Утро не задалось. Егор, как всегда, опаздывал в школу. Он привычно гаркнул на отца, который спал на полу кухни, так и не добравшись до дивана после вчерашней попойки; нахамил матери, не показывая вида, что его заботит свежий синяк на её лице и уже ополовиненная бутылка вина на столе. Заглянул в холодильник, ухватил обветренный кусок колбасы.
«Хоть что-то», — подумал парень и зло хлопнул дверцей. Мать пробовала что-то сказать, но Егор отмахнулся от неё как от назойливой мухи и выскочил в подъезд, на ходу натягивая тощую куртейку. Голова болела от недосыпа —гулянка родителей затянулась далеко за полночь, живот привычно урчал с голоду. Но есть колбасу на ходу он не стал.

— Не такой я уж и пропащий, как говорят эти козлы, — мысленно одёрнул он сам себя.

Этими самыми козлами для него были одноклассники, соседи и учителя, которые неустанно напоминали о его родителях-алкоголиках и сулили не особо радужное будущее.

Холод пробирал до костей, спать хотелось неимоверно. И ноги сами по себе свернули в заброшку. Там жил давний знакомый Егора — бомж Толич, можно было поспать в ворохе одеял и в относительном тепле. Нет, Егор не брезговал. Толич был нестандартным бомжом. Утром он ходил в привокзальный туалет, умывался и брился старенькой бритвой, каждую неделю ходил в баню, а при малейшей возможности тащил свою малочисленную одежонку и одеяла в прачечную.

В тесной каморке никого не оказалось, но Егор привычно стал умащиваться на одеялах. Толич был в курсе его проблем и не гнал парня. Как вдруг откуда-то послышался писк. «Вот мыши обнаглели», — подумал он и резко встряхнул импровизированную постель, из недр которой неожиданно выпало три маленьких комка.

«Котята? Откуда здесь котята», — мелькнула мысль. Комки потерянно ползали по полу и пищали. «И что с ними делать? Толич котят точно не одобрит, выбросить, что ли, подальше, а то ещё подумает, что это я их приволок». Егор взял одного котёнка в руки, а тот неожиданно замурлыкал и стал тыкаться носом в ладонь, вынюхивая что-то вкусное. И тут накатили воспоминания.

Счастливый отец и радостная мама, которую они забирают из роддома; крошечная сестрёнка — такая несуразная, но уже с серьёзными глазками.

Неожиданная болезнь мелкой, «скорая», которая приезжает, как минимум, раз в неделю.

Постоянное хождение в больницу, чтобы хоть на минутку увидеть маму. Он долго мёрзнет под окнами, его гонят, говорят, что нельзя. Хмурый отец, молчаливо достающий из холодильника бутылку водки. Егор в первый раз увидел его пьяным и плачущим навзрыд. На следующий день приехала мама — осунувшаяся, с потерянным взглядом… и одна.

Бутылка, бутылка, ещё одна бутылка. Егор тогда накрыл голову подушкой, чтобы не слышать эту страшную тишину, периодически прерываемую глухими всхлипами и звоном горлышка бутылки о рюмки.

Похороны. Родители с пустым взглядом. Он пытался подойти, что-то сказать, но в ответ — только молчание. С того времени прошел всего лишь год. Родители пили, а Егор рос сам по себе. За это время из отличника он превратился в настоящего гопника. Да, ему хоть и 15 лет ещё, но секция бокса, в которую он ходил раньше, давала ему фору перед старшими противниками. Теперь его хоть и обзывали, но только за глаза, иначе дело заканчивалось дракой и стандартным нагоняем от учителей или участкового. Дверь каморки скрипнула, и Егор вернулся в реальность.

Толич…

«Сейчас влетит», — только и успел подумать он, так и держа котёнка в руках. Толич хмуро посмотрел на ползающих по полу котят.

— Ну и чего малышню морозишь, — сказал он и собрал пищащие комки. — Давай вот, я им коробку для гнезда принес.

И действительно, у него в руках была коробка с потрёпанным, но мягким и чистым пледом.

— А ты молодец, не обидел малявок. — Толич внезапно улыбнулся и Егор увидел, что не такой он и старый. День пролетел незаметно. Егор прошвырнулся на рынок к знакомой продавщице, помог перетаскать ящики, за что получил пакет молока, батон и пару сосисок.

Толич мотнулся к дворникам и раздобыл у них грелку и горячую воду. Они покормили котят, перекусили сами, и остаток дня наблюдали за их потешной вознёй, изредка переговариваясь. С тех пор Егор стал ежедневно навещать Толича и его котят, принося тем что-то вкусненькое, что можно было втихую урвать со стола. Но однажды все изменилось.

После школы Егор, как всегда, привычно повернул к заброшке, но там было целое столпотворение – «скорая», несколько машин и куча зевак. Тихонько подойдя к толпе, он пнул в бок смутно знакомого пацана.

— Что там? — спросил Егор, кивая на дверь каморки. — Да бомж какой-то помер, вон уже вынесли, сейчас двери заколотят и всё, — отмахнулся тот. — В общем, ничего интересного. Егор отошёл и устроился во дворе детского сада. Оттуда был отличный обзор, а сам он не привлекал внимания — ну сидит пацан, да и сидит. Сердце непривычно трепыхалось, болело в груди, глаза жгли слезы. Эх, Толич, Толич, ну как же всё вот это так…

Через час все разошлись по своим делам, и парень подошёл к дверям. Сквозь толстые доски слышался писк голодных малышей.

— Вот уроды, — зло выругался он сквозь зубы и пошел за куском арматуры, которую они с Толичем собирались сдать в металлолом.

Дверь быстро поддалась. Егор зашёл в каморку. На импровизированном столе — лужа из опрокинутого пакета молока, на полу — разбитое блюдце, разбросанные одеяла, перевёрнутая коробка с котятами с отпечатком чьей-то грязной подошвы. Двое малышей, испуганно забившиеся в угол, и третий, неподвижно лежащий на полу.

