Одиночество

Их в семье четверо было: сестра–брат–сестра–брат…
Между первой и последним десять лет разницы.
А жили они в большом селе под Воронежем, которое было когда-то городом, а потом снова селом стало. Если бывали в тех местах, то вспомните, что хоть и Черноземье, но места некрасивые.

Ровные поля, поля всё, изредка залатанные жиденькими пятнами рощиц. Речки и пруды с земляными такими берегами, которые постепенно переходят в грязь, затем в жижу и только потом – в воду. Потому, искупавшись, чистым на берег из воды не выйдешь, ведь опять через грязь и жижу пробираться надо будет.

Жили, как, в сущности, вся страна жила, – бедно и трудно. Коляше, последнему из детей, и полгода не исполнилось, когда от ран военных умер отец. И мать осталась одна с четверыми на руках кулюкать.

Осталась в саманном доме, где сразу из сеней попадаешь в одну-единственную комнату, в центре которой стоит печь и делит её на несколько углов. По углам этим запечным и жили. Были это уже пятидесятые годы века минувшего, а голодали, как голодали в тридцатые, и в двадцатые, и в годы гражданской войны.

Уже потом, много позже, почему-то вдруг вспомнил Коляша, как однажды мать посылала старших сестёр в соседнее село к дяде, потому что считался он зажиточным, а у них в доме в тот момент ну вот ни крошки, ни синь пороху не было. Посылала, чтобы хоть какой-нибудь едой разжиться. А те ленятся, пять километров ведь по просёлку.
– Мам, я схожу. Я быстро, – говорит матери Коляша. И лет-то ему пять или шесть, а сообразил, что там, в гостях у дяди, и сам подъестся и то, что домой принесёт, с остальными разделит.

Пошёл к дяде. Лето же. Потому и не скучно было босыми ногами по пыли шлёпать и чибисам подсвистывать. И не страшно, потому что под солнцем блестит земля справа и слева от дороги, как камень драгоценный.

А Коляша воображает, что это алмазы сверкают и все они ему одному принадлежат. И он их собирает и у людей на еду меняет. А когда еды станет много-премного, он и домой её отнесёт, накормит мать, сестёр и брата. Но только чуть-чуть, чтобы много не съели, а ему чтоб мало не осталось.

У дяди поесть не пришлось. Подоспел он прямо к обеду, но тётка, жена дядина, как только увидала над калиткой ручку детскую тоненькую, что шарила в поисках крючка, на который калитка изнутри запиралась, так сразу миски и тарелки с едой сгребла со стола в летней кухне и в дом унесла.

Посидели племянник с дядей во дворе под яблоней. Потом дядя поманил его пальцем в сад, там у него пасека из нескольких ульев стояла. Под навесом, из ведра эмалированного достал кусок мёда в сотах, янтарного, поглядел по сторонам, ничего не нашёл.

Достал из кармана платок носовой, нечистый, увязал в него мёд как в узелок, отдал племяннику и через садовую калитку, чтобы жена не видела, вывел на улицу:
– Иди, милый, да матери кланяйся, сестра ведь, как-никак старшая, вынянчила меня.

Идёт Коляша назад теми же полями, а мёд от жара дневного тает и по рукам течёт. Плачет мальчишка, боится, что не донесёт драгоценность до дому, и с рук по локоть мёд тот слизывает. Слизывает и плачет…

А в другой раз, это уже осенью было. На другой год. Пришли во двор какие-то тётеньки, дорого одетые, и стали матери предлагать, чтобы она Нинку, младшую из сестёр, в интернат, здесь же, в их селе, отдала. Ведь она мать–одиночка и с четверыми ей трудно.

Нинка–дура – в слёзы, не пойду да не пойду со двора. Стали её уговаривать. А Коляша и тут сообразил, что там, в интернате ведь легче будет, потому что кормят и нет таких забот по дому, потому как отопление там не печное, а от кочегарки. Значит, не нужно будет за топкой ходить.
– Я пойду, меня возьмите. Я слушаться буду и убегать не буду.
Подумали–порешали взрослые и забрали мальчишку.

В интернате и на самом деле куда легче, чем дома было. Жил там Коляша осторожненько так, аккуратно жил. Друзей близких у него не было, а вот любимый учитель появился. Учитель труда. Коляша всякий раз после урока оставался и стружки–опилки с пола в мастерской подметал.

За послушание и любил своего ученика Николай Иванович. И за то ещё, что были они с тем учеником полными тёзками. Об этом ему сам Коляша и сказал. Ни для кого другого любимым учеником не смог бы он стать, потому как учился трудно и посредственно. Для попивающего же Николая Ивановича этих двух обстоятельств было довольно.

А когда пришло время из интерната уходить, «получать путёвку в жизнь», как тогда говорили, то трудовик Николай Иванович лично хлопотал за Коляшу, чтобы тому дали направление в станкостроительный техникум для льготного поступления. Были ребята, которые посильнее учились. А у Коляши не было никаких склонностей к технике.

Уже потом признался кому-то из приятелей, что от техникума того только и осталось знаний: «правая бабка станка – левая бабка станка». Но тогда опять смекнул Коляша, что образование, любое, какое уж подвернулось, может в жизни пригодиться. Мало ли что. Так и получил среднетехническое образование. Которое всё равно потом не пригодилось.

Перед тем, как идти в армию, похоронил Коляша мать – изработалась, высохла, умирала она трудно. Вернее, – побывал на похоронах, потому что жил тогда в общежитии в Воронеже, а хоронили её те, кто были рядом, – старшие его брат и сёстры.

Ехал он на похороны с тревогою: а вдруг денег попросят. Скопил он немножко из стипендий и того, что платили на заводе во время практики. Но деньги те положил на книжку. Ведь, когда вернётся из армии, самому понадобятся. Но не попросили старшие, со всем справились, не знали, видно, про Коляшины сбережения. Да и как бы узнали? Он же никому про то не докладывал.

