Первая жена

«Ну что ж она трубку не берет?!»

Этот недостаток Ани, пожалуй, больше всего раздражал Павла. И эти беспомощные отговорки:

-Прости, я не слышала, в лаборатории оставила телефон. Прости, звук забыла включить, не услышала вибрацию. Прости, не могла отойти от «объекта».

Прости…прости.. Бесконечное прости.

-Алло, привет!- прозвучал в трубке мелодичный спокойный женский голос.

— Ну, где ты опять ходишь?! До тебя вечно невозможно дозвониться! — вскипел Павел,- Ты дома? Никуда не уходи! Скоро буду.

Город в предновогодней суете практически стоял: пробки в 9 баллов. Всюду мерцают разноцветные огоньки витрин, мигалки, фары машин. Люди в каком-то нервном угаре пытаются завершить все свои дела, чтоб завтра, как положено проводить Старый Год.

Отовсюду несется возбужденный гул: сигналят машины, громко звучит музыка, орут спешащие люди. Суета-никому по сути не нужная; придуманная когда-то кем-то совковая традиция.

Павел не любил этот праздник. Он не понимал, отчего люди радуются очередному ушедшему году — доказательству, что время идет, и мы все постареем. Но, как человек воспитанный и ответственный, каждый год покупал подарки и старался радовать близких.

Из багажника отдавало мерзлым сосновым духом. Это он Ане везет по традиции. Дважды в год он поздравляет Аню и ее маму с праздниками. На восьмое марта в обед с букетами забегает ненадолго.

Раиса Дмитриевна-мама Ани — угощает его своей фирменной уткой в тесте. Нигде больше Павел не ел такую утку. Тесто за несколько часов запекания вытягивает из утки весь жир. Мясо становится нежным, пропитывается ароматом чернослива, цедры и тает во рту.

А 30-го декабря Павел везет им живую сосну и устанавливает ее на деревянную подставку, которую когда-то еще отец Ани смастерил. И пока они на кухне пьют чай с еще не остывшим пирогом с брусникой, сосна оттаивает, расправляет пушистые ветки, источая вокруг хвойный аромат.

Нет, Аня, конечно же, не просит его ни о сосне, ни о букете на Восьмое. Это он сам, добровольно: от чистого сердца. Ему кажется, что так правильно, по мужски.

Прошло 7 лет, как они расстались, но Павел все равно чувствует некую ответственность за Аню. Ему хочется как-то порадовать ее и Раису Дмитриевну, ведь живут они вдвоем довольно аскетично, даже – скучно. В глубине души Павел не простил Ане ее ребячество, но обиду сумел проглотить. Он почти забыл об их общем прошлом, лишь изредка выскакивали из памяти короткие фрагменты.

 

Они тогда были совсем молодые, неопытные. Влюбились, как сумасшедшие, с первого взгляда. Через месяц поженились: никаких сомнений, что ЭТО на всю жизнь! Ане – 20, Павел чуть старше. Пробирались по жизни, как котята с только раскрывшимися глазками.

Он уже во всю работал. Смог для них двоих снять маленькую квартирку. Правда, на жизнь денег оставалось немного, и Аня подрабатывала на рефератах для младшекурсников, принося в бюджет свою копейку.

Пешком ходили на оптовый рынок, покупали там самые недорогие продукты и были абсолютно довольны собой и счастливы. Спали на односпальной старой тахте, единственном предмете из мебели. Окна занавесили простынями. Павел откуда то притащил старый магнитофон и они устраивали в пустой комнате бальный зал. Дурачились, много смеялись и жили.

Проживали каждую минуту, каждый вдох вместе и порознь — с мечтами друг о друге. Им вместе не было тесно, им не было скучно. Приходили друзья Павла, часто кто-то оставался жить на неделю. Ему стелили на полу на тоненьком спальнике. И Павел в эти дни не мог ни о чем другом думать, как найти место для уединения с женой. Он начинал капризничать, раздражаться и ворчать на Аню. Она понимала его и не обижалась.

Детей не родили. В первые два года Аня заканчивала учебу. Потом ей, как перспективной выпускнице, предложили очень хорошее место при одной известной лаборатории. А еще через пару лет уже Павел стал уходить от обсуждения темы.

Ему казалось, что еще слишком рано, что они еще слишком молоды и не успели пожить для себя. Да и жизнь начала играть несколько иными красками. У Павла на работе случился взлет по карьере. Аня так же неплохо зарабатывала. Сняли двухкомнатную квартиру с ремонтом. Павел осуществил свою мечту: купил себе горнолыжное снаряжение и ездил кататься.

Острота ощущений в семейной жизни ушла через пару лет после свадьбы. Отношения все еще были теплыми, дружескими, они по прежнему скучали в разлуке, но все чаще Павлу хотелось уединиться за телеком или компьютером. Явных претензий к Ане не было, но, глядя на разбитных жен и подруг своих друзей, в нем просыпался гнусный, мелкий, мерзкий чертенок и начинал щекотать где то в области солнечного сплетения и дергать за язык.

Со стороны все выглядело вполне себе весело: Павел мило подшучивал над супругой, поднимал им обоим настроение, разбавлял скучные вечера. Но на деле все было немного иначе: шутки изо-дня в день становились язвительнее, обиднее и циничнее, пока все не заканчивалось всплеском гнева у Ани.

Нет, она, конечно же, пыталась его вовремя угомонить, но разве можно остановить вошедшего в раж игрока? Дойдя до точки каления, Аня могла швырнуть в мужа тем, что под рукой, смести со стола все содержимое на пол, наорать от души, расплакаться и закрыться в комнате.

Павел неделю вымаливал прощения у обиженной супруги, театрально ползал на коленях, с напыщенным видом носил ей кофе в постель, пока инцидент не исчерпывал себя.

В тот год 7 марта Аня вечером после работы делала заготовки для праздничного стола. На 8-е пригласили сестру Павла с семьей и друзей. Скрип ножа по разделочной доске действовал на нервы. Огромный букет, который подарили Ане на работе, источал приторный запах. Даже букетик из бледно желтых с зеленой каймой роз, который Павел подарил супруге предварительно, поник от этого душного соседства. Раскрытые бледные розы уронили свои головы и представляли собой несчастное зрелище. Рядом лежала красная коробочка с посеребрённой бижутерией. Когда-то Ане нравились эти безделушки; она с восторгом принимала их от Павла на День Рождения. Сегодня даже не раскрыла коробочку, сославшись на грязные руки.