— Козлы, какие же они все козлы, — сквозь злые слёзы ругался Егор, закутывая малышей в их пледик. Домой мчался как на крыльях. Третий котенок был ещё жив… пока жив.

Дверь квартиры была, как всегда, открытой, отец с матерью привычно сидели за столом уже в хорошем подпитии. Парень бросился к шкафу, где лежали скудные сбережения, которые оставались от зарплаты грузчика и уборщицы. Схватив все купюры, он бросился к ошарашенным родителям и сунул каждому по котёнку:

— Я это… мне в больницу, вот с ней. Егор показал на ладони еле дышащее маленькое тельце. — Это Василий и Толич, а её я назову Лизой, и она обязательно выживет.

Он хлопнул дверью квартиры и уже не слышал, как глухо зарыдала мать, а отец ударил кулаком по столу так, что бутылка с водкой упала на пол и разбилась. Лизой звали сестрёнку Егора, которая так и не дожила до трёх месяцев…

Он бежал в клинику с одной мыслью: лишь бы успеть. И его не заботило, что потом ему скажут за все потраченные деньги. Лизу пришлось оставить в стационаре. У неё были шансы выжить, но требовалось постоянное лечение, капельницы и уколы. Домой Егор шел с самыми нерадостными мыслями.

На удивление, двери квартиры были закрыты. «Вот козлы, — привычно подумал он и в сердцах стукнул кулаком по обветшавшей обивке. — Бросили малышню и умотали».

Но вдруг в коридоре послышались шаги, и дверь открыл отец. В квартире царила непривычная тишина, обычно в это время на кухне собирались собутыльники родителей. Но там было пусто.

— Мы котят у тебя в комнате обустроили, — сказала мать, выходя из кухни. — Там молоко в холодильнике и корм для котят, я специальный купила, а то худющие они. А молоко подогрей, не забудь, их кормить скоро.

— Как там… Лиза? — спросил глухо отец и сглотнул, его глаза подозрительно заблестели, и он отвернулся.

— Жить будет, —ответил Егор, — но лечить нужно.

— Там в шкафу деньги, я одолжил, возьмешь на врачей.

Отец резко повернулся и ушёл к себе в комнату. Мама подошла к Егору и обняла его впервые за целый год.

— Какой ты у меня, — сказала она, — вырос и не заметила. И человеком стал, а не козлом каким то. Пошли малышню посмотрим, а завтра к Лизе поедем. Выживет она, обязательно выживет.

Спина матери мелко задрожала.

— Не плачь, всё хорошо будет, — обнял её в ответ Егор. — Всё обязательно будет хорошо…

И действительно, у них всё было хорошо. Не так как в сказках, конечно, но Лиза выжила и из забавного котенка превратилась в наглую котищу, а Васька с Толичем — в два здоровенных пуховых клубка.

Нет, родители не сразу бросили пить и употребляют до сих пор, но умеренно и исключительно по выходным, без собутыльников. Они иногда скандалят, ругают Егора за поведение, терпят визиты участкового (да, он не стал пай-мальчиком и так же не даёт спуску своим обидчикам). Но в холодильнике есть еда, в том числе и для котов. Всей семьёй они часто сидят на кухне и просто разговаривают, а как только кто-то из них повышает голос, на шум сразу бегут три мохнатых комка, залезают на руки и начинают мурлыкать. И скандал утихает сам по себе. Ведь невозможно ругаться и одновременно гладить кота…

(С Егором я познакомилась в ветеринарной клинике, и как-то неожиданно мы заболтались. С его разрешения эта история и публикуется).

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Маша

Маша была самой старшей среди братьев и сестер Ивашкиных. Когда за ними пришли работники социального центра и милиционеры, девочка готовила на кухне «обед».

Светлана отлично помнила этот момент: грязная, вонючая квартира, с отвалившимися обоями и засаленным, липким полом. Запах перегара, казалось, пропитал все стены этой страшной хаты. И запах «обеда» — пригоревшего варева из единственного продукта, который удалось найти маленькой хозяйке в шкафчике с липкими от грязи ручками — гороха.

Чумазые ребятишки, столпившиеся около Маши в нетерпеливом ожидании кушанья, завидев незнакомых людей, прыснули во все стороны, как маленькие мышата. Их потом пришлось искать по всей квартире: одного достали из-под продавленного дивана, другой прятался в трехстворчатом шкафу и кричал от страха, когда был обнаружен. Третья пряталась за занавеской — рваной тряпкой, повешенной «для уюта».

Маша стояла посреди кухни, в руке — поварешка. Она застыла, пораженная, и молчала.

Мамы дома не было, она гуляла. Прогулка длилась уже две недели, и когда должна была закончиться — неизвестно. Ждать эту высокородную даму было некогда, и детей забрали.

Нянечка Лариса, молодая и цветущая женщина, принялась за свою привычную работу: надо было отмывать малышей в трех режимах: кипячение, помывка и полоскание. Потом она же выдавала чистую одежду и стелила свежее постельное белье. Дети в первый раз увидели трусики и маечки. А на кровати смотрели, как земляне на летающую тарелку. В столовой, где любимая всеми повариха Надежда Петровна оставила ужин для «ночников», маленький Саша Ивашкин жадно откусил от вареного яйца. Скорлупу не очищал: он не знал, как выглядят куриные яйца.