А потому с лёгким сердцем ехал он с похорон. Нет, конечно, мать было жаль, она хорошая была. Но мысль о том, что сберёг по крупинкам собранное, грела, хотя за окном вагона, увозившего его к месту службы, хлюпал и стыл русский ноябрь, с его дождём–снегом–ветром–раскисшими дорогами и воздухом, таким же раскисшим.

Армия прошла легко и быстро. Служил Коляша не в казарме, а на точке, где их только четверо было – поддерживали в исправном состоянии сигнальные огни на антенном поле. Жили в вагончике. Нормально жили. Особо не дружили, но и не ссорились.

Но когда демобилизовались, то, как всегда в таких случаях, клялись в вечной армейской дружбе и верности. Обменялись адресами. Вернулся Коляша к себе в село. А в доме родительском живёт уже старшая сестра Галя с мужем и двумя детьми (это уже потом она ещё четверых нарожала).

Из дому, конечно, не гнала, но сам понимал солдат демобилизованный, что нет ему здесь места. Да и работы в селе тоже нет такой, которая бы ему подходила. Отоспался на деревенском воздухе и в тишине две недели, а потом списался с армейским приятелем Мишкой – москвичом и к нему в Москву перебрался.

Приняли Коляшу радушно, места в большой четырёхкомнатной квартире всем хватило, и Мишкиным родителям, и сестре, и Коляше. Через несколько дней пошёл да и устроился на работу в милицию, тем более что там сразу же и комнату в общежитии дали.

Но в комнате той и не жил практически, потому что на худенького, востроносенького и черноглазого Коляшу, красиво певшего мягким баритоном народные песни за праздничным столом, положила глаз сестра Мишкина – девушка на выданье, что называется.

И опять тогда смекнул Коляша, что родство с Мишкиной семьёй очень даже удобным оказывается. Родители Мишкины оба врачи, сам он собирается поступать в медицинский, а сестра, Маша, уже на третьем курсе в финансово–экономическом.

Всё. Через полгода – свадьба. Ещё через год квартира отдельная для них с женою. И дочку завели, чтобы родственники не сомневались в серьёзности Коляшиных намерений. Учиться дальше он не мог да и не хотел, благо дело, что дочь – серьёзный аргумент (должен же кто-то семью кормить).

Тесть устроил на спокойную, нетрудную и вполне прилично оплачиваемую работу в какой-то ИВЦ оператором по обслуживанию ЭВМ – гигантских таких допотопных компьютеров, которые тогда так ещё не назывались.

Можно было уже и о чём-то для души подумать. А душа Коляшина с детства ещё рвалась к сцене и песне. Уже в интернате был солистом в хоре, ездили даже в Воронеж выступать на конкурс и заняли там третье место.
– А что если… – иногда думалось Коляше. Но разум тут же все «если» вычёркивал из рукописи его жизни. И пел он для души, за семейным столом. Пока семья была…

Но долго ведь человек притворяться не может. Тем более – любящим. А Маша оказалось человеком достаточно тонким и лет через пять уже поняла, что ни она мужа, ни он её не любят. По инерции прожили ещё пять лет.

И когда дочери Ольге было уже восемь, тихо, спокойно, без истерик развелись. И квартиру разменяли: однокомнатная для Маши с Олей и комната в коммуналке для Коляши.

А это значило, что появилась у него вновь понятная цель. Превратить ту комнату в отдельную квартиру. И превратил. Года через два. Как ни странно, помогал ему в этом Мишка – бывший родственник и армейский товарищ.

И работу несколько раз уже менял Коляша, всё искал, чтобы не очень обременительно и хоть что-то для души. Был кассиром в театральных кассах, администратором в театре, завхозом в подмосковном санатории.

А когда начались мутные девяностые, был снабженцем на частной фирме. Там научился водить автомобиль, убедил фирму, что она должна купить ему права, и как только те права получил, с фирмой той простился.

На собранные во время работы денежки прикупил подержанную «шестёрку» и занялся частным извозом. Но когда его чуть не убили сутенёры двух проституток, которых он подвозил на Ленинградку и потребовал с них денег за проезд, решил с этим больше не экспериментировать.

Обратился к ещё одному армейскому приятелю Анатолию Ильичу, и тот пристроил Коляшу на набиравший тогда обороты Черкизон, позднее ставший одной из одиозных достопримечательностей Москвы.

Через месяц стояния продавцом чужих товаров Коляша сориентировался, взял у своей любовницы стартовый капитал (взаймы, разумеется), нашёл себе такого же, как и сам, не пристроенного компаньона и открыл собственное дело. Стал торговать в контейнере на Черкизовском рынке.

И здесь Коляшина дальновидность пригодилась. Всё совместное с компаньоном дело оформил на себя и постепенно,так уж получилось, что компаньон стал работать у него за зарплату. Потом и компаньон был уже не нужен. Уличил в нечестности и избавился.

Дело разрасталось и набирало обороты. Черкизово покинул ровно за два месяца до того, как его существование прекратили власти. Два магазина в торговых центрах, хорошая машина, уютная, отремонтированная квартира.
Так что же ещё-то для счастья нужно? Жениться? Ни в коем случае, уже пробовал. Да и не прилично это: уже дочь замужем, две внучки растут…

… И как-то так получилось, что снова 19 сентября, день рождения. И уже 55. Хороший возраст. Не старость ещё, но кое-какие итоги подводить можно. За окном – красота и благодать нашей осени. Тепло, жёлто, сухо. И небо такое высокое и бледное. Река неспешно катит свои воды к Кремлю, сиятельные купола которого видны из окна.

А в доме – ещё лучше. Шикарный стол со свечами и заморскими вкусностями, привезёнными из ресторана приличного. Дорогие напитки. Ради такого случая нанял в том ресторане даже официанта, чтобы всё было на высшем уровне.

Кого ждёт Коляша? А сам даже не знает. Звонил многим, приглашал. Сестёр, брата с семьями. Вспомнил даже бывшего партнёра по бизнесу, с которым несколько лет уже не виделись. Дочь с мужем и внучками – обязательно.

Мишку, старинного приятеля, тоже не забыл. Подумывал даже, не пригласить ли бывшую жену, по-доброму ведь расстались, без скандала… Ещё кого-то…
Ждал всех к семи. Уже девятый…
Десятый…
Полночь.

И такая картинка:
Длинный сверкающий стол, обильно уставленный блюдами, некоторые из которых уже чуть обветрили. Тихо. И во главе стола сидит маааленький такой человечек.
И – ждёт…

Автор Олег Букач

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.

— Мааам, смотри, мы над облаками летим! Они пушистые! Мааам, ну мама! Ты не бойся, если мы упадем, то мягко будет, ну посмотри, какие облачка!

Мила с сыном возвращалась домой. Она ужасно боялась летать, но других путей не было. Бесхитростные слова сына о «мягких облачках», падать на которые не больно, еще больше напугали ее, может, мальчик что-то чует?! Но ехать до Нерюнгри на поезде почти неделю, а оттуда еще машину искать, и почти сутки трястись по этой дурацкой трассе. Такой роскоши — выкинуть коту под хвост почти десять дней — Мила себе позволить не могла. Но сын рос болезненным, его постоянные бронхиты и ангины требовали ежегодных поездок на море и заставляли закрыть глаза на свою аэрофобию.

— Жонька, ну что ты такое говоришь? – Мила слабо улыбнулась, стараясь выглядеть оптимистично, — Никуда мы не упадем, сплюнь скорее! Да не плюйся ты, это иносказательно так говорят — «сплюнь». Дурачок ты мой, все буквально понимаешь…

Жонькой назвал его дед. Большой любитель пива, увидев новорожденного внука, он даже крякнул от удовольствия:

— Какой богатырь! И волосы такого цвета, ну, прям, ячменное пиво! О, Джон Ячменное зерно, вот кто это.

И не беда, что в свидетельстве о рождении было записано имя «Владимир», с легкой руки деда все вокруг так и называли его: Джон, Джонни, Жонька.

Отца у Жоньки не было, вернее, он где-то был, но не с ними. Мила после школы не смогла поступить, не добрала полбалла до проходного, и уехала зализывать свои раны в деревню к бабушке и дедушке. Осенью в их район на уборку картошки приехали студенты, среди которых и был Артём. Роман закрутился быстро, даже слишком. Через четыре недели студенты уехали, а еще через месяц Мила узнала, что ей скоро предстоит стать матерью.

Она тут же написала Артёму, но в ответ получила телеграмму с тремя словами «Решай проблемы сама». Родители, конечно, поохали, но с тем, что скоро станут бабушкой и дедушкой смирились. Внука они обожали, помогали всем, чем могли, благо были еще совсем молодыми, едва за сорок.

Да и бабушка с дедушкой из деревни помогали, и материально в том числе. Поэтому Мила, зарабатывавшая совсем немного, имела возможность возить сына на море раз, а то и два в год. По-доброму, надо было бы и вовсе переехать к морю, но как всё оставишь, родных, друзей, работу?

Артёма она больше не видела, хотя он и учился в местном университете и, значит, жили они в одном городе. Но Мила гордо решила, что насильно мил не будешь, и вообще, пошёл он куда подальше, проживут, «сами решая проблемы».

…Тем временем, Жоньке надоело смотреть в окно, тем более, мать не разделяла его восторгов по поводу облаков, и он решил прогуляться по салону самолета.

— Мам, я немного пройдусь, ладно? Ножки затекли. Я бегать не буду, ты не бойся. И приставать ни к кому не буду.

Жонька медленно пошел по проходу, тихонько всматриваясь в лица пассажиров. Кто-то ему улыбался, кто-то не обращал внимания. В конце салона народа было совсем мало, некоторые спали, занимая все три кресла. В последнем ряду сидел немного хмурый мужчина, а из-под его кресла раздавалось отчаянное мяуканье.

Мужчина постоянно совал руку под кресло, видимо, пытаясь успокоить беспокойного друга. Женька округлил глаза от восторга, кошек он любил, но мама отказывалась брать в дом любое животное, боялась, что постоянные бронхиты из-за постоянного вдыхания кошачьей шерсти могут перейти в астму.

— Ой, дяденька, кто это у вас там?

— Поросёнок хрюкает.

— ?! Па… па… поросенок?! Я думал, у вас там котик!

— Ну а кто еще может мяукать? Конечно, котик, — мужчина немного устыдился, нашел с кем шутить!

— Извини, пацан, сорвался. Кот плачет, вот я и нервничаю. Хочешь посмотреть на моего Джонни?

— А то! Конечно, хочу! – глаза Жоньки загорелись, он забыл об обещании не мешать своими вопросами пассажирам, — Вот здорово! Я тоже Джонни, Жонька значит!

— Ну надо же, — мужчина удивился, — ты что же, Джон будешь?

— Ага, — согласился Жонька, и его большие янтарные глаза при виде толстомордого красавца стали еще больше, — Джон! Джон Ячменное Зерно, вот как! А можно погладить?

Мила забеспокоилась минут через десять. Сын куда-то запропастился, наверное, нашел собеседника и терзает сейчас его бедные уши! Надо идти выручать незнакомку или незнакомца, она-то, Мила, знает, как любит ее непоседливый сынишка поболтать.

Но Жоньки не было видно, и Мила чуть было не впала в панику. К ее счастью, она услышала смех сына в самом конце салона, и пошла на звук.

Ее сын сидел, обняв огромного серого кота с такими же круглыми янтарными глазами, как у самого Жоньки, и весело смеялся. Тут он заметил подошедшую Милу.

— Мама! – глаза мальчика сияли, — Смотри! Это мой тётка!

— Как кот может быть твоей тёткой? – Мила искренне удивилась, поначалу даже не обратив внимания на мужчину, видимо, хозяина кота, — И если «тётка», то не «мой», а «моя», наверное?

— Ты неправильно говоришь, — Жонька снисходительно посмотрел на мать, — Его зовут как меня, Джонни. Поэтому и «тётка»!

— Тёзка, а не тётка, — раздался незнакомый мужской голос, и только тогда Мила обратила внимание на хозяина кота Джонни.

— Извините, мы не хотели Вам мешать, — Мила немного смутилась, — Жонька, ты же обещал ни к кому не приставать!

— А это не он, это мы с котом к нему пристали! – мужчина улыбнулся, — меня Кириллом зовут, а это, как Вы уже поняли, мой Джонни.

— Я Мила, — девушка засмеялась, — А это, как Вы уже поняли, мой Джонни.

— Первый раз слышу, чтобы в нашей стране мальчиков Джонами называют. Но Вашему сыну очень идет!

— Да нет, он у нас по документам Владимир, в честь моего отца. Вернее, Владимир Владимирович, почти сами знаете кто.

Разговор завязался легко, Мила присела рядом. Если бы ее спросили, о чем они разговаривали, она бы просто бессмысленно улыбнулась: не помню. Спохватилась только, когда к ним подошла стюардесса:

— Мы скоро будем снижаться, пожалуйста, посадите кота в переноску. И пройдите на свои места.

Кирилл записал номер Милы, и сказал Жоньке:

— Был рад с тобой познакомиться, Владимир Владимирович, тёзка моего кота. Надеюсь, скоро увидимся!

…Мать Милы рассказывала мне по телефону:

— Представляешь, замуж собралась! Вот ничему ее жизнь не учит! Тогда всего ничего были знакомы, теперь вот Жонька у нас. И с этим Кириллом тоже, даже месяца его не знает, а уже заявление подали! Ну вот скажи, Наташ, разве можно быть такой легкомысленной?

Я улыбнулась, хотя невестка и не видела меня:

— Лен, ну что ты? Вдруг судьба? Сама же говоришь, Жоньку любит, еще и кот у него! Если у человека есть кот, то лично для меня это уже рекомендация Кириллу как хорошему человеку! И потом, как отговоришь? Ведь потом ты виноватой останешься.

Через неделю Лена позвонила вновь:

— Приглашения не жди, свадьбы не будет. У нас тут такое!

Роман Милы и Кирилла действительно закрутился быстро. Они встретились вечером того же дня, когда прилетели в Якутск. Уже через две недели после знакомства Кирилл сделал предложение руки и сердца, причем обратился не к самой Миле напрямую, а через Жоньку. Тот благосклонно выслушал, взвизгнул от радости:

— Ура! У меня теперь настоящий кот будет! – потом устыдился и добавил, — И настоящий папа, конечно!

Согласие было получено, ребята стали готовиться к свадьбе. Милиным родителям жених понравился, смущало только, что действительно, все как-то слишком быстро.

Предстояло знакомство с семьей Кирилла – его матерью, отчимом и младшим братом. Мила в тот день с утра нервничала, переживала, что не понравится будущим родственникам, мучилась сомнениями, брать ли с собой Жоньку. Кирилл настаивал:

— Как это не брать? Обязательно! Он в нашей семье главный человек. Пусть сразу видят, какой он замечательный. И не переживай, даже если маман тебя не взлюбит, а от нее это вполне можно ожидать, я все равно от вас не откажусь.

Но Мила всё же решила оставить мальчика дома. Потом она радовалась этому, ведь встреча обернулась настоящим кошмаром.

Двери открыла стройная моложавая женщина. Казалось бы, всё хорошо, она улыбалась, но глаза ее были совершенно ледяными. Из какой-то комнаты вышел мужчина в майке, оглядел Милу с ног до головы, цыкнул и скрылся в глубине квартиры.

— И тебе привет, — пробормотал Кирилл, — Мам, я же просил!

— Не обращай внимания, у папы неприятности. Мы и без него посидим.

— Он мне не отец, — начал было Кирилл, но мать его перебила:

— Ой, не начинай, а? Лучше бы представил нас друг другу.

Миле стало неудобно, и захотелось немедленно сбежать, но женщина усмехнулась:

— Ну раз мой сын такой невежа, тогда я сама. Я – Александра Георгиевна. А Вы, значит, Милочка.

Мила не сдержалась, словно какой-то чёрт толкал под руку:

— Людмила Владимировна.

— Ну-ну. Проходите, — Александра Георгиевна кивнула головой в сторону одной из комнат.

В комнате сидел парень в наушниках, и не обращал на вошедших никакого внимания.

— Артём! – мать тронула его за плечо, и тот вопросительно посмотрел на нее, — А это мой младший…

Дальше Мила уже ничего не слышала, только смотрела во все глаза. Перед ней был Артём, тот самый, отец Жоньки. Ситуация как в плохом сериале, но тогда Миле такое сравнение в голову не пришло, до того она была ошарашена. Артём же криво улыбнулся:

— Милка? Ты чего тут? А, так это на тебе братец жениться решил! Не, нормально, он всегда за мной объедки доедал.

Мила резко развернулась и пошла к выходу. Кирилл побежал за ней, но она остановила его:

— Извини, Кирилл. Свадьбы не будет. Такой семьи своему сыну я не хочу.

Лена жаловалась:

— Ну вот что за характер? Кирилл-то тут причем? Он ходит постоянно, говорит, что к Жоньке. А она его впустит, и в комнату. Сидит там, пока не уйдет. И этот Артём еще приходил, сына, видите ли, увидеть захотел! Слава Богу, и с ним разговаривать не стала. В общем, дурдом полный!

Через полгода Кирилл сдался, перестал приходить, а еще через две недели, в конце апреля пропал Жонька. Гулял во дворе, Мила сидела на скамейке. Потом решила подняться домой, выключить стоявший на плите холодец.