-Нам с Дашей за наши сверхурочные из лаборатории подарили путевки. В какой-то подшефный Подмосковный пансионат. Отвезешь нас на следующей неделе?

-Угу, — Павел ковырял вилкой в тарелке с ужином и наблюдал за привычными, скорыми, заученными движениями жены.

Он никак не мог понять, что его раздражает больше всего: вот эти механически точные движения, ее легкий вправо наклон головы? Согнутая ли правая нога, упершаяся ступней об колено левой, отчего Аня становилась похожа на маленького журавля с острым носиком.

Она вся такая хрупкая, изящная и… какая-то бесцветная в этой дурацкой косынке и со смытым макияжем. Да какой там макияж! Так, реснички накрасит слегка и губы блеском. Говорит, ей так на работе комфортнее. И ногти не может длинные носить — работа скрупулезная, порой весь день в перчатках.

На этот раз тот злобный и озорной «нечистый» в груди Павла подзузуживал настойчивее обычного. Мужчине захотелось покуражиться, придумать что- нибудь поострее, позубастее. Но в какой-то момент все пошло не так…

— Ты там в пансионате своем в старого ревматоика не влюбись! А то пропахнешь нафталином, как я с тобой спать буду в одной постели?! Хотя, у старичков зрение не очень, они тебя и не заметят. Ты же у меня серая, как мышь.

Ты хоть завтра перед гостями накраситься не забудь — это моя просьба личная, окей? У всех бабы как куколки яркие, глаз не оторвешь, а ты среди них как тень ходишь. Лучше бы молчала себе тихо, так нет же! Еще и пытаешься шутить и беседу поддержать, хихикаешь над каждой шуткой и лезешь в обзор. Ты смотри на жену Славика и учись!

-Чему мне учиться у жены Славика? Как рога тебе публично наставлять?

-При чем тут рога! Она ведет себя, как королева, а не лохушка. С ней заговорить порой страшно аж до дрожи в коленках. Знает себе цену и выглядит всегда на все сто.

У тебя даже работа какая-то не женская. Сидишь в лаборатории своей, мышами своими занимаешься и в ученую играешь. И вообще, тебе надо с ними поменьше общаться, а то родишь мне мышонка серого остроносого.

Кто же знал, что Аню в школе до выпускного класса дразнили Серой Мышью?

Она ловкими движениями смахнула все заготовки в мусорное ведро и пакет, развязала косынку и фартук и молча вышла из кухни.

-Дурa! — взбеленился Павел,- завтра сама пойдешь за продуктами. Я не намерен из-за тебя все утро в очереди проторчать! Psixопатка ненормальная…

В тот же вечер Аня собрала все свои вещи — их оказалось не так много- вызвала такси и уехала к матери, в другой конец города.

Павел напился и заснул, полагая, что к утру проблема сама рассосется. И все снова будет, как и прежде. Но Аня из-за этой глупой шутки сломала их брак, просто растоптала их отношения.

Павел проглотил обиду, но простить ее ребячество, конечно же, не смог…

А сегодня он везет Ане и ее маме пышную сосну с елочного базара, ругая себя на чем свет стоит: зачем ему все это надо?! Ведь никто не просил! Аня надеется на знак внимания, это-несомненно. Хотя и не подает виду. Гордячка, тоже мне! Ведь так и не вышла за эти годы замуж. Ясное дело, любит Пашу до сих пор, а ошибку свою признать не хочет, дурищa!

А он что? Он нормальный мужик, с него не убудет. Суета и лишние заботы, конечно же: тащить через весь город дерево. И кто только придумал этот праздник?! Но так отец его учил: что мужчина до последнего должен оставаться мужчиной, а не биться в эмоциях.

Хотя эмоции порой и шебуршали где-то там внутри. И не давал покоя этот вопрос: что такого сделал Павел, что Аня не захотела с ним даже поговорить, объясниться по человечески. Он, как некоторые его друзья не пропадал в баре, деньги зарабатывал, если и ходил налево, то крайне аккуратно. Аня о его подвигах знать не могла.

-Я тебе все уже объясняла, и не раз. Ты не захотел меня услышать тогда, так с чего бы тебе понять меня сейчас? — это были последние слова, сказанные ею в очереди перед разводом.

Вот так запросто она разрушила их любовь и семью. Павел рвал и метал, привлек всех друзей и родственников, чтоб повлияли на Аню. Утомил Раису Дмитриевну так, что она перестала отвечать на его звонки.

И на коленях стоял, и ругался последними словами. Idiот! Столько нервов себе попортил тогда. И ради кого? Живет вон с мамой своей, одинокая 32 летняя никому не нужная стареющая мышь.

Все! Пора прекращать эту благотворительность. Тем более, он так и не смог простить Аню за то, что бросила его. Он и не обязан ее прощать.

Обиду отпустил, но простить не смог. Да и не должен он разделять ответственность за инфантильное решение Ани. Пусть ее вина останется при ней.

Дверь открыла посвежевшая Раиса Дмитриевна — мать Ани.

-Вы все молодеете и хорошеете, — Павел чмокнул бывшую тещу в щеку и затащил в гостиную довольно высокую сосну.

-Привет! Не нужно было, Павел, так беспокоиться, правда. Давай договоримся, что эта сосна-последняя, хорошо? Я сама в состоянии решать свои проблемы и обеспечивать хотелки,- Аня как-то неловко подала ему подставку под елку.

«Нервничает,- подумал Павел, — глаза отводит в сторону. А она хорошенькая, что ни говори. И совсем не меняется: все такая же нежная, как в 20».

-Ты куда-то собралась идти? Смотрю — нарядная такая?

-Только вернулась. С коллегами в ресторане посидели.

-Красивое платье, тебе идет. И с волосами распущенными тебе хорошо.

-Спасибо! Я знаю. Ну, давай, заканчивай тут и иди пить чай.

Павел любил сидеть на этой кухне: здесь он всегда оттаивал душой. Он не понимал анекдоты про тещу — его бывшая теща самая интеллигентная и приятная женщина из всех взрослых дам, что знал Павел.

Даже сейчас, несмотря на годы в разводе с Аней, он довольно часто звонил Раисе Дмитриевне с мелкими просьбами: врача посоветовать для младшего сына, пожаловаться на начальство, да и просто поболтать иногда по душам.