Светлана смотрела на это все и не могла избавиться от застрявшего комка в горле. Она, юная воспитательница, устроившаяся в приют сразу после педагогического училища, еще не осознавала в полной мере, что помимо нормальных семей, существуют еще и такие, ненормальные…

С Ивашкиными нужно было много заниматься. Никто, кроме Маши, не умел толком говорить, умываться, одеваться, чистить зубы и пользоваться туалетной бумагой. Зато они, как зверьки, умели быстро бегать, прятаться, кусаться и воровать еду. Дети долго не могли привыкнуть к сытости. Надежда Петровна подкладывала им добавку по несколько раз, а они все ели и ели. На ночь повариха оставляла для малышей молоко и печенье: уже никто из приютских не хотел вкусняшек, а Ивашкины набивали печеньками полные карманы, а потом спали в крошках. И ничего им не мешало — дрыхли как убитые. Не сразу, но освоились потихоньку. Влились в ребячий коллектив, в режим, в каждодневные занятия.

***

Родственникам разрешалось приходить в приют. Вот и мама Ивашкиных, наконец-то, явилась повидать своих «кровиночек». Она стояла в дверях, вдрызг пьяная, покачиваясь и глупо хихикая. Светлана хотела выпроводить горе-мать и закрыть двери на три замка, чтобы эта страшная и грязная баба никогда в жизни не смогла проникнуть в украшенный рисунками детей и педагогов, пронизанный ароматами манной каши и котлет, чистенький приют.

Но дети… Они, увидев мать, с визгами облепили ее со всех сторон. Обнимая пьяную женщину, маленькие Ивашкины смотрели на нее с такой искренней любовью, жались к ней, как цыплята к наседке.

Ивашкина пришла не с пустыми руками — принесла гостинец, два чупа-чупса на всех четверых. Ребятишки радовались подарочкам, целовали маму. А она раскинула руки над ними, словно мадонна.

Светлана закипела, конечно. Она очень обиделась на малышей — всю душу им отдавала каждый день, а ночью по сто раз заходила в спальню, поправить одеяльца и проверить, не описался ли Сережа. И они к ней тоже ластились, но не так, как к родной матери! А она, пьянь и рвань, соизволила прийти к детям через несколько месяцев жизни их в приюте. Стоит и наслаждается материнским счастьем!

— Вам не стыдно? Не стыдно, я спрашиваю? — сказала воспитательница Ивашкиной. — Вы хоть не пили бы сегодня!

Женщине было нисколечко не стыдно, она подняла на Светлану тусклые глаза и обнажила беззубый рот в бессмысленной улыбке:

— Ты должна меня понять. Ты баба. И я баба! Я рожаю детишков, люблю их больше всей жизни! А вы у меня их всех отняли!

— Вам на детей наплевать! Они у вас голодные, холодные, под диванами прятались и… — Светлана готова была расплакаться.

Вовремя подоспела вторая воспитательница, Раиса Матвеевна, человек взрослый, опытный и поживший. Она взяла за плечи девушку и увела в кабинет. А потом ласково обняла ребятишек и позвала всю ораву в детскую, смотреть мультики. С трудом, но ей удалось их увести. Раиса Матвеевна боялась, что мамаша раззявит рот на всю ивановскую: дескать, «детишков» от мамы родной отрывают! А малыши заплачут, набегут другие, и начнется концерт.

Обошлось, слава богу. Ивашкиной надоело разыгрывать роль прекрасной феи, видимо ждали неотложные дела на улице. Она быстренько отцепила от себя ребятишек и смылась, как вор. Малыши кривили свои мордочки, готовые расплакаться. Еле-еле удалось их отвлечь.

Маша была единственная, кто не подошел к матери. Она в это время сидела в спальне девочек, уставившись в одну точку. Высокая, нескладная, большеротая, с длинными руками и ногами, она старалась не плакать, вцепившись в спинку кровати. Светлана подошла к этой несчастной, некрасивой девочке, обняла ее и расцеловала.

— Пойдем мультики смотреть?

Маша мотнула головой:

— Не. Не хочу.

— Ну тогда давай просто поболтаем?

— Нет. Светлана Игоревна, я стану такой же, как она?

— Нет. Не станешь никогда. Ты очень умная и красивая девочка. Ты будешь хорошо учиться, станешь… э-э-э… Кем ты хочешь стать?

— Поваром.

— Поваром — это хорошо! Выйдешь замуж. У тебя будет много детей! Веришь мне?

Маша утвердительно кивнула, а Светлана крепко обняла девчонку.

***

На новогодний утренник Светлана притащила из дома свое любимое нарядное платье. Она надолго закрылась с Машей в спальне. Через час она торжественно вывела за руку девчонку в зал. Все ахнули. Куда подевалась некрасивая рыжая худышка? Оказалось, что Маша была не просто хорошенькой, а настоящей красавицей! Во всем ее облике: в тонкой талии, узкой спине, прозрачной коже, медном блеске волос чувствовалась порода. Необыкновенные серые глаза, опушенные длинными ресницами, сияли. А широкая улыбка делала Машу очень похожей на актрису из всеми любимого фильма «Красотка».

***

А потом Светлана получила нагоняй от новой директрисы.

— Светлана Игоревна, вы понимаете, что девочкам в пятнадцать лет нельзя выглядеть вызывающе сексуально? Вы видели, как мальчики на нее смотрели? А если девочка начнет раннюю половую жизнь?

— Татьяна Степановна, конечно же, девочка начнет раннюю половую жизнь, если вы по ночам будете спать в кабинете, запершись изнутри! — возмутилась Светлана.

Это было объявление войны. Татьяна Степановна окинула взглядом девушку и сделала свои выводы. Она, двадцать лет отработавшая в стенах приюта, шла к новой должности с упорством бронепоезда. То, что она спала по ночам во время смены, никем не возбранялось. И дети должны спать по ночам, а не торчать в воспитательской, ведя задушевные разговоры с «воспитательницей», которая старше некоторых всего лишь года на четыре! Устроили тут, понимаешь, пионерский лагерь!

Постепенно Татьяна Степановна устанавливала свои порядки и не терпела никаких возражений. А уж тем более от сопливой девчонки, которая позволяла панибратство в отношениях с детьми, отметая напрочь такое понятие, как порядок, дисциплина и дистанция.

