Игра судьбы, или Долгожданная встреча. Удивительная история
Вот ведь жизнь наша, порой такое учудит, только диву даёшься. И никакого кино не надо. В жизни порой такое случается, что никакой сценарист придумать не сможет. Вот и в этой истории, вроде и ничего особенного…но ведь чудно всё же…
Видимо мало попадало Ваське, пятнадцатилетнему пареньку, от Нюркиной бабки. То хворостиной она его погонит, то крапивой по нижнему месту хлестанет… Ничего не помогало. Так и вертится возле Нюркиных окон. Бабка Нюркина даже милицией мальчишку пугала… Бесполезно. Хоть кол на голове чеши… Нюрке тоже всего пятнадцать, а ведь нет, всё норовит бабку обмануть, да на улицу улизнуть. То в библиотеку ей срочно надо, то к подружке бежит школьные уроки делать. Видите-ли по алгебре задачку она никак не решит… Не сходится что-то. Вчера у неё всё сходилось…отличницей была, а сегодня решить не может. А сама мимо подружки проходит, к колодцу заброшенному идёт, где этот непутёвый Васька ждёт. Люди всё видят. Это с таких то лет бабушку свою обманывать приучилась…
Рано взрослеют дети деревенские. На земле растут, не на асфальте.
— Ну чего ты прицепилась к этому Ваське,- ругает её бабка,- Станешь взрослой, хорошего парня встретишь… Умного и образованного. А на Ваську посмотри… отец с малолетства его на тракторе учит. Так и будет всю жизнь чумазиком, как отец его.
— Пусть чумазик. Пусть необразованный,- обижается Нюрка,- Зато любимый.
— Что ты понимаешь в любви то,- сердится бабушка,- Кроме любви ещё много чего в жизни требуется.
Так ничего и не смогла сделать Нюркина бабка. Ни угрозы, ни уговоры не помогали. Нюрка так и встречалась с Васькой. Конечно у них ничего серьезного не было, просто дружили мальчишка с девчонкой. Он подарки ей простенькие дарил. Простенькие да для сердца дорогие.
Но как и бывает часто в нашей жизни, судьба обязательно препятствие какое нибудь выстроит на пути двух влюбленных. Как же без этого. Без препятствий жизнь скучной будет.
Отправила бабка Нюру к сестре своей родной в Москву. Учиться ей надо, и жизнь свою налаживать. Чего она в этой деревне увидит? Ничего хорошего. Только жизнь свою загубит. Поплакала, поплакала Нюра, простилась с Часовой своим да и поехала. Как же бабушку ослушаешься. Она ведь вместо матери у неё. Да и денежки они с сестрой много лет откладывали, чтобы Нюрку выучить.
Ну а Васька в армию служить ушёл, да так там и остался после срочной. Контракт подписал. А как обосновался на новом месте, так и родителей уговорил к нему жить переехать. На Байкал значит. Все эти годы он писал бабушке Нюркино́й, чтобы та адрес девушки дала. Но бабка молчала, а вскоре померла. Приезжала Нюра на похороны, сельчан спрашивала про Ваську, но никто ничего толком не знал. Знают что на Байкале служит, а где именно им неведомо.
Так судьба и разлучила их на долгие четырнадцать лет. И по интернету они друг друга искали все эти годы, но безрезультатно….Пока вдруг…
Пока не отправили Нюру Сергеевну, ведущего специалиста одного крупного Московского предприятия в командировку на пару дней, за тысячу километров от Москвы. В такое захолустье, где ещё до сих на лошадях ездили. Был там небольшой заводик который выпускал какие-то комплектующие для их предприятия. Вот и надо было с ними договор продлить.
В тот же день отправили на этот же самый заводик и Василия. Тоже за тысячу километров от места его службы и проживания. Назначили его начальником службы безопасности. Начальником охраны значит… Старый начальник долго болел да так и ушел в мир иной, ни у кого разрешения не спросив. Вот холостяка Василия и отправили.
Теперь самое странное. Ехали они в одном вагоне поезда, в соседних купе. Но видимо судьба не наигралась ещё, и не дала им встретиться. Только Василий выйдет из своего купе, а Нюра уже дверь свою закрыла. Утром Василий идёт умыться, а там уже занято, Нюра зубы чистит. Вспомнит Василий что полотенце забыл, а Нюра уже в своем купе. Даже на перон они вышли почти в одно и то же время, но взгляды мимо прошли… Вы будете смеяться, но и ехали они в одном, почти пустом автобусе, до поселения. А уж когда вышли они только вдвоем из автобуса, тут взгляды их и встретились. Тут уж судьба бессильна… Прятать их друг от друга негде стало…
Вот так судьба снова свела Нюру и Василия через четырнадцать лет. Видимо сжалилась…или наигралась уже…
Кстати они на следующий день расписались в этом самом селении. В те времена попроще было. Спешили видимо, будто боялись, что судьба с ними вновь свои игры затеет.
Пять утра. Телефон разрывается. Это значит, что в городе Барнауле кто-то из моих близких уже проснулся, позавтракал, пришёл на работу и решил, что самое время сообщить мне последние новости или просто поболтать. Трубку я беру всегда: всё равно разбудили, да и мало ли что там у них случилось.
— Алло (сиплым голосом).
— Ты спишь, что ли?!
— Пять утра у нас. Действительно, чего это я сплю…
— Ой, точно! Извини, у нас же +04:00 к вашему времени…
И дальше без переходов и преамбул начинается выпуск последних алтайских новостей. Дело уже привычное, и я давно не злюсь на будителей. Родня. Куда деваться.
Попытки не брать трубку или отключать звук ни к чему не приводят. Потому что если телефон отключён, мне никто не звонит. Мистическая связь с моей трубкой позволяет близким чётко определять, когда последняя находится в рабочем состоянии.
