У Серёжи с мамой была одна и та же фамилия – мамина… Почему, мамина, спросите вы? Да потому, что папы рядом не было, да и сама мама не очень была уверена в том, что сведения, которыми она о нём располагала, были верны… Но мы же не о почти неизвестном папе, а о Серёже с мамой и их фамилии. И были они – Зай-це-вы! Красиво, правда? И главное – встречается редко… А отчество, знаете, какое у Серёжи было? Такое же, как у мамы – Николаевич. Опять – редкая удача, почти эксклюзив. Так звали маминого папу, который жил не с Серёжей и его мамой, а далеко от них, в деревне, куда нужно было долго-предолго ехать на автобусе. Серёжа когда маму спросил, сколько это километров, то она сказала, что «пятьсот миллионов тыщ». Серёжа аж зажмурился. Вот поэтому, ну, потому что далеко очень, Серёжа с мамой к её папе никогда не ездили. И мальчика любила только его мама. Почему любила? Да потому, хотя бы, что мамам положено любить своих детей, даже если те появились у них «случайно и вопреки здравому смыслу». И что мама его любит, Серёжа чувствовал, потому что она называла его «Зайка» и всё время стихотворение ему читала: «Зайку бросила хозяйка, под кустом остался Зайка. Весь до ниточки промок с головы до самых ног…» А вообще-то маме любить сына некогда было. Она, когда вечером, после работы, забирала его из детского садика, то дома давала бутерброды, два: один с колбасой, другой с сыром, — и чай. Разрешала еду забирать с собой на диван. И Серёжа начинал смотреть телевизор. Всё подряд, что там шло. А мама быстро рисовала себе брови и губы («создавала пленительный и неповторимый образ достаточно молодой и привлекательной женщины»,- как она сама говорила) и уходила «по делам». После этих «дел» возвращалась она поздно, иногда даже так поздно, что Серёжа уже чистил зубы, мыл ноги (а то мама побьёт!) или даже спал. Назавтра утром мама, как всегда, просыпала. Серёжа её будил. Они пили чай и шли в сторону маминой работы. По дороге она «забрасывала» сына в детский сад. В детском саду толстая воспитательница Алла Семёновна всегда спала, иногда просыпалась, открывала один глаза, говорила: «Дети, не шумим», — и продолжала спать дальше. Как у Серёжи складывался вечер, вы уже знаете… Настала весна. Хорошо было не только на улице, но и в комнате, хоть «давно бы надо было сделать ремонт» — мама так говорила. И настал какой-то праздник. Серёжа помогла маме готовить и накрывать на стол : ходил в фартуке, чистил лук и натирал тарелки. У Серёжи с мамой в гостях должна была быть тётя Света. По этому поводу были на столе жареное мясо и торт. А ещё – сок «Наш сад» для Серёжи и вино для взрослых. Но всего больше Серёже салат «Оливье» нравился, потому что колбасу для него он сам крошил, как мама показала. Когда Серёжа наелся, то пошёл смотреть телевизор, а мама с тётей Светой остались за столом на кухне допивать вино и громко разговаривать. Иногда даже телевизор перекрикивали. И Серёжа слышал отдельные слова: — … если бы не сын, я бы могла… — … да подлецы все мужики, подруга… — … ну и пусть, я бы нашла себе… спонсора… — … избавься… к отцу в деревню отправь… Праздники в этот раз тянулись несколько дней, а потому на следующее же утро мам сказала, что они едут в «далёкое далёко» — в гости к маминому отцу. И они поехали. Сначала ехали на трамвае почти через весь город, и Серёжа смотрел, как за немытыми трамвайными стёклами люди просыпаются, чтобы продолжить праздновать. Потом ехали на автобусе, да так долго, что Серёжа успел поспать и проснуться, а дорога всё не кончалась. И тогда он понял, что мама его обманула, когда сказала, что до деревни «пятьсот миллионов тыщ» километров! Была та деревня значительно дальше… Когда приехали, то ещё долго шли по улице, аж мама устала нести пакет с Серёжиными вещами, и он ей сказал: «Давай понесу…» Когда остановились возле синенького, почти игрушечного домика за таким же синеньким невысоким забором, то Серёжа сразу увидел, что у самого входа, на лавочке сидит старенький пушистый дяденька и смотрит на них с мамой. А пушистым он был не только потому, что вся его голова и лицо покрыты были белыми волосами, но и глаза какими-то «пушистыми» были. Серёжа никогда у взрослых таких глаз не видел, только у ребят в детском саду, потому что они всех любили и хотели, чтобы их тоже. Ну, хоть кто-нибудь! Пусть даже только один!! Но чтобы – взрослый!!! — Здравствуй, папа, — сказала мама и застеснялась прямо вся, и глаза опустила. — Здравствуйте, … мамин папа, — послушно сказал Серёжа, но глаз при этом не опустил, а смотрел вовсю на «пушистого» человека. А человек ка-а-а-к распахнул широко-прешироко свои невозможно синие глаза, да как улыбнулся! В белизне бороды засияли жёлтые зубы. Маме кивнул только, а Серёже говорит: — Ты мне давай не «выч», потому что ты мой унучок долгожданный, а я твой дедушка. Наконец-то ты приехал, Николаич мой дорогой… А потом как обнял Серёжу, как прижал к себе. И в макушку поцеловал. А потом гладить по голове стал почему-то. И не говорит ничего, а гладит просто, да и гладит… И Серёжа, почему-то, взял, да и заплакал… Стоит, прижимается к пушистому человеку и плачет. Ничего, главное, не говорит, а просто прижимается и плачет, плачет и прижимается…