Война велась изощренно и грамотно. Подключены были самые главные силы: ложь, сплетни, клевета. В итоге Татьяна Степановна вышла победительницей. Светлане оставалось только написать «по собственному» и валить на все четыре стороны. Она пыталась бороться, но не умела пока. Что такое — ее щенячьи двадцать лет против опытных пятидесяти?

Светлана ревела две недели. Жалко было расставаться с детьми. Жалко было покидать стены приюта, где теперь осталась властвовать новая директриса, авторитарная и жестокая. Хорошо, что к тому времени Ивашкиных распределили в детский дом, находившийся в соседнем районе и пользовавшийся доброй славой.

Она пришла попрощаться с детьми. Обняла Машу. Та прятала слезы, не любила показывать свои чувства. Потом Ивашкиных посадили в микроавтобус. Светлана долго махала рукой вслед.

***

Это все происходило двадцать лет назад. Потом появился интернет, мобильные телефоны. Одноклассники могли увидеть друг друга, друзья — встретиться, родственники научились общаться, находясь в разных уголках необъятной страны.

Светлана Игоревна разыскала Ивашкиных в популярной соцсети. Сережа женился, имел двоих ребятишек, работал. Петя пока остался холостяком, все свое свободное время пропадал в лесу и на рыбалке. Его фотографии были однообразны: то Петя с огромной щукой в руках, то Петя с лещом, то в лодке на озере, то у костра, то опять с щукой — поменьше.

Анюта уехала в Питер. Работала флористом. На всех фотографиях — цветы. Среди этого разноцветного великолепия — веснушчатое личико, обрамленное рыжими кудряшками.

Машу Светлана не могла найти нигде. Сердце нехорошо вздрогнуло. Она решилась написать Ане. После радостных приветствий и взаимных комплиментов женщина задала волнующий вопрос. Аня ответила:

— Спилась. Бомжевала здесь, под Питером. Потом сгинула куда-то.

— Как спилась? — Это была именно та новость, которой Светлана больше всего боялась. — Как спилась?

Все произошло очень просто и банально. Маша оказалась действительно одаренной, умной девочкой. Она блестяще окончила школу и при содействии педагогов детского дома поступила в институт! Уехала учиться в Петербург и была одной из первых студенток на курсе. Потом переманила к себе и Аню, младшую сестру.

Маша устроилась в престижную фирму, где для нее открывались блестящие перспективы. Она смогла сама купить квартиру, пусть однокомнатную, но все же!

Аня прислала фотографию Маши с комментарием: вот какая она была.

Девушка выглядела потрясающе! Высокие скулы, яркая помада, волосы, спадающие золотой волной на плечи. Королева Марго? Мила Йовович? Николь Кидман? Ни одна из этих красавиц не подходила, чтобы описать Машу. Что-то смутно знакомое, много раз виденное… Нет, никак не вспомнить было, что.

Аня приехала к сестре, жила вместе с ней, училась на швею в техникуме. Обычная девочка, без выдающихся способностей.

Жили сестры дружно и весело. Благодаря Маше Аня побывала и в Турции, и в Египте, и в Париже. Все было хорошо.

А потом Маша влюбилась. И не в кого-нибудь, а в Андрея — сына президента компании. Любовь была взаимной и страстной. Родители его нисколько не препятствовали отношениям молодых людей. Дело закончилось пышной свадьбой. Казалось, все — мечты сбылись!

— Наверное, каждая детдомовская девочка мечтала о такой жизни, как у Маши. Все было, как в кино. Я и братья любовались сестрой. Андрей лучился счастьем. А потом…

А потом Маша выпила свой первый бокал шампанского. До этого она никогда не пила. А тут такое событие! Невеста поднесла к губам хрустальный фужер с искрящимся напитком. А потом — еще один. И еще.

Андрей никогда не видел пьяной свою невесту и был неприятно удивлен. Конечно, скандала никакого не было. Жених поскорее увел Машу, а гости отлично веселились и без молодоженов: при всей навороченности это была все-таки русская свадьба, разве что участники были богаче, а тамада — дороже. Но веселились все так же, как и на простой деревенской гулянке.

Утром Маша извинилась перед мужем, тот ласково ее пожурил. Вечером супруги улетели в Португалию. А там Маша пила каждый день. После возвращения пить не перестала. И если начала девушка с шампанского, то через год не брезговала простым спиртом.

Она потеряла все: работу, семью. Андрей развелся с ней, и Маша переехала в квартиру обратно, устроив там сущий ад для Ани. Начали приходить какие-то мужики, потом — хитрые товарищи с бумажками, уговорившие пьяную женщину подписать дарственную. Квартира к тому времени превратилась в настоящую помойку. Совсем как в детстве у мамы.

Аня съехала и нашла съемное жилье. А Маша еще долго приходила к ней. Придет грязная, страшная, беззубая, похожая на старуху, бомжиха: отмокнет в ванной, выведет насекомых, отоспится на чистом белье, а потом снова уйдет.

Аня плакала, уговаривала ее лечиться, но Маша и слушать не хотела. Ей было и так хорошо. А потом сестра пропала навсегда.

— Мы, знаете, ни один не пьем. Ни Сережа, ни Петя, ни я, — писала Аня. — Мы очень боимся, что нам понравится. Маше ведь понравилось. А мы не хотим жить так. Я переживаю за Петра. Он одинок, в любви ему не везет, носится по озерам. А вдруг?

— Дай бог, этого никогда не случится, — ответила в личке Светлана.

Дай бог… Она смотрела на Машино фото. И вдруг вспомнила, на кого похожа девушка.

