Мальчик и мама были голодные. Ему она с утра последний хлебушек скормила. Он есть не просил. Понимал, что нет. Хоть и маленький. И все с тревогой смотрел на мать. А та понимала — надежды нет. Работы нет. Ладно, она. А Мишенька? Ему-то за что такая жизнь? Был бы жив его отец, все бы по-другому было. И не потеряй она родных на просторах необъятной Родины. Глядишь, выкарабкались бы.
Ребенок вышел в коридор. Там у соседа дядя Васи фонарик лежал.
Взял его, сел в углу на пол и давай светить в небо. Фонарик включил . И шепчет: «На огонечек придите. Кто-нибудь. Помогите!». Он не знал, как еще можно помочь маме.
Маленький слишком был. Где-то полчаса сидел с фонариком. Пока мать со словами:
— Чего ты там бормочешь? — не унесла фонарик обратно в коридор.
А потом стук раздался. На пороге соседка. Капуста в руках. Два вилка.
— Осталось у нас. Может, надо? Берите, супчик можно сварить. И муки тут еще немного.
Мама мальчика взяла обрадованно.
— Мишенька! Смотри, тетя Лида чего принесла! Сейчас я и правда суп сварю! У нас несколько картошин есть, — проговорила.
Только не успела приступить к готовке. Опять постучали. Другой сосед, усатый Анатольевич по фамилии Щукин. С пакетом. Откуда два хвоста торчат.
— Нате вон, рыбины вам. С зятем ездили в ночное. Привезли полно. Уху сообрази. Или еще чего! Мишутка, бери леденчик! — потрепал ребенка по голове да ушел.
Мишутка на маму посмотрел. Та сидела за столом. На нем два вилка капусты лежали. Мука. И две рыбины. И плакала.
— Мам, ты чего? Хорошо же, что есть еда! — Мишутка обеспокоенно взял мамину руку.
— Да я от счастья, сынок, от радости. Люди добрые, — мама прижала его к себе.
Пошла кастрюлю мыть. В комнату вернулась, а там Никитична. Дородная, в новом платке на плечах. Как пава. А на столе, рядом с капустой и рыбой — курица. И банка варенья.
— Гостинцев вот вам, — проговорила и назад.
— А почему? Почему вы принесли? — Мишенька бросился вслед за гостьей.
Никитична остановилась. Даже задумалась.
— Да просто так. Мой сегодня пошел за курицей, я ему и крикнула, чтобы на вас захватил. А то ты, Мишенька, бледный такой. Думаю, не приболел ли? Бульон-то полезный. И варенье малиновое тоже, — и Никитична ушла.
А мама, счастливая, смеющаяся, пекла пирожки и варила суп. И говорила, что все началось с капусты в руках, а закончилось целый курицей! Мишенька целых две тарелки съел. И они долго разговаривали. Мама обещала, что потом сварят уху. И жизнь уже не казалась такой беспросветной.
Через неделю мамин брат объявился. Искали их родные. Удалось обнаружить.
А потеряться в ту пору немудрено было. Многие так потом друг друга искали. И находили.
Мишенька и мама стали жить хорошо, с родственниками. Но он свято уверовал в то, что когда надо — можно послать сигнал о помощи в небо. И помощь придет.
Нужно просто найти огонек. И прошептать: — На огонечек придите. Кто-нибудь. Помогите!
«У неё квартира и машина. Поэтому она не хочет замуж»
Мои родители разводились очень травматично. Для матери. И для нас, троих её детей. Отец с шумом и скандалами делил всё. Даже подарки на свадьбу, подаренные 18 лет назад, сел расписывать в тетрадку. «Этот сервиз дарили твои родители. Эту сковородку дарила моя бабушка».
Трёшку, в которой мы жили, они смогли разменять на две однушки.
Одна досталась отцу. Во второй ютились мама, я и двое младших.
При этом отец постоянно, громко и уверенно бил себя пяткой в грудь, что вот он то в семью деньги носил и на всё зарабатывал. А жена, работая «задрипанным бухгалтером на хлебозаводе» только на свои трусы заработала.
Она пыталась отвечать в духе «Но я же тащила весь быт! Я заботилась и занималась воспитанием троих твоих детей!». Ответ отца отпечатался у меня в голове на всю жизнь: «ТЕБЯ ОБ ЭТОМ НИКТО НЕ ПРОСИЛ».
Впрочем — дело молодое. Замуж в 21 год я всё-таки вышла. Спойлер — ненадолго. Он работал в автосервисе и приносил основные деньги в дом. Я работала в ювелирном магазине. И зарплата моя была… чисто на продукты в холодильник.
Однажды мне предложили повышение. Я обрадовалась. Зарплата должна была вырасти почти в два раза. Но мне предстояло два месяца ездить учиться. И потом работать на два-три часа больше каждый день. Рассказала мужу. Муж начал возражать. Мол, не дело это, что он меня будет видеть только по выходным. А так — он проснулся я уже уехала. Он домой пришел с работы, я еще не приехала. ЧТО ЭТО ЗА СЕМЬЯ?! Тебе денег мало? И я как-то к этой идее остыла.
И жили мы, как любая другая семья. Всё казалось обыкновенным и правильным. Он зарабатывает деньги. Я занимаюсь бытом по вечерам. А на работу хожу… ну так не зарабатываю же, как он.
Прошло полгода. На семейном ужине его брат сообщает, что разводится с женой (12 лет в браке, один ребенок). И прямо за столом мой муж, его брат и их отец начинают обсуждать раздел имущества. Несправедливость понятия «совместно нажитое» и звучит тот самый аргумент: «Я по вахтам деньги зарабатывал. А она задрипанной продавщицей работала. Какого фига заработанная мной квартира и машина теперь — совместно нажитое имущество?»
Я робко подаю голос. Мол, пока ты по вахтам ездил, жена твоего ребенка воспитывала. Поэтому уволилась с более серьезной работы. Дочь-то болезненная. Сплошные больничные и поездки по врачам.
И мне, словно тряпкой по лицу: «А КТО ЕЁ ПРОСИЛ УВОЛЬНЯТЬСЯ?!»
Вечером, в надежде на то, что муж просто не хотел ссориться с семьей, переспрашиваю, действительно ли он так думает?
И он подтвердил. Брат работал. Брат вкладывал. А невестка сидела ровно. И сама виновата, что в 38 лет ничего не заработала.
Я задумалась. Неделю не могла выкинуть это из головы. А потом спокойно сказала мужу, что подам заявление на учебу. И на повышение. Потому что не хочу быть «задрипанной продавщицей».
Муж кричал. Нет. Муж КРИЧАЛ половину вечера на тему того, что я собралась от него уходить. Что я «стелю соломку», а значит не люблю и не уважаю его. И как я собираюсь быть нормальной женой? А как детей рожать?
Но я не стала слушать. Подала заявления. Началась учеба.
И саботаж. Приезжая домой в 11 вечера, я обнаруживала настолько загаженную квартиру, что казалось будто муж взял отпуск, чтобы целый день доводить жильё до «кондиции».
Гора посуды в раковине. Мусор повсюду. Куча грязной одежды в ванной. Пару дней я прибиралась до часа ночи, чтобы с болью продрать глаза в пять утра и к шести бежать на электричку. Из пригорода в Питер на учебу ездить было не особо удобно. В субботу утром приехала свекровь. С понятной миссией — вправить мне мозги.
Долго рассказывать, но я продержалась три месяца. Скандалы, разборки, загаженный дом, пустой холодильник (выкидывал он, что ли, всё, что я покупала?), упрёки, вереница родственников, пытающаяся стребовать с меня «сохранять семью, а не вот это вот всё»
Подала на развод. А потом началась обычная жизнь обычного человека. Учеба. Работа. Снова учеба (я стала ювелиром). Снова работа. Ну и разное, что еще там бывает. Отпуска «как у всех». Недолгие отношения. Хобби. Нормальная была жизнь.
Квартира в ипотеку. Машина в кредит. Построила дачу в пригороде.
И мне достаточно часто приходилось слышать, что я отказываюсь от «серьезных отношений» и брака, именно потому, что у меня всё есть. А вот не было бы «фиг бы ты отказывалась».
А ведь всё именно наоборот. Пока мои коллеги женщины, с низкого старта после работы мчались домой, по пути оббегая гастрономы, родительские собрания, садики, школы, поликлиники — я работала.
Пока коллеги планировали выходные по принципу «надо успеть стирку постирать, зимние вещи в ателье отнести, с детьми в магазин сходить — к школе закупиться и тд», я училась.
То есть у меня было то, что есть у их мужей. ВРЕМЯ.
И пусть мужчины любят рассуждать о том, что быт вообще не стоит ничего. Не отнимает времени. И вполне можно работать (и зарабатывать) наравне с мужем, будучи обвешанной детьми, стиркой, уборкой, готовкой и прочим. Я на своём примере убедилась, насколько это не так.
Этот пост не про то, чей образ жизни правильнее. Каждому своё.
Мне 42 года и я всё чаще начинаю слышать в свой адрес «Пожалеешь. Стакана воды не подадут». Но мне 42 года. И именно сейчас я среди сверстниц вижу особенно много женщин в разводе. Потерянных, несчастных, не понимающих как жить дальше. Ведь они вложили лет 20 в семью. В мужа. В детей. Потеряли рабочую квалификацию.
И теперь им приходится идти работать на малооплачиваемую, часто физически сложную работу и на 180 градусов менять свою жизнь. Потому что они 20 лет занимались тем, о чем их «никто не просил».
И они «сами виноваты», что к пятому десятку у них ничего нет. Кроме кусочка «совместно нажитой жилплощади».
Мне захотелось написать об этом, потому что сегодня утром я разговорилась в мастерской с нашей уборщицей. Она заканчивает работать одновременно со мной. И мы вместе пьём кофе.
Ей 46 лет. Всю жизнь проработала в детском саду. Потому что так было удобнее. Всегда вовремя дома. Всегда может уделить время детям. Всегда выходные в субботу и воскресенье. Ну а как иначе, когда у тебя двое детей?
И жили «как все». В квартире, которую наменяли из двух добрачных. А потом еще раз наменяли с доплатой. Развод. Раздел со скандалами.
И пустота. Нужно заработать денег на ремонт в новой однушке (можно было бы купить с ремонтом или попытаться купить двушку, но ей нужна была позарез машина, а машину забрал муж). Вот она и моет полы в дополнение к основной работе.
Дети учатся. Надо на оплату где-то деньги брать. Папа сказал «раз имущество пополам делим, так и оплату институтов пополам будем делить» А муж молодец. Мелкий, но всё-таки начальник в строительной фирме. Хорошая зарплата. Он же работал. По ночам к орущим детям не вскакивал. Работу под садики, школы, поликлиники не подстраивал. Больничные по уходу за гриппующими сыновьями не брал. В командировки ездил, не переживая, что там дома. Быт со всеми прелестями конца девяностых, его не касался.
Всё же по справедливости. Кто не работает — тот не ест. «Но брак подарил мне двух замечательных сыновей!» — говорит уважаемый педагог-дефектолог, проработавший всю жизнь в детском саду, а теперь, намывающий туалеты и коридоры в бизнес-центре. А потом идущий мыть полы у нас в мастерской.
46 лет. «А куда я сейчас пойду? На вторую ставку в детский сад? Так у меня и так полный день загрузка. Увольняться и искать работу получше? Мне почти пятьдесят. Куда меня возьмут?»
Вадим сошёлся с Ритой, когда его жена сбежала с любовником, бросив и его, и двоих их маленьких детей. То, как Вадик любил свою жену, Ларису, не поддавалось никакой логике. Они все втроём были знакомы с детства. Росли в одном дворе. И если Рита всегда молча вздыхала, глядя на Вадика, то он точно так же вздыхал по Ларисе… Почему она снизошла до него? Всё просто. Её надоумила мать: — Чего тебе дадут твои крутые парни, на мотоциклах, да с гитарами? А Вадик учится, профессию получает. Любит тебя опять же – будешь за ним, как за каменной стеной… Лариса к матери прислушалась. Не хотела повторять её путь. Когда у дочери нет отца, и приходится вкалывать, чтобы одеться-обуться и продуктов на стол купить… Вадик не знал, почему Лариса вдруг решила выйти за него. Да ему это было и неважно. Не знал он и того, что после свадьбы Лариса изредка продолжала встречаться со своим бывшим, Пашей. — От дура! – ругалась мать. – Вадик узнает, бросит. И кому ты нужна будешь? Лариса отмахивалась… Потом родилась Настя. А потом и Игорь. -Слава Богу, дети хоть на отца похожи! – крестилась мать Ларисы. – А то я думала, ты вовсе дура… Вадик много работал, а приходя домой, занимался домашними делами. Об этом никто не знал – это было их внутрисемейное дело. А то бы друзья засмеяли, конечно.. Но времени дружить у Вадика было всё меньше. А родители после его свадьбы уехали жить в деревню. Вадику было всё равно, что он такой верблюд, взваливший на себя непосильную ношу. Главное, любимая была рядом… Но Лариса ушла от него.. И от детей… — Ты их лучше вырастишь, Вадька. – сказала она. – Ну какая из меня мать? А я с Пашей в столицу поеду. Он там место нашёл, где музыку свою играть будет. Сначала в ресторане, а потом видно будет. В общем, ты прости меня, Вадик. — За что? – хрипло спросил он. – Ладно, со мной. С детьми так… за что? — Да ладно тебе, они мелкие ещё совсем! Что они поймут?… Верная подруга Рита, с детства влюблённая в Вадима, пришла помочь с детьми… А потом как-то сладилось само собой. Стали жить. Рита хотела родить своего ребёнка, но ничего не получалось. И ЭКО ей было нельзя, из-за проблем с почками. — Не плачь! – утешал Вадик. — Да я разве плачу? – удивилась Рита. – Мне твоих хватает. Я их как своих люблю.. А у Паши с Ларисой в Москве всё сложилось удачно. Он сначала играл в ресторане, а потом прошёл прослушивание в группу, и стал участником музыкального коллектива. А Лариса от скуки ходила по кастингам, и попала в рекламу. Увидев её в рекламе, один продюсер заинтересовался, и позвал Ларису в сериал, на роль женщины трудной судьбы. Оказалось, что у неё есть талант. Сыграно было хорошо, искренне… Вадик нажал на пульт, выключил телевизор. — Кто бы мог подумать! – сказал он, стараясь унять дрожь в голосе. Да что ж он никак не забудет её, змею эту!… Рита повела детей спать. Десятилетняя Настя поворочалась, устраиваясь поудобнее, и сказала, сделав акцент на «ты»: — Я тебя люблю. Ты моя мама! Рита сдержала слёзы: — Я тебя тоже очень люблю, девочка моя! Она и правда смирилась, что своих нет. И считала детей Вадика родными. С Настей отношения сложились очень тёплые, а с Игорем было сложнее. Он то срывался и оскорблял Риту, говоря о том, что она – никто. А его мама, настоящая мама – звезда. А то, получив нагоняй от сестры, и усовестившись, приходил просить прощения: — Рит… не злись. Я не хотел… Рита обнимала Игорька и говорила, что не злится. Конечно, не злится. Она понимала Игоря. Как бы Рита не старалась, а он знает, что его мать – Лариса. Не может этого забыть. Злится, что отлучён от матери. А Рита для него – враг. Женщина, которая заняла мамино место… Со временем Игорь перестал обижать Риту, всё вошло в колею. Вадик, с самого начала жизни с новой женой почувствовавший разницу, когда приходишь домой, а у тебя порядок, вкусный ужин, и дети ухожены, был почти доволен. Благодарен Рите. Старался отплатить за заботу и внимание. Одно только не давало ему покоя – Вадим не мог забыть Ларису. Не мог, и всё тут. Часто ночами лежал без сна, и думал о ней. Вспоминал. Ему было бы гораздо лучше, если бы у бывшей ничего не сложилось. Чтобы жизнь наказала её за то, как она поступила с ними… А у Лариски всё было хорошо, и она стала такой бесконечно далёкой, что просто кошмар. Когда же, ну когда он перестанет вспоминать её?!.. Насте исполнилось шестнадцать. Они готовились к выпускному из девятого класса. На нервной почве девочка похудела, и платье, купленное заранее, оказалось свободным. — Мам, что же делать? – печально спросила Настя, прихватив болтающуюся на талии ткань. Игорь, который валялся тут же на диване и играл во что-то громкое в телефоне, привычно поморщился, как и всегда, когда Настя называла мачеху мамой. Еле заметно, инстинктивно, но это происходило каждый раз. Сам он привык к Рите, смирился с ней, не ссорился, но звал исключительно по имени. — Снимай. Я тебе его ушью, да и всё. – сказала Рита. – Игорёк, поможешь машинку достать? — Агась. Ща, погоди, доиграю. Две минуты осталось… Настя ушла в комнату снимать платье, Рита скрылась в ванной комнате, и тут в дверь позвонили. Игорь ругнулся и пошёл открывать. На пороге стояла Лариса, обвешанная разноцветными пакетами. — Ну нифига себе, ты вымахал! – восхитилась она. – А сестра где? Я с подарками. — Мама… — нерешительно сказал он, и тут же завопил. – Мама! Мамочка приехала! Настюха, иди скорее сюда. Настя вышла в халате из комнаты, держа в руке платье для выпускного. Рита стояла на пороге гостиной очень бледная, положив руку на грудь. Девочка увидела её растерянность и вышла в коридор. — Чего ты кричишь? – спросила она у брата. – Моя мама дома. А вас кто сюда звал? — У-у, как неласково ты меня, доченька, встречаешь! А я старалась. Пакеты из Москвы пёрла на себе. — Могла бы и не стараться. — А что там за мама-то у тебя? Дай хоть посмотрю.. Лариса, бросив пакеты в коридоре, и потрепав сына по макушке, прошла в квартиру. Увидев Риту, усмехнулась: — Ты? Могла бы и догадаться. С детства Вадику в рот заглядывала. Ну, что? Поговорим? — Дети, идите к себе. – выдавила из себя Рита. – Нам поговорить надо. — Игорёк, ты подарки сразу забери в комнату, я там телефоны вам нормальные привезла. Платье Насте на выпускной. Ты ж в девятом? Девочка, не ответив, развернулась и ушла в комнату. Игорь, подхватив пакеты, двинул за ней. — Ты чего такая? Могла бы хоть для виду обрадоваться. Мать старалась… — Она мне не мать! – отрезала Настя. – Как ты можешь радоваться, как дурачок? Она нас бросила! Тебе вообще тогда было всего три года. Три!.. Рита с Ларисой прошли в кухню. Лариса сразу взяла быка за рога: — Я ненадолго. Ты не думай. У меня в Москве всё налажено. Жизнь своя. Но недельку хочу побыть дома. С детьми. Надеюсь, это не проблема? — Как ты себе это представляешь? Будем спать втроем? — Я на диване могу, в гостиной. Слушай, ты бы не выделывалась! Я не разводилась с Вадиком. И прописана тут. Но, думаю, ты и так это знаешь… Рита подумала о своей квартире, которую она сохранила, и даже в аренду не сдавала. Оставаться в одном помещении с Ларисой ей не хотелось. Было жутко страшно за Вадика. Точнее, страшно его потерять. Но выгнать Ларису она тоже не могла. Ни по закону, никак. Она права. — Ребята, я какое-то время побуду у себя. – сказала Рита, входя к детям. – Пообщайтесь с мамой. — Можно я с тобой? – тут же спросила Настя. — Детка, я буду только за. Но ты уверена? Она ведь ненадолго приехала. — Как? Как ненадолго? – вскинулся Игорь, отрываясь от новенького айфона. Настя взяла своё платье, которое Рита обещала ушить, собрала кое-какие вещи и ушла к мачехе. Рита выдохнула уже на улице и позвонила Вадиму. — Да? — У тебя дома твоя Лариса. Попросила дать ей возможность с детьми пообщаться. Я пойду пока к себе, а Настя со мной. — Откуда она взялась? – помолчав, спросил Вадик. — Из Москвы. На неделю, говорит, приехала. — Ладно. Я тогда после работы тоже к тебе. — Правда? – обрадовалась Рита. — Конечно…. Но Вадик не пришёл после работы. Рита сидела у окна и смотрела в темнеющее небо. Настя подошла сзади и обняла её. — Мам, не плачь! Они того не стоят. — Я не плачу. Ты чего? — Я так не хочу взрослеть! Любовь эта вся ваша… чувства. Эмоции. Проблемы. Ад кромешный! – заявила Настя. Рита рассмеялась. — Не обязательно же должно быть так. — Ты теперь папу бросишь, да? Не простишь? — Я не знаю, дочка. Я ничего не знаю… И она всё-таки заплакала. Уронив голову на сложенные руки. Настя тихонько гладила свою неродную маму по голове и сочувствовала ей всем своим неокрепшим юношеским сердцем… В квартире у Вадима был нетипичный непривычный вечер. Лариса заказала доставку еды. Игорь уже пробовал японскую кухню и не проникся к ней. — Надо было предупредить. – упрекнула Лариса. – В следующий раз пиццу закажем. — А готовить ты, что, совсем не умеешь? — Когда мне готовить-то, сынок? Ну вот когда? – она растерянно потрепала его по голове и спросила у Вадика. – Чем же мне Настю-то переубедить? На подарки девка не ведется. Вадик, которому роллы вполне себе нравились, отхлебнул вина и закусил угрём: — А зачем, Ларис? Из принципа? Ты же всё равно уедешь! — Мам, а можно с тобой! – подал голос Игорь. — Сынок, я бы с радостью! Но у меня сумасшедшая жизнь. Да и готовить я, видишь, не умею. — А когда ты ещё приедешь? — Как только смогу – обязательно приеду! — Ещё через одиннадцать лет. – хмыкнул Вадик. — Игорёк, иди в комнату. Нам с папой надо поговорить. Завтра пиццу закажем. Иди… Игорь сидел в комнате и думал, что где-то он совершил ошибку. И пиццы он не хочет. Точнее, хочет. Той, что Рита сама печёт. С беконом и помидорками, тонкую и хрустящую. И вообще, мачеха какая-то… тёплая и родная, что ли. А мама оказалась совсем чужой. Незнакомой. Не совпала с картинкой, нарисованной в голове. Он позвонил Насте: — Чего делаете? — Ничего особенного. Платье ушивали. Скоро спать ляжем. А ты? — Заберите меня, а? – заныл Игорь. — Давай завтра. После школы. — Да тут тухляк. Заберите сейчас. — А не надо было орать «Мама-мамочка». Вот сиди там теперь. В наказание. — Что там? – услышал Игорь голос Риты. — Забрать его просит. — Так пусть выходит. Я сейчас за ним подойду. Дома-то рядом. — Ура! – тихонько сказал Игорь. – Рита топчик!… В кухне Лариса говорила, кокетничая: — Я не верю, что ты не хочешь вспомнить былое. Ну, Вадик! Нам же было так хорошо вместе. — Не хочу. – врал Вадик, дрожащими руками удерживая чересчур активную Ларису подальше от себя. – Лариса, веди себя нормально. Ты вроде к детям приехала? Ну и всё. А ко мне не лезь. Он бы сдался и уступил ей, – всё существо Вадика настаивало на этом, — но тогда он потеряет Ритку. Самую хорошую жену на всей планете. Господи, помоги устоять! — Тихо! Что за шорох там? — Нет никакого шороха… ну, Вадик! — Да есть, я тебе говорю! Он вышел и услышал что-то в коридоре. Включил свет и обнаружил Игоря, который обувался в темноте. Рядом стоял пузатый рюкзак. — И куда? – строго спросил отец. — Да там… это… к Рите, короче. — Время одиннадцать! — Она встретит. Ну, мы уже договорились, чо ты? Лариса вышла в коридор и посмотрела на сына. Игорь шмыгнул носом и отвел глаза. Вадик вздохнул, взял с вешалку куртку и ключи. Обулся. — Да вы издеваетесь все, что ли?! – вскричала Лариса. — Извини. – пожал плечами Вадик и они с Игорем вышли из квартиры, захлопнув дверь. Лариса вернулась в кухню, налила себе вина, закурила сигарету. Потушила свет. Смотрела в окно, как уходят Вадик с Ритой, а Игорь идёт между ними. Странно… Лариса думала, что хоть он ей обрадовался. Зря она всё это затеяла. Надо было ехать отдыхать на острова, как и планировалось. У неё всего-то неделя, а потом снова съёмки. По пятнадцать часов. Шесть дней в неделю. Это её жизнь, и она устраивает Ларису… У Риты дома все потихоньку угомонились и разошлись по комнатам. Вадик начал что-то ей говорить, но она остановила его: — Погоди. У меня на нервной почве гул какой-то в голове. Сейчас я успокоюсь немного, и поговорим. — Ну, ты же ничего не подумала?! — Подумала. — Как ты могла? — Но ты же не пришёл после работы, как обещал? — Мне просто надо было её увидеть. Не более. — Т-с-с. Я поняла. Сейчас, детей проверю, и вернусь. В дверях Рита остановилась и обернулась: — И что? Жива твоя великая любовь к ней? – с иронией спросила она. Вадик прыснул. Он сегодня понял одну важную вещь. Оказывается, не всегда великая любовь – это важно. Иногда она просто тень. Тень прошлого. Кто обращает внимание на тени? Да никто! Они просто есть. И они ничего не значат. Рита вошла к детям. Настя ровно дышала. Она поцеловала её в щёку и поправила одеяло. Подошла к Игорю и вздрогнула: глаза привыкли к темноте, и Рита увидела, как мальчик смотрит на неё в этой темноте. — Ты чего? Напугал меня. Спи! Рита потянула одеяло к его шее, Игорь перехватил её руку. Прошептал: — Прости меня. Я думал, что ты не родная. А оказалось, что это – фигня всё. — Спи! Поздно уже. Она нерешительно наклонилась, чмокнуть Игоря в щёку, и услышала. — Я обязательно научусь. Обещаю. — Чему? — Называть тебя мамой….
Таисия Павловна спешила по широкой сельской улице, прижимая к груди пакет со свежими булочками.
— Теперь, на неделю хватить, — думала она, — удачно я к Гавриловне зашла. Успели к автолавке.
Бабушка искренне радовалась, что удалось купить еще теплую сдобу. Конечно, она покупная, не домашняя, но заводить тесто ради нескольких булок не хотелось. А больше-то ей не осилить.
— Вот если бы сынок был жив.
Старушка уже закрывала калитку дома, когда услышала за спиной негромкий голос.
— Здравствуй, мать.
Вздрогнув от неожиданности, Таисия Павловна медленно оглянулась. Ее буровил глазами невысокий, небритый мужик лет сорока пяти.
Таисия Павловна нахмурилась, лицо мужика ей было совершенно незнакомо.
— Мать, ты глухая, что-ли? Починить чего не надо? Любой мелкий ремонт делаю.
Она будто очнулась. Конечно, у одинокой старухи всегда найдется, что подлатать во дворе. Живет то одна.
Но, уж больно лицо у мужика было подозрительное.
— Пусти такого к себе — беды не миновать.
Она уже было отвернулась, собираясь нырнуть в спасительную тишину дома. Но остановилась запнувшись. Мужик то не милостыню просил, а работу сделать предлагал. Честным трудом на хлеб зарабатывает.
Обреченно махнув рукой, побрела назад.
— Заходи, милок. Видишь, вон заборчик покосился совсем. Коль не дорого попросишь, то поправить бы.
Мужик оценивающе оглядел почти упавший плетень и кивнул.
— Много не попрошу, — кинул на лавку холщовую сумку, пошел осматривать поддерживавший забор колышек, — мне бы гвоздей, мать. Найдутся?
Таисия Павловна кивнула и посеменила к стоявшей в дальнем конце двора покосившейся сараюхе.
Толкнула незапертую дверь и махнула куда-то в темное нутро.
— Там погляди. И гвозди должны быть и инструменты всякие. От сыночка остались. Тебя как величать?
Мужик, прищурившись, вошел внутрь.
— Михаил. Ладно, разберусь.
Старушка закивала и поспешила обратно к дому. Чего под ногами путаться?
Оставшись один, Михаил осмотрелся. Увидел, сложенные у стены деревянные ящики, двинулся к ним. Лежащей рядом ветошью смел многолетнюю паутину и поднял крышку.
От увиденного внутри, он даже присвистнул. В разделенном на отсеки ящике, лежали инструменты. Рубанок, ножовка, молоток. Да все добротное такое. Советское еще, не то, что китайский, ничего не стоящий новодел.
— Сколько же сейчас все это стоит? – закралась в голову шальная мысль
Судя по тому, как аккуратно разложены инструменты, для хозяина они были, очень, дороги.
Взяв, все что нужно, мужчина вышел во двор и занялся забором.
Таисия Павловна хлопотала на кухне, поглядывая в окно на работавшего Михаила.
— Хорошо, что мужичок подвернулся, а то Ваську соседа не допросишься! – думала она.
Налила молока холодного, окно отворила:
— Миша, молочка с булочкой не хочешь?
Тот отрицательно мотнул головой, занятой работой:
— Не сейчас. Что же, Вы так двор запустили? Дети, небось, в город укатили?
Бабушка печально скривилась.
— Так нет деток то. Одинокая я.
Михаил удовлетворенно хмыкнул. Это то, что он хотел услышать. В голове мужика созрел план.
Вернувшись в сарай за очередной горстью гвоздей, он перевязал ящик с инструментами, найденной рядом веревкой. Воровато оглядываясь, выскользнул из сарая и спрятал его в лопухах у забора.
Решил, что заберет ящик, как стемнеет. Домик старухи на отшибе, никто не помешает. В заборе две штакетины болтаются, аккурат возле этих лопухов. Раздвинет и дело в шляпе.
— Зачем бабке инструмент. Да и помрет скоро, пойдет все добро прахом, — думал он.
Он быстро закончил работу и назвал старушке небольшую сумму. Бабушка вынесла деньги. Тщательно пересчитала и передала Михаилу. Тот скривился и небрежно сунул деньги в карман.
Продаст инструменты, в десять раз больше выручит. Собрался было идти, как Таисия Павловна тронула его за рукав.
— Михаил. Ты там, в сарае инструменты видел?
Мужик окаменел.
— Неужели бабка видела, как он ящик в лопухах прятал?
Отвел глаза, потупился. Стал думать лихорадочно, как оправдаться. А пожилая женщина продолжила: — Это от сыночка моего осталось. Уже почитай лет тридцать пылится. Возьми себе. Я смотрю, парень ты мастеровой, пригодится, — потянула его за собой к сараю, — забери.
Мужчина дернулся, как от удара. Головой затряс в испуге, что воровство откроется.
— Нет, нет. Что, Вы. Инструмент там хороший. Продадите, лишняя копейка будет.
Старушка недоуменно склонила голову.
— Ну, если забрать не хочешь. Пойдем, я тебя хоть чаем напою. А то почитай весь день голодный.
Михаил торопливо кивнул и слегка подтолкнул Таисию Павловну от злополучного сарая. Ему хотелось поскорее покинуть место преступления.
Усадив гостя в маленькой чистой кухоньке. Говорливая старушка, не переставая рассказывать о сыне, выставила перед Михаилом красивую чашку в красный горох. Налила душистого чаю, пододвинула утренние булочки.
— Бери, свежие. Ой, и вареньица, сейчас положу. У меня свое из антоновки, — пошоркала к буфету.
Вытащила красивую резную вазочку и поспешила назад. Поставила перед гостем угощение и открыла старый фотоальбом.
— Вот мой сыночек. Может, знал его? Вроде, ровесники. – она показывала молодого офицера на черно-белом фото.
Михаил взял в руки затертое местами фото. Вгляделся внимательно и похолодел. Конечно, он узнал этого человека с фотокарточки! Будто юность на него с карточки глянула. Ротный его, Серега Фадеев!!!
Тогда в Афгане, он был командиром в их саперной роте. Младший лейтенант, уже понюхавший пороха, принял под свое командование их — новобранцев, сопляков не обстрелянных. Только закинутых в чужую страну из Союза.
Узнав, что он, Михаил Акиньшин призван из соседней деревни, к себе вызвал. Расспрашивал долго про семью, про мамку, тогда еще живую, про сеструху. Интересовался, как давно Миша был в его родной Ивантеевке.
Разговорились. Серега сокрушался, что дома давно не был. Сначала училище военное, потом Афган — война. За мать свою очень беспокоился, видел ее последний раз перед отправкой. В короткий отпуск приезжал.
Друзьями, конечно, после того разговора, они не стали. Но, Серега будто взял над земляком шефство. Словно, во что бы то ни стало, хотел живым сына матери вернуть. Он ведь столько смертей уже перевидал.
Тем более, что по гарнизонам прокатилась весть, что скоро войне конец. Будут выводить войска.
В тот день, поступил приказ разминировать дорогу для колонны военной техники в узком ущелье. Начался вывод советских войск.
Их роту выкинули с вертушки на вершине перевала, ведущему к мосту через Амударью к узбекскому Термезу.
Растянувшись цепочкой, они долго спускались вниз к разбитой снарядами серой ленте дороги. Над головой висело низкое зимнее небо. На головы сыпал мелкий холодный дождь.
Возвышавшиеся с двух сторон скалистые пики, будто душили с двух сторон шедший отряд. Скрюченными от холода руками, солдаты сжимали металлоискатели и щупы. Провожатые, на коротких поводках вели замерших поисковых собак.
Они уже полчаса прочесывали местность, когда воздух вдруг разорвали первые выстрелы минометного обстрела. Раз за разом, моджахеды упорно пытались выдавить бойцов из ущелья.
