— Катька, Катька, Катерина, нарисована картина, на картине петухи, Катьку любят женихи, — опять со смехом пропел соседский мальчишка, как только Катерина вышла со двора на улицу.
— Сейчас ты у меня получишь, — Катя схватила хворостину, приткнутую у скамейки недалеко от калитки, нарочито хмурясь.

Да, где там, разве его поймаешь. Малец заливисто рассмеялся, довольный своей шуткой и умчался вдаль по улице, только пятки засверкали. Петька вообще-то был не шибко вредный, и Катя с ним возилась всё его детство, а тут подрос и стал неожиданно с ревностью относиться к молоденькой соседке, заметив к ней интерес со стороны взрослых парней. Катя это поняла и не так уж сильно на него обижалась.

Улыбаясь, она одернула блузочку, бросила хворостинку и направилась в том же направлении по главной улице села, в центре которого находилась колхозная контора. Дел особых там у нее не было, на сегодня она отпросилась с работы, и на самом деле шла она с надеждой встретить одного человека, молодого парня Кольку Ларина, которому она приглянулась еще прошлой осенью.

Она это знала, но не спешила отвечать на его чувства. Что ее останавливало, она и сама не понимала. Сегодня, если повезет, то с ним она доедет в поселок, справит свои дела, да и родители много поручений надавали, заодно лишний раз к Николаю присмотрится.

А то уж слишком он настойчивым стал в последнее время. Не упускал ни одной возможности к ней подойти, поговорить, люди уже оглядываться на них начали. Веселая, жизнерадостная Катя не была обделена ухажерами, местных парней хватало, а Николай — тот с поселка был, про него мало что знали.

Так и получилось, время она рассчитала точно, именно в этот час он всегда приезжал в контору на старом Газоне, привозил кого-нибудь из начальства или какие-то документы, и, получив новое распоряжение, мчался на поле, ферму…дел хватало, успевал только баранку крутить.

— И куда это такая красивая собралась? — Николай тормознул рядом, — Может нам по дороге, я и подвезти могу, вот только Семеныча высажу. Семеныч, колхозный учетчик, а по совместительству еще и местный сплетник, не хуже бабы, понимающе закивал головой, пряча усмешку под густыми усами.

Этот может и ославить перед всей деревней. Катерина, вздохнув разочарованно, отказалась от Колькиной помощи и быстро зашагала вдоль по улице, надеясь поймать еще какой-нибудь транспорт.
Пройдя почти половину дороги, услышала визг тормозов сзади, оглянувшись, увидела довольное Колькино лицо, выглядывающее из окна машины .
— Садись, довезу, ты ж в поселок собралась? — приветливо махнул он рукой, мне тоже наряд дали забрать запчасти в «Восходе», мимо поеду.
Катерина ловко забралась в машину, Колька невольно залюбовался ее гибким телом, — Эх, хороша!
Газончик покатил по деревенской дороге, поднимая за собой клубы пыли и разгоняя с дороги неторопливых гусей, шедших по своим делам. Вожак недовольно загоготал, вытянув шею и угрожающе растопырив крылья, бросился чуть ли не под колеса машины, защищая свою самочку и десяток подросших гусят.

В кабине весело засмеялись, когда Николаю пришлось вильнуть, чтобы не сбить свирепую птицу, и Катерину по инерции качнуло и наклонило почти вплотную к водителю. Он тут же воспользовался этой возможностью, приобнял ее правой рукой и крепко прижал к себе.
— Вот, и не отпущу теперь…а? Что будешь делать?
Горячий воздух врывался в открытое окно, растрепывая вьющиеся Катины волосы, хватал Колькины слова и уносил с собой на сельский простор, где они терялись в листьях огромных тополей, росших по краю дороги. А она толком ведь и не расслышала, что он там еще ей говорил. Эх, хорошо жить, когда молода, и вся жизнь впереди кажется одной светлой полосой.

До поселка доехали быстро, Николай высадил Катю, дав наказ ей управиться за два часа и выйти к почте, а он на обратном пути заберет ее. Назад возвращались засветло.

По дороге Николай шутил, рассказывал о своих планах на будущее, что заочно учится в техникуме на агронома, специальность перспективная, уважаемая и нужная в любом сельском хозяйстве. Отучится, тогда и жениться уже можно будет. Уже, высаживая Катерину у дома, Николай серьезно спросил:
— Кать, я ж приду свататься, не прогонишь? — Катя улыбнулась — А как же учеба? — Так мне ж недолго осталось, — засмеялся Николай.
— Вот тогда и приходи, — выпорхнула из кабины и с легкостью, несмотря на тяжелую сумку, побежала к дому, на прощание помахав водителю рукой.

На заборе бабы Марфы опять сидел ее внук Петька, грыз яблоки и кажется только и поджидал свою соседку, чтобы пропеть утреннюю песню.
— Только попробуй, — пригрозила ему Катерина.
— И попробую, что ты мне сделаешь, все-равно не догонишь,- лениво сощурил один глаз и, отбросив огрызок, завопил на всю улицу: — Катька, Катька, Катерина, нарисована картина…
Катя быстро юркнула во двор, пообещав себе, что разберется завтра с этим сорванцом, а сейчас руки заняты покупками.
— Катя, — встретила ее мать, — Быстро ты съездила, с кем добиралась? — спросила, внимательно присматриваясь к дочери. Катя в семье была младшая, со старшими сестрами разрыв в возрасте доходил до 20 лет, в семье ее любили и баловали.

Росла Катюша, не обременённая тяжелой сельской работой, но несмотря на это, научилась хорошо прясть и вязать. Платки пуховые из ее рук выходили отменные, на расхват были. Да к домашней животине у нее свой подход был…особый…чувствовала скотинку, если чуть заболевала, Катя сразу могла это распознать, и чем лечить тоже знала, от своей бабки ей это передалось.

— Мам, с Николаем Лариным я ездила, — Катя смущенно отвернулась. Не заметила мать, как ее последушек выросла и заневестилась. Вон, грудь блузку как распирает, того и гляди, пуговица оторвется.
— Ох, смотри, Катерина, парень он непонятный какой-то, побалует и бросит, — а про себя подумала, что хорошо, если так будет, а то и принесет им дочь в подоле.
— Мам, не волнуйся, замуж он меня по-серьезному зовет.
— А ты что?
— А что я? Я еще подумаю, — зарделась Катерина.

Год еще добивался Николай Катерины, всё ходил кругом, да около. Отучился, получил должность в колхозе, гордился собой, нет, да нет, а похвастается перед Катей своими достижениями. А она смягчила свое отношение к нему, и в очередной раз, когда он сделал ей предложение, ответила согласием.

К осени перехала Катя к Николаю. Жил он в поселке со своими родителями, еще не старыми людьми. В семье всем заправляла его мать, женщина вечно хмурая и всем недовольная. Катю встретила настороженно, что-то там пожевала губами, оценивающе окидывая ее пристальным взглядом.
— Ну, проходи, сношенька, — чуть разрядил обстановку свекор. Катя, привыкшая в своей семье к любви и ласке, внутренне поежилась от такого приема.

Вещей у нее было мало, Николай легко занес ее чемоданчик и перевязанный бечевкой баул из старенькой скатерти, куда мать сложила две подушки и одеяло. Молодым отделили угол в большой комнате, отгородили занавеской, Катя присела на краешек кровати и задумалась. Как-то не так она представляла себе замужнюю жизнь.
— Ничего, Катюш, — все образуется, — Николай присел рядом, обнял ее.

— Пойдем с тобой завтра заявление в загс подадим, зарегистрируемся, всё как у людей будет.
— Ой, Коля, а, может, подождем, у меня даже платья нет красивого, — Катя обеспокоенно заглянула ему в глаза, — Хочу не абы как… вон, Маруська, подруга моя, какая на свадьбе раскрасавица была, а я что ж…
— Кать, да ты у меня в любом наряде красавица, не переживай ты так.
— Нет, Коля, давай сначала справим мне платье, и только тогда пойдем.

Время шло, платье так и не сшили, да уже и Николай стал про загс помалкивать, а тут Катя забеременела и уже было не до платья и не до регистрации. Всё какие-то заботы находились поважнее. Да и свекровь нашептывала сыну, что не стоит спешить связывать себя узами брака.

Сноха не оправдала ее ожиданий. Катю откровенно она невзлюбила, всё называла неумехой, да придиралась по всякой мелочи. Когда сына не было дома, даже есть запрещала снохе, дескать, не заработала. Одно спасение было, пойдет Катя в сарай козочек доить, а, уж, к скотине она умела подход найти, лишнюю кружка молока себе нацедит, тем и спасалась.
Как-то мужу пожаловалась на свекровь, что ж она голодная ходит, дитя жалко, каким он родится? Муж не поверил, посчитал, что врет, вдарил по губам: — Не смей на мою мать наговаривать.

Катерина обомлела, не нашла слов в своё оправдание, растерялась, расплакалась. Муж презрительно посмотрел на нее и молча вышел. Жена его начала явно раздражать.
Роды были тяжелые, ребенок родился слабеньким, желтушным, с маленьким весом, чуть не умер, но потом все обошлось. Катя надеялась, что в новой семье к ней теперь изменят отношение, но все стало только хуже.

Николая на работе повысили до старшего агронома, ходил теперь в костюме, при галстуке, с портфельчиком. От чувства собственной значимости его распирало, на жену поглядывал снисходительно.

Когда сын родился, тут, уж, Катя забеспокоилась и сама начала разговор про регистрацию, ведь и ребенка надо оформлять, только, странное дело, теперь Николай начал придумывать отговорки. А потом вообще открытым текстом сказал, что можно жить и так. Какая разница, есть штамп или нет его.
— Коля, ты так долго меня добивался, почему теперь ты стал ко мне плохо относиться? — как-то наивно поинтересовалась она у мужа.
— А куда ты теперь денешься с ребенком? — ухмыльнулся тот.

В очередной раз, когда он пришел домой навеселе и поднял руку на жену, она молча на другой день, подхватив сынишку на руки, дошла до колхозной кузни, где работал муж старшей сестры и попросила его после работы заехать за ней и отвезти к родителям. Дома собрала свои нехитрые пожитки, за два года ее замужества там мало что прибавилось, а вечером, не дожидаясь супруга, уехала домой.

Еще не старая лошаденка резво бежала по пыльной дороге, по которой когда-то Катю увозил будущий муж в новую жизнь. Пригорюнившись, она вспоминала, как мать просила ее выбрать мужа из местных парней, о которых родители знали всё вдоль и поперёк. Не послушалась.

И баба Марфа, соседка, предупреждала ее. Как там? Выйти замуж не напасть, лишь бы с мужем не пропасть.. вот точно так и получилось…
Зять помог Кате спрыгнуть на землю, снял узелок с баулом и чемоданчик, покидал все рядом с калиткой и укатил по своим делам. На скамейке сидел соседский Петька, увидев которого, Катя отвернулась. Слезы навернулись на глаза, она тихо всхлипнула.
— Кать? Ты чего? Ты это…не плачь, не надо…- Петька дернул ее за рукав. — Я сейчас тебе помогу, все перетаскаю.
Он с легкостью перенес все вещи во двор, сложил на крыльцо, подошел к Кате, смущенно постоял, перекатывая ногой круглый камень рядом с дорожкой.
— Кать, ты не переживай, я тебе помогать буду, если что надо, всё сделаю, ты только скажи…и с мальцом посижу… и вообще, … когда я вырасту, я женюсь на тебе, — вдруг выпалил Петька…- Мне уже осталось чуть-чуть…через три года 18 будет. Ты только больше ни за кого замуж не выходи, хорошо? Ты дождись меня.
Катя хотела потрепать молоденького жениха по вихрастой макушке, как часто она делала еще года три назад, и только сейчас заметила, как Петька вырос.
— Ладно, жених, договорились, — улыбнулась Катя.
— Ты только не смейся, я это серьезно. Ну, я это…я пошел…

Катя смотрела вслед подрастающему мужичку и чувствовала, как ее отпускает.. все накопившиеся обиды в груди, давящие до слез в последнее время, уходили прочь.
— Ничего, справлюсь, — решительно подхватила ребенка и зашагала в родительский дом.