***
Тем памятным утром бодрые звуки рингтона «Шоу маст гоу он» начали терзать мою опочивальню с четырёх часов. Двумя руками поднимаю веки, смотрю на экран: Катька. Школьная моя подруга. Учитывая, что мы с ней созваниваемся «через день да каждый день», ранний звонок меня насторожил, но не разбудил. Подождёт, не маленькая. Совесть надо иметь — будить подругу в такую рань.
Сбрасываю вызов, пытаюсь досмотреть утренний сон, да не тут-то было. На экране высвечивается сообщение: «Перезвони срочно, у меня беда».
Набираю, само собой, тут же.
— Кать, что случилось?!
Молчание.
— Катя! Что?!
В трубке какой-то хрип.
— Зотова, если тебя ещё не убили, я приеду и добью тебя сама! Что?!!
— Он умер, Ульян, он умер…
— Да кто, Кать, кто?!
— Ребёнок умер.
— Господи, чей?! Мой? (У Катьки детей нет.)
— Дура… Мой ребёнок умер. Всё…
И тихий вой — такой, будто подругу мою душат подушкой.
Тут я понимаю, что либо Катерина как-то ловко за сутки успела сойти с ума, либо я чего-то не знаю.
— Катя, пожалуйста, скажи мне, где ты? (Ещё остаётся надежда, что корпоратив какой вчера был, человек хорошо провёл время, вот и привиделось. Мало ли: дело-то житейское…)
— Я в больнице, Ульян.
— Да в какой?! В скорбный дом тебя, что ль, свезли? Ты можешь хоть что-нибудь внятно объяснить?!
— Я не хотела никому говорить, боялась сама себя сглазить. Уль, я была беременна, пять месяцев уже. Всё было хорошо, а вчера он умер… Замер. Всё.
Катька много лет неистово боролась с бесплодием, отдавая этому всю душу и содержимое кошелька. Все круги гинекологического ада к этому времени она прошла не один раз, и, честно говоря, я думала, что тему эту она для себя закрыла, потому что давненько не слышно было от неё историй про бесконечные госпитализации, приёмы гормонов и цены на ЭКО.
— Кать, не плачь… Кать! (Господи, что говорить-то в такой ситуации? Как утешить?)
— Чем, Ульян, чем я хуже других? Чем я Бога так прогневила? Почему Он мне дал эту радость, а потом отнял? Ребёнок уже толкался, я и имя придумала, любила его больше жизни… Почему?!
— Кать… Это не ты. Кать, ты не виновата…
— А кто?!
— Катя…
— Кто?! Кто меня проклял?!
— Да мужики, мужики виноваты. Слабые они все, больные — ни замуж выйти, ни зачать. (Боже, что я несу!) Кать, ты бросай всё и срочно приезжай ко мне, поедем в Грузию, вдвоём. (Какая Грузия?! Зачем? Отродясь там не была…)
— Меньшикова, я понимаю, что у тебя четыре утра и ты плохо соображаешь, но причём тут Грузия? И мужики…
— Кать, там тепло ещё сейчас. Солнце, фрукты, вино и хачапури… (На что я туда поеду? Только из отпуска, первая рабочая неделя.)
— Мать, ты чокнутая. Пока. Перезвоню.
Через две недели Катька уже была у меня, и поезд «Москва-Владикавказ» мчал нас навстречу Военно-Грузинской дороге, чахохбили и хванчкаре.
***
Ехать — не близко. В дороге решили виртуально изучить туристические тропы Грузии, не ограничивая себя гастрономическим туризмом. Катя уже немного отошла, конечно, но… Женщине, так жаждущей материнства и потерявшей ребёнка, никакой «переменой мест» рану не зашьёшь. Поэтому я изо всех сил, суетясь, пыталась занять наше с ней время — чтобы отвлечь, чтобы не думала о своей беде.
Мы обсуждали всевозможные маршруты, рассчитывая, как уложиться в то время, которым располагаем, и по максимуму успеть везде. Безостановочно распивали чаи, ели и старательно делали вид, что ничего не произошло. Что мы просто весёлые туристки, которые вот так запросто сорвались и поехали в тёплые края.
Ранним утром перед Владикавказом выскочили на перрон подышать уже почти горным воздухом и поделиться с местными очень пронырливыми собачками оставшейся с вечерней трапезы «Краковской».
— А что за станция? — наш вагон был последним, и здание вокзала стояло слишком далеко, чтобы разглядеть буквы на фасаде.
— Беслан, — ответила проводница.
— Беслан… — повторила за ней Катя. — Беслан, — и быстро заскочила обратно в вагон.
Я стояла на перроне, смотрела на бодрых бесланских таксистов, зазывающих ехать с ними хоть в Грузию, хоть в Армению. На привычно флиртующих с ними проводниц. На собаку, которая с вопросительным вниманием следила за тем, куда же всё-таки я дену пакет с «Краковской». В то время как память чётко, по кадрам показывала видеоряд того страшного дня, когда в этом городке случилась самая ужасная рукотворная трагедия, расколовшая жизнь на «до» и «после»…
Отдав «Краковскую» изнывающему псу, я тоже зашла в вагон.
Поехали. Катя лежала на своей полке, отвернувшись к стене.
— Кать, давай паковаться, скоро прибываем.
— Да… Сейчас. Ульян, ты представь, ты только представь… Ты его родила, он такой маленький, беззащитный. Потом растёт, пошёл, заговорил. В садике ему деревянным паровозиком по голове стукнули: ты бежишь, заступаешься. Потом вы покупаете рубашку белую, брючки, туфельки — такие маленькие, мужские. Срезаете георгины в палисаднике и идёте в школу. Первый раз в первый класс. И вдруг начинается этот кошмар, в одну минуту… Или он уже большой, десятиклассник, сам идёт на линейку, без тебя, а там… Там всё это происходит. И ты мечешься, кричишь, а тебя не пускают в эту школу…
— Кать… Не надо.