Был такой художник — Боттичелли, создавший великий шедевр. На картине была изображена прекрасная богиня, рожденная из пены морской: золотые, завивающиеся в крупные кольца, длинные волосы, фарфоровая кожа, чуть тронутая свежим румянцем, прекрасные, прозрачные, сияющие глаза, смотрящие грустно и задумчиво, мягкая линия шеи и рук… Да, это была она, ее Маша, рожденная, правда, из грязи трущобной, но столь же прекрасная…

Была.

—

Автор рассказа: Анна Лебедева

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Мама по вызову.

Мне было 45, когда я потеряла работу, побегала, поискала и поняла, что ничего не найду. Всё рухнуло. Но… стала читать объявления в газетах на столбах. Кто хочет работать, всегда найдёт хоть что-то. Вдруг вижу: «Нужна няня по уходу за маленьким ребёнком, женщина не моложе 45 лет». Понятно, богатенькая мама боится, что молодая няня соблазнит её мужа. Я в нужном возрасте. Оделась я поприличнее и пошла по указанному адресу. Как я и ожидала, это был не просто дом, а чудная, роскошная вилла. Мне открыл охранник, позвонил, как видно, хозяйке и впустил меня. Я поднималась по внутренней лестнице с отполированными перильцами, и уже слышала детский плач. Встретила меня наверху хозяйка. Женщина молодая, привлекательная, в красивом платье. (Эти дамы в халате по квартире не ходят. А зря, между прочим). Она стала обсуждать со мной условия работы, а ребёнок всё плакал, и я никак не могла сосредоточиться.

– Простите, – сказала я, наконец, – там ребёнок плачет. Это мой подопечный?

– Именно, – ответила мне дама, – а что такое? Вы никогда не слышали, как дети плачут?

– Почему же. Слышала много раз. У меня есть опыт работы, но я старалась не допускать, чтобы ребёнок так долго плакал.

– Ха! Она меня уже учит! Ну, ну, пошли, – мы шли по коридору, скоро открыли спаленку, – вот вам халатик, возьмите малышку, это девочка, посмотрим, как вы её успокоите.

Я быстро надела халат поверх своей одежды, взяла ребёнка на руки, малышка в тот же миг прижалась ко мне и затихла… А у меня просто сердце замерло. Такая крошка, месяца два, не больше…

– Похоже, что мы столкуемся, – сказала хозяйка. – Вы будете работать до двух часов дня, потом вам принесут обед. Расчёт может быть произведен в тот же день, если вам удобно, а может быть начислен и в конце месяца. Приходить нужно к шести утра. Я ещё сплю в это время, поздно возвращаюсь… Вас впустит охранник и проведёт к ребёнку, вам тут же занесут завтрак. Устраивает такая работа, если кроме ухода за ребёнком вам ничего не нужно будет делать?

– Конечно, устраивает. У меня сын есть, ему 8 лет. Вы писали, что нужна рекомендация. Вот мои бумаги, посмотрите, пожалуйста.

– Лучшая рекомендация – моя Леночка. Она молчит, а это главное. Только не очень-то приучайте её к рукам. Она станет требовать, чтобы и я брала её на руки… Понимаете?

– Конечно.

– Значит, договорились, завтра в 6 часов утра малышка будет вас ждать…

Как только я положила ребёнка на кровать, снова раздался плач. «Что-то тут не то», – подумала я, но не могла же я в этот день, когда только договаривалась с хозяйкой, раскрывать ребёнка и искать причину её слёз! А хорошо бы снять подгузники или памперсы, посмотреть, сухая ли девочка… но завтра, так завтра.
Утром я пришла, как договорились, охранник, теперь уже другой, впустил меня, в спальне было тихо. Я переоделась, помыла руки, тут же мне принесли в коробочках завтрак. «Совсем как в самолёте», – подумала я. Прошло не больше десяти минут, как девочка заворочалась, застонала. Я проверила, не мокрая ли она, сменила памперсы. Господи, она заулыбалась. Я тихонечко стала говорить с малышкой. «Маленькая Леночка, хорошая, чистенькая. Сейчас нам принесут бутылочки, будем есть». Бутылочки со смесью принесли в специальной грелочке, я убедилась в том, что питание нужной температуры, покормила малышку, подняла её вверх, чтобы она смогла отрыгнуть воздух, который заглотнула с пищей, и только потом уложила в постель, которую успела расправить. Малышка вздохнула и как-то преданно посмотрела мне прямо в глаза. Наверное, я выдумываю. Ей же всего 2 месяца, но мне кажется, что она всё-всё понимает. Она не сразу заснула, я повернула её на бочок, стала поглаживать спинку. Ведь лежать целые дни на спине так тяжело!
Вот так я и начала работать. Мой сын Саша теперь прибегал из школы, когда меня не было, он давно сам умел обслужить себя, но я всё же волновалась, как он там справится с подогревом обеда… Я вывозила ребёнка в колясочке на прогулку, вокруг дома были посажены деревья, цветы. Леночка на воздухе тут же засыпала так сладко!
Всё было хорошо, только хозяйка моя стала приходить не в два часа, а всё позже и позже. И главное, как только она пыталась взять Леночку на руки, та начинала плакать. Ну, почему, не могла же мама обидеть чем-нибудь ребёнка! Мне было тяжело оставлять девочку в слезах. Насколько я поняла, мама оставалась с малышкой до прихода отца, какое-то время с ней сидел отец, а потом Леночка ждала меня… Скорее всего, ребёнку нужна была бы няня на целый день.
Не думаю, что у них нет денег для оплаты круглосуточной няни, но и мне удобно уходить домой после двух. Нужно ведь купить кое-что, и приготовить на два дня… Муж меня давно оставил, всё хозяйство на мне, сын ещё маленький, нужно проверить, как сделал уроки, что в дневнике. Но и подработать тоже необходимо. Алименты просто мизерные. Я частенько кое-что из своих коробочек прятала в сумку, чтобы принести домой сыну. Он таких разносолов не видел даже…
Я работала, как привыкла добросовестно, малышка всё больше привязывалась ко мне, да и я к ней. Мне так жалко было, когда приходилось оставлять её. Не знаю, но у меня было желание забрать Леночку себе. Было бы двое детей. Но кто мне её даст! Смешно. Конечно, я привязалась к ребёнку. Иногда мне казалось, что хозяйка сердится, что девочка плачет, когда я ухожу, но на кого она сердится – на меня или на ребёнка – не знаю. Может быть, ревность…
Но вот настал такой день, о котором мне трудно вспоминать. Была зима. Я уже погуляла с девочкой, уложила её спать после еды, сама пообедала, уже два часа, а меня не сменяют. Зазвенел в сумке мой мобильный телефон. Я подбежала, сын звонил, сказал, что не может найти ключи от квартиры. Что делать?