Когда десятилетний Гришка показался в калитке у бабушкиного дома и тут же застрял на проходе, зацепившись своим рюкзаком за неизвестно откуда вылезший гвоздь, пёс Полкан, собиравшийся было как это положено гавкнуть, тут же передумал, поджал хвост и скрылся где-то в глубине своей собачьей будки. По всей деревне тут же разнеслось: — К Куделихе Бедоносца на лето привезли! Это означало, что нужно срочно загнать домой всех детей и выпускать их на улицу только под надзором старших, а также спрятать все спички и зажигалки и, на всякий случай, колющие и режущие предметы. *** Про Гришку-бедоносца по селе ходили целые легенды. В прошлом году, он будучи ещё мальцом верховодил над старшими ребятами, и когда те посетовали, что в школу им ходить не хочется, много задают, много требуют и всё такое… а кто-то мечтательно сказанул: «вот бы эта школа сгорела… «, Бедоносец закричал: » так в чем проблема? «, стырил у деда зажигалку, кусок газеты » Аргументы и факты» и повел весь отряд сельских ребят поджигать ненавистное здание. Благо, школьный сторож, дед Никодим не спал как обычно, расположившись на лавке в фойе, а вышел покурить махорки на крыльцо. Вот он практически и схватил Бедоносца за руку, на месте преступления. Отвел громко ревущего преступника за шиворот домой, передал его с рук на руки деду мальчишки Георгию и рассказал суть дела. ..Георгий тут же во дворе развел костёр, поставил рядом картонные коробки и показал, как из маленького пламени разгорелся настоящий пожар, который погубил все коробки, а в глобальном смысле — это могла быть и вся деревня. Малец, казалось, всё понял и кивнул головой, клятвенно пообещав, что с огнём больше играть не будет. -Я им просто помочь хотел! — объяснил он свой поступок деду… Спустя несколько дней Бедоносец подбил ребят играть в партизан. Деревня в один миг опустела, потому как все дети, которые могли ходить, ушли партизанить в лес. Через какое-то время на пороге Главы сельской Администрации появился грязный, весь в глине Гришка и гордо выложил тому на стол ржавую гранату времен Великой Отечественной войны. Глава, Кузьма Ильич, схватился за сердце, приказал оцепить здание Администрации и вызвал военных сапёров.. -Где ты только это «сокровище раздобыл»? Ведь захочешь — не найдешь, и в руках бы могла разорваться… -спрашивали у Гришки -Мы блиндаж в лесу хотели сделать, как у партизан! — И нашли гранату… Деда и бабку, Георгия и Маргариту Куделиных вызвали к Главе на ковёр и приказали лучше смотреть за внуком, иначе «никто за себя не ручается». Целую неделю Гришка просидел в пределах своего двора, ведя философские беседы с Полканом, о том, как несправедливо устроен этот мир. -Ну разве я виноват, что эта граната попала мне в руки?! — вопрошал он у пса — Ведь не взорвалась же! — продолжал Гришка свой монолог, наблюдая, как бабушка Рита на керогазе под навесом варит в медном тазу варенье, источающее аромат лета, детства и еще чего-то такого, от чего всё на этом свете казалось не таким уж и плохим. Бабушка говорила, что на керогазе варенье получается в тысячу раз вкуснее, пламя можно сделать совсем слабым и что на обычной плите так не получится. Время от времени она подходила к тазу, снимала пенку и строго посматривала на внука. Тот сидел смирно и кажется, ничего такого не замышлял. Наконец, Маргарита Матвеевна попробовала варенье на готовность, капнув каплю на ноготь, удовлетворенно кивнула головой, сняла таз и отправилась за следующим таким же тазом, стоящим в ожидании своей очереди на соседнем столе. По сути дела, бабушка всего лишь отвернулась на доли минуты. Наверное, она тоже в детстве была бедоносицей, потому как решила, что выключать керогаз смысла нет… Гришку же тлеющий фитиль притягивал к себе самым таинственным образом… В его детских глазах керогаз представлялся волшебной лампой Аладдина. Он тут же метнулся к источнику своего притяжения и повернул рычаг до конца. Пламя поднялось мгновенно до самого навеса, захватило своими горящими рыжими языками хлипкую конструкцию и начало пожирать её, удовлетворенно щелкая своими челюстями. Когда по деревне пронеслась на всех порах пожарная машина, от навеса остