Людку Крутову я ненавидела с первого класса за врождённую худобу. Эта тощая сволочь была моей лучшей подругой.

Двоечник и второгодник Колька Баринов ещё в девятом классе придумал нам клички. Людку назвал Людмилой Марковной. Каждый раз, когда она входила в класс, Колька складывал руки так, как-будто муфтой согревался и весело напевал:

-Пять минут, пять минут! Это много или мало?

Людкино лицо расплывалось в самодовольной улыбке. Она медленно шла между партами и виляла своими костлявыми бёдрами.

Я в класс старалась заходить после звонка украдкой на полусогнутых. Получалось не всегда. И, когда не получалось, придурок — переросток сначала орал:

-Здрааааавстуйте, Людмила Георгиевнаааа!

А потом начинал горланить:

-Из далека долго течёт река Волга!

Моё лицо полыхало огнём. Слёзы катились по щекам и заливали совсем не девичьего размера грудь.

Людка заступалась за меня. Кидалась в Кольку учебниками, называла дураком и при этом так задорно смеялась, как могут смеяться только уверенные в своей красоте женщины. Все наши понимали, что Колька с Людкой влюблены друг в друга. И никто не понимал, почему «козочка» Люда Крутова дружит с «коровой» Людой Сазоновой. Сазонова это я.

И я тоже не понимала, почему Людка со мной дружит. А она злилась и, объясняя, срывалась на крик:

-Ну ты и дура, Сазонова! Вот вроде на одни пятёрки учишься, а не знаешь, что дружат не из-за фигуры и не за красивые глаза. Ты человек хороший. Люд, ну ты чего? Не могут же все худые быть! Посмотри сколько среди знаменитостей толстяков! И их все любят!

Меня не волновали знаменитости. Меня вообще никто не волновал кроме Баринова. А Баринова волновала только Людка. Я видела, как он на неё смотрел. От меня он всегда отворачивался. Так отворачиваются от нищих, когда нет мелочи, чтобы подать, а купюры жалко. Вот он так от меня отворачивался. Или издевался надо мной или отворачивался.

Перед новым годом я уговорила родителей перевести меня в другую школу. Мама написала заявление о переводе и забрала документы в школьной канцелярии. После каникул меня ждала новая жизнь. От старой осталась только Людка.

Подруга поругалась правда со мной страшно. Обиделась, обозвала предательницей и ушла, хлопнув дверью. Только вот передумала быстро. Вернулась и зачем-то начала звонить в дверной звонок.

Дверь я широко и резко распахнула с довольной, радостной улыбкой. И замерла. На площадке стоял Баринов. Злой, в дублёнке нараспашку, без шапки, весь в снегу:

-Ты чего творишь, Сазонова? Ты чего посреди учебного года школу менять подорвалась? Через пять месяцев выпускные экзамены, а ты в бега? Я тебя спрашиваю, Сазонова!

Я не слышала, что он говорил. Нет! Не так! Я слышала, но не понимала ни слова. Я понимала, что хочу запомнить это мгновение волшебное — сам Николай Баринов на пороге нашей квартиры. Красивый, сил нет, какой! Щёки румяные от мороза и глаза горят. И вот от этой вот красоты я вдруг расхрабрилась и ответила ехидненько:

-Что? Испугался, что не найдёшь себе другую слабохарактерную дуру для издевательств?

-Что ты сказала я не понял? Да где же я найду другую, Сазонова? Ты же одна такая дура на всём белом свете! — сквозь зубы проговорил свирепо Баринов. Схватил меня за руку, выдернул на площадку и обнял.

Нет! Не обнял! Так грубо не обнимают. Обнимают нежно. В том, что сделал Баринов нежности не было. Отчаяние было. Как-будто меня у него отнимали, а он отдавать не хотел. Громадной ладонью он прижимал мою голову к своей груди в колючем шерстяном свитере и не давал пошевелиться. Другой ладонью придерживал за спину. Я оказалась в ловушке. Только мне почему-то не было страшно. Мне было хорошо. Так хорошо только во сне бывает. Ну или в мечтах. Только откуда он узнал про мои мечты? Может опять решил поиздеваться? Не мог же он догадаться! Или он догадался? Вот от этой мысли мне стало страшно до ужаса и я расплакалась.

Я плакала навзрыд бесконечно долго. И когда все слёзы выплакались, стала успокаиваться. Всхлипнула пару раз и сначала не поняла, что происходит. Баринов обнимал меня уже с нежностью и укачивал, как маленькую девочку:

-Поплачь, Люд. Когда хочется, надо поплакать. Мне мама так всегда говорит. А ещё она говорит, что я дурак. Что, если человек нравится, надо подойти и честно, прямо сказать об этом. Люд, ну вот я пришёл сказать, что я придурок. Люд, ты мне нравишься, слышишь?

И ещё я тебя стесняюсь. Ты отличница, в медицинский будешь поступать, а я что? Я, слава Богу, если в техникум автодорожный пройду по баллам.

А вдруг родители тебе не разрешат со мной встречаться! Зачем их дочери такой тупой ухажёр? Только я не тупой! Ну не интересна мне вся эта фигня про синусы, косинусы… Я механиком хочу стать, машины люблю и… тебя.

-А как же Крутова?

-А что Крутова? Крутова через пару лет свидетельницей будет на нашей свадьбе! — услышала я, подняла голову, посмотрела своему мучителю в глаза и прошептала:

-Я тебя ненавижу…

-Это хорошо! От любви до ненависти один шаг! Полюбишь! — ответил мне будущий муж и улыбнулся.

Прошло тридцать лет.

Годовщину свадьбы мы обычно не отмечаем. День, с которого началась наша семья празднуем. Сегодня тридцатый раз. Сначала праздновали вдвоём. Потом втроём с дочкой. Через четыре года вчетвером с дочкой и сыном.

Вечером снова соберёмся с самыми близкими. Сынок с девушкой придёт. Жду подругу ненаглядную Людку с мужем своим и сыном. Только вот дочки за столом не будет. Дочка наша занята важным делом ещё со вчерашнего дня — подарок нам всю ночь готовила. Утром родила девочку Людочку Крутову. Сделала нас с подругой бабушками.

Татьяна Егорова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

ЗОЛОТЫЕ РУКИ

Моя тетя и ее муж удивительная пара. Тетя Лиза высокая стройная даже в свои шестьдесят с небольшим, всегда с красивой укладкой на голове, а дядя Коля коренастый, немного пониже ее, с большим носом и оттопыренными ушами.

Они очень разные, и в то же время они как единое целое, настолько они понимают и любят друг друга.

Я люблю быть у них в гостях, там я будто заряжаюсь добром и верой в будущее счастье. Я часто прошу их рассказать, как они познакомились и каждый раз, слушая рассказ, словно улетаю с ними в их молодость…

В начале восьмидесятых годов прошлого века мои бабушка и дед с сыном, моим папой, переехали жить с Урала на Кубань, в новый поселок. Их позвали друзья, которые уже получили там от совхоза жилье. А тетя Лиза, их старшая дочь, осталась жить у родни на Урале, она училась в музыкальном училище. Через год она его окончила и приехала на Кубань вслед за родителями.

В совхозе ее с радостью приняли на работу. Детей, желающих учиться музыке, было хоть отбавляй. Лиза была счастлива вдвойне, ведь ей дали не только работу, но и отдельное жилье, однокомнатную квартиру.

Вот только поставить в эту квартиру было совсем нечего, родители после переезда еще не успели разжиться лишней мебелью, а в магазине тогда ее можно было купить только по талонам. Лиза приуныла, а отец пообещал что-нибудь придумать.

И вот однажды вечером он привел домой молодого парня. Парень не был красавцем, нос большой, уши, как у Чебурашки, плечи широкие, а руки огромные. Но в то же время чем-то он привораживал, было в его глазах что-то доброе и даже озорное.

— Знакомься, дочь, это Николай, плотник, про таких говорят, человек с золотыми руками. Не смотри, что молодой, он с детства чудеса из дерева творит.

— Да ладно Вам, Петр Степаныч, — покраснел от смущения молодой человек, — Какие там золотые руки, я еще толком то ничего и не умею.

Парень говорил, а сам украдкой рассматривал Лизу. Очень уж не похожа она была на местных девушек. Высокая, худенькая, как тростинка, длинная темная коса убрана вокруг головы. Так уже редко кто укладывал волосы, но Лиза с такой прической выглядела, как королева.

Коля чувствовал, как у него замерло сердце от восхищения и боли, ведь такая красавица никогда даже не посмотрит на него, невзрачного и неумелого. Петр Степаныч попросил парня смастерить для дочери кое-какую мебель, стол там, да табуреты. Коля сначала легко согласился, а как Лизу увидел, понял, что для такой девушки нужно сделать что-то особенное и испугался. Сможет ли он сделать мебель, достойную ее красоты? Но и в то же время, у него появилась надежда, что она оценит его работу и все же обратит на него внимание.

Работал Коля каждый день до глубокой ночи. Не высыпался, похудел. Но через десять дней на совхозном грузовике привез Лизе в квартиру стол и два стула.

— Я не смог для тебя сделать табуреты, такая девушка как ты должна сидеть только на красивом стуле. Я надеюсь тебе понравится.

Лиза посмотрела на работу Николая и ахнула в восторге. У стола и стульев были изумительные резные изогнутые ножки, а сам стол и сиденья стульев были необычной округлой формы.
— Ты просто волшебник! — выдохнула Лиза, — Я и не знала, что можно сделать руками такую красоту!

Она подошла к Николаю и поцеловала его в щеку. Коля покраснел от смущения и счастья. Она оценила! Через несколько дней он принес ей полочку для книг. Потом этажерку. Парень был готов все ночи напролет что-то мастерить, лишь бы у него был повод увидеть красавицу Лизу. Он был счастлив видеть, как светились радостью ее глаза при виде его подарков. Однажды Коля набрался смелости и пригласил Лизу в кино.

Она согласилась. С того дня они виделись уже каждый вечер.
— Коля, а что бы ты мечтал сделать самое-самое? — спросила однажды у него Лиза, когда они гуляли вечером по поселку, а он посмотрел ей в глаза, помолчал немного и тихо сказал: — Больше всего я мечтаю сделать кроватку для малыша. Для нашего малыша. Но я понимаю, что недостоин тебя, — добавил он торопливо, тяжело вздохнул и опустил голову.

— Что ты? — испугалась Лиза, — Это я тебя недостойна, ты такой мастер, а я? Только и умею на пианино играть. Хозяйка с меня никакая, хорошо, хоть готовить мама научила. Но ни с коровой, ни с поросенком не справлюсь, — девушка почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза и быстро отвернулась.

— Ну поросенка я и сам накормить смогу, — улыбнулся Коля, — Я был бы самым счастливым человеком, если бы ты просто была рядом. Я очень тебя люблю, Лиза, и я очень хочу сделать эту кроватку, — он нежно взял руку девушки, прижался к ней щекой и, решившись, спросил: — Ты выйдешь за меня замуж?

Лиза смутилась, покраснела, но еле заметно кивнула головой. А Николай, как пушинку подхватил ее на руки и поцеловал.

Вот уже почти сорок лет тетя Лиза и дядя Коля считают себя счастливчиками и стараются быть достойными друг друга. А та самая кроватка пригодилась им аж четыре раза. Я тоже рада, что у меня есть четверо замечательных двоюродных братьев. В школе все хулиганы меня за километр обходили, из «уважения к ним».

Кстати, все братья мастера-золотые руки, вот так!

Мария Скиба

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Я сама

Лиля торопливо укладывала продукты на кассе в сумку, готовясь тащить ее пару остановок. Можно было купить и поближе к дому, но там дороже. Она ж донесет, ничего не случится, а копейку сохранит.

***

Мама воспитывала Лилю собранной, трудолюбивой, учила экономить и делать все самой. А девочка доверчиво впитывала все, как губка. Уже в шестом классе она знала, где макароны подешевле, и что содой можно отмыть жирные тарелки, знала, как отправить посылку и повесить полку.

Пока другие девчушки осваивали мамины косметички, Лиля ездила с матерью в сады на сбор фруктов. В институте, пока подружки бегали на свидания и покупали модные блузки, Лиля училась и считала, что одних брюк на лето и одних на зиму ей достаточно.

Никогда однокурсники не видели ее с макияжем или в ярком наряде. Невзрачная, с дулькой волос на затылке, Лиля была, тем не менее, приветлива и всегда делилась то конспектами, то картошкой с соседками по общежитию.

После учебы девушка устроилась бухгалтером в небольшой производственный цех, да там и осталась.

***

Солнце нещадно пекло, а до подъезда оставалось еще метров триста. Лиля вздыхала, но не останавливалась. Авоська с картошкой в одной руке и сумка с продуктами в другой немилосердно резали пальцы и тянули присесть на лавочку. Но нельзя было.

Обливаясь потом, она проскочила мимо бабулек у подъезда и, едва осилив лестницу на второй этаж, нажала на звонок.

— Кто там? — раздалось из-за двери.

— Это я, Гена, открывай, — ответила Лиля.

Я сама

При всей своей невзрачности она умудрилась выйти замуж. Гена работал на заводе, был тихим, пожалуй, еще более невзрачным, но никогда не скандалил, не пил, не курил, сносно жарил картошку и в целом Лилю устраивал.

После свадьбы молодые переехали в старую квартиру Лилиной бабушки, и Гена заикнулся о ремонте.

Только вот никак он не клеился, ремонт этот. Почему-то мужская работа ему не давалась. Хотел Гена перестелить полы — то на гвоздь ногой напорется, то палец молотком отобьет, а то и вовсе положит пол так, что без слез не взглянешь. Лиля вздыхала и сама по ночам исправляла мужнины ошибки. И так было со всем, к чему б Генка ни прикасался. Лампочки били его током, краны текли, штукатурка ложилась криво. В итоге Лиля сама за три года отремонтировала почти всю квартиру. Не идеально, но жить можно. А муж, видя, что у супруги работа идет ладно, постепенно вообще перестал ей «мешать».

По тем же причинам Геннадия в итоге попросили из цеха, потому что он портил слишком много материала. Так и стал он домоседом: худо-бедно прибирался, что-то готовил, смотрел телевизор.

Первое время Лиля думала о детях, но Гена всегда уходил от этой темы. А Лиля не настаивала, у нее забот хватало. «Это дело нехитрое, – рассуждала она. – Много ума не надо. Подождет». Так дело и ждало – год, два. В итоге тема первенца и забылась в ежедневной круговерти.

— Тяжело, Лилечка? — сочувственно спрашивал Гена, глядя, как жена тащит поклажу на кухню.

— Тяжело, зато подешевле купила и на автобусе сэкономила, — отвечала Лиля.

И соседки по площадке, и коллеги на работе знали, что Лиля замужем. И всегда недоумевали, наблюдая, как она ходит домой пешком и носит огромные сумки с едой.

— Неужели помочь не может? — слышала она постоянно.

— Я лучше сама, быстрее будет, — отмахивалась Лиля.

— А зачем тогда муж-то? — следовал резонный вопрос.

— Ну… он же хороший, — отвечала она.

А делать все сама Лиля привыкла давно. Она знала, что если сама, то это надежно. А это главное. Так и прожили они лет пять. Гена к тому времени уже и картошку жарить почти перестал, а вот яму в диване пролежал будь здоров. Лиля проблем не видела. Она же справляется одна, значит все хорошо. Чего переживать?

Но все-таки некий червяк раздраженного разочарования стал медленно точить лилино мировоззрение. И особенно сильно это чувствовалось по вечерам, когда она домывала посуду, слыша Генкин храп из комнаты. Но она же делает все, как мама учила: трудится, экономит, везде сама справляется. Мама же не могла ошибаться… или могла?

***

Однажды Лиля засиделась допоздна у подруги и, понимая, что разоряться на такси у нее нет возможности и желания, осталась с ночевкой. Тем более, что была пятница. Геннадий в телефонной трубке коротким «да, Лилечка, конечно оставайся» дал понять, что он не против.

Подруга Лили, Маринка, была очень проницательна, но бульдозером не давила, а выжидала удобного момента. И когда Лиля стала ей то ли жаловаться, то ли рассуждать вслух, Маринка поняла, что дождалась.

С легкой руки подруги в гардеробе Лили появились женственные платьица, яркие блузки, пара лодочек. На полочке у зеркала поселились духи и помада. Убедить экономную Лилю потратиться у Марины не получилось, потому она просто отдала ей несколько своих нарядов.

Сперва Лиле было непривычно носить все это, но постепенно она ощутила, что это даже приятно. Только вот сумки упрямо продолжала таскать. Смотрелось это диковато.

В один из таких дней Лиле предложил помощь симпатичный мужчина. Она хотела было привычно отказаться, но осеклась. Георгий был вежливым и приятным, они разговорились по пути к лилиному подъезду. Оказалось, у него собственный магазинчик стройматериалов неподалеку. Когда он попросил номер телефона, девушка не смогла отказать.

Она и сама не заметила, как по уши влюбилась в обходительного, вежливого, но с характером мужчину. И чем больше влюблялась, тем отчетливее понимала, как много упускала в жизни.

Первое время пресловутое «я сама» по привычке вырывалось, но Георгий с улыбкой забирал у нее сумки и открывал дверь машины. Он окружил девушку заботой, доныне ею невиданной. Она понимала почему: Георгий рано лишился родителей, всего добился сам и искал родную душу.

Лиля часто упиралась, отнекивалась, даже извинялась. Ей было неудобно, неловко — так крепко сидело вложенное мамой воспитание. Но нет-нет, да девушка припоминала, что мужа или хотя бы ухажера у матери никогда не было после развода с отцом. Мать постоянно работала, экономила, трудилась в огороде и по дому.

***

— Хочу ли я, как она? — размышляла Лиля вслух, глядя на выложенное в шкафу стопками идеально отглаженное белье. — А если не хочу? Наверное, это неправильно.

— Дорогая моя, — Марина отхлебнула кофе. — Мама учила тебя делать все самой. Но главное, что ты должна сделать сама, это решить, как жить.

— Я решила. — Лиля захлопнула шкаф и с улыбкой посмотрела на подругу.

***

Через полгода Лилю было не узнать. Она уволилась с работы, похорошела. Вынесла из квартиры вначале ворох своих старых вещей, а следом и чемодан с пожитками Геннадия. Тот даже не стал возражать и молча удалился, глядя на бывшую супругу покорным взглядом.

Лиля вспомнила, что всегда мечтала быть флористом, а бухгалтерия ей давно надоела. Георгий помог избраннице открыть цветочную мастерскую, и она сама расцвела, как те розовые бутоны, что каждый день собирала в прекрасные букеты.

Через некоторое время Лиля переехала в дом к любимому, а свою квартиру привела в порядок и сдала в аренду.

На свадьбе Георгий взял с жены одно единственное обещание: что она больше не будет делать все сама.

За год Лиля будто стала другим человеком. Едва ли кто-то поверил бы, что эта стильно одетая молодая женщина с модной стрижкой и светлой улыбкой когда-то таскала авоськи с картошкой по два квартала и ползала с молотком, забивая в пол гвозди.

—

Автор рассказа: Вилена М.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Врачебная ошибка

В январе к Антоновне пришел климакс. Поначалу никаких особых проблем это событие не принесло. Не было пресловутых приливов и отливов, потливости, учащенного сердцебиения, головных болей. Просто прекратились месячные и все: здравствуй, старость, я твоя!

К врачу Антоновна не пошла, и так много читала и знала, что к чему. Да и подруги о себе часто рассказывали, делились ощущениями. Тебе, говорили, Антоновна, крупно повезло. Это же надо, так легко климакс переносишь!

Как сглазили подруги. Стали вскоре происходить с Антоновной странные вещи. Понимала она, что это гормональные изменения в организме, которые бесследно не проходят. Отсюда, наверное, и беспричинная смена настроения, и головокружение, и слабость.

Все труднее стало Антоновне наклоняться к внучке Лизоньке, аппетит пропал, спина болеть стала как-то по-новому. По утрам часто отекало лицо, а по вечерам — ноги. Какое-то время на свои недомогания Антоновна особого внимания не обращала. Первыми забили тревогу невестки: какая вы, мама, квелая стали, бледная. Сходите к врачу, сделайте УЗИ, не тяните, с такими делами не шутят!

Антоновна молчала. Сомнения, что с ней что-то неладно, и так уже давно поселились в ее душе. А тут еще стала сильно болеть грудь, ну просто огнем горит, не дотронуться. Низ живота тянет, спать не дает. Часто бессонными ночами под мерное похрапывание мужа, лежала Антоновна на спине, уставившись в потолок, и тихо плакала, думая о будущем и вспоминая прошлое.

Ну как же не хотелось ей умирать! Ведь только пятьдесят два еще, до пенсии даже не дотянула. С мужем дачу начали подыскивать, решили на природе побольше побыть. Сыновья такие замечательные, на хороших работах. Невестки уважительные, не дерзят, помогают седину закрашивать, советуют, что из одежды купить, чтоб полноту скрыть.

Внучка единственная, Лизонька, просто золотая девочка, не нарадоваться. Фигурным катанием занимается, в первый класс осенью пойдет. Рисует хорошо, уже вязать умеет – бабушка научила.

Как же быстро жизнь пролетела! Кажется Антоновне, что и не жила еще совсем. Вот младшего сына только что женила, еще детей от него не дождалась, а тут болезнь, будь она неладна! Утирала Антоновна горячие слезы краем пододеяльника, а они текли и текли по ее щекам. По утрам под глазами образовывались синие круги, лицо потемнело, осунулось.

***

Кое-как пережила Антоновна весну и лето, а к осени совсем ей плохо стало. Одышка, боль в спине страшная почти не отпускает, живот болит нестерпимо. Решилась, наконец, Антоновна записаться на прием к врачу и рассказать о своих страданиях мужу.

В женскую консультацию Антоновну сопровождала почти вся семья. Муж, Андрей Ильич со старшим сыном остался в машине, а обе невестки ожидали ее в коридоре.

С трудом взобравшись на смотровое кресло и краснея от неловкости, Антоновна отвечала на вопросы докторши: когда прекратились месячные, когда почувствовала недомогание, когда в последний раз обследовалась. Отвечала Антоновна долго, успела даже замерзнуть на кресле, пока докторша заполняла карточку, мыла руки, натягивала резиновые перчатки.

Докторша осматривала Антоновну основательно, все больше хмурясь и нервничая. Потом бросила короткое «одевайтесь» и подсела к телефону. Антоновна трясущимися руками натягивала непослушную юбку и с ужасом слушала разговор докторши.

— Онкодиспансер? – кричала та в трубку. – Это из пятой. У меня тяжелая больная, нужна срочная консультация. Срочная! Да, да… Видимо, последняя стадия. Я матки не нахожу. Пятьдесят два… Первичное обращение. Да, не говорите… Как в лесу живут. Учишь их, учишь, информация на каждом столбе, а лишний раз к врачу сходить у них времени нет. Да, да, хорошо, отправляю.

Закончив разговор, докторша перешла к столу и стала оформлять какие-то бумаги.
— Вы сюда одна приехали, женщина?

— Нет, с мужем, с детьми, на машине мы, — тихо ответила Антоновна онемевшими губами. Только сейчас почувствовала она сильнейшую боль во всем теле. От этой боли перехватывало дыхание, отнимались ноги, хотелось кричать. Антоновна прислонилась к дверному косяку и заплакала. Акушерка выскочила в коридор и крикнула:

— Кто здесь с Пашковой? Зайдите!

Невестки вскочили и заторопились в кабинет. Увидев свекровь, все поняли сразу. Антоновна плакала и корчилась от боли, словно издалека доносились до нее обрывки указаний докторши: немедленно, срочно, первая больница, онкология, второй этаж, дежурный врач ждет… Вот направление, вот карточка… Очень поздно, сожалею… Почему тянули, ведь образованные люди…

В машине ехали молча. Андрей Ильич не стесняясь шмыгал носом, время от времени утирая слезы тыльной стороной ладони. Сын напряженно всматривался на дорогу, до боли в пальцах сжимая в руках руль.

На заднем сидении невестки с двух сторон поддерживали свекровь, которую покидали уже последние силы. Антоновна стонала, а когда боль становилась совсем нестерпимой, кричала в голос, вызывая тем самым у Андрея Ильича новые приступы рыданий.

Иногда боль на несколько мгновений утихала, и тогда Антоновна успевала увидеть проплывающие за окнами машины пожелтевшие кроны деревьев. Прощаясь с ними, Антоновна мысленно прощалась и с детьми, и с мужем, и с внучкой Лизонькой. Уж не придется ее больше побаловать вкусными пирожками. А кто теперь поведет ее в первый класс, кто встретит родимую после уроков? Кто обнимет ее крепко-крепко, поцелует, восхитится ее первыми успехами?..

***
В диспансере долго ждать не пришлось. Антоновну приняли сразу. Семья в ужасе, не смея присесть, кучкой стояла у окна. Андрей Ильич уже не плакал, а как-то потерянно и беспомощно смотрел в одну точку. Невестки комкали в руках платочки, сын молча раскачивался всем телом из стороны в сторону.