– Подожди совсем немного, нет моей хозяйки, девочка спит, я не могу её оставить одну, хорошо. Я скоро приду. Посиди там где-нибудь.
Но вот три часа, Сашка мой опять звонит… Я заметалась. Где он сидит. На лестнице? На самом деле я даже не знаю, есть ли кто-то тут на кухне, я всегда только в спальне ребёнка нахожусь. Тишина полная. Охранника же не поставишь караулить ребёнка. И что делать. Смотрю в окно, ничего не видно. Короче, сама не знаю, как, но в четыре часа дня я хорошенько укутала ребёнка, положила девочку в коляску и пошла к выходу. Спросила охранника, не звонила ли хозяйка, нет, он ничего не знал. Я помчалась к себе домой. Открыла Сашке двери. Тут малышка заворочалась в коляске. В доме же тепло. Сашка мой подбежал, смотрит: «Какая маленькая!»

– Мама, давай её заберём к нам!

– Ты что! У неё мама и папа есть. Кто нам её отдаст. Давай быстренько, бери поесть, в сумке у меня для тебя ещё кое-что… давай. Мне нужно ехать с Леночкой обратно.

В это время раздался звонок в двери, открываю, охранник стоит, шипит:
– Что наделала? Она милицию уже вызвала. Давай быстрее, поехали обратно. Она заявила, что ты похитила ребёнка.

– Ничего себе! Как похитила. Что же мне было делать?

– Давай скорее, я с машиной, поехали.

Приехали. Правда, милиционер сидит, что-то пишет. Учинили мне допрос, я всё объясняю, что хозяйка опоздала, что мой сын потерял ключи от квартиры… Ну, уехал, в конце концов, милиционер, сказал, что нет состава преступления… А моя хозяйка суёт мне конверт с деньгами. «В ваших услугах больше не нуждаюсь!» Оглянулась я на Леночку в последний раз, хозяйка моя заметила, схватила её на руки, и малышка заплакала.

Я не стала искать работу, решила отдохнуть немного, уделить внимание сыну. А нет-нет, да заноет сердце «как там моя Леночка?» Спустя месяц звонок, да ещё и ночью… Срочно зайдите, вызывает меня прежняя моя работодательница. Это потом мне уже охранник рассказал, что ребёнок кричал день и ночь, вызывали врачей, ничего не нашли. Потом врач стал допытываться, с кем была малышка раньше, посоветовал вызвать меня. А тут ночью у Леночки просто истерика, кричит, не спит, не ест. Вот она и вызвала меня, попросила приехать, тут же машину прислала. Я оделась, записку Саше оставила, поехала.
Приехала, бежим наверх, крик на всю улицу слышен. Сбросила я пальто, накинула тот самый халатик, взяла ребёнка, а она, девочка моя, тут же так глубоко вздохнула и притихла. Стоим мы все – я с ребёнком, мама, папа девочки, охранник, врач, который оказался тут… Леночка подросла немного, посмотрела она на меня и закрыла глазки…

– Она выбрала эту женщину в мамы, – сказал врач с улыбкой. – Тут ничего не поделаешь. Пока она маленькая ей нужна именно эта женщина…

– Подождите, доктор, и вы, прошу вас. Я бы хотела знать, почему так бывает. И что эта женщина делает особенного…

– Поймите, голубушка, сейчас ночь, я буду краток. Девочка прекрасная, но вошла в мир с помощью кесарева сечения – это, конечно же, ослабляет контакт с матерью – это первое, и второе – вы же не кормите её грудью – опять таки контакт нарушен, причём, грубо.

– А она, что, кормит её грудью?

– Это спросите у неё, а мне пора. До свидания.

Хозяйка повернула ко мне голову. Потом она спросила, могу ли я уложить ребёнка спать и смогу ли завтра придти к шести часам утра.
– Я прошу у вас прощения за тот случай, я добавлю вам жалование. Прошу вас. И расскажите мне, что же вы делаете такого, что ребёнок признал в вас маму?

– Вы сами видели, что я ничего особенного не делаю, дети чувствуют, когда их любят, я с Леночкой разговариваю.

– Что? Вы хотите сказать, что она понимает то, что вы ей говорите?! Ей же четыре месяца?!

– Конечно, понимает, не так, как взрослые, но чувствует интонацию, потом я знаю, что после кормления нужно поднять ребёнка, чтобы её не мучили газы, многое другое…

Я проверила состояние кожи девочки, сняла памперсы, которые мешали коже дышать и подсыхать, накормила малышку, уложила её. Меня на машине отвезли домой. Я устала, а на следующий день мне предстояло быть на вилле в шесть часов утра, но я не в обиде.
Я как-то странно счастлива. Меня малышка выбрала мамой…