— Жонька, пойдем домой!

— Ну мам, давай еще погуляем, смотри, как хорошо на улице!

Мила подумала, потом кивнула:

— Ну хорошо, гуляй. Я быстренько, плиту выключу и сразу вернусь. Никуда не уходи, понял?

Но вернувшись во двор через 10 минут, Мила сына не обнаружила. Она начала расспрашивать гуляющих мамочек, но те внимания не обратили на соседского мальчика. Тут выяснилось, что одна девочка слышала, что «Джоня сказал, что поедет к папе и другому Джоне». Мила пришла в ужас.

Звонок застал Кирилла на работе. Он глазам не поверил, увидев имя абонента – «Мила». Сначала он ничего не мог понять, Мила захлебывалась слезами и кричала что-то в трубку про Жоньку. Наконец, разобрав, он сказал коротко:

— Ты где? Сейчас буду.

Я не буду рассказывать, как они бегали по городу и искали Жоньку. Мальчику всего 6 лет, он ни разу не ходил нигде в одиночестве, даже дорогу толком переходить не умел. Но, поняв, что заблудился, он подошел к какой-то женщине и попросил помощи.

Адрес свой он знал, поэтому добрая женщина и привела его домой. Звонок матери о том, что сын нашелся, застал Милу и Кирилла по дороге в полицию. Они тут же помчались обратно, Жонька увидев их вместе, кинулся Кириллу на шею:

— Папа! Ты вернулся! А Джонни где? Он скучал по мне? Мам, ты почему плачешь?

— Конечно, сынок, я вернулся. И Джонни скучает, каждый день про тебя спрашивает.

…В июне Мила и Кирилл расписались, продали его квартиру, и уже в августе вместе с двумя Джонами переехали в Сочи, ведь Жоньке был так необходим морской воздух.

Да и вообще, любой воздух подальше от Артёма и Александры Георгиевны. Тогда как раз шли олимпийские стройки, Кирилл легко нашел работу. В школу Жонька пошел уже в новом городе. Еще через два года у него появилась сестренка.

Автор Хихинда. Реальная история

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.

МГНОВЕНИЯ СУДЬБЫ
Два часа ночи. Свет от уличного фонаря нагло пробирается через легкий тюль в комнату, создавая на окне ажурные узоры из теней и рассеивая комнатный мрак. Завтра, нет, уже сегодня рано вставать. Не спится.

Катюша закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, но мысли бегут, цепляясь одна за другую, путаясь и тягуче перекатываясь в голове. На душе неспокойно. Молодая женщина приподнимается на локтях, всматриваясь в темноту. Предметы вокруг расплываются в неясных очертаниях. Липкая тишина обволакивает. Слышны даже толчки крови, которые отдаются в ушах неясным, глухим гулом. Сон окончательно покидает. С некоторых пор

Катюша стала бояться ночей, которые тянулись нескончаемо долго. Одиночество накрывало. Только под утро удавалось забыться тревожным сном. Она мучилась от неизвестности. Ее муж должен был вернуться из служебной поездки уже как с неделю. Был уговор, если что с ним случится, то с Катюшей свяжется его друг. Женщина со страхом ждала этого звонка и боялась его услышать. Дни сменялись, а звонок так и не прозвучал.

В конторе мужа никто не мог дать вразумительного ответа, отмахивались от нее, как от назойливой мухи. А один управленец-правая рука Кости даже позволил себе зло пошутить, мол загулял мужик, дело житейское.

Катюша вначале плакала, но верить в такое не хотелось. Она слишком доверяла своему Косте. Они любили друг друга по-прежнему нежно даже после десяти лет супружества.
Прошло полгода. О муже по-прежнему не было никаких вестей. После неудачных поисков его об'явили пропавшим без вести.

Ходили слухи, что Костя якобы стал перебежчиком. На Катюшу сослуживцы мужа смотрели с неким упреком. Все это было как страшный сон, тем более она слишком хорошо знала мужа и истово верила, что он не способен на измену как ей, так и Родине.

За неимением фактов дело не стали возбуждать, а через год об'явили Константина как официально умершим. Вот так, был человек и нет. Списали с ним и всю жизнь Катюши, будто и не было этих счастливых совместно прожитых лет, их планов на долгую и счастливую жизнь.

Костину фирму продали с молотка за образовавшиеся долги. Катюша продала квартиру и переехала из столицы в родной провинциальный городок, в частный домик к родителям.

Годы одиночества полетели галопом. Первое время в Катином сердце еще теплилась надежда на возвращение Кости. Но время шло, и надежда потухла, а с ней и погас огонь жизни в некогда прекрасных глазах женщины.

Родители Катюши, обладающие совсем не богатырским здоровьем, вскоре умерли, их подкосила эта скорбная весть о Косте. Катя в качестве компаньонов меняла котов, которых хоронила тут же, во дворе их домика под раскидистой липой. Холмики некогда ее мурчащих любимцев возвышались рядком. Катюша с отсутствующим взглядом часто просиживала тут же на скамеечке, устроенной рядышком.

…Сегодня особенно тяжелое было утро. Не хотелось вставать. Ныла спина, сосало под ложечкой. Старая женщина, кряхтя, с трудом поднялась с кровати просто потому, что так было надо. Она давно уже не жила, а доживала свой век.

Только басистый Марсик, такой же старый, придавал еще силы подниматься каждое утро. Огромный рыжий кот лениво развалился в ногах.

«Это, наверное, последний в моей жизни»,- подумалось Катюше. Теперь эта почтенная женщина была Катериной Михаловной. Она давно уже была на пенсии. Ее с помпезными торжествами коллеги проводили на заслуженный отдых с должности директора школы.