Автор
Lirinа

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Белые розы

Летним солнечным днем около районного ЗАГСа стояли двое молодых людей. Парни были в нарядной одежде и с цветами, приколотыми к пиджакам.
— Счастливый ты, Лешка, такую себе невесту отхватил, даже завидую, — говорил один с хитрой улыбкой.
— Ты не завидуй, Серега, а лучше тоже женись, вон сколько девок по тебе вздыхает.
— Они не по мне вздыхают, а по моим деньгам, — грустно ответил Сергей, — А мне нужна жена, которая бы меня по-настоящему любила. А, впрочем, ты прав, вот возьму и женюсь. Смотри, вон какая красавица идет, а не сделать ли мне ей предложение руки и сердца? Девушка, — бросился он к проходившей мимо них стройной блондинке, — Вы можете выйти за меня замуж? Понимаете, моя невеста на роспись не пришла, позвонила и вдруг заявила, что за простого слесаря замуж не пойдет, а что я маме скажу? У нее сердце слабое!
Девушка сначала замерла от неожиданности, а потом посмотрела на другого парня, который давился от смеха и тоже улыбнулась:
— Маму жалко, к тому же я всегда мечтала о муже-слесаре. Почему бы и не выйти?
И, ведь, вышла. Свадьба у них была шумная, веселая. У Сергея было очень много родственников и друзей. Не то, что у Ларисы: мама да две подруги. Мама девушки, Вера Андреевна, была детдомовской, а папа пропал в неизвестном направлении, когда только узнал о беременности подруги. Вера тогда попыталась найти его, пришла к нему домой, но его мама девушку даже на порог не пустила, сказала, что Ванечка уехал к родственникам в Саратов, ему там работу предложили, так что никакая жена и тем более ребенок ему сейчас не нужны. А на их жилплощадь она пусть и не рассчитывает, у них всего две комнаты, самим тесно. Вера и не рассчитывала, у нее была своя комната, пусть в коммуналке, но чистая и светлая. И Вера решила, что справится сама, выживать и самой решать свои проблемы ее жизнь в детдоме хорошо научила. Девушка даже сумела стать счастливой. Нет, она больше не вышла замуж, но ее дочь стала настоящим лучиком света для нее. Лариса выросла доброй, красивой и очень умной. Она хорошо окончила школу, поступила в краевом центре в институт и этим летом уже получила диплом. Как раз к ее возвращению им дали двухкомнатную квартиру в новом доме, старый пошел под снос. Но Лариса в ней прожила недолго, теперь она переехала к мужу, у которого была своя трехкомнатная квартира.
Жили Лариса и Сергей хорошо, любили друг друга, уважали. Сергею завидовали все друзья, а Ларисе подруги. Потому что редко можно было встретить такую пару, красивую и счастливую. Но счастье длилось не долго. Через три года Лариса стала серьезно переживать за то, что никак не может забеременеть. Сергей пытался ее успокоить, мол, молодые еще, успеем, пока для себя поживем, в походы походим, в горы съездим. Но Лариса все же настояла на обследовании. Врачи сказали, что небольшие проблемы есть у обоих, но они, в принципе, не должны препятствовать беременности.
Тогда Лариса обратилась в другую клинику, в краевую, там им сказали тоже самое. Ждите, со временем все получится. Но прошло еще три года, а ничего не получалось. Лариса стала ловить себя на мысли, что обвиняет в этом мужа, в ней затаилась обида. Да и Сергей стал отдаляться от жены, стал чаще задерживаться на работе, ходить на встречи и корпоративы без нее. Счастье понемногу, но заметно таяло и исчезало из их семьи.
Лариса однажды осторожно предложила Сергею взять ребенка из детского дома, но он категорически отказался. Она и не настаивала, сама понимала, что чужой ребенок вряд ли сможет склеить их отношения, а сделать его тоже несчастным она не имела права.
Наверно, и должно было стать финалом их счастья то, что произошло однажды вечером. Сергей вернулся домой поздно, но Лариса еще не ложилась спать. Она сидела у работающего телевизора, совершенно не понимая, что там показывают. Лариса думала о том, что другие люди тоже живут без детей, просто любят друг друга и счастливы. Почему у нее с Сергеем так не получается, может, потому что она ищет виноватого, а его нет, просто судьба у них такая? Лариса услышала, как муж вошел в квартиру и обрадовалась, она сейчас скажет ему об этом, попросит у него прощения и все станет хорошо. Лариса бросилась в прихожую:
— Сережка, я хочу что-то тебе сказать, — воскликнула она и замерла, что-то было не так.
— Давай, я первый, — тяжело вздохнул Сергей, — Только ты выслушай меня спокойно, пожалуйста.
Лариса почувствовала, как ей стало тяжело дышать. Она слушала, как муж рассказывал ей о замечательной девушке по имени Наташа, о том, что долго терпел, пытался быть верным мужем, но больше не в силах скрывать свою любовь, что Наташа ждет от него ребенка, поэтому он хочет подать на развод и переехать к ней. Лариса слушала и ничего не понимала. Ей хотелось закрыть уши руками, закричать, чтобы он замолчал и шел спать, что такие шутки просто отвратительны, но она не смогла ничего сказать, так и стояла, глядя на него широко открытыми глазами, заледеневшими от ужаса услышанного.
— Лариса, ты меня слышишь? – дотронулся Сергей до плеча жены, — Ты скажешь ей?
— Что? Кому? – переспросила, поморщившись, Лариса, пытаясь понять, о чем он ее просит.
— Ты скажешь Наташе, что мы уже давно собирались развестись? Она не соглашается выходить за меня замуж, говорит, что нельзя строить счастье на чужом несчастье. Боится за ребенка. Я прошу тебя, мы же все равно уже давно не любим друг друга, а ребенку нужен отец, ты же это понимаешь?
Сергей с надеждой смотрел на жену, а она вдруг громко засмеялась и ушла в спальню. Он туда этой ночью так и не зашел.
Через несколько дней, когда Лариса немного успокоилась, она все же сказала Наташе по телефону то, что просил Сергей. Нет, она не думала о его любви к чужой девушке, не поверила в то, что эта Наташа такая честная и правильная, ведь, спать с чужим мужем ей ее правильность легко позволяла, нет, Лариса пожалела нерожденного малыша. Она знала, как это, расти без папы, завидовать другим детям, мечтать, что папа когда-нибудь приедет с большой куклой и скажет, что любит и больше никуда не уйдет. Она согласилась на развод, отпустила Сергея, но не перестала его любить.
