испугавшись, что придется содержать нелюбимую жену и двух детей…

Она еще спала, когда ей принесли ребенка на первое утреннее кормление. Вера долго смотрела на ребенка, и слезы капали на желтую рваную пеленку. Мальчик бессмысленно моргал огромными синими глазами, морщил носик. «На самом деле — как похож!» — она положила ребенка рядом с собой, не дав ему грудь. Вошедшая медсестра возмутилась:

— Мамаша, вы у нас не одна, кормите скорее!

— Унесите его, я не буду его кормить — не хочу привыкать. Я оставлю его в роддоме.

Главврач была у нее буквально через минуту. Она не отговаривала неразумную, а как будто даже была рада тому, что ребенок останется в роддоме. Как-то и документы отказные оформили слишком быстро. Домой они уходили с матерью вдвоем.

А через год Вера вышла замуж за своего бывшего одноклассника, некрасивого, но доброго и трудолюбивого мужчину, и скоро родила мужу еще двух сыновей. Прошли годы…

И вдруг тот, от которого она отказалась, стал приходить в ее сны. Она плакала, ворочалась, кричала во сне. Началась страшная депрессия. Таблетки, уколы не помогали. Врач-психиатр посоветовал обратиться в тот роддом, где появился на свет ее, нежеланный тогда и так нужный сейчас, малыш. Вера с удовольствием отдала бы руку, ногу, лишь бы его вернуть. Но ей объяснили, что ребенок усыновлен, что существует тайна усыновления, и она никогда не сможет с ним увидеться. Напомнили о подписанном ею отказе от младенца. Утешили тем, что ребенок находится в хороших руках, и что она никогда не смогла бы столько для него сделать, сколько делают приемные родители, которые в нем души не чают. И что ради сохранения тайны усыновления им пришлось переехать в другой город.

С тех пор она живет, как в замедленном времени. У старшего сына уже есть малыш. Выросли, стали юношами двое младших. Но она как будто не замечает их. Часто раздает конфеты детям на улице и говорит: «Это за здоровье моего младшенького». Иногда, хоть и редко, страшная, морщинистая, рано поседевшая, она стоит, прислонившись к входной двери местной маленькой церквушки. Изредка заходит внутрь, покупает свечу, ставит ее к иконе Богородицы со словами: «Спаси и сохрани моего младшенького». Он так и остался для нее младшеньким — синеглазым кудрявым карапузом с розовым кукольным личиком.

Зинаида Санникова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Генеральша Ася

— Все в девках ты, Ася! — укоризненно ей говорили.

И начинали приводить в пример Лиду, Катю, Галочку, Юлечку и прочих. Описывали их семейное счастье. Детишек. Потом снова смотрели. Вздыхали. И выносили вердикт: одна и останется.

Естественно. Кому нужна-то? Уже 40 лет. Потом ехидно намекали, что, поди, мужик-то есть? Ася честно отвечала:
— Нет мужика. И не было никогда.

Не встретила. Что ж теперь? А просто так встречаться, она не могла. Что за глупость: искать себе пару? И почему она вообще должна кого-то искать?

У Аси родителей не было. Дед с бабкой воспитывали. И она жила в этом привычном маленьком мирке. Там было хорошо , уютно и привычно.

Ее бабушка Евдокия, женщина строгая и справедливая, всегда говорила: «Судьба и на печке найдет! Не надо торопиться!». И дед деловито крякал в усы, поддерживал.

Очень их Асе не хватало. Соседи наседали, знакомые. Описывали будущее в мрачных тонах. Одинокую старость. Ася вздыхала. Потом старалась мимо пробегать быстрей, чтобы не слышать.

В тот день в бабушкиных вещах решила прибраться. И в халатике с розами, стареньком таком, записку нашла. Буквы запрыгали. Ася заплакала:

— Внученька моя любимая! Раз читаешь — нету нас больше с дедом. Не плачь, не топи нас слезами. И просьбу мою выполни — на поселок, где я родилась, съезди. Там два дома всего жилых. А тот, где мы с дедом жили, в хорошем состоянии должен быть. Поживи там летом. Очень тебя прошу!

И подпись «бабуля».

Ася собралась и поехала. Сутки на поезде добиралась.

И впервые вздохнула свободно. Радовалась так. Старые вещи разбирала, фото. И заброшенный дом словно ожил, крылья расправил. Соседи попались хорошие — помогли все в божеский вид привести.

Ася ходила за ягодами. Лежала с книжкой в траве.

Однажды чуть не заблудилась — вышла к дороге, а там машина стоит. Шофер деловой, с усиками, возится. А пассажир вышел. Подышать, стало быть. Ася пригляделась — генерал!

Он ее стал спрашивать, что да как, есть ли жилье поблизости. Ася сказала, что да, поселок их. И чуть смущаясь, позвала к себе. Не стоять же человеку на солнцепеке.

Пока шли, разговорились. Генерал овдовел уже три года как. По пути Ася у соседки молока топленого взяла да хлеба.

И гость ее все улыбался. Говорил, что словно в детство вернулся. Своих родителей вспоминал.

А потом поженились они. Вот так. Ася генеральшей стала. Все обзавидовались. Только Ася скромницей была, такая и есть. Супруг на нее не нарадуется.

А любовь? Да найдет она вас, не торопитесь. И слушайте старых людей. Они плохого не посоветуют. Вот как бабушка Аси.

Автор: Татьяна Пахоменко

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.