Но сегодня разговор не клеился. Аня смотрела как-то мимо, отчужденно, будто ей неинтересна жизнь бывшего мужа. Все время отвлекалась на сообщения в телефоне. Потом резко встала, давая понять, что время, отпущенное ему, истекло.

-Паш, тебе пора домой, уже поздно. Семья заждалась, наверное.

— Раиса Дмитриевна! У Вашей дочери после разрыва со мной сломалась одна очень важная функция: она совсем перестала улыбаться. Как Вы с такой сурьезной барышней на одних квадратах живете?! Скажи Ань, а у мышей твоих от страха сердечный приступ не случается при виде тебя? Они сами в очередь на процедуры выстраиваются, да? Ааа, прикончите меня скорее, не могу больше на эту злую тетю смотреть, ааа…

Одинокий хохот раскрасневшегося, довольного и обласканного кухней гостя завис где-то под абажуром и стыдливо растаял.

-Я давно уже не при мышах. А тебе действительно пора домой.

Город и не думал разгружаться: машины, люди. Еще праздник этот, чтоб его! Лучше бы он на лыжах поехал кататься. Но нет, Дашка-жена его — сожрет с потрохами. Да и дети уже две недели только и говорят, что о подарках от Деда Мороза и петардах.

Дашка названивает через каждые полчаса. Павел перестал ей отвечать, поставил телефон на беззвучный. Дома ждал скандал, но ему как-то все равно. Покричит-покричит, потом ужином накормит, и начнет бесконечный монолог о детях, о противном парне сестры, о даче, которую присмотрела, о распродаже в магазинах, о соседях новых и их пяти мопсах, о новом фильме, который они непременно должны сегодня посмотреть.

И Павел будет сидеть с этим мусором, втекающим в одно ухо и вытекающим из другого. И будет думать, когда это он что-то упустил в Дашке важное, в какой момент она перестала быть собой: яркой, веселой, задорной, ироничной, фигуристой, интересной во всех смыслах?

За какие то 7 лет рядом с ним почему-то очутилась совершенно другая женщина. И ведь не отмахнешься теперь, не исправишь ничего: двое пацанят растут.

Паша знает, что значит расти без отца, и для своих детей такого не допустит. Он чуть раньше пытался как-то притормозить Дашу, чтоб не так быстро в клушу превращалась, но пару раз такое про себя услышал в красочных зарисовках: его аж судорогой скрутило. Больше не лез с критикой.

Так кто-же там сообщения Аньке отправлял? И какая-то она совсем другая стала: совсем чужая, холодная.

Павел, двигаясь в бесконечной пробке, зашел на Анину страничку в сети. Он знал поименно всех ее немногочисленных друзей в сети: 38 человек.

Появился новый-39-й. Мужчина. Этот суслик поставил лайки под все фото Ани, оставил любезные комментарии. Что за хлыщ? Павел пролистал его страницу: позер какой-то. И на байке мы катаемся, и на фореля мы ездим, и по Европам шастаем.

Так, надо Аньке позвонить срочно. Мутный какой-то тип, что она его в друзья то добавила?! Совершенно не разбирается в людях. Как была Тюней, так ею и осталась.

Аня оказалась вне доступа. Павел нервными пальцами набрал их домашний номер.

-Ани нет дома, Павел, — ответила бывшая теща,- ей что-то передать?

-Нет, спасибо! Хотя, да, передайте! Почему она вечно не берет трубку,а?! Почему я каждый раз должен до нее дозваниваться?! Что за манера идиотская! Вы не знаете, где я могу ее найти? Мне надо ей срочно одну вещь сказать.

-Завтра. Завтра с утра позвони. Она будет дома.

-Нет! Завтра будет слишком поздно, слышите?! Мне надо с ней поговорить срочно, сию же минуту! Вы же знаете где она? Она не одна, да? У нее кто-то есть?

-Павел, прости, но это не твое дело. У тебя есть своя семья, заботься о ней. А Ане я передам, что ты звонил. Спокойной ночи! Пип-пип-пип-пип…

Из сети

****

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Уже не первую неделю чувствуя известного толка недомогание, Светлана записалась на приём к гинекологу. «Ну, может, всё-таки простыла или за Серёжку беспокоюсь — армия весьма сомнительная школа жизни. И почему я не настояла на институте с военной кафедрой?»- вяло перебирала Светлана мысли, в ожидании своей очереди.

«Срок почти шесть недель. Вам направление на аборт выписывать или пройдёте анализы для постановки на учёт?»- голос врачихи звучал равнодушно.

«А подумать нельзя?»- неловко сползая с кресла, спросила Света.

«Не морочьте мне голову, женщина. Вам ещё неделю назад следовало решить: да или нет,»- легко рассердилась врачиха. «Не буду морочить. Пишите направления на анализы,» — Светлана в одну секунду решила участь ребёнка и ей стало легче.

Муж, пребывавший в неведении, сразу впал в раздражение:»О внуках мечтать пора, а ты рожать собралась! Перед сыном не совестно?»

«Вадим, мне 38 лет, а учитывая, что не выгляжу на паспортный возраст, никто не удивится моему интересному положению. Признаюсь, ходить с беременным животом перед Серёжкой мне было бы слегка неловко, но, когда сын отслужит, его уже готовая младшая сестрёнка встретит,»- примирительно говорила Светлана, скрывая тошноту от еды, которую выставляла на стол для ужина.

Вадим с неделю походив в депрессии, наконец обнял жену:»Знаешь, пусть будет! А то, как-то застойно живём. Говорят, поздний ребёнок освежает брак.»

«А что — наш протух?»- Светлана обиделась. «Да это я так, к слову.»

Беременность, набирая срок, не оказалась лёгкой, как первая. Светлану то клали в стационар на сохранение, то выдавали «домашний» больничный. В отличие от многих беременных, женщина не набирала вес, а теряла, исхудав до крайности. Не только есть не могла, но и готовить: постоянно тошнило.

Тусклые волосы, ранняя пигментация, утянули Свету в паспортный возраст. «Нужно просто перетерпеть!» — это стало её лейтмотивом. Вадим, не дурной и не глупый, понимал, что «по правилам,» он обязан холить и лелеять беременную жену, снисходительно принимать примитивность ужина и интересоваться самочувствием Светы.