Шло время, Лариса похудела, осунулась. Вера Андреевна только горько вздыхала, глядя на то, как переживает ее дочь. И старалась почаще вытягивать ее из дома, в парк. Лариса постепенно привыкла к таким прогулкам и даже стала гулять без мамы, ей так даже больше нравилось, в одиночестве. Однажды, во время такой прогулки, она присела на скамейку. Мимо нее прогуливались мамочки с колясками или просто за руку с малышами.
Лариса слушала смех детей, окрики мам и горько улыбалась. Ей Бог такого счастья не выделил.
— У тебя нет деток? — вдруг услышала она чей-то тихий голос рядом с собой.
Лариса резко повернулась и только сейчас заметила, что рядом с ней сидит пожилая женщина. Девушка хотела сказать ей, что это никого не касается, но добрые глаза женщины и мягкая улыбка остановили ее.
— Бог мне не дал такого счастья, — все же ответила ей Лариса, — Видимо посчитал, что я недостойна.
— Может быть, это ты думаешь, что недостойна? Тебе, дочка, заступница нужна. Сходи в церковь, не поленись. Найди икону Ксении Петербуржской, помолись, как умеешь, хоть своими словами, попроси ее о помощи. Глядишь, и жизнь твоя наладится, и ребеночек у тебя будет. Только искренне проси, от души.
Лариса отвернулась от женщины, подумав, что как будто так просто, пошел, помолился, и на тебе – счастье и ребенок. Ухмыльнувшись, хотела спросить об этом у нее, но увидела, что рядом никого нет. Оглянулась Лариса, но женщины нигде не увидела, будто бы ее и не было.
На следующий день Лариса утром пришла на работу, но начальник почему-то объявил день выходным. Все обрадовались и быстро разбежались. Только Ларисе не хотелось идти домой, в пустую квартиру. Было начало лета, день стоял теплый, солнечный, поэтому она не пошла на маршрутку, решила прогуляться. И вдруг услышала звон церковных колоколов. Лариса замерла, она вспомнила слова незнакомой женщины, немного посомневалась и все же медленно пошла в сторону храма.
Народу было много. Священник что-то читал красивым низким голосом, женские голоса нежно подпевали ему, вокруг горело много свечей, везде стояли цветы. Было так уютно и спокойно, что Лариса даже улыбнулась.
— Сегодня какой-то праздник? — очень тихо спросила она у стоявшей рядом молоденькой девушки.
— А Вы не знаете? Сегодня день памяти святой Ксении Петербуржской. Она моя заступница, помогла мне выжить после аварии. Моя мама ей за меня молилась, а теперь и я, — и девушка поклонилась, перекрестившись, вместе с другими прихожанами.
А по спине Ларисы пробежали мурашки, слишком странно все было, все эти совпадения. Она купила свечу, подошла к иконе святой Ксении, перед которой стояла большая ваза с огромным букетом белых роз, зажгла эту свечу от одной из множества других, уже горящих, и начала молиться.
Лариса не знала молитв, поэтому просто стала ей все рассказывать, с самого начала. Рассказывала и плакала, совершенно не стесняясь, что кто-то увидит ее слезы…
Прошел год. Лариса успокоилась, простила Сергея и вновь научилась радоваться жизни. Как-то она задержалась допоздна у своей мамы и приехала домой на такси. Во дворе никого не было, но, когда Лариса уже взялась за ручку двери подъезда, оттуда вдруг выскочили двое молодых мужчин, они ссорились, кричали, хватали друг друга за грудки. Дверь захлопнулась. Лариса не успела зайти в подъезд, а теперь не могла пройти мимо дерущихся. Тогда она отошла немного в сторону и стала ждать, когда те успокоятся. Но парни и не собирались мириться, наоборот, теперь они уже вовсю махали кулаками. Вдруг Лариса увидела, как в свете фонаря сверкнул нож в руке одного из дерущихся. И ахнула, прикрыв рот ладошкой, когда один из парней стал оседать на землю. Но по-настоящему она испугалась, когда второй, с ножом, пошел прямо на нее. Лариса от страха не могла кричать или бежать, у нее закружилась голова и она потеряла сознание. Очнулась девушка от того, что кто-то тряс ее за плечи и хлопал по щекам. Лариса открыла глаза и увидела незнакомого мужчину, а рядом, на земле рядом с раненым лежал второй парень, тот у которого был нож. Парень был связан, он ругался, крутился, но освободиться не мог.
— Кто Вы? – слабым голосом спросила Лариса, а мужчина с облегчением улыбнулся:
— Оклемалась? Это хорошо. Ты держись, сейчас Скорая приедет, поможет, ну и полиция, те пытать будут.
Его звали Михаил. Он был бывшим военным. Холостым к тому же. Михаил проходил мимо, когда увидел, что произошло у подъезда Ларисы. Он успел вырвать нож у хулигана, чем спас ей жизнь. Быстро связал парня его же ремнем и штанами,вызвал раненому Скорую и принялся приводить в чувство молодую женщину, кстати отметив для себя, что очень даже красивую.
На следующий вечер Михаил позвонил в квартиру Ларисы. Когда она открыла дверь, то первое, что увидела, это большой букет белых роз, точно таких же, как в тот день перед иконой святой Ксении.
Через полгода они поженились. Михаил был старше Ларисы на двенадцать лет, но ее совсем не смутила разница в возрасте. Он был надежным, внимательным и честным. Михаил еще перед свадьбой, не скрывая, рассказал Ларисе о первом браке. Что изменил жене, всего раз, но она его не простила, как он ни просил у нее прощения. Себя он и сам простить до сих пор не может, особенно за то, что жена тогда, после его измены, сделала аборт. Рассказав все это, Михаил долго молчал, а потом спросил у Ларисы, простила бы она его, если бы была на месте его жены? Лариса подумала и честно ответила, что не простила бы, но ребенка бы не убила, он не виноват в грехах родителей. Тогда Михаил обнял ее и пообещал никогда ей не изменять. Она ему поверила. И призналась, что скорее всего, родить ему ребенка тоже не сможет. По крайней мере, с Сергеем у нее это не получилось. Михаил выслушал ее и твердо сказал, что тогда он будет любить ее одну, но, если она захочет, то они возьмут приемного малыша.
А через два месяца после свадьбы Лариса почувствовала, что ей жутко захотелось борща с кислой капустой. Она позвонила маме, чтобы спросить, как его варить, а Вера Андреевна вместо ответа, почему-то расплакалась. Как вы думаете, почему?

Автор: Мария Скиба

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Скажи мне…

За окном уже светало. Оля опять перевернулась на другой бок, отчего старая железная кровать тихо заскрипела, девушка поморщилась и тяжко вздохнула. Этой ночью она так и не смогла уснуть. Проворочалась, вспоминая, как она здесь оказалась…
— Сашка, я сдала на «отлично»! Так что смогу выбрать на распределении наш город. Ты рад? – Оля держала своего любимого Сашу за руки и подпрыгивала от счастья.
Но парень почему-то странно пожимал плечами и отводил от девушки взгляд. Оля сразу почувствовала неладное. Что могло произойти за несколько дней, что они не виделись? Может, он заболел?
— Оль, ты извини, — пробормотал Саша, — Но можешь и не оставаться в городе. И даже лучше, если не останешься. Я, это, ну…
— Что случилась, Саша? Почему я должна уехать? А ты? Тоже поедешь со мной? Говори же!
— Нет, — наконец выдохнул парень, — Я женюсь. На Лене Багровой. Наши родители уже обо всем договорились. Так что…
— Родители?! – Оля широко раскрыла глаза от удивления, — А ты? Ты же говорил, что любишь меня! Что мы скоро поженимся, родим троих деток, мы же с тобой даже имена им придумали! Ты не можешь так со мной поступить! – голос Оли уже дрожал от слез.
— Ой, подумаешь, имена придумали, — махнул рукой Саша, — С другим родишь. Все, пока, меня Ленка ждет, мы в салон за платьем поедем, — и он ушел.
А Оля села на самую дальнюю в парке скамейку и проревела там почти до вечера.
Когда и слезы, и силы ее закончились, она вдруг поняла, что Сашки больше нет в ее сердце. Что этот предатель не достоин и самого дальнего уголка в ее душе. Оля смахнула последние слезинки, гордо подняла голову и твердым шагом пошла в общежитие.
На распределении Оля выбрала небольшой поселок в Тульской области. Выбрала наугад, просто понравилось название — Березовый. Ей сейчас было абсолютно неважно, где она будет жить и работать. К врачам везде относятся хорошо. А сельской жизни она не боялась, выросла-то тоже не в городе. Поселок оказался красивым. Он стоял около леса, дома почти все были добротные, крепкие. Совхоз местный, как потом узнала девушка, славился на весь район, богатый был, передовой. Так что ей даже повезло. Вот только фельдшерский пункт к ее приезду не успели отремонтировать, вернее, половину, в которой Оля будет жить. Директор совхоза лично извинился перед молодым врачом и на собственной машине довез ее до дома бабы Тони, которая согласилась пустить девушку на постой, пока ее жилье доведут до ума. Вот Оля и лежала сейчас на старенькой железной кровати, смотрела в окно и гадала, на счастье или беду занесла ее сюда жизнь?
Этим утром девушке еще не нужно было идти на работу, поэтому она понежилась еще немного в постели и решила помочь бабе Тоне, которая уже чем-то тихо позвякивала на кухне. Ну, а потом хотела прогуляться до леса. За грибами сама она, конечно, еще не пойдет, страшновато, но по поселку пройти можно, нужно же посмотреть, где ей придется жить.
Оля встала, оделась и, потягиваясь, вышла из своей комнаты. Она приветливо поздоровалась с хозяйкой и предложила приготовить завтрак.
Баба Тоня была энергичной и шустрой старушкой лет семидесяти пяти. Вот только правая рука у нее почти не работала, лет пять назад бабу Тоню мотоцикл сбил, и врачи так и не смогли ей руку нормально собрать, слишком сложный перелом был. Но она не унывала, улыбка почти никогда ее сморщенное лицо не покидала, а озорные глаза казались очень молодыми.
Баба Тоня не отказалась от помощи, показала, где какие продукты лежат, и с удовольствием стала наблюдать за тем, как споро и умела хозяйничала девушка.
— Люблю я, когда у людей работа в руках спорится, — похвалила она, — Вижу ты хороший человек, Оленька. Повезло нам, добрый врач не только лекарствами, но и ласковым словом лечит, уж я-то знаю. Сама медсестрой всю жизнь проработала, до той самой аварии. Я же и на фронте была. Так-то.
Оля с уважением посмотрела на бабушку и спросила:
— Страшно было?
— Сначала страшно, а потом забываешь о страхе, думаешь только о том, как ребят спасти, я же многих их по именам знала, они мне про свои семьи рассказывали, про детей. Вот и я про их ребятишек больше думала, — баба Тоня замолчала, нахмурившись, но через несколько секунд встряхнула седой головой и опять улыбнулась: — Сейчас Ваня придет, мы его вкусным завтраком угостим.
Не успела Оля спросить, кто такой этот Ваня, как услышала, как кто-то зашел в дом. В дверях стоял молодой парень, примерно ровесник девушки, довольно симпатичный, только глаза его были очень грустными и слишком серьезными. Он немного молча постоял на пороге, не отрывая глаз от Оли, а потом повернулся, чтобы опять выйти на улицу.
— Здравствуйте, — не выдержала Оля, а баба Тоня легонько махнула рукой:
— Немой он, Оленька, зовут Ваней. Помогать мне приходит, я ж со своей рукой ничего толком не могу делать, а ему лишняя копейка не помешает. Не берут его никуда на работу, вот и ходит он, старикам помогает. Хороший парень, — старушка тяжело вздохнула, глядя на дверь.
— Он что, такой родился? – спросила девушка, — Вроде нормальный, даже приятный, только какой-то угрюмый.
— Нет, родился он здоровым, крепким мальчиком. Я его родителей хорошо знала. Потом у него еще сестренка появилась, Иришка. Хорошая девочка выросла. Теперь уж замуж вышла и уехала с мужем в город. Жили они тогда хорошо, до того страшного дня. Дом их стоит на краю поселка, у леса.