Автор: Любовь Розенфельд

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

— Бабоньки, слышали? К Никитичне, говорят, внука привезли!
— Да нешто у неё внук есть? Откуда?
— Дык, Светкин, поди!
— Какой Светкин? Она сколь разов приезжала, всегда одна.
— А велик ли мальчонка?
— Да годков девять на вид.
— Вот чудеса!
Бабы, стоя на крыльце сельпо, обсуждали самую свежую на этой неделе новость. К Евдокии Никитичне Горловой приехал внук. Большенький уже. Чего ж раньше не приезжал? Других-то, вон, каждое лето привозят. А у Никитичны и не знал никто, что он имеется.
И потянулись соседки к домику с синим забором: кто за солью, кто сказать, что ситец в сельпо завезли, а кто просто, мимо пройти, вроде, как по делу. Но Евдокия быстро эти хождения пресекла:
— Чего слетелись, как сороки? Эка невидаль, гость приехал. Нечего здесь высматривать.
Обиделись бабы, засудачили с новой силой.
— Ишь, как заговорила. Ну, приди она ко мне ещё за чем-нибудь.
— Стыдится показывать. Мальчонка, говорят, блаженный, дурачок.
— Да ты что?
— А то. Чего ты думаешь, они его столько лет прятали.
Шушукались, а сами, нет нет, да и поглядывали на Никитичны двор.
— Бабушка Дуня, а Бог есть?
— Есть, Никитка, как не быть.
— А он всем-всем помогает?
— Добрым помогает, а злым нет.
— Бабушка Дуня, а я добрый?
— Добрый, внучек.
— Значит, Бог и мне помогать станет?
— Не оставит тебя своей милостью.
— Бабушка, а «милость» — это от слова «милый»?
— Да, Никитушка, поди займись чем-нибудь.
— Бабушка Дуня, я порисую?
— Порисуй, дитёнок, порисуй.
Невысокий светленький мальчик достал альбом, налил воды в старую чашку с отбитой ручкой, и дотронулся кисточкой до бумаги.
«Господи, славный какой!» — Думала она, глядя с нежностью на тонкую шейку и давно нестриженные прядки волос. — «Неужели и мне на старости лет утешение…»
Она тайком перекрестилась на темную икону в углу.
Дочь Светлана росла у Евдокии своевольной, в непутёвую и скандальную мужнину родню. Сама Дуня ни за что бы не пошла замуж за Петра, но покойный отец настоял на этом браке. И Дуняша, как покорная дочь, перечить не стала. Пётр был хозяином справным, но отличался нравом крутым и неспокойным. Мог на жену руку поднять, на посиделках за словом в карман не лез, вспыхивал, как спичка от любого, показавшегося обидным, слова. И умер не своей смертью, убили как-то его, бунтаря, в пьяной драке.
Осталась Евдокия со Светочкой. Дочь росла гордой, неласковой. После восьмого класса уехала в город, в техникум. Да так и осталась там. Несколько раз приезжала в деревню к матери. Всегда одна. От материных вопросов отмахивалась, о себе не рассказывала, в гости не приглашала.
А тут, намедни, привезла в дом мальчонку, тихонького, улыбчивого. Говорит, сын. Евдокия Никитична так и села.
Оказалось, дочь в городе замуж вышла, родила мальчика. А сынишка какой-то не такой оказался, врачи постановили. Светлана, не долго думая, от него и отказалась. Только отец мальчика с таким её решением не согласился. Никитку себе забрал, и все годы сам растил. С дочерью не разводился, чтоб проблем не было, но вместе не жили. Света — своей жизнью, муж с сыном — своей.
Но случилась беда: отец мальчика кого-то там на машине случайно сбил и получил реальный срок — три года. Пришлось Светлане Никитку забирать. Только не нужен он ей, был и есть. Привезла матери: если, мол, и той не ко двору придётся, надо в интернат определять.
А Евдокия Никитична, как увидела эти глаза васильковые, да льняные мягкие волосики, сказала дочери: «Ты куда хочешь езжай, а внука — не отдам!» И Никитка сразу к ней потянулся. «Бабушка Дуня», да «бабушка Дуня». А ей на сердце тепло. Никто ведь раньше так не называл.
Никита тем временем закончил рисунок. Глянула Евдокия и невольно залюбовалась: солнце жёлтое, небо синее, а по небу ангел летит, с васильковыми глазами.
— Бабушка Дуня, тебе нравится?
— Нравится. Молодец ты, Никитушка. Славную картинку нарисовал.
— Папа говорит, что я когда вырасту, стану художником.
— А ты сам как хочешь?
— Я не знаю пока. Я, бабушка Дуня, хочу так сделать, чтобы все люди добрыми были. А такая работа разве есть?
— На любой работе, внучек, человек может так трудится, чтобы людям было лучше жить.
Никита задумался.
Помаленьку привык внук к жизни у бабушки. Да и Евдокия меньше тревожиться стала. Малец послушный, разумный. Что ж с того, что рассуждает не так, как другие дети. Вырастет, научится. Она уж и к учительнице сбегала. У себя-то Никитка в школу не ходил, с учителями занимался, что на дом приходили.
Арина Евгеньевна знания у Никиты проверила, по голове погладила.
— Могу я, Евдокия Никитична, с вашим внуком и дома заниматься. А только пусть он в сентябре в школу приходит. Учеников у нас мало, не как в городе, справимся.
Как узнал мальчик, что с другими детьми учиться будет, обрадовался. Бросился к учительнице, обнял:
— Вам Бог обязательно поможет! Бабушка говорит, что он добрым помогает. А вы очень добрая!
— Откуда ж ты знаешь, Никита? Ты же меня первый раз видишь.
— Я просто вижу. А хотите, я вас нарисую?
— Очень хочу! — Улыбнулась учительница.
И ведь нарисовал. Бабушка так и ахнула: вроде, и не то чтобы похоже, а только глянешь, и сразу понятно, кто на портрете. Видно, что Арина Евгеньевна, но только другая какая-то.