Но в голову лезло противное: «Куда всё ушло? Была Светка любимой и единственной, а теперь мне совершенно лень проявлять к ней интерес. А что дальше — постели раздельные? Так я и сейчас часто сплю в Серёжкиной комнате. Нет, лучше не анализировать. Всё нормально… нормально.»

Эта душевная маета и утянула его из дома поздним, морозным вечером. Света, лежавшая на диване под пледом, вяло спросила:»Куда на ночь?» «Покурю на свежем воздухе.» «Ты же бросил!» Не удержался от язвительности:»Ещё месяц такой атмосферы, и я наш бар опустошать начну!»

Устыдившись, коснулся губами лба жены:»Ты легла бы в кровать, там удобнее.» Бесшумно закрыл входную дверь за собой. Света заплакала: «Поцеловал, как бабку — в лоб. Разлюбил окончательно! И что делать?» «Перетерпеть,»- грустно вздохнул внутренний голос.

Медленно падал снег. Вадим выкурил две сигареты, но домой не хотелось. Надумал: «Зайду-ка я в магазин «24 часа,» а то в холодильнике, наверняка мышь ищет верёвку повеситься.»

В небольшом помещении покупателей почти не было. Набрав что-то в корзинку, встал в кассу за молодой женщиной и стал незаметно её рассматривать: невысокая, светлые до плеч волосы, курносая. Интересно, какого цвета у неё глаза?

Базарный голос кассирши, вернул Вадима в реальность: «Как это — кошелёк забыла? Теперь мне обратно раскладывать?» Курносая едва не плакала. Вадим протянул зарплатный пластик кассиру:»Рассчитайте нас вместе, пожалуйста!»

И подмигнул девушке успокоительно. Наверное, от растерянности, она приняла его выручку молча. Но, когда вышли сказала: «Вы меня очень выручили — в холодильнике мышь повесилась, а сынишку с утра нужно обязательно накормить — он в садике кушает плохо. Почему вы смеётесь?» «Да наши с вами мыши — родственники похоже. Как вас зовут?» «Ирина.»

Они уже возле её подъезда стояли, не заметив, как дошли. Девушка извинилась: «К себе за долгом сейчас не приглашаю — поздно уже. Продиктуйте номер вашего телефона, я при следующей встрече отдам.»

«А скоро?» «Не задержу!» «Я о встрече. Муж не ревнивый?»

«Мы в разводе,» — и скрылась в подъезде.

… Дочь назвали Катюшей. У Светы, вскоре после родов, пропало молоко, а на детские смеси, выписанные педиатром, девочка реагировала коликами. И кричала, кричала. Вадим, балдевший от их первенца, дочку воспринимал, как быстро надоедающую игрушку: потычет «козу» в пузико, покачает с пол часика и интерес теряет.

Деловито спрашивал у жены:»Чем конкретно могу помочь? Магазин, мусор, может картошку почистить?» Ей хотелось сказать:»Обними, как в былые времена, а потом погуляй с Катей — я хоть чуть-чуть отдохну!»

Но не смела, потому что у них будто два отдельных государства образовалось: «мама с дочкой» и «папа.»

Вадим нередко задерживался на работе, на неё же уходил по субботам, объясняя ненормированную неделю, своим повышением: заместителем начальника отдела сбыта его назначили.

И к командировкам мужа пришлось привыкнуть. Вадим редко возвращался домой голодным, и почему-то помалкивал, какая у него зарплата теперь. Не выспрашивала, боясь увеличить глубину отдаления.

Сцепив зубы, ждала, когда дочке хотя бы годик исполнится: там, наверняка, полегчает. Но однажды, у порога стояла спортивная сумка с дорожным набором для командировки на три дня, Вадим вышел на балкон — «покурить на дорожку.» Ветер не дал двери захлопнуться плотно, и Светлана поспешив закрыть, услышала, как он говорит в телефон особенным голосом:

«Ириша, здравствуй. Как ты просила: звоню в твой перерыв. Я только туда и обратно. К вечеру уже у тебя, и два дня — наши.»Счастливо добавил: «И ночи тоже.»

Отошла, помертвев. Вадим уехал, а Света ощутила себя на краю обрыва: один необдуманный шаг, и она упадёт в женское одиночество с маленькой дочерью. Сын? Он пока в армии, да и не обязан усложнять свою жизнь только потому, что мать под сороковник, родить надумала.

Светлана три дня жила в машинальных заботах. Так и эдак раскладывая грустный пасьянс жизни, размышляла об измене мужа. У неё не было сил для скандала, о разводе не помышляла, в разговоре с Вадимом не видела смысла. По возвращению изменника, исхитрилась выудить из телефона Вадима номер проклятой Ирины.

Без всяких «А и Б» сказала:»Я Светлана, жена Вадима. Требую встречи с вами.» Чересчур вежливо? Света никогда не была хабалкой.

Ирина, будто ожидая подобное, спокойно предложила:»Вам у меня удобно? Запоминайте адрес.» Обхохочешься, но в ближайший выходной Вадима, Света на него Катюшу оставила, а сама отправилась к любовнице.

Соперница — светлые волосы, курносый нос и дымчато-серые глаза, оказалась лет на пять моложе Светы. Очень милая, молодая женщина, вполне приветливо пригласила пройти на кухню. На столе, рядышком, стояли бокалы. На каждом по сердечку и надписи: «Вадя,» «Ира.» И детский бокальчик с именем «Миша.» Видимо, на заказ.

Светлана воочию увидела, что это не «временный перепих,» а ОТНОШЕНИЯ, которым не мешал ребёнок любовницы. Дочь Вадима им тоже не мешала, но по другому — удалённо.

В Свете вдруг образовалось состояние, озвученное ею, как «Я умираю.» Сердце забилось, как бешеное, в глаза потемнело, стало нечем дышать. Ещё секунда, и упала бы в обморок.

Ирина её подхватила и сопроводила к креслу. Быстро приоткрыв окно, укрыла пледом. Стала измерять давление, пульс очень сноровисто.

Света еле выговорила:»Вот вы какая — любовница! Как медуза Горгона одним взглядом сражаете наповал.»

Ира усмехнулась:»Вы мне льстите. Это паническая атака. Раньше бывало такое?»