Это их и погубило. Когда мальчику было шесть лет, бежали трое зэков из тюрьмы. И ночью зашли в их двор. Отец и мать Ванечки услышали стук в дверь, встали посмотреть, кого принесло ночью, да открыли, беды-то не ожидали. Бандиты их избили, требовали деньги отдать. А какие у них деньги? Вот и убили нехристи обоих. В дом зашли, что увидели нужного, все унесли. Хорошо, рыскать по дальней комнате не стали. Ваня, как услыхал крики, испугался, но сообразил сестренку под кровать затащить и там затаиться. А когда все затихло, он вышел на улицу и родителей-то растерзанных увидел. Закричал Ваня, так закричал, что полсела сразу сбежалось, в ужасе все, с войны такого зверства не видали. Его от матери оттаскивают, а он кричит, не отпускает, сам весь в крови, — баба Тоня даже глаза зажмурила от воспоминаний, — Зэков быстро поймали, по горячим следам. А вот Ванечка с того дня разговаривать перестал. В себе замкнулся. Хорошо, приехали его бабушка с дедом, а то бы детей еще и в детдом забрали. А куда его в детдом? Погиб бы мальчонка. С годами Ваня немного оттаял, к людям привык, но говорить так и не может.
Вскоре они втроем уже пили чай с оладушками, приготовленными Олей. Девушка все время поглядывала на Ваню, ей было тяжело понять, как маленький мальчик смог пережить такой ужас. А Ваня, наоборот, не мог поднять на Олю взгляд, он смущался и краснел, с трудом осилил один оладушек и выскочил из кухни.
На другой день Оля первый раз шла на работу. Она волновалась, ведь, начиналась ее новая жизнь. Взрослая, самостоятельная. И работа ее ждала ответственная. Уже взявшись за ручку входной двери медпункта, Оля оглянулась и тут увидела Ваню, он стоял поодаль и смотрел на нее. Девушка поняла, что он шел следом за ней. Она улыбнулась ему и помахала рукой, а Ваня опустил голову и быстро ушел.
В тот день Оля впервые самостоятельно вела прием больных. Их было немного и каждый хотел, кроме своей болезни, поговорить и о самой Оле. Ведь они первыми были на приеме, поэтому все соседи будут расспрашивать, как там новая врачиха, а им нужно что-то рассказать! Оля понимала их, что-то отвечала, но о личном постаралась не говорить.
Когда девушка уже собралась домой, то, выглянув в окно, опять увидела Ваню. Он стоял за старой березой и посматривал на двери больницы. Оля улыбнулась. Похоже, у нее будет личный ангел-хранитель. Она вышла на улицу, хотела подозвать Ваню, но тот спрятался за дерево, и Оля поняла, что он стесняется. Тогда девушка сделала вид, что не заметила парня и спокойно пошла домой. Ваня пошел следом.
Так они теперь и ходили каждый день. Оля впереди, Ваня чуть поодаль. Утром в медпункт, вечером обратно. Оля так привыкла, что однажды, когда Ваня не пришел ее встречать после работы, испугалась, не случилось ли чего с ним? Она поскорее побежала домой и с облегчением вздохнула, Ваня был у них. Просто Нюшка, свинья бабы Тони, опять геройствовала. Дело в том, что Нюша не выносит визга поросят. И, если кто-то несет поросенка в мешке на рынок, а Нюша его услышит, то никакие двери ее не могут остановить. Нюша, своей стокилограммовой тушей, с ходу сшибает запор на двери и летит через все заборы на спасение детей, не важно, что чужих. Соседи уж знали ее «добрый» нрав и всегда шли на рынок другим путем, более долгим, зато спокойным. Но сегодня один сосед другому поросенка продал. Не обходить же им целый квартал, да и покупку обмыть не терпелось, вот и рискнули мимо дома бабы Тони пронести, но не получилось. Нюша, как услышала визг, умудрилась сходу вышибить новый крепкий запор. Свинья пролетела по двору и ласточкой через забор перемахнула. А мужики, что несли поросенка в мешке, с перепугу мешок тот бросили и наутек. Бегут, каждый в свою сторону, свинью и себя на пару чертыхают, свинью за ее материнский инстинкт, а себя за лень, что не захотели дальней дорогой идти. Хорошо, Ваня как раз у бабы Тони был. Поросенка из мешка достал, тот и успокоился. Нюшку в хлев загнал, поросенка мужикам отдал, которые вернулись, увидав, что Ваня со свиньей справился. Они парня даже на сто грамм пригласили, но он только головой помотал, отказываясь. И пошел Нюше опять дверь чинить. За работой и застала его Оля. Ваня, как увидел ее запыхавшуюся, встревоженную, подбежал, испуганно в глаза заглянул, но девушка его по руке погладила и, отдышавшись, уже с улыбкой спросила:
— Хочешь, я тебе блинов испеку, чаю попьем?
Ваня чуть заметно улыбнулся и кивнул. Но на следующий день провожал Олю на работу все равно на расстоянии.
Так продолжалось еще три месяца. Оля не переехала в комнату при медпункте, баба Тоня уговорила ее еще пожить у нее, а Оля и не возражала. Очень они сдружились со старушкой. Да и Ваню здесь она часто видела. Чувствовала Оля, что привязалась она к этому странному парню-молчуну, только боялась себе в этом признаться. Но однажды…
Оля заканчивала прием больных, когда к ней в кабинет заскочила Шура, почтальонша. Она молча протянула Оле телеграмму. Когда девушка туда заглянула, то увидела короткое: «Папа больнице приезжай». Оля кое-как приняла последних пациентов, оделась и поспешила домой. Она думала об отце, о том, что он не хотел ее так далеко отпускать, все повторял, мол, вдруг что случится, а она там одна, они и помочь не смогут. А тут он сам. Оля шла по дороге, почти ничего не видя, глаза ее застилали слезы. И вдруг она почувствовала сильный толчок. Кто-то сбил ее, резко повалил на землю и в тот же момент мимо нее пролетел груженый ЗИЛ, у которого отказали тормоза. Девушка слышала, как земля под ней задрожала от гула мощной машины. Оля поморщилась от боли, приземление было не из мягких, и тут услышала чей-то встревоженный крик:
— Ты что, совсем ничего не видишь? Он же прямо на тебя ехал! Задавил бы!
Оля подняла голову, чтобы посмотреть, кто же ее так ругает и замерла от изумления, это был Ваня! Девушка прошептала:
— Еще, скажи еще.
А Ваня тряс Олю за плечи, обнимал, опять тряс и все кричал, кричал, ругал ее за неосторожность, а она улыбалась и тихо повторяла: «Еще, скажи мне еще…»
Оля съездила домой. У ее папы был сердечный приступ, но он быстро выздоровел. Так что девушка вскоре смогла спокойно вернуться в свой поселок. Уже «свой». Потому что она знала, что здесь ее место. Здесь ее уважают, ценят и… любят. А родители вскоре тоже приехали к дочке в гости, а заодно и на свадьбу.