В кабинете, куда отвели Антоновну, видимо, происходило что-то страшное. Сначала оттуда выскочила медсестра с пунцовым лицом и бросилась в конец коридора. Потом быстрым шагом в кабинет зашел пожилой врач в хирургическом халате и в бахилах. Затем почти бегом туда же заскочило еще несколько докторов.

Когда в конце коридора раздался грохот, семья машинально, как по команде, повернула головы к источнику шума: пунцовая медсестра с двумя санитарами быстро везли дребезжащую каталку для перевозки лежачих больных. Как только каталка скрылась за широкой дверью кабинета, семья поняла, что это конец. Андрей Ильич обхватил голову руками и застонал, невестки бросились искать в сумочках сердечные капли, у сына на щеке предательски задергался нерв.

Внезапно дверь кабинета снова распахнулась. Каталку с Антоновной, покрытой белой простыней, толкало одновременно человек шесть-семь. Все возбужденные, красные, с капельками пота на лбах. Бледное лицо Антоновны было открыто. Ужас застыл в ее опухших глазах. Оттолкнув невесток, Андрей Ильич бросился к жене. Пожилой врач преградил ему дорогу.

— Я муж, муж, — кричал Андрей Ильич в след удаляющейся каталке. — Дайте хоть проститься. Любонька, милая моя, как же так, мы же хотели в один день…

— Дохотелись уже, — медсестра закрывала на задвижку широкую дверь кабинета. – Не мешайте, дедушка, и не кричите. Рожает она. Головка вот-вот появится…
***

В родильном зале было две роженицы: Антоновна и еще одна, совсем молоденькая, наверно, студентка. Обе кричали одновременно и так же одновременно, как по приказу, успокаивались между схватками. Вокруг каждой суетились акушерки и врачи. Пожилой профессор спокойно и вальяжно ходил от одного стола к другому и давал указания.

— И за что страдаем? – спросил профессор у рожениц во время очередного затишья.

— За водку проклятую, она во всем виновата, зараза, — простонала студентка.

— Ну, а ты, мать? — обратился профессор к Антоновне и похлопал ее по оголенной толстой ляжке.

Антоновна помолчала немного, подумала, а потом тихо, ибо сил уже не было совсем, прошептала:

— Да за любовь, наверное. За что ж еще? Вот день рождения мой так с мужем отметили. Пятьдесят второй годок. Побаловались немножко…

— Не слабо, нужно сказать, побаловались, — усмехнулся профессор. — Так неужели, и правда, не замечала ничего или хитришь?

— Да что вы, доктор! Если б я знала, если б только подумать могла!.. Стыд-то какой! Ведь я уже бабушка давно. И толстая такая с самого детства, меня-то из-за фигуры по имени с двадцати лет никто не звал, только по отчеству… Уверена была, что у меня климакс и онкология в придачу. Вот и в консультации матки не нашли, сказали, что рассосалась, рак, последняя стадия…

— Срак у тебя, а не рак, — профессор раздраженно махнул рукой. – Все мы живые люди, и, к сожалению, врачебные ошибки еще иногда имеют место быть. Но хватит разговаривать. Тужься, мать, давай, тужься. Твоя ошибка хочет увидеть свет!

***
Акушерка вышла из родильного зала довольная и исполненная важности. Будет что подружкам рассказать –- не каждый день в наше время бабушки рожают.

— Пашкова Любовь Антоновна. Есть родные?

— Есть, — хором ответила семья, делая шаг вперед.

— Поздравляю, — с откровенным любопытством разглядывая мужскую часть семьи, сказала акушерка. — А кто отец-то будет?

— Я, — хрипло, не веря еще всему происходящему, прошептал Андрей Ильич.

— Он, – одновременно ответили невестки, указывая на свекра.

– Обалдеть, — не удержалась от эмоций акушерка и добавила уже с явным уважением. — Мальчик у вас. Три пятьсот. Рост пятьдесят один сантиметр. Накрывайте поляну, папаша. Еще бы часик и неизвестно, что было бы… К самым родам поспели. Вот чудеса так чудеса. Зачем только в онкологию везли, не понимаю…

Ольга Клионская, 2011

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.