— Как же это, Никитушка, у тебя выходит?
— А это, бабушка Дуня, душа у учительницы такая. Я её так увидел. Можно мне отнести рисунок?
— Иди, миленький.
Учительница долго на портрет смотрела, похвалила Никиту, а когда он домой побежал, покачала головой вслед:
— Трудно тебе будет в этом мире, мальчик.
По разному относились к Евдокииному внуку в селе. Кто незлобиво смотрел, а кто и пальцем у виска крутил, когда мальчонка не видел. Непривычным казался он местным, не таким, как другие.
Рубили у Силантьевых кур к свадьбе, так он хозяйке прямехонько под топор бросился. «Не надо, тётенька!» — Кричит. — «Живые они!» А как увидел, что одна из хохлаток без головы через двор побежала, так и вовсе чуть чувств не лишился.
А то сосед Евдокиин после очередной попойки, разбушевавшись, пошёл на жену с поленом. Мальчонка через дырку в заборе во двор пролез, вцепился в громадного мужика:
«Дядя, людей нельзя бить!» Тот, хоть и пьяный, опешил, полено опустил, да не рассчитал, задел Никитку по плечу. На следующий день плечо опухло, посинело. Евдокия тряпочки в отваре смачивала, да прикладывала мальчишке. Сосед, протрезвев, виниться пришёл. Простил его Никита. Посмотрел своими ясными глазами:
— Дядя, вы ведь хороший! Только не деритесь больше. А то, когда у вас сыночек родится, он с вас пример брать будет.
— Какой сыночек? — Мужик аж поперхнулся. — Ну, Никитична, и пацан у тебя.
А вечером прибежал, поманил Евдокию в сени:
— Значит, тебе Машка сказала, что ребёнка ждёт?
— Ты о чём, Иван?
— Мальчишка твой утром про сына говорил.
— Да мало ли, что малой сказать может.
— Да в том-то и дело, что, по всем статьям, быть мне отцом. Только она сама ещё точно не знает, анализы сдать надо. — Иван изумлённо смотрел на женщину. — Ну, соседка, и внучок у тебя.
Так и повелось, где какая ругань или беда, Никитка тут как тут. Смотрит, улыбается, что с него взять, блаженный.
Только больше косились взрослые. А задиристые деревенские ребятишки, на удивление, не дразнили. Едва начиналась среди них ссора, появлялся Никита. Обиженного пожалеет, врагов помирит, игру для всех придумает. Интересно с ним ребятам. Даром, что странный.
«Миротворец ты наш!» — сказала как-то учительница Арина Евгеньевна, погладив Никитку по голове.
А когда в школу пошёл, так и вовсе все ахнули. Может, в математике мальчик не очень силён оказался, зато в рассказах ему равных не было. Любой урок мог так ответить, что ребята забывали крутиться и, открыв рты, слушали нового ученика.
— Ты, Никитушка, может, писателем у нас станешь? — Смеётся Евдокия Никитична.
— Не знаю, бабушка Дуня. — Пожимает плечами внук. — Я не решил пока.
Шёл раз Никита из школы через мост. Смотрит, внизу, в полынье, барахтается кто-то. Пригляделся. Ефимка! Цепляется руками за тонкий лёд, а тот крошится. Кинулся на помощь.
— Не подходи, Никитка, провалишься! — Кричит Ефим. — Беги за старшими.
Хотел Никитка послушаться, да видит, сил у Ефима совсем уже нет. Пока за помощью добежит, пока обратно, утонет друг. Сбросил мальчик курточку, размотал шарф и пополз. Лёд трещит — Никита ползёт, вода ледяная кожу обжигает — ползёт Никита, шарф впереди себя протягивает.
— Держись, Ефимка!
Ухватился товарищ за шарф. Тянет его Никита, обратно двинулся. Не выдержал лёд, и вот уже оба барахтаются в стылой воде, держат друг друга, как могут. Заметили их мужики с берега, вытащили обоих. Схватили в охапку и по домам разнесли.
Увидела Евдокия внука, руки затряслись. Давай быстрее согревать его, травами отпаивать. Не помогло. Заболел Никитка. Мечется в бреду, горит весь. Евдокия на икону в углу крестится. Слышит слабый голосок с кровати:
— Бабушка Дуня, не плачь. Ты же сама говорила, что добрым людям Бог помогает. Вот он нам с Ефимкой помог не утонуть.
А Ефимка тем временем, под окном ходит. Жалко ему Никиту. Переживает, что из-за него всё произошло. Мать дома наподдала, да разве от этого легче.
Не помогли мальчику бабушкины травы. Пришлось в больницу в город везти. Долго болел Никитка. Евдокия Никитична все глаза проплакала. Посмотрит на рисунки, по стенам развешанные, и в слёзы. Учительница Арина Евгеньевна тоже свой портрет рассматривала, рукой гладила. А потом предложила ребятам письма Никите написать. Ох, и старались. Кто писал, кто рисовал, кто поделку клеил.
И ещё один сюрприз для мальчика берегла бабушка: письмо от отца. Он и Евдокии Никитичне написал. Что живёт в поселении, будет очень стараться освободиться досрочно и приехать к ним.
Узнав, что Евдокия к внуку собирается, потянулись в дом и соседи. Гостинцы понесли. «Нельзя в больницу-то столько.» — Отказывалась она. А люди идут и идут…
* * * * *
— Бабоньки, слышали? К Никитичне внучок вернулся!
— Да ты что! Слава тебе, Господи, выздоровел!
— Вернулся наш миротворец!
— Ой, Маш, здравствуй! Рожать-то когда тебе?
— Да к весне. Врачи сказали, сын у нас с Иваном будет!
— Ну, дай Бог! Дай Бог!
— Бабушка Дуня! Знаешь, я понял. Неважно, кем будешь, когда вырастешь.

Просто надо быть добрым да? И тогда всё-всё получится!
Никитка смотрел на бабушку своими васильковыми глазами, а на картинке, прикрепленной к старой бревенчатой стене, летел по синему небу маленький ангел.

Марина Пивоварова-Гресс

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.