— А потом ты идёшь и ищешь его там. И находишь…
— Катя!!!
Сажусь к ней на полку, и мы начинаем реветь, обнявшись. Подходит проводница. Она всё понимает, но долг превыше всего.
— Бельё сдавайте, подъезжаем.
***
Сумки утрамбованы, бельё и подстаканники сданы, до прибытия пять минут. Беру в руки телефон, захожу в интернет. Страница обновляется, и поисковый запрос выдаёт форум на грузинском языке, где я, естественно, ничего не понимаю. Уже собираюсь обновить поиск, как вдруг глаз цепляется за фото со странным и нечётким изображением. Увеличиваю картинку и понимаю, что это очень необычная икона какой-то святой. Обсуждение под фото идёт бурное, и просто ради интереса начинаю выяснять, что это такое.
Нахожу. Читаю: «Икона беременной Богородицы». Образ найден в одном из женских монастырей Западной Грузии. При ремонте вскрыли пол, под которым оказалось хранилище уникальных икон. Среди прочих обнаружена и эта — Девы Марии, носящей во чреве Христа.
Пытаюсь найти что-то ещё, помимо этой скудной информации, — бесполезно. Ни название монастыря, ни его месторасположение нигде не указано.
Ладно, ищущий да обрящет — добраться бы до компьютера.
— Кать, смотри, что я нашла.
— Кто это?
— На, почитай. Будем искать!
— Уля! Нам туда надо. Срочно. Где это?!
— Найдём, Кать, найдём! Язык до Киева доведёт. Хватай поклажу, выходим!
Мы быстро нашли такси, договорились о цене и помчались в сторону Верхнего Ларса, на границу с Грузией.
Всё. Теперь у нас была цель. Если в самом начале путешествия никакой другой задачи, кроме как «развеяться», не стояло, то теперь всё стало ясно и понятно. Куда, к кому и зачем мы едем. К Божией Матери — за утешением.
Только где и как искать этот образ и этот храм, никто не знал. И всё было против того, чтобы мы его нашли.
Так, почему-то на границе у нас пропал интернет, а название и адрес забронированной гостиницы мы, по-девичьи, не сохранили. По сто раз перезагружали наши смартфоны-айфоны, но те упорно не желали включаться и подключаться к грузинскому интернету. И бедный Важа, который вёз нас из Владикавказа в Тбилиси, поднял на уши весь город, чтобы эту гостиницу найти. На русском, английском и грузинском языках нас допрашивали с пристрастием на предмет хотя бы начала или окончания названия улицы, но тщетно.
И тут после четырёх часов бесплодных поисков Катька вдруг подпрыгивает и вопит:
— Вспомнила, я вспомнила! Астаниани, Астаниани! Улица Астаниани.
Важа и группа поддержки в количестве восемнадцати человек хором отвечают:
— Ваааах! Катя, генацвале, нет такой улицы в Тбилисо!
И только поздним вечером, когда Важа и группа поддержки уже восьмой раз кормили нас обильной грузинской едой, кто-то из Важиных друзей воскликнул:
— Асатиани! Улица Асатиани! (Запомните это название — оно очень важно.)
За пять минут выяснили, что наша гостиница именно там и находится, созвонились с владельцами и через час (надо всё доесть, а то люди обидятся!) наконец-то попали в маленький, до невозможности уютный гостевой дом в самом центре Старого города. С крыши открывался дивный вид, ради которого, собственно, мы и выбрали это место.
Обнимаемся с Важей и всей группой поддержки, неловко пытаемся всучить хоть немного денег (да за бензин, конечно же, за бензин и только!).
— Ээээ, девочки, не надо обижать старого Важу! Вы — наши гости. Какие деньги, уберите… Добро пожаловать в Грузию!
***
И мы пожаловали. Теплейшей звёздной тбилисской ночью я и Катька сидели на крыше отельчика, пили кофе, смотрели на переливающийся огнями город и были счастливы.
А дальше началась самая настоящая девочковая история. Катька — она хоть и после трагедии личной, но ведь женщина. В Грузии конец сентября и начало октября — это не сибирская осень, а подруга моя, не подумавши, ни одного завалященького летнего платья с собой и не захватила. Поэтому три дня, целых три (!) дня мы пытались совместить поиски платья с поисками информации о загадочном монастыре и с туристическими тропами. За тремя зайцами, короче.
Информацию о монастыре нарыли очень и очень скудную. Только название села, рядом с которым он расположен — Дирби. Никто, совсем никто из тех, кого мы встречали на рыночках, в торговых павильонах, в магазинах, ничего не знал ни о Дирби, ни о монастыре.
Честно признаться, меня уже стали раздражать поиски платьишка в ущерб туристическим радостям. Платья-то были, но или цвет не тот, или фасон, или размер… И когда после очередного трёхчасового марш-броска по рынку я уже готова была Катьку придушить (терпеть не могу долго ходить по магазинам и развалам), вдруг вижу на остановке священника в рясе. Бросаюсь к нему со всех ног, очень сумбурно, не успев даже поздороваться, рассказываю всю нашу историю и прошу помочь найти этот никому не ведомый монастырь.
Священник внимательно меня выслушал, ничего не ответил, достал телефон, кому-то позвонил. И пока он говорил, к нам подъехал автомобиль, куда всё ещё разговаривающий по телефону батюшка деликатно нас запихнул, и мы, не сопротивляясь и не задавая вопросов, сели и поехали.
Через пару часов уже стояли у запертых ворот маленького старинного монастыря. Навстречу со связкой ключей вышла сестра Тамара. Открыла храм, впустила туда трясущуюся Катю, а нас с батюшкой отправила любоваться необыкновенной красоты монастырскими розами.