Своих детей завести так и не довелось, всю жизнь-с чужими. Вдова при живом муже, ибо в смерть Кости Катюша так и не поверила. Она делала запрос в соответствующие инстанции, но там ограничились сухой отпиской «Такого не значится». Так и прокуковала свои молодые годы, а сегодня…

Старуха смотрела на себя в зеркало. Катюша беспристрастно, с долей горечи осматривала свое семидесятилетнее морщинистое обрюзгшее тело, потухшие глаза, в которых затаилась печаль и где-то глубоко, в тайниках души, была запрятана надежда, что она все-таки встретится со своим Костей.

Катюша иногда посещала церковь, где всегда ставила свечу о здравии своего мужа. Батюшка ее увещевал неоднократно, призывал смириться, на что женщина только молчала, скорбно поджав рот. Да и могилки, где поплакать, у нее не было.
Нет, она не роптала на жизнь, что та отняла у нее счастье, ведь она этим счастьем какие-то мгновения упивалась всласть, на зависть недругам.

Катерина Михаловна повязалась по-старушечьи платочком и вышла за калитку. Рыжий кот тряс башкой, недовольный тем, что его невежливо согнали с теплого местечка. Он было увязался за хозяйкой, но та остановила его властным окриком.

Сегодня у старой женщины было много дел в центре города, предстояла долгая поездка на автобусе. Ей совсем не хотелось, чтобы Марсик преждевременно погиб под колесами машины. Она теперь молила Бога, чтобы умереть им в один день и час, ибо боялась за тяжелую судьбу своего пушистого друга после своей неминуемой кончины.

Кот послушно вернулся во двор и улегся в тенечке от утреннего солнца, которое жарило уже нестерпимо с утра и назойливо пыталось отодвинуть тень.

Катерина Михаловна, выйдя из автобуса, прямиком направилась в собес. Переходя улицу, женщина неудачно подвернула ногу и грохнулась бы на землю, если б не молодцеватый старикан, который подхватил ее галантно под ручку.
Мужчина подвел ее к скамейке и услужливо усадил, поинтересовавшись все ли в порядке. На что старушка нехотя промямлила, что все в порядке. Вдруг у Катерины Михаловны поплыло все перед глазами, опять засосало под ложечкой, ноги и руки предательски тряслись, а сердце бешенно стучало, перегоняя кровь толчками.

Женщина зарделась, а в глазах заполыхали искорки, совсем, как в девичестве. Ей почудился Костик в этом незнакомце. В глазах мужчины промелькнуло некое подобие удивления. Он представился «Клаус». А сердце женщины выстукивало «Костя». По легкому акценту можно было понять-это иностранец щеголеватого вида, одетый в дорогой костюм. Такие мало кто носит в их городишке.

Они разговорились и говорили долго и увлеченно, будто старые знакомые. Оказалось, Клаус действительно проживает за границей. Здесь случайно, по делам фирмы, словно какой-то фатальный рок тянул его сюда.

Несмотря на свои семьдесят с лишком, он не отошел от дел и все еще продолжает руководить фирмой, причем в свое удовольствие. Он счастлив в браке, имеет двоих взрослых сыновей и пятеро внуков, которыми очень гордится. Это было заметно по его взгляду. Но что-то в этом взгляде не давало покоя Катерине Михаловне. Сердце ее екало от странного предчувствия.

Отрапортовав о своей жизни, Клаус предложил шутливо женщине: «Ну вот, а теперь вы исповедуйтесь, Катюша. Можно я вас так буду называть?» Почему вдруг ему так захотелось назвать незнакомку, Клаус не мог об'яснить себе. Женщина вздрогнула, так называл ее только Костик. В глазах Клауса промелькнула легкая тень. А сердце бедной женщины шептало: «Он, он…»

С какой-то пронзительной тоской в голосе женщина поведала печальную повесть своей жизни. Впервые был собеседник и слушатель, которому она без утайки смогла излить всю боль истерзанной души. Будто тяжелая ноша свалилась, стало легко и покойно.

Клаус внимательно слушал, чуть подавшись вперед, будто впитывая всем своим существом боль этой женщины, которая казалась ему родной. Глаза мужчины затуманились, словно перед его взглядом проплывали события давно минувших лет.

Костя так и не доехал до места назначения, попав в авиакатастрофу, о которой было много шума в прессе там, за бугром, но ничего не известно на его родине. Лайнер потерпел крушение уже при посадке. Самолет развалился пополам, хвост отделился, вспыхнул пожар в хвостовой части, а потом прогремел страшный взрыв.

Костя был один из немногочисленных счастливчиков, которым чудом удалось выжить. С черепно-мозговой травмой и многочисленными переломами и ожогами он был доставлен в ближайший госпиталь. Несколько дней пролежал в коме.

Врачи про него говорили «не жилец». Документов при нем не обнаружилось, информации о нем никакой. После сложнейшей операции вопреки прогнозам медиков Костя пришел в себя, но из-за тяжелой травмы у него была амнезия.

Память так и не вернулась к нему, такое бывает после шока. Естественно, Костя так и не успел связаться с другом, на родине его потеряли, а потом и вычеркнули из списка живых. В реабилитационном центре, где Костя проходил курс восстановительной терапии, он познакомился с местной женщиной, работавшей там психотерапевтом. Немка прониклась к нему симпатией, а вскоре, после выписки, они поженились.

Костя хорошо владел немецким языком и охотно откликался на Клауса. По невероятному стечению обстоятельств на борту злосчастного рейса среди списков пассажиров находился немец по имени Клаус, на беду совершенно одинокий. С ним и идентифицировали Костю. Ему выдали новые документы на гражданина Германии.

Многие пассажиры этого самолета пропали без вести, сгорев в пожаре. Среди них был записан и русский пассажир Костя, останки которого не нашли. Настоящий Клаус также исчез бесследно в этом горниле. Что это, злой рок или простая халатность расследования? О себе нынешний Клаус ничего не знал, но выжив, принялся с удвоенной силой жить, любить, работать.

Только уже со временем Костя-Клаус понял, что может говорить по-русски, однако этому никто не придал особого значения. В дальнейшем при создании своей фирмы это знание ему пригодилось для налаживания контактов с партнерами за рубежом.

Себя он мнил долгие годы как истинный законопослушный немец, лояльный ко всему инородному. Думал, что счастлив в браке и жизнь удалась.

Слушая рассказ Катюши, Костя вспомнил всю свою жизнь, прошлую жизнь. Странное дело, память, так долго сопротивлявшаяся, вдруг выдала по цепочке всю их счастливую жизнь с Катюшей, его Катюшей.

По щекам мужчины текли слезы. Он вдруг понял, что прожил чужую жизнь, с чужой, нелюбимой женщиной под чужой личиной. Он оплакивал потерянные годы своего не мнимого, настоящего счастья, свою нелепую судьбу.

Только теперь перед Катериной Михаловной открылась тайная печаль во взгляде этого мужчины, которая исподволь сквозила в его глазах .

Они бросились навстречу друг другу, обливаясь слезами, целуясь и обнимаясь, вложив в эти об'ятия всю нерастраченную любовь. Всю жизнь Катюша ждала этого мгновения, когда прижмется к плечу любимого, родного человека.

Как жестоко надсмеялась над ними жизнь, одна потратила свои годы на печаль о потерянном счастье, а другой на чужбине был не тем, кем являлся.
Вечерело. Уставшее солнце клонилось на покой. На скамейке сидели двое потерянных старых человека, застыв, словно истуканы, и не смея разжать об'ятия. Они будто молили вечность соединить их навсегда… иностранный гражданин и бывшая соотечественница.
Лана Праздник

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Не твой сын

Зоя ходила по комнате сама не своя. Трое детей, двадцать лет брака, общая квартира, дача, долгожданный автомобиль – все коту под хвост! И ради чего? Точнее ради кого? Какой-то девки. «Она же ему в дочери годится!» — негодовала Зоя, — «Совсем кобель старый обезумел, ему на пятый десяток, а он вон что задумал! А люди что скажут? А добро вместе нажитое? Все! Все разрушить решил».

Младшие дети еще учились в школе и знали о разладе между родителями, а вот старший Егор ни сном, ни духом.

— Приедет на выходные Егор, вы ему чтобы ни слова! Поняли меня?

Катя и Митя в унисон кивнули головами.

— Ему сессию сдавать через месяц, нечего парня травмировать. – Зоя лихорадочно думала, как объяснить старшему сыну о том, что отца нет дома на выходных.

— Мам, а меня Стасикины в школе обзывают, — начал было жаловаться младший Митька.

— И что говорят?

— Что папка нас бросил, к другой тете ушел и та скоро ложки делить придет.

— Так! С отцом этих ребят я поговорю, а, если еще что скажут, – в ухо давай. Понял?

— Чё правда можно?

— Можно, Митя, можно. Это как раз тот случай, когда можно.

— А если тебя потом вызовут. Или папку…

— А я и схожу тогда! И папке позвоню, если надо будет. От того, что он с Иркой снюхался, папкой вашим быть не перестал. Ясно всё? Доедайте давайте и уроки учить.

— Угу, — Митя нанизал на вилку кусок котлеты.

Вечером позвонил Сашка – «муж-предатель» — так его теперь называла Зоя про себя. А иногда и вслух.

— Зой, поговорить надо. Решить, как имущество делить будем.

— Смотрю, совсем у тебя совести нет! Мало того, что предал, в душу, можно сказать, плюнул, сердце порвал на части, так еще и детей своих обобрать хочешь?

— Ну что ты сразу начинаешь, — раздраженно пошел в атаку Александр. – Я сколько работал? Все что у нас есть – моя заслуга. И квартиру нашу мне дали от завода.

— Так ты и на наше единственное жилье позарился? Или это она тебя там подуськивает? Это Ирка глаз на наше добро положила? А ты ей скажи, на кого тебе квартиру дали – на всю твою семью! Да и сам вспомни, сколько мы по баракам да комнатам съемным мыкались, пока квартиру эту получили. На всех получили! Слышишь меня? На всех троих наших деток!

— Да успокойся ты! Я что вас выгоняю, что ли? Живите, квартиру вам оставлю, — пошел на попятную Александр. – Но и ты меня пойми, Зой, у меня ж скоро ребенок от Ирки родится, не хочу, чтобы новая семья в чем-то нуждалась.

Решили, что Саша с собой заберет цветной телевизор и автомобиль, который и так на него записан. Но сначала выпишется из квартиры, и тогда Зоя согласится на развод. А дачу решено было продать.

Очень Зоя по даче горевала. Такое место там хорошее, природа, домик уютный небольшой, сад за последние годы разросся. Каждую яблоньку они все вместе сажали, каждый куст смородиновый… Но делать нечего, дачу оставлять детям Сашка категорически отказывался. Зоя понимала, что им с той стороны Ирка помыкает, он всегда подкаблучником был. Только сначала под ее каблуком сидел, а теперь под Иркин попал.

Летом Зоя дала добро, и их развели. Ирина – сожительница Саши была уже на последнем месяце и вот-вот должна была родить.

— Расписаться то успеете? – ухмылялась Зоя, когда те приехали за почти новым цветным телевизором.

— Через три дня место в загсе выделили, пошли навстречу, видя положение – ответила Ирина, поглаживая живот. – На заднее сидение поместится? Или в багажник лучше?

— Сзади поместится, — деловито, прикладывая рулетку к сидению, подытожил Александр. – Ну ты постой тут или на лавочке посиди, а я пойду телевизор спущу.

— Сам то справишься? А то может позвать кого?

— Что я слабак что ли какой? – расхорохорился Саша перед женщинами. – Пошли, Зой, у тебя простыня какая есть или скатерть, корпус накрыть, чтобы не поцарапался.

Зоя и Саша молча поднялись на четвертый этаж.

— На, забирай! Дачная! — она достала из шкафа старую скатерть и бросила в кресло, не в силах передать ее в руки бывшему мужу. – На дворе лето, а детям даже поехать некуда. Все выходные в городе проводим. Вот до чего ты нас довел!

— К матери в деревню отправь, там не хуже. Или новую дачу купи, денег то две трети получила! Недовольная что ли? – рассуждал Александр, пытаясь приподнять с одного краю большой советский ламповый телевизор, чтобы подсунуть под него льняную скатерть. – Или в лагерь отправь. Митьке в прошлом году понравилось на Оке. Если бы не положение Ирины, я бы их с Егором сам свозил, с палаткой…

— Митька больше всех по даче скучает! Вот сейчас придет из парка, а дома телевизора нет и посмотреть нечего, — с досадой сказала Зоя.

— Ничего, новый купите.

— Как у тебя все легко, Сашка! Дачу новую купите, телевизор тоже новый. Может нам и папку нового купить? И вообще жизнь новую.

— Ну ты не начинай, помоги лучше.

— Нет, я только в дом помочь могу, а из дома – помощи от меня не жди. А знаешь, что Сашка, у меня для тебя тоже есть сюрприз, — вдруг тон Зои с раздраженного сменился на игривый.

— Какой такой сюрприз, — Сашка стал озираться по сторонам, думая, что Зоя еще что-то хочет ему отдать из совместно нажитого.

— А такой. Митька, младшенький сынок – не твой! – выпалила она как на духу.

Сначала Александр даже не понял о чем это она, но постепенно смысл сказанного стал до него доходить.

— То есть как это не мой? А чей же? – хмыкнул он, оставив в покое телевизор.

— Помнишь, перед повышением, тебя с работы два раза в командировку отправляли? Вот тогда я Митькой и забеременела. Второй раз тебя еще поспешно назад вызывали по производственной необходимости. Так вот это была не производственная необходимость, а необходимость того, чтобы следы замести. Ты как уехал во второй раз, я сразу понесла и вместо трех месяцев командировку на полтора сократили, а то бы ясно все стало.

— А отец кто? – на лбу Александра, несмотря на его спокойный тон, стали проявляться пульсирующие жилы.

— Игнатич, начальник твой, – Зоя стояла, скрестив руки на груди, явно довольная собой.

— Да не может быть! Чтобы Игнатич?

— Может, Сашенька, может. Не один ты такой… Гулящий. Все вы мужики одинаковые. Только ты вот думаешь, как деток своих обобрать, а Степан Игнатич помог чем мог. И до сих пор о Митеньке нашем заботится… И квартиру ведь получить он помог, чтобы Митька в комфорте рос, и тебя повысил, чтобы зарплата побольше была. Путевки в лагерь, секция олимпийская для Митьки – это все он! Его заслуга, а не твоя. Если бы я Митьку от тебя родила, мы бы сейчас так бы и мыкались в бараке на Мыльной Горе с туалетом на улице, а ты бы так и работал за станком до самой пенсии. А сейчас – мастер участка! Зарплата какая! Что аж бабы молодые заглядываются. Вон даже родить от тебя решила Ирка-разлучница. Ну пускай, пускай, только пусть не забывает, что еще десять лет алименты платить будешь. Но зато Игнатич на работе на этот срок попридержит. Так что радуйся!

Шея и лицо Александра побагровели и покрылись потом.

— А знаешь что, ну его это телевизор! Новый с Иришкой купим! – Александр махнул рукой и бросил свое дело.

Ведь телевизор тоже дома не случайно появился. Такие тяжело в советское время достать было: в лаковом корпусе с кнопками для переключения вместо щелкающего по каналам рычага. Телевизор тоже в свое время Степан Игнатьевич подсобил без очереди приобрести. И даже рассрочку оформить помог на дефицитный товар!

Саша нервно вытер пот со лба, зашел на кухню и налил себе стакан воды из -под крана. Осушив его, он направился к выходу. Остановился, словно хотел что-то сказать Зое, но слов не находилось. Зато Зойка не растерялась!

— Ты Степану Игнатичу привет от меня и Митеньки передавай. Мы всегда помним о нем с благодарностью.

Бывший муж ушел. В окно Зоя видела, как Ирина возмущалась, что он вернулся без телевизора.

Это был Зоин триумф! Она ощущала небывалый прилив сил, ей хотелось срочно с кем-то поделиться тем, как она приложила мужа в ответ на его измену, но делать этого было нельзя. Поэтому женщина нервно ходила из одной комнаты в другую, думая о своем реванше. «То-то же! А то возомнил о себе Бог весть что. А теперь и правду узнал и язык за зубами держать будет, чтобы не опозориться перед бабой своей молодой», — злорадствовала Зоя про себя.

Вскоре домой вернулись дети, старший водил всех в парк.

— Мам, а нам Егор по два мороженных купил! – радостный Митька бросился на шею матери.

— Ну как все прошло? – озадаченный старший сын, который последним узнал о том, что произошло в семье между родителями, смотрел то на телевизор, из под которого торчала старая дачная скатерть, то на мать.

— Вот так! – Зоя показала вытянутый большой палец.

— Были значит… А что телевизор не взяли?

— А то и не взяли, что нечего не на свое рот разевать. И так мало что ли крови попили?

— Ладно, не при Катьке с Митей.

— И то верно! Ну что, садитесь фильм смотреть?

— А какой сегодня?

— Приключения Электроника. Через 5 минут начнется. А я пойду картошки пожарю и пирог испеку на ужин.

— Ура! – дружно закричали дети и уселись смотреть любимый фильм.

Александр, как Зоя и предполагала, держал язык за зубами. На работу ходил исправно, алименты платил тоже. Правда с детьми встречался редко, только на Новый год, да на дни рождения. О том, что Митя не сын Сашкин, Зоя больше никому никогда не говорила.

Инет

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.