«Никогда, пока про вас не узнала.» Ирина протянула таблетку и чашку с водой:»Пейте, не опасаясь. Я медсестра, не наврежу.» И ещё, какую-то кислую, под язык положить заставила, пообещав:»Сейчас полегчает. Поговорим или отложим?» Света хотела ясности.

Голос Ирины звучал тихо и печально:»Вадим говорил, что вы вместе только из-за вашей случайной беременности. Любовь прошла — одни обязанности остались. Врал?»

«Дочка случайность, но равнодушие между нами никогда не стояло. Беременность не простая, трудный ребёнок…»

Ирина кивнула:»Понятно. Я подвернулась в период кризиса. Вы точно без Вадима не сможете?» У Светланы непроизвольно задёргалось веко, и Ира погладила её по волосам, жестом близкой подруги:

«Всё, всё. Как были женой, так и останетесь ею. Перемелется. О дочери он всегда тепло говорит. А мне, видно, суждено быть разведёнкой.

Уедем с сыном к маме с папой в посёлок. Это квартира моей подруги, живу на халяву, пока она по контракту в Польше работает. Архитектором. Твой быстро меня забудет, не сомневайся (Ира перешла на «ты»). Ты, главное, перетерпи ещё немного и врача-невролога посети.»

Всё случилось так, как обещала Ирина. Расставаясь с Вадимом, она не открыла, что Светлана к ней приходила. Мужчина пометался, похандрил и обратил внимание на семью.

Его главной «женщиной» стала дочь Катя. Отслужив, сын вернулся. Устроился водителем такси, переехал к девушке. Женился. Жизнь не шла, а мчалась, как оголтелая. Память об Ирине превратилась в пепел.

Но вот дочь Катя, студентка последнего курса педагогического института, объявила матери тоном шутки:»А меня замуж берут. Миша предложение сделал.»

Светлана парня дочери видела, но близко не знала, и теперь заволновалась:»Кто он? Из какой семьи? Он дальше коридора у нас не проходил и вдруг — замуж!»

Катя засмеялась:»Это он при тебе с папой не проходил, а, когда на дачу уезжали — мы с ним … у нас обедали после прогулки. Он системным администратором после института работает. Мама у него медсестра. Живёт в посёлке. По его рассказам, очень милая женщина. Зовут Ирина Николаевна. Мама, что с тобой? Ты так побледнела!»

Светлана, накапав себе валерьяновых капель, попросила жалобно: «Катюша, найди себе другого жениха, пожалуйста. Остаётся крупинка надежды, что это не ТА Ирина, но, похоже, судьба круг замыкает.» И, поскольку дочь потребовала объяснений, с пятого на десятое, перед ней исповедовалась.

Теперь Катя в ужас пришла:»Так он мне брат, что ли?!» «Нет, доченька, нет!»- замахала руками Светлана. «Но ты так путано рассказываешь, видя во мне ребёнка. Мой отец был любовником, предположительно, матери Миши, когда мне не было года? А потом они расстались, так?»

Света подтвердила: «Да. Во время моей беременности они уже вместе были. И вот как мне с нею родниться?! А если отца бес в бок толкнёт? Тогда я боялась одна остаться, поскольку ты была крошкой. А теперь, за шестьдесят, тем более не хочу. Может, дашь Мише от ворот поворот?»

… Свадьбу играли осенью. Ирина, мать Миши, в её организации не участвовала. Присутствовала гостьей — немногословной и ненавязчивой. Ночевать у Вадима и Светланы отказалась, сказав, что подруга ждёт — давно не виделись.

От прежней Иры остался только курносый нос. Хоть и моложе Светы, а не видно из-за равнодушного отношения к своей внешности. Молодожёнов она одарила деньгами, насколько позволяла возможность. С невесткой, её матерью и отцом сближения не искала.

Поняла ли Ирина на ком сын женился, загадкой осталось, а Света не ворошила. Молодые поселились у тёщи с тестем, а в посёлок Миша ездил один: Катюша всегда находила отмазку.

Вадим, уже слегка оплешивевший, с лишним весом, недоумевал:»Странная тётка сватья — дикая. Мелькнула, даже лицом не запомнившись, встречу на улице — не узнаю.» И Светлана опять не понимала: хитрит муж или, впрямь, память отшибло?

Вадим умер два года спустя после свадьбы Катюши — инфаркт случился на даче, а был мужчина один. Много позже, его личные вещи перебирая, Светлана нашла блокнот исписанный рукой мужа.

Ничего особенного: чертежи будущей бани, сколько клубники по годам собирали. И вдруг, на последней страничке написано вкривь и вкось:»Дорогая сватья Ирина, спасибо, что ты не отняла у меня семью. А дети наши пусть будут счастливы.»

И дата стояла — день свадьбы дочери. Наверное, речь готовил Вадим, но произнести не решился.

Лина Sвами Эффект попутчика

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Отвергнутый кавалер

Иногда то, что нам кажется величайшей драмой нашей жизни, является величайшей удачей. Если бы Виктора в своё время не бросила красавица Нина, возможно, научный мир лишился тогда столь яркого светила.

Выдающийся учёный в области биологии Виктор Фёдорович когда — то был простым сельским пареньком Витькой. Мысли его тогда мало занимали высокие научные сферы, там царила односельчанка Ниночка с красивыми глазками цвета янтаря, что так кокетливо смотрели из — под опущенных чёрных ресниц.

Целыми днями он думал лишь о ней, ночью тоже не было покоя, он продолжал анализировать то, как она посмотрела, что сказала и каким тоном. Повод для беспокойства у него был.

На Нину имел виды местный весельчак и балагур Аркашка, ещё его называли пустозвон, но это неважно ведь Нина была к нему благосклонна.

Она не давала Виктору отставку, но и не приближала к себе, с Аркашкой поступала так же. Эта девушка вся была соткана из кокетства, озорства, желания нравиться и слушать комплименты. Но вечно вести подобную игру было нельзя, разговоры шли и времена были более строгими к девичьему поведению.

Тот вечер пропах сеном и цветами, бабы шли доить коров, звеня вёдрами, и где — то недалеко, как колокольчик, звенел детский смех. Витя, упоённый мягкой атмосферой надвигающихся сумерек, жаждал романтики, и ноги сами принесли его к заветному дому.