Конечно, чуть погодя мы тоже попали в храм. Сестра Тамара рассказала его историю, как «случайно» был обретён чудотворный образ Пресвятой Богородицы. С благословения игумении подарила нам с Катькой иконы, освящённые пояски, свечи, вино, ладан, а мы только хлопали глазами от такой нечаянной радости…
Мама Георгий (а в Грузии обращение к священнику именно такое — мама) дождался, когда мы, навосхищавшись, намолимся, и повёз нас — нет, не в отель, а к себе в гости, где к нашему приезду уже был готов невероятный, даже по широким кавказским гостеприимным меркам, стол.
Кто мы были ему — две плутающие по городу туристки — чтобы, оставив все дела, сопровождать нас в отнюдь не близкую поездку, а затем озадачить своих родных приёмом незваных гостей?.. Но всё это — уже совсем другая история. И наше застолье, и дальнейшее путешествие в удивительную Армению, куда мы даже и не думали попасть. Обязательно когда-нибудь расскажу об этом — потому что от начала и до конца это было необычайно. Очень необычный туроператор вырвал нас с Катькой из нашего рабочего уже графика и повёл своими путями, не спрашивая нашего на то согласия. И хватило времени, и хватило денег, как ни странно. Всего хватило.
***
Через полтора года у Кати родился отличный мальчишка. При диагнозе бесплодие какой-то там невероятной степени — когда никакие деньги, никакие врачи, никакое ЭКО не могли помочь. Уже без надежды и без веры в чудо.
А фамилия того замечательного батюшки, которого мы случайно встретили у тбилисского рынка, — Асатиани. Как и название той улочки, которую полдня искали, приехав в Тбилисо.
Совпадения? Случайности? Вовсе нет. Но Промысл Божий, который ведёт тебя именно туда, куда нужно, именно в тот момент, когда ты готов отчаяться.
-Мариночка! — Валентина Семеновна тяжело, с одышкой, выговаривала слова. – Зайди, пожалуйста, в магазин. Мы забыли купить колбаски к столу! Вот прям совсем из головы вылетела эта колбаса. А Лёня так любит…
Марина поморщилась. Завтра суббота, Валентина Семеновна, собирает родственников на свой День Рождения. Опять придется сидеть за столом вместо того, чтобы пойти с Борькой погулять. Гости будут бесконечно есть и что-то обсуждать, а Марина и ее свекровь, Валентина Семеновна, носить тарелки, подогревать, жарить, резать, мыть и слушать, слушать, слушать…
Валечка, была младшей из трех детей. Ее мать, приехавшая когда-то из затопленной деревеньки в Москву, потихоньку обжилась в городе. Сначала женщина служила у кого-то в прислуге, потом перешла в хлебопекарню, потом еще куда-то. Валины сестры разъехались по другим городам, но никогда не теряли связи друг с другом. Они звонили и писали, приезжали, по почте от них приходили увесистые посылки – то какие-то вещи, то книги, то угощения.
Борис, сын Валентины Семеновны, привык к тому, что телефон по вечерам то и дело разносит свои трели, заставляя мать выйти в коридорчик, сесть на табуретку и, отдыхая от забот, не спеша обсудить все то, что накопилось в ее большой семье за неделю, день, а то и просто несколько часов, что родственники прожили вдали друг от друга.
Марина этого не понимала. Ей казалось, что все эти поддакивания, пустые разговоры, вздохи и восклицания, которые свекровь вставляла в свои беседы, только отвлекают, что людям просто нечем заняться, вот они и переливают из пустого в порожнее, обсуждая свои скучные, однообразные жизни.
У Марины была расписана каждая минута – то работа, потом в магазин или к парикмахеру, ну, или бассейн… Боря недавно подарил ей абонемент в спортзал. Она-то, правда, хотела ходить с ним вместе, чтоб хоть как-то проводить время вне дома рядом с мужем и с пользой, но Борис то ли не счел это нужным, то ли просто не хватило денег, то ли еще почему, но в итоге Марине пришлось ходить одной.
Сначала было как-то неуютно, потом женщина обросла знакомствами, связями, появились любимые и не очень тренеры, выкроилось время в насыщенном графике для сауны и аквааэробики. Только без мужа. Ну, значит, так тому и быть…
В отличие от свекрови Марине звонили редко. Мать особо не интересовалась жизнью дочери, брат, что был старше на девять лет, как-то давно отдалился, жил своими заботами и чужие проблемы на себя брать не хотел. Подруги писали короткие сообщения, обсуждать там было особенно нечего.
А вот Валентина Семеновна зависала у телефонного аппарата часами. Голова, погода, планы на выходные – все досконально обговаривалось с каждой сестрой, а иногда и с их мужьями.
Маринка только закатывала глаза, мол, о какой ерунде говорят люди… С ней-то о таком никто не беседовал, уж тем более Борис…
День Рождения свекрови был летом. В зависимости от погоды Валечка собирала родных или в своей квартире на Оболенском переулке, где окна выходили на усадьбу Л.Н.Толстого, где по вечерам иногда было слышно, как репетирует военный оркестр при военном институте, где бухали салюты, завершая чьи-то праздники, где Москва кипела своей многолюдной, многоголосой жизнью, а Валя стояла у окна и выглядывала сестер, когда те, наконец, пройдут по двору и, как обычно, поднимут глаза к ее окошкам, увидят знакомый силуэт, помашут рукой и заспешат в подъезд.
Но чаще всего Валентина Семеновна звала всех к себе на дачу. Сын Боренька устроил там все по последним требованиям для удобства и иллюзии городской жизни. Немного отделали старый, сбитый из толстых досок, дом, пристроили симпатичную кухоньку с большим крыльцом; в тени сосны, что росла здесь еще с давних времен, соорудили беседку, Марина купили гирлянду, что, будто светлячками, освещала уютный навес по вечерам…
Вот сюда Валя любил ездить сама и звать родных.
В этом году лето выдалось жаркое, душное, решено было встречаться на даче.