Командир увел роту за скалистые уступы и по рации просил ответного огня, называя их координаты. На горизонте уже появились вертолеты поддержки, когда очередной шквал огня будто выкосил роту.
Обезумевший от страха Михаил, сидел обхватив голову руками над телом минуту назад еще живого, приятеля Лехи. Он будто оглох и ослеп, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону.
Тогда-то, к нему и подлетел ротный. Миша даже ничего не успел понять, как уже лежал прижатый к земле. Совсем рядом раздался взрыв, и полыхнуло ослепительным огнем.
Потом наступила темнота.
Очнулся Михаил уже в госпитале. После контузии, он долго оставался абсолютно глухим. Его комиссовали и отправили на родину. Судьбой командира мужчина не интересовался.
От безысходности, в деревне он запил по-черному. Потом слух вернулся.
Наступили лихие девяностые. Работы не было. Михаил подался шабашить с бригадой таких же, как сам неприкаянных мужиков.
В начале нулевых, он пытался организовать свой бизнес, но прогорел.
Потом загремел в тюрьму. И отсидел от звонка до звонка, долгих пятнадцать лет за разбойное нападение с подельниками на коммерсанта.
Вышел недавно, опять шабашить начал. Матери нет. Сеструха с мужем в город подалась. Жить на что-то нужно.
И вот теперь Михаил сидел в этом доме и напряженно думал.
— Мать, когда сын то твой помер? – опасливо поинтересовался он.
Старушка на минуту замерла. Печально скривилась и утерла ладонью пробежавшие по щекам мокрые дорожки:
— Так в январе 1989 в Афганистане.
Поплелась к буфету, достала бархатную красную коробочку. Положила перед ним.
— Вот и награда есть. Солдатика собой закрыл.
У Михаила отнялись ноги. Он сидел, не в силах оторвать глаз от налитой ему чашки.
— Значит, в тот злополучный день Серега погиб закрыв его собой, – пронеслось в голове. – А, он!
Промямлив, что-то нечленораздельное мужчина сполз со скамьи. Быстро попрощался и торопливо поспешил к двери.
Он брел по сельской улице к автобусной остановке и напряженно думал. Потом вдруг развернулся и почти бегом поспешил назад.
Уже смеркалось, когда Михаил завернул за угол дома Таисии Павловны.
Тревожно прислушавшись, он стал красться вдоль забора. Развел руками две не прибитые штакетины и нырнул во двор. Через три минуты, спрятанный в лопухах ящик с инструментами, благополучно перекочевал на прежнее место в сарай.
А Михаил, гордо выпрямившись, уходил в сторону пригородного автобуса.
На следующее утро, Таисию Павловну разбудил стук в окно. Испуганная старушка, перекрестившись, закуталась в шаль и поспешно открыла створку.
Во дворе стоял улыбающийся Михаил.
— Вот, мать, специально приехал. Я вчера видел, крыльцо у тебя прогнило. Провалится, не ровен час, убьешься, ведь.
Смущенная бабушка замахала на него руками.
— Да знаю, я сынок. Обхожу гнилые ступеньки. Не потяну сейчас с оплатой. До пенсии еще неделя. Платить тебе нечем!
Но Михаил только отмахнулся.
— Чаем напоишь. Уж больно чаек у тебя ароматный.
Пока Таисия Павловна протестовала и охала, мужик развил кипучую деятельность.
Загнав в дом паникующую старушку, он натащил из сараюхи досок. Полностью разобрал крыльцо, а через три часа собрал новое, пахнущее свежей стружкой.
Потом они вместе обедали, сваренным Таисией Павловной борщом. Михаил, как и обещал денег не взял. Попросил только, стопочку беленькой и, про себя, помянул Серегу.
Перед уходом, осмелев, спросил у старушки про инструменты сына. Радостная бабушка часто закивала:
— Возьми, милок. Заработал честно!
Михаил горестно усмехнулся и, сгибаясь под тяжестью ящика, поспешил на автобус.
С этого дня мужик взялся за ум.
Оборудовал дома столярную мастерскую. Да так хорошо у него дела пошли, что через год, уже цех собственный имел. Финансово поднялся, но по соседним селам дважды в месяц похаживал.
Нет, не шабашил. Старикам одиноким помогал. Деньги никогда за помощь не брал. Будто свой грех отмаливал.
К Таисии Павловне Михаил приезжал каждый раз, как минута свободная позволяла. Почитай, уже все в ее доме переделал. Доволен был — долг отдавал.
Но, больше всего его радовали чаепития со старушкой. Она щебетала счастливая, гостя потчевала. Каждый приезд старалась порадовать Михаила чем-то вкусненьким.
Сердце бабушки не нарадовалось. Словно, сынка на войне убитого, вновь обрела.
А он сидел за столом, слушая ее щебетание и душой оттаивал. И жизнь его изломанная не такой трагичной казалась. И горизонты новые себе намечал. И понимал, что это такое счастье, иметь родного человека. Пусть, родного не по крови, но по душе!