Автор: Мария Скиба

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Мама

— Что? — я подумала, слух меня подвел и переспросила: — Что ты сказала?

— Глупости и ерунда! Придумала еще, прощения просить!

— Мам, так прощенное воскресенье и…

— Откуда ты эту дурь взяла? Ни бабушка, ни прабабушка о таком и понятия не имели, всё эти ваши новомодные штучки!

Я смотрела на маму и не знала, что мне говорить, как реагировать. Это же она, мама — самый родной человек! Но теперь она смотрит на меня чуть ли не с отвращением: губы крепко сжаты, глаза враждебные, злые.

— Я просто…

— Просто занимайся своими делами и не городи чепухи, ее в мире и без твоих фантазий хватает!

Сердце у меня глухо стукнуло, но я постаралась улыбнуться и перевести разговор на другое. Привезла маме блинов, называется! Попросила прощения! Просила от души, припоминая все свои грешки и фокусы, теперь осознавая, что на самом деле чувствует мать, когда ее дитя болеет или потихоньку взрослеет. Своих оболтусов двое, большие уже и умницы, и никаких проблем с ними, а вот с мамой…

— Она ведет себя, как подросток, — не выдержала, пожаловалась мужу. — Купила ей шлепки, как у тебя. Помнишь, она твои примерила и сказала, как ее больным ногам в них хорошо — просторно, мягко и ерунда, что шлепки мужские. Купила, привезла, а она в крик!

— Почему? — у Васьки брови скрылись в редкой шевелюре. Муж мою маму обожает и всегда защищал от меня, когда, как ему казалось, я была несправедлива к родной матери.

— Сказала, что неудобные и мужские, и я ее на смех хочу поднять, выставить дурочкой перед соседками! Теперь у тебя есть запасная пара, кстати. Она мне эти шлепанцы в ноги швырнула. Спасибо, что не в лицо.

Васенька мой призадумался. Сейчас и этому найдет оправдание.

— Знаешь, а ведь она действительно себя ведет, как капризный подросток. Все ей не так, мир жесток, несправедлив, непознаваем. Сама посуди: она одна, родители недавно умерли, муж бросил..

— Тому уже лет двадцать прошло! Не только успел бросить, но и умереть! Царствие небесное папе, — перебила я Васю.

— Ну вот и сама подумай, каково ей. Сидит дома, смотрит телевизор, в город ее не вытащишь, даже продукты мы ей возим. Надо ее как-то переключить, отвлечь!

— Как?

— Пока не знаю. Надо подумать.

И ничего мы не придумали. Мама продолжала вредничать, Серега с Ленькой — мои сыновья, то есть, ее внуки, перестали навещать бабушку, честно сказав, что она стала такой злобной, что они ее и не узнают.

— Сенильная деменция, — сказала подруга Танька.

— Ей только 65, ты о чем?

— Ранняя, как климакс ранний бывает, что тебя удивляет?

Меня удивляло и огорчало все. Я уже думала консультироваться с психиатром, как вдруг случилось несчастье, без которого и счастья бы не было.

Мама позвонила мне рано утром, плакала, сказала, она упала и не может встать, хорошо телефон в кармане халата был, смогла и скорую, и меня вызвать.

— Инсульт, но не обширный, отделалась ваша бабушка, то есть мама легким испугом, полежит немножко в реанимации, потом в отделении, подлечим и выпишем, — сказал мне молоденький врач, а я от радости и облегчения на него с поцелуями и объятиями накинулась, позволил бы, руки бы ему целовала. Он опешил, от меня отбиваться начал. Смеялись мы с ним потом над этим, уже когда маму выписывали. — Берегите свою маму, хорошая она у вас, добрая, терпеливая, — врач так странно, отечески погладил маму по голове, а я еще удивилась, о ней ли он говорит.

В реанимацию меня, конечно, не пускали, уже в неврологию бегала, обеды носила, но там палата была четыре человека, вот я и думала, маме стыдно себя злюкой показывать, поэтому она и притворялась.

— Оля, мне сказали, еще полежать надо, не перетруждаться, поживешь у меня? — мама на меня смотрела испуганно и жалко, да как бы ни смотрела, и мысли не было отказать. Так я к ней и переселилась. Думала, на неделю, оказалось, на месяц.

За своих мальчиков я не переживала. Как говаривала моя свекровь: «Василий мой приучен и к пылесосу, и к плите». Я тогда смеялась, почти как про кота с лотком получалось, но она не обманула. Васька у меня молодец, и пацанов мы также воспитали. Вот только у них, как, говорят, и у многих мужчин, какой-то ступор со стиральной машинкой случился. Никак не могли запомнить, как с ней управляться. Им же хуже, руками все стирали. Кому хуже? Нет, не им, машинке, все потом, перестирывала, бедная. Но это уже позже случилось, когда я вернулась.

Боялась я с мамой надолго оставаться. Думала, не сдержусь, если она злиться начнет, язвить. Дело не только в прощенном воскресенье было или шлепках, она вообще со мной себя вела как-то неприязненно.

Но выхода не было. Приехала, убрала, хлам повыкидывала, в общем, начала свои порядки наводить, как и любая женщина, стоит ей лишь увидеть нейлоновое платье прошлого века в шкафу или паутину в углах, к примеру. Мама, на удивление, молчала. Лежала, глядя в потолок, и мы с ней почти не разговаривали поначалу. Так, о пустяках, о том, что приготовить, что постирать или погладить, когда в магазин сходить или к соседке. Ни о чем серьезном не говорили. Не знаю, случилось бы то, что случилось, если бы мы с ней сильно не напугались.

То утро я запомню навсегда. Мама попросила сварить ей манной каши и сказала, что ее что-то подташнивает и она еще полежит. Я почему-то не обратила на ее слова никакого внимания, решила, она действительно полежит и все пройдет, и ушла на кухню.

— Оля, Оля, — она позвала меня тихо, но я услышала, и почему-то уже во мне вскипела злость.

— Мама, у меня молоко сейчас убежит. Погоди несколько минут. У меня не десять рук.

Я сварила кашу и пошла к ней. Она лежала, свесив голову с кровати, а на полу уже была красная лужа с какими-то сгустками. Мама медленно подняла голову, я увидела ее окровавленный рот, полные ужаса глаза и кинулась к телефону.

— Язва, что ж вы желудок не лечили?

Снова больница, снова врач, уже строгий, уже смотрящий на меня с неприязнью.

— Она никогда на желудок не жаловалась.

— Не жаловалась или вы предпочитали не слышать ее жалобы?

Я не знаю, почему он решил, что именно я была виновна в том приступе.