Валя с мужем, Родионом, жили в домике с мая, наладили быт, как обычно, посадили несколько грядок с зеленью. Теперь, в преддверии большого праздника, они съездили на ярмарку, в соседний поселок, Валечка поставила запекаться курицу, Родион мариновал шашлыки, ведь гости, как обычно, задержатся на несколько дней, нужно всем угодить.
-Борь, может, не поедем? – Марина посмотрела на мужа. – Ну, все эти тетеньки опять с их беседами… Может, без нас, а?
-А чего они тебе не угодили? – Борис на минуту поднял глаза от книги, что лежала чуть в стороне от чашки кофе и тарелки с пирожками, которые Марина испекла, пока ждала мужа с работы. – Тетя Света и тетя Оля очень милые люди, а уж мужья у них – дай Бог, как говорится!
Боря знал маминых сестер с малолетства, иногда гостил у них по несколько дней, часто они приезжали к мальчику, баловали подарками. Своих детей у тетушек не было, вот и дарили они всю свою невысказанную, нерожденную материнскую любовь племяннику. Но и журили, воспитывали, часто гораздо жестче, чем мягкая и кроткая Валентина.
-Мне с ними скучно! – Марина вздохнула. – У них свои темы, воспоминания, ты уходишь в свою комнату, а я должна сидеть и слушать.
-Что? – Боря с совершенно растерянным лицом смотрел на жену. Он чувствовал, что она сказала что-то важное, нужно ответить, но книга была такой интересной, а пирожки вкусными, а больше в покой этого часа перед поездкой по загруженной трассе как-то ничего и не поместилось…
Женщина вздохнула и стала собирать в сумку продукты, что просила привезти свекровь…
…Выехали уже к вечеру. Машин на дороге было много, Боря внимательно, как отличник с водительских курсов, смотрел вперед, Марина читала книжку. Раньше, еще когда она встречалась с Борисом, они много болтали по дороге, слушали музыку. Потом как-то все это сошло на «нет». То ли муж «вырос»из этих легкомысленных бесед, то ли Марина сама стала слишком занудной и приземленной. Да и обсуждать-то вроде было и нечего, все давным-давно оговорено.
Разговор в салоне двигающегося автомобиля вспыхивал неверным, призрачным светом, если вдруг впереди была необычная машина или магазин ,в который забыли зайти, если Валя звонила и интересовалась ,когда ребята приедут, или если приходили сообщения о надвигающейся грозе. Но и тогда пары слов, минут, взглядов хватало, чтобы прийти к общему решению или признать, что тема не стоит того, чтобы ее обсуждать.
-Что читаешь? – вдруг спросил Борис, заметив, как жена украдкой смахивает слезу.
-«Гордость и предубеждение»
-Так ты ж кино смотрела.
-Ну и что?
-Не знаю, зачем все это по-новой мусолить, если ты уже знаешь, чем кончится? Ай, ладно, не отвлекай меня, сейчас сложный момент!
Марина только хотела открыть рот, чтобы одернуть мужа, но тут же вжалась в кресло, так как перед их автомобилем промчалась фура, чуть не задев капот.
-Нет, это как вообще! – Борис ударил рукой по гудку. – Кто им права дает!
Марине можно было не отвечать. Вопрос был риторическим…
Многоэтажки за окном сменились полями с несущимися наперегонки с автомобилем скопами, охотящимися за ящерками; с лесочками, что сейчас звенят от комариного писка; темными еловыми лесами, где вся земля настолько густо усыпана иголками, что ни одна травинка не может пробиться к свету и расправить свои листочки в прохладной темноте.
-Люпины цветут! Как красиво! – Марина хотела сфотографировать вид за окошком, но не успела. – Не гони так, пожалуйста!
-Извини, я не могу плестись, как черепаха, — пожал Боря плечами…
Они приехали на дачу уже затемно.
Валентина Семеновна ждала у калитки, потом вышла навстречу. Родион Ильич помог выгрузить сумки.
-Как доехали? Устали? Вижу, что устали! Идите ужинать! – Валя была рада, что дети, (а их она называла именно так, несмотря на то, что Борьке было уже сорок три), наконец доехали, что можно посадить их на веранде и напоить чаем с мятой.
-Спасибо, мамуль! – Боря чмокнул мать в щеку и пошел переодеться.
-Здравствуй, Мариш! Ты что такая грустная?
-Ничего ,все хорошо. Устала только.
-Ладно, приходите скорее к нам за стол!- Валентина Семеновна прикоснулась рукой к плечу невестки. Та кивнула и заспешила в дом.
Уже сколько лет Марина замужем за Борей, а все никак не найдет Валентина Семеновна к ней подход. Все что-то как будто между ними встает, как будто не подпускает Марина ее, защищаясь неизвестно от чего…
Марина познакомилась с будущим мужем в каких-то социальных сетях. Потом молодые люди долго встречались, Боря сделал предложение только через два года знакомства.
Молодожены заняли Борину комнату. Валя и Родион Ильич не возражали, хотя, иногда это и стесняло, рушило устоявшийся быт прежней семьи. Но со временем шероховатости сгладились. Валентине казалось, что все хорошо. А потом Марина забеременела, стала раздражительной. Боря тоже много нервничал, так как врачи давали очень противоречивые прогнозы.