Ниночка сидела на лавочке, о чём — то крепко задумавшись. Он напугал её своим внезапным появлением, вздрогнув, она сказала: «Не ходил бы ты сюда больше, я теперь чужая невеста…»

Мир тогда для него рухнул, сначала он подумал, что это очередная шутка, на которые она была так горазда. Потом осознание того, что это правда, затопило его душу до краёв, и ничего больше не осталось, только эта боль.

Со стыдом вспоминал он позже, как стоял перед ней на коленях и дрожащим голосом умолял одуматься. Но Нина была тверда, ей больше по душе Аркадий, и она пойдёт за него и точка. Потом ей надоел этот разговор и она убежала в дом.

Последующие дни Витя всё надеялся, что она передумает, но надежда покидала его с каждым мгновением. И однажды ярким и солнечным деньком он наблюдал, как Нина в скромном светлом платье, с веночком на тёмных кудрях, выходила из своего дома уже под руку с Аркашкой, а толпа гостей обсыпали их рисом и монетками под радостные переливы гармони.

Витя уехал на следующий день. Вернее сказать, сбежал. Сбежал от чужого счастья, от боли и мест, где всё напоминает о ней. Столица не ждала его, и он был ей не нужен, но Витя был молод и упорен. Он поступил в институт и учился, как одержимый, ничего не интересовало его, кроме учебников.

С первого курса преподаватели отмечали его трудолюбие и ставили всем в пример. Ночами, лёжа на продавленной кровати в общежитии, он всё думал, почему не он? Почему она выбрала не его? Чем ленивый гулёна Аркашка лучше?

Потом включал потихоньку настольную лампу и начинал читать конспекты. Его соседи по комнате удивлялись такому стремлению к знаниям, а для него наука была способом изгнать Ниночку из своей головы.

Институт он закончил блестяще, и не менее блестящие перспективы открывались перед ним. Виктор был лучшим среди лучших и стремился к большему. Он постепенно перестал изводить себя вопросом — «Почему она выбрала его?»

Нина просто не могла оценить его по достоинству. Подобное тянется к подобному. Пустая кокетка тянется к пустому балаболу. В письмах из родного села, никто из близких не упоминал о ней, не хотели лишний раз травить душу. Лишь в одном письме упоминалась, как Аркашка перевернул колхозный трактор, находясь в изрядном подпитии.

Потом Виктор повстречал Надю. Они долго присматривались друг к другу, просто общались. Постепенно возникли чувства, но чувства эти были иного рода, не те, которые он испытывал к Нине, они были больше от головы чем от сердца. Сошлись они потому, что вместе они сильнее, вместе проще противостоять окружающему миру, который не всегда дружелюбен, да и просто вдвоём веселее.

Надя была женщина — муза, она вдохновляла его и обеспечивала быт, он мог целиком посвятить себя науке, не беспокоясь ни о чём. Нина покинула его мысли, лишь иногда что — то ёкало в сердце по старой памяти. Потом у них родилась Танюшка, и жизнь покатилась по другой колее, наполненной родительскими хлопотами.

И вот Виктор Фёдорович уважаемый человек, выдающийся учёный, обладатель квартиры и дачи и счастливый отец взрослой дочери, которая вскоре должна подарить ему внука. Стыдно было вспомнить, что когда — то будучи глупым юнцом, он стоял на коленях перед ветреной кокеткой, умоляя о любви…

Теперь он знал, что на коленях стоять нужно перед такими женщинами, как Надя, целовать руки и благодарить за всё. За то, что полностью посвятила себя ему, помогая в его деятельности и забросив свою карьеру. За прекрасную дочь, уютный дом и добрый взгляд. Хотя и Нине нужно сказать спасибо за то, что отвергла его тогда…

Ехать в родное село было уже не к кому и Виктор не был там много лет. Его неоднократно приглашали на различные праздники, как почётного земляка или выступить в местном клубе перед молодёжью. Поехать ему хотелось, но всё находились срочные дела.

«Если ты сейчас не поедешь, то потом и вовсе не получится! — говорила Надя, — Скоро Танюшка родит и я буду помогать ей нянчить, не до того будет! Съездили бы, развеялись, воздухом подышали…»

О том, чтобы поехать одному, речи даже не шло, Виктор привык везде быть со своею Надей. «Твоя правда. — подумав сказал он, — Решено. Едем!»

Село стояло умытое утреннем дождём, глубокие лужи отражали в своей глади пушистые облачка. Виктор и Надя с удовольствием вдыхали прозрачный воздух, наполненный свежестью. Их поселили в доме Сычёвой Марии Павловны, или попросту Сычихи. Она приходилась тёткой директору клуба, а дом её сиял образцовым порядком. Гостям выделили большую комнату, чистую и светлую.

К сожалению, Сычиха, будучи столь чистоплотной в быту, не могла похвастаться тем же в отношении к людям. Она совала свой большой нос во все дела, не гнушалась подслушивать и подглядывать, а уж сплетни были её любимым делом. Люди недоумевали, что движет этой шустрой бабкой? Зависть? Злоба? Одиночество?

Однако все догадки были неверны. Просто это было увлечение всей жизни Сычихи. Выследить кого — то, донести кому следует и наблюдать результат. Когда она видела, как от её слов всё приходит в действие: люди ссорятся, сходятся или расходятся, то испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие. Человек для неё был словно фигура на шахматной доске.

Она чрезмерно заботилась о своих постояльцах. Предлагала то чаю, то тёплый плед. Улыбалась приторной улыбкой и буквально впивалась в Виктора своими глазками — буравчиками. В этом взгляде ему чудился немой вопрос: «Ну что? Когда побежишь Нинку искать?» Конечно Виктор не мог сказать, что судьба Нины его не интересует, но спрашивать о ней не собирался.

Клуб был наполнен до отказа, все пришли посмотреть на своего легендарного земляка. Виктор произнёс речь, отвечал на вопросы, а в конце школьники подготовили для него небольшой концерт. Всё прошло в дружелюбной и приятной атмосфере, но он постоянно ловил себя на том, что шарит взглядом по лицам в поисках Нины.

Уже под конец в зал вошли три женщины, видимо, только с работы в фуфайках и резиновых сапогах, они встали у входа, так как мест больше не было. Среди них он сразу узнал Нину.

Когда концерт закончился, Виктора окружили школьники. Кто — то просил автограф, кто — то задавал вопросы, дети всегда тянулись к нему. «Я пойду домой, — сказала Надя, — от духоты разболелась голова. А ты пообщайся с ребятами!» Он ещё долго болтал с ребятнёй, потом с работниками клуба и вдруг вновь заметил в глубине пустого зала Нину, она терпеливо ждала его.

Сначала она не хотела приходить, усталая и грязная после работы, совсем не такой хотелось предстать перед ним. Но потом подумала, а вдруг он завтра уедет и они не повидаются вовсе. Пока она смотрела на него, такого холёного, в красивом костюме, волна сожаления захлестнула душу.

Это она могла сейчас сидеть подле него, вместо этой женщины с тремя рядами жемчуга поверх лилового платья. Женским взглядом она оценила его супругу и нашла себя всё же привлекательней. Так, может, Нина поедет назад вместо неё, в просторную московскую квартиру с ванной и туалетом?

Нина и Виктор вышли на улицу, уже темнело и холодный ветерок тащил с востока ворох фиолетовых туч. Не сговариваясь, они свернули в сторону леса, чтобы скрыться от посторонних глаз.

«Ну, рассказывай, как живёшь?» — спросила она, улыбнувшись и кокетливо стрельнув глазками. Он смотрел на неё со странным чувством, вроде бы это всё та же Ниночка, время пощадило её и только небольшая сеточка морщин у глаз выдавала возраст.

Но она больше не излучала кокетство и озорство, глаза были потухшие и усталые, и некогда прекрасное лицо приобрело унылое выражение. Попытка кокетства не имела успеха, улыбка больше походила на гримасу боли.

«Лучше ты расскажи, — сказал он, — как живёшь, Ниночка?» Она смутилась, прочтя в его глазах жалость. Потом собравшись с мыслями сказала как есть: «С Аркашкой мы пожили десять лет…

Ну как пожили, не житьё, а маята одна. Работать его не заставишь, а как возьмётся за что, так лучше бы не делал… Гулять любил и языком чесать, больше никаких талантов. Я тоже хороша, чуть не по мне что, давай перед мужиками хвостом крутить, вроде месть такая…

Вот и стояло на ушах всё село, как мы ругались. Потом прибился он к одной бабёнке и уехал с ней в город. А я с сыном осталась. Одна его растила, поднимала… Думала будет мне опора, а он копия Аркашка…»

Тут она запнулась, в горле встал ком, сын был её главной болью. С трудом выталкивая из себя слова, она рассказала о том, что сын её тунеядец и приходится ей кормить великовозрастного детину, выбиваясь из сил, работая за двоих. Бросить его жалко, ведь пропадёт без неё. «Какая же я глупая была, — говорила она, — не того парня я тогда выбрала…»

Они шли по сумрачному лесу, и дождь слегка постукивал по листве, узкая тропка позволяла идти только вплотную друг к другу. «Вот сейчас он меня поцелует…» — подумала Нина.

Но Виктор начал предлагать ей варианты трудоустройства сына, обещал поспособствовать этому в столице, а Нину определить в хороший санаторий, чтобы восстановить нервы и силы.

«Какой ты добрый, — сказала она, — но всё это вряд ли поможет. Расскажи лучше теперь о себе.» Виктор вкратце поведал о своей научной деятельности, зато о Наде и дочери говорил долго, в голосе его было столько восхищения и любви, что Нина устыдилась своих планов о том, как увести Виктора из семьи. Чем больше он рассказывал о своей жизни с Надей, пропитанной взаимным уважением и нежностью, тем более жалкой и глупой казалась сама себе Нина.

Они развернулись и пошли обратно по едва различимой во тьме тропке. Говорить больше было не о чем, слишком разные они стали. «Ну прощай, Нина, — сказал Виктор, — если надумаешь насчёт трудоустройства сына, обращайся. Помогу.»

«Прощай, — еле слышно сказала она, — Рада была повидаться. Прости за всё.»

Она быстрым шагом пошла в сторону своего дома, пряча озябшие руки в карманы фуфайки, слёзы душили её. Почему тогда она выбрала этого Аркашку? Где были её глаза? Она не хотела заходить в дом, там сидит сын и ждёт когда ему разогреют еду.

Опустившись на мокрую лавочку, Нина пыталась привести свои чувства в порядок. Встреча с Виктором растревожила её душу. Хотелось как — то поменять свою жизнь, тоже испытать светлое и чистое чувство. Ведь существует же оно на земле и сейчас она видела тому доказательство!

Сычиха сидела на кухне и грызла семечки, когда вернулся Виктор, аккуратно поправляя кучку шелухи перед собой, она сказала: «Супруга ваша уехала с последним автобусом…»

«Как уехала? Почему?» — изумился Виктор, похолодев. «Я сама не поняла! — округлила глаза Сычиха, — Залетела как ураган, вещи в сумку покидала и была такова. И ничего не сказала!»

«Когда следующий автобус?» — спросил он.

«Теперь только завтра.» — ответила бабка, буравя его глазами, словно желая залезть в душу и вытрясти оттуда все эмоции, чтобы вдоволь насладиться ими.

Виктор ушёл в другую комнату, не желая оставаться наедине с отвратительной бабкой. Наверняка, это она высмотрела его с Ниной и обо всём доложила Наде, ещё и приукрасив. Эта ночь казалась ему бесконечной. Простит ли его жена? Что наговорила ей Сычиха?

Время словно стояло на месте, часы громко тикая отсчитывали мгновения ночи, но она и не думала кончаться. Наконец сквозь занавески забрезжил сероватый свет и Виктор встал с кровати, заснуть всё равно не получится.

Голова гудела от бессонницы и дурных мыслей. Этим утром он особо ярко осознал, что значит для него жена. Это не просто женщина, с которой он прожил много лет, это его лучший друг и родственная душа. Именно это чувство, вызревшее за много лет и есть та самая настоящая любовь, а не та юношеская страсть, что он испытывал когда — то к Нине.

Надя помешивала содержимое кастрюльки, громко булькающей на плите, когда домой вернулся Виктор. Усталый и небритый с красными глазами, он с порога приступил к оправданиям: «Наденька! Мы просто прогулялись и поговорили о жизни! Ничего такого не было! Мы просто разговаривали, клянусь!»

Надя, отложив половник, сказала: «Я ни на секунду и не усомнилась в тебе, как бы эта Мария Павловна… Сычиха, не намекала. Мне и в голову не пришло, что у вас кроме разговора что — то было!»

«Так почему ты в спешке уехала?» — недоумевал Виктор. «В клуб позвонили и передали, что наша Танюшка родила, тебя не нашли и сказали мне. Я ещё успевала на последний автобус и попросила Сычиху передать тебе, чтобы ты утром ехал следом!»

«Она мне ничего не говорила про роды, — сказал Виктор, — Как там ребёнок? Ведь он родился раньше срока!» «Всё в порядке, — поспешила его успокоить Надя, — всё с ним нормально. Так что мы теперь бабушка и дедушка, и все мелодрамы пусть остаются в прошлом!»

Автор Анфиса Савина

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Письмо Луке

Вначале у Мишки всё было как у всех. В сад ходил, кашу манную не любил, с ребятами играл, стихи разучивал и поделки делал. Мама с работы шла, его забирала. Как раз с прогулки подхватывала.

Мишка к ней бежал, она его брала на руки и кружила, приговаривая: «Мышонок, соскучилась я сильно». Миша для виду, ворчал, вырывался: «Пусти, мам, я ж мужик», – а сам втайне радовался. Потом они домой шли через продуктовый ларек, брали там крупу, муку, сосиски папины любимые, чупсик – ему, Мишке. Вечером папка с работы приходил, ужинали, Мишка с отцом спорт или фильм смотрел, потом спать ложился. Мамка сказку на ночь читала.

Летом на дачу ездили, отец баню строил, мама грядки полола, Мишка поливал их из маленькой лейки. Но больше ему нравилось с отцом гвоздики забивать.

Так и жили.

У Мишки школа началась, там не так весело было, как в садике, но терпимо. Математика нравилась и окружающий мир. Рисовал Миша хорошо, на физкультуре бегал с большим удовольствием. Дожили до третьего класса.

Хорошая она была, мамка, добрая, весёлая, никогда и не ругалась. Носила платья красивые, туфли на каблучках, летом – любимый синий шарфик. А потом заболела. В больницу её забрали. Три раза только к ней Мишка с отцом и сходил. И всё. На кладбище отец и Мишка не плакали. Он вообще не верил, что это его маму в землю закопали. И про себя думал, что это ошибка. Она просто уехала далеко, вылечится и вернётся. Ждал. Тем более у них секрет был. Когда последний раз он в больницу к ней приходил, мама его слабой рукой к себе притянула и зашептала:
– Мышонок, я к тебе вернусь обязательно! Только, может, выглядеть буду по-другому, но ты обязательно меня узнаешь!

Мишка и верил, и ждал. Хотя тяжело им с папкой было. Дом без мамки совсем скучным стал. Полы они мыли, пыль протирали, занавески стирали, а всё равно все серым казалось. Отец, после того, как маму на кладбище увезли, замолчал. С работы придет, телевизор не смотрит и пиво своё любимое пить перестал.

Сядет за столом и молчит, не шевелится, как робот без подзарядки. На Мишку в такие минуты страх нападал. Он отца тормошил, дела выдумывал, есть, мол, хочу, уроки проверь, гулять пошли, в магазин, цветную бумагу купить на труды. Отец отмирал на время, собирался и, молча, шёл, Мишкины просьбы исполнял.

А потом весна началась. И они на дачу с отцом поехали, огород сажать. День солнечный был, яркий, небо – синее, как окно вымытое. Папка повеселел даже немножко. Лопату взял, в чёрную землю вонзил, улыбнулся, потом охнул, присел и упал лицом вниз.

Мишка бросился его поднимать, да какое там… Тяжёлый он, папка. Закричал тогда Мишка. Соседи на его крик прибежали. «Скорая» папку увезла. Врачи сказали – сердце. Не успели врачи. Что дальше – Мишка помнит плохо. Какая-то темнота в его душу вошла и там сидела, давила, уходить не хотела.

Так Миша в детском доме и оказался. И там ему совсем не понравилось. Всё не понравилось. Ни еда, ни комнаты, новой мебелью обставленные, ни ребята крикливые, особенно Вовка-вредина, ни воспитатели уставшие, все на одно лицо.

Мишка, как отец стал, к окну подходил и замирал, боль свою слушал. Она звенела тонким комариком, потом струной. В этот момент он думал, что мамка перед смертью обманула его: пообещала, что придет, просто чтоб его, дурачка, успокоить. Но где-то глубоко внутри он всё же немножко надеялся, что она вернётся.

Дни летели, один на другой похожие. В детдом новая воспитательница пришла – Елена Юрьевна. Большая, мягкая, круглолицая, на матрёшку похожая. И ребята в её присутствии успокаивались, и Мишке она по душе пришлась. Она много рассказывала историй про всяких замечательных людей и так хорошо и светло она говорила, что Мишкина боль сердечная исчезала. Даже Вовка под её рассказы тихим делался, прекращал всех доставать.

От Лены Юрьевны Миша и узнал про святого Луку, который жил давно, был врачом и священником, трудности перенёс, бедным помогал, солдат лечил и много добра простым людям сделал. Мишке этот доктор на фотографии очень понравился.

Вроде, строгий, в очках, но глаза улыбаются. Он бы точно маму и папу спас – так думал Мишка. А ещё Мишке понравилось, что святой Лука назывался Святитель. Что это значит, Мишка постеснялся спросить, но представил Луку с большой свечкой, свет которой тьму в его, Мишкиной душе, рассеивает. А потом воспитатель сказала, что Лука сейчас на Небесах.

После этого рассказа, Мишка долго думал, а потом листик из блокнота вырвал и написал святому письмо: «Дорогой Лука, раз ты у Бога на Небе, там, рядом и моя мама. Пожалуйста, напомни ей, что она обещала вернуться. Скажи, что я уже очень скучаю. Пусть мы встретимся, и пусть я узнаю её».

Когда детский дом выехал в Красноярск на экскурсию, Мишку и других ребят Елена Юрьевна к памятнику святому Луке повела. Мишка долго смотрел в лицо этому человеку, а потом, когда уже все уходить собрались, незаметно спрятал записку в землю у памятника.

…Мишка уроки доделывал, когда его к директору позвали. Там сидела высокая женщина с веснушчатым добрым лицом, в синем шарфике. Она неловко встала навстречу мальчику, улыбнулась такой знакомой улыбкой и тихонько проговорила: «Как на мышонка похож!». Мишка подбежал и обнял её изо всех своих сил.

Елена Есаулова
Картина художника С. А. Тутунова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.