— Она отказывается от госпитализации, это вы ее так настроили?

— Нет, конечно!

— Вот ее отказ, подписан, забирайте свою мать!

— Но…

— Завтра вызывайте терапевта и лечитесь дома.

Я умоляла ее остаться в больнице, но мама была непреклонна. Почему-то она подумала, что умирает и твердо решила сделать это дома.

Той ночью, когда ни я, ни она не могли спать, опасаясь повторения этой жуткой рвоты, когда мы с Васей звонили всем и просили о помощи, когда откликнулась сухонькая бабушка — терапевт, знакомая чьих-то знакомых, когда она ощупала маму, шутливо обозвала симулянткой, а мне написала целый список строжайших рекомендаций, именно той ночью, как мне кажется, мы с мамой заново узнали и полюбили друг друга.

— Оля, я ведь виновата перед тобой! Ох, как виновата! — мама плакала а я, не понимая, о чем она говорит, тоже почему-то разревелась.

— Мам, ты что?

— Я ведь завидовала тебе! Завидовала своему собственному ребенку, которого люблю больше всех на свете! Оля, прости меня!

Она как-то тяжело задышала, покраснела, я испугалась, что ее снова начнет рвать кровью.

— Мама, не надо. Потом.

— Нет, нет, Олечка. Тяжкий груз, если судьба сегодня уйти, хочу душу очистить. Оля, я тебе завидовала, жизни твоей легкой, поэтому и вела себя, как старая грымза. Нет, не перебивай, выслушай.

Не хотела я ее слушать. Не то, чтобы боялась. Мне было стыдно. Я и сама не знаю, почему.

— Как в книжках пишут, детства у меня не было. Нет, не били, не ругали, в шахту не гнали, но знаешь, сколько себя помню, я всем была должна: работать в огороде, присматривать за братом, мыть посуду, потом готовить и убирать. Знаю, бабушке помогать надо было, все девчонки помогают, все знаю, но я не помогала, я делала все вместо мамы, то есть твоей бабушки. Она работала, а на мне висел дом. Я первый борщ варила на свой девятый день рождения. Мама сказала, если хочу гостей, вот продукты (а тогда небогато жили, не было особых деликатесов), готовь сама. И понимаешь, сейчас это как-то смешно звучит, нашла из-за чего слезы лить. Но я все время была должна! Всем, но не себе! Меня учили вообще о себе не думать. Вот я и старалась. Сначала родители и Мишка — брат, сама знаешь, что из него выросло… Потом замуж выскочила и ты родилась, и я тогда сказала себе, что у тебя будет другая жизнь: ты будешь радоваться ей, и так и растила тебя.

Мама замолчала, а я вспомнила, как мне завидовали подруги. Меня не заставляли помогать маме. Я не мыла полы и посуду, не училась готовить. Я ходила в школу и художку, гуляла, уезжала на лето к бабушке в деревню, где меня, как городскую, тоже ничего не заставляли делать. Я читала книжки, купалась в речке и ходила на танцы. Ёлки-палки, я с опозданием позавидовала самой себе!

— И с Васенькой у тебя все хорошо, и мальчишки такие славные! А я… Антон бросил, как я ему не угождала. Когда любви нет, как ни старайся, все равно плохой будешь. Оля, прости! Завидовала я тебе! Бес попутал, сама себя не узнавала! Я ведь люблю тебя, больше жизни, Оля, как я такой стала? Откуда это страшное чувство?

Я обняла маму и мы заревели в голосину, слезами смывая мрак. Я не знала и сейчас не знаю, почему зависть выбрала именно мою маму в жертву, почему накрыла ее черным платком, пригласив в мамину душу и ненависть, и злобу. Да это и неважно. Я не знаю почему, но мамина болезнь разрушила этот морок и мама стала прежней.

Мы вылечили ее язву и я засобиралась домой.

И вроде бы все было хорошо, и вроде бы мы помирились, но все-таки некая тонкая стена, даже не стена, а картонка, словно остались между нами. Я не знала, как ее разрушить. Все было сказано, лед растоплен (какое верное сравнение! пока не почувствуешь это тепло, идущее от родного человека, не поймешь, что такое лед, сковавший душу!) и мы стали дружны, как никогда, но все же что-то было…

— Оля, а чем это от тебя пахнет? — мама бережно взяла мой надушенный шарф и с наслаждением принюхалась.

— В магазине брызнула духами. Нравится?

— Очень! Купи себе!

— Они дорогие, мам! Потом как-нибудь.

— Это значит — никогда. Погоди.

Мама (она снова стала прежней, энергичной мамой и даже сама стала ходить в магазин за хлебом и молоком) нырнула в шкаф, как в манящую Нарнию, и, вынырнув, показала мне такой старомодный, трогательный узелок из мужского носового платка, что я поняла, сейчас действительно случится нечто сказочное.

— Это я себе на похороны собирала, — мама развязала узелок и достала пачку денег.

— Мам, да ты валютчица!

Я увидела не только рубли, но и доллары. Мама хихикнула.

— Я недавно вспоминала свою бабушку, твою прабабушку, она говорила: «Никто еще непохороненным не остался, чего заранее переживать?» Давай шиканем?

«Шиканем» — какое забытое и любимое слово! Так мама говорила очень давно, покупая мне в детстве большой торт или дорогие конфеты.

— Пойдем, прямо сейчас и купим и тебе, и мне по флакону этих духов!

— А тебе зачем? — ляпнула я, не подумав, но мама не обиделась.

— А вот приглашу тебя в театр, или внучкИ жениться надумают, или… Оля, придумай сама!

— Зачем придумывать, мама? Просто хочется! Для себя!

— Да, Оленька! Просто хочется! Для себя! — повторила счастливая мама.

Мы пошли и купили эти дорогие духи. Нет, мы не эгоистки, мы шиканули и купили подарки и Васеньке, и мальчишкам, но, что самое главное, мы с мамой почувствовали себя не только матерью и дочерью, но и озорными девчонками — подружками, накопившими рубль и с шиком спускающим его на мороженое. Это уничтожило ту преграду — остатки обороны ненависти и зависти в душе мамы, и обиды в моей. Мы иногда ссоримся, но быстро миримся. Мама сказала, что это все волшебные духи и велела купить еще флакон, в запас. Чтобы этот аромат всегда напоминал нам, кто мы есть на самом деле, а, самое главное, как сильно мы любим друг друга.

©Оксана Нарейко

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.