-Вот увидишь, все образуется! – уговаривала Валентина Маришу, которая в слезах сидела на кухне. Очередное обследование, очередные устрашающие подозрения… — Они тебе наговорили, а ты всему веришь! А они ж сами ничего не знают точно!…
Марина поддакивала. Но врачи оказались правы. Ребенок так и не родился. Больше пытаться женщина не захотела. Так и осталась Борина семья жить парой, без забот о садике и школе, без споров о том, как лечить разбитую коленку и делать ли прививку сейчас или «пусть подрастет»…
Нет, ребята любили друг друга, любовь росла вместе с ними, но со своим ростом теряла былую пылкость, а другого витка для приложения своих ярких чувств у Марины не было. Вот и маялась она, как считала Валя, от недостатка того, кого еще можно любить…
…Первой утром прикатила тетя Света. Марину она немного раздражала своей суетливостью, слишком громким голосом
и множеством дел, которые женщина хотела переделать сразу в один момент. Только войдя через калитку в сад Валентины и обнявшись с сестрой, Светлана уже что-то говорила о яблонях, об отстающих в росте кустиках салата, о том, как она может помочь сделать «Альпийскую горку»… Муж тети Светы, Леонид Петрович, тихо шел следом, быстро кивнув Родиону, Марине и Боре, которые тоже вышли встречать гостей.
Если Светлана не говорила, она делала – быстро, шустро и четко. Нужно ли помочь с готовкой или развесить белье на веревках, убраться с доме или нарезать яблоки для сушки – все кипело в руках у бойкой женщины. А если делать было нечего, то Света выкатывала из сарайчика велосипед, звала мужа, и они вместе отправлялись к озеру.
-Мне иногда кажется, что, если тетя Света остановится или замолчит, то она сразу окаменеет! – шутил Боря.
-Она как будто боится, — ответила Марина.
-Чего?
-Ну, остановиться. Тишины или спокойствия. Как будто специально наполняет свою жизнь суетой, чтобы не успеть оглядеться, — пожала плечами Мариша.
-Ерунда. Она всегда была такой, сколько я е знаю. Такой темперамент, наверное! – покачал головой Боря.
-И что она нашла в Леониде Петровиче?… Молчун, а ей нужно общение!
-Да не нужно ей этого. Тетю Свету даже иногда раздражает, когда говорит кто-то вместо нее. А дядя Леня очень молчалив. То, что она хотела!
-Да… — протянула Марина. – Вот только хотел ли он этого…
-Марина, Валюша! Идите, посмотрите, какие я вам семена привезла! Успеем еще посадить! А то, я смотрю, вы совсем загрустили!…
Марина поморщилась…
Ольга с мужем приехали уже к обеду.
Из всей семьи Валентины Ольга нравилась Марине больше всего. Статная, какая-то торжественная, умеющая красиво «подать себя», она любила стильные вещи, хорошо одевалась, никуда не спешила и была похожа на аристократку.
-А вот и героиня твоих романов! – пошутил Борис. – Только постаревшая немного.
-Боря! – Валентина одернула сына и поспешила по дорожке к калитке, встречать сестру.
-С Днем Рождения, дорогая! – Оля преподнесла сестре букет роз и какой-то подарок в красивой сумочке. – Извини, мы торопились, как могли.
-Проходи, Олюшка! Чайку?
Да, если это возможно!
Все знали давнюю привычку тети Оли сразу по приезду пить чай с ложкой меда.
-Как же хорошо! – Ольга глубоко вдохнула и улыбнулась. – Ты умница! Такой сад в порядке содержишь! А где Света?
-Они на велосипедах уехали с Ленечкой, к озеру.
Марина поджала губы.
-Лёнечке вашему уже под семьдесят, поди. А все катается… Экстремал… — подумала она.
Боря никогда бы не стал так молчаливо, беспрекословно следовать за своей женой. А Марине иногда хотелось попробовать, как это – быть царицей и единоличной правительницей в своем семейном государстве.
-Борь, пойдем и мы до озера дойдем! Прогуляемся…
Марина выжидательно посмотрела на мужа.
-Идите, конечно! – Валентина Семеновна высунулась из окна и одобрительно кивнула. – Там сейчас хорошо, правда ,купаться, говорят, еще холодно.
Борис быстро взглянул на мать, на Марину и обреченно кивнул.
-Ладно, только недолго.
-Почему? – жена взяла его под руку, и они направились к калитке. – Мы стали очень редко гулять вместе! А помнишь, как мы ездили в санаторий? Ты там еще пригласил меня покататься на лодке, а потом подарил букет сирени?
-Помню. А потом платил за эту сирень штраф, — мужчина невольно улыбнулся. – Там еще плохо кормили.
-Не плохо, а диетически. Ой! Смотри, утята!
Марина остановилась на берегу и стала тыкать рукой в серо-коричневые комочки, жмущиеся к матери-утке у самой кромки воды.
Женщина взглянула на мужа, ожидая его ответа, но тот уже вынул из кармана телефон и что-то читал.
Последнее время он много читал. Слишком…
-Тебе не интересно?
-Марин, умиляться на птенцов я перестал уже лет пять назад!
Супруги молча обошли озеро.
-Да ну тебя! – вдруг сказала Марина, вырвала свою руку и быстро зашагала к дому.
-Да что опять не так-то?
-Все так, милый! Все так! У тебя все хорошо!
Она еще что-то говорила, потом развернулась и убежала.
Борис растерянно осмотрелся вокруг и встретился взглядом с тетей Светой, что остановила свой велосипед чуть в стороне и наблюдала за ссорой молодых людей.
-Ну, вот. Теперь все матери расскажет, — обреченно вздохнул Боря и поплелся домой.
До ужина жена специально избегала Борю, демонстративно уходила в другой угол, если он приближался. Такая непонятная игра скоро надоела мужчине, и он ушел к себе в комнату. Скаченная недавно книга о современных способах утепления домов ярко засветилась на экране черными буквами. И Боря ушел с головой в науку…
Вечером все, наконец, собрались за столом. Звучали тосты и смех. Валентина, счастливая этим семейным уютом, что сконцентрировался под четырехскатной крышей беседки, раскраснелась и с любовью смотрела на каждого, кто был сегодня с ней.
Борис сидел тут же, рядом с Мариной, но как будто и не замечал ее. Он ухаживал за тетками, помогал матери, что-то рассказывал. И его жене казалось, что исчезни она вдруг, уйди, испарись, он и не обратит внимание. Привык, слишком замылился взгляд, слишком долго вместе…
Был и чай с пирогом, были песни под гитару и бенгальские огни. А потом все как-то разбрелись, радуясь теплу летней ночи.
Боря, сославшись на занятость, ушел в комнату, тетя Света с мужем вышли прогуляться по аллеям садоводства, Валентина Семеновна разговаривала с кем-то по телефону, пока Родион мыл посуду Из дома негромко звучала музыка. Родион любил слушать классиков, говоря, что только в такой музыке видит смысл и вдохновение.
Только Марина осталась в беседке. Нежно мерцали огоньки гирлянды в зарослях винограда, мотыльки то и дело подлетали к абажуру и старательно рвались к раскаленной лампе…
Марина смотрела, как Ольга с супругом Юрием сидят в креслах-качалках у дома. Она все ждала, что Оля что-то скажет, муж ответит ей. Завяжется беседа, они будут смеяться или просто тихо болтать о пустяках. Но оба только вздыхали, потом Юра встал и ушел в дом.
Оля встретилась глазами с Мариной и махнула той рукой, приглашая посидеть вместе.
-Ты одна? Где Боренька? – тетя Оля осмотрелась.
-В комнате. Говорит, нужно работать.
-Аааа. Ну, пусть поработает… Посмотри, какие облака, Мариш! Это же просто очаровательно!
Сахарные барашки облаков уходили к горизонту, меняя свой цвет от карамельно-желтого до ярко розового, словно клубничного. А по краям, там, куда уже не попадал солнечный свет, черничные дорожки от самолетов расчерчивали небо на ровные полосы.
-Да… — Марина вдруг внимательно посмотрела на гостью. — Тетя Оля! Я наблюдала за вами с дядей Юрой.
-Да? И?…
-Вы же не сказали друг другу ни слова пока вот так сидели здесь. Ни одного слова! Неужели вам нравится вот так молчать? Боря тоже со мной почти не говорит. Молчит и все…
Ольга наклонила голову, раздумывая, как ответить на вопрос.
-Знаешь, — наконец, начала она. – Молчание бывает разное. Оно бывает такое тревожное, как будто того и гляди разразится грозой. В таком молчании нет ничего уютного. Оно только злит и беспокоит. Бывает и по-другому. Один хочет столько сказать, обсудить, а другой устал. Возможно, собеседник слишком назойлив, слишком злоупотреблял чужим вниманием, или говорит то, с чем прямо сейчас справиться невозможно. Тогда тоже плохо… А у нас с Юрочкой как бы «молчание в унисон». Мне от него ничего не нужно. Ну, разве что просто присутствие рядом. Ему от меня тоже. Все уже сказано, споры давно завершены. Мы переросли это. Мне и так хорошо!
-Как же? Вот мне тяжело, что Боря со мной ничего не обсуждает, не слушает меня. Сидит и читает книжки.
Ольга на миг задумалась.
-Ну, он же не подружка. Что он может обсуждать с тобой? Неужели таких тем очень много? Он все давно знает. Да он с детства такой. Помню, никогда не пристанет с просьбами поиграть, почитать, не отвлекает и не дергает по пустякам. Ему только всегда было важно, чтобы я или его мама были рядом. Просто рядом, на вытянутой руке, так сказать. И больше ничего.
-Нет, мне иногда кажется, что я Боре не нужна. Главное, чтобы обед по расписанию…
-Зря ты так. Я тоже наблюдала за вами сегодня. Вот он сидел за столом. Вроде бы и в своих мыслях. А стоило тебе встать и уйти на кухню, как он вдруг начинал искать тебя глазами, ты приходила, и он снова «не здесь». Это дорогого стоит, поверь!
-Ой, ли! – Марина усмехнулась. – Помолчать я и без него могу! Мне надо другое.
-Другое? Пожалуйста! Чего ж ты сидишь? Вон, ты думаешь, Леонид всегда такой был, на велосипеде катался, по темным аллеям гулял? Да Света когда с ним познакомилась, то совсем другой человек он был. Но тетя Света у нас не простая женщина, ее нужно завоевывать. Вот он и старается. Но изначально все свои требования Света ему популярно изложила, чтоб недопонимания не было.
-Он подкаблучник? – Марина спросила это тихо, почти шепотом.
-Нет! Он просто ее любит, а она научила его, как это выражать. Ты от Бори столько всего ждешь, а он же не телепат! Так и скажи, хочу, мол, чтобы час в день ты со мной говорил. Поверь, втянется! Только говорить надо и о нем тоже. И вот потом, когда вы насытитесь друг другом, то научитесь молчать вместе. И это тоже будет радостно!
Ольга медленно встала и, пожелав Марине спокойных снов, ушла в дом.
Женщина осталась одна, поудобнее утроилась в кресле и закрыла глаза.. На столе догорали свечи, с озера потянуло прохладой, где-то в лесу кукушка отсчитывала для Марины и ее семьи годы счастья.
Боря сел рядом и поставил перед женой чашку горячего какао.
Она улыбнулась.
-Я посижу с тобой, можно? – сказал он тихо, виновато.
-Со мной или телефоном? – подозрительно покосилась на карманы мужниной куртки Марина. – А ты не вырос еще из вечерних посиделок, а?
-Телефон остался в доме. Я не вырос…
-Ну, тогда ладно, — несколько удивленно ответила жена. – Мне будет приятно! Поговори со мной, а?…
Борис сел рядом, на колени Марине легла ветка жасмина с большими, словно сделанными из ванильного крема, ароматными цветами.
-Мать тебя убьет! – улыбнулась женщина, вдыхая знакомый с детства запах.
-Одной веткой больше, одной меньше…
И они разговаривали, пока комары не прогнали супругов домой. Это было очень необычно, даже казалось сказкой. Марина очень боялась, что все вдруг закончится, лопнет, как мыльный пузырь, повиснув некрасивыми каплями разочарования. Но, нет, беседа текла и текла, Борис откинулся на спинку кресла и, взяв в свою руку ладонь жены, водил по ней пальцем, как когда-то давно, еще в годы их знакомства…
…И Марине совсем незачем знать, что, пожелав ей спокойных снов, тетя Оля зашла тогда к племяннику. У них состоялся очень серьезный разговор, Борю даже ругали, а он, как в детстве, мял краешек скатерти и отводил глаза…
…-Ну, что у них там? – Валя тихо подошла к Оле утром.
-Вроде, налаживается все! Жалко, столько времени потеряли, молчуны! – Оля покачала головой.
-Наверстают! Кукушечка вчера много им годочков отмерила… — Валентина уверенно кивнула…
…Прошло много лет. Пожилая пара сидела, укрывшись пледами, на крыльце. Все также мерцали гирлянды в сплетениях виноградных стеблей, все также облака пушистыми акварельными кляксами расползались по небу. Мужчина и женщина молчали, молчали о главном, молчали вместе, в унисон.
Не было уже Валентины, Ольги и Светланы. Но были Борис и Марина, были вместе, потому что, даже насытившись друг другом, они научились молчать рядом, наслаждаясь просто существованием любимого человека…
Утром не встала завтрак подать. Он потихонечку сам собрал да на работу ушёл, а в обед, придя домой, увидел жену в той же позе на кровати, что и утром: руки под щекой лодочкой сложены, ноги подогнуты, и вроде спит, тихо да мирненько. Подошёл, потрогал, а она, матушка, окоченевшая. Так и рухнул мужик подле кровати, и выл, и рычал, как дворовый пёс.
Потом пришли соседи, похороны, поминки, и нет его Онюшки, с которой двадцать лет отмыкали. Разно жили, больше хорошо, да и по-всякому бывало. А без неё тоска лютая. Вечером домой Иван плетётся, а дом на него пустыми зенками изумлённо глядит. Пока печь топит, скот управит, есть и расхочется. Молоко с хлебом похлебает, чайку хлебнёт и к телевизору. А там судьбы людские, чужие, немного забудется Иван и спать. А во снах Онюшка, живая, желанная. Проснётся, а подушка рядом пустая, и только лунный свет по половицам скользит. Тошно мужику, тошнёхонько. Друзья советуют: присватайся к какой-нибудь разведёнке!
Нет у Ивана желания чужих в дом приводить, где всё об его Онюшке напоминает. Вот жили же, мыкались, детей Бог не дал. Скотина и кошки тоже по хозяйке тоскуют. Как жить дальше? А тут новогодние праздники надвигаются, радости никакой.
Лежал как-то Иван на своей вдовой постели да придумал: а не забрать ли мне к себе тёщу вместе с Лидушкой, увечной сестрой Они?
Ту ещё в младенчестве пьяный отец изувечил, уронив с крыльца. Так она и живёт возле матери, хроменькая и кособокая. Замуж так и не вышла, лет-то уже за тридцать. Ещё с ними старший брат с многочисленным семейством живёт, загоняли бабку с тёткой, те уж места себе не находят.
— А что? — думает Иван. — Родные они мне через Онюшку, и в доме жилым запахнет. Мне полегче будет и им поспокойней.
Позвал. Согласились. Пришли, зажили. Иван с работы идёт — в окнах свет горит, скотина сытая, дом натоплен, щи да каша в печи томятся.
Всё, как у людей. Лида по дому челноком снуёт, ну точь-в-точь Оня. И голос похож, и лицом в неё. Иван иной раз и забудет, что Онюшки нет, а иной раз и окликнет Лиду Онюшкой. Та лишь улыбнётся, дело-то житейское.
А по селу слухи поползли. Иван ещё ни слухом, ни духом, а его уже женили. Мужики подмигивают, бабы вслед шепчутся: что, мол, лучше не было?
А и не было! Да и не искал, привык к Лидушке. Увечья не замечает, так однажды утром и проснулись мужем и женой.
Тёща — человек понятливый, говорит:
— Живите, живите вы. Оню не вернёшь, а жить надо.
Вот и живут. Лида добрая, мягкая, куда Оне до неё. Оня вспыльчивая была, правда, отходчивая. Оня — Лида, Лида — Оня, вроде как одно. И успокоился мужик. Мужик, он как кот: диван помягче, кусок послаще, печь пожарче — вот и счастлив.
А когда Лида призналась, что скоро отцом его сделает, Иван чуть с ума от счастья не сошёл. Поздновато, конечно, в сорок-то лет, но и радостно — будет на земле род его продолжаться.
Лида ходила тяжело, больно было смотреть, как скручивает бедолагу токсикоз. Как ходит она с огромным животом, переваливаясь, как гусыня, с боку на бок. Лицом подурнела, ноги, как брёвна. А Иван не налюбуется. С работы придёт, живот её поглаживает, ухом припадает, ну молодожён да и только. Тёща смеётся, Лида смущается, а Иван радуется. До срока Лиду в роддом определили, вроде двойню предположили, да и возраст у роженицы великоват.
Наступил долгожданный час, Лида разродилась сама, без кесарева. Двух девочек и пацанёнка выродила. Весь район гудел, вся деревня неделю пила, одних подарков целый Камаз привезли — всё, от распашонок до колясок. В газету сфотографировали, медсестру приставили. Суматоха! Радостная, счастливая суматоха.
Иван слёз счастливых не скрывает, такого подарка он даже у Бога не просил, так ведь тот сам догадался, осчастливил мужика. Спешит Иван с работы, в детский писк, в запах пелёнок, к жене своей дорогой, к тёще золотой. Уж больно ему детишек купать нравится. Огромными своими лапищами он держит розовое тельце сына, и нет человека счастливее его.
Вот оно, счастье человеческое, настигло мужика и накрыло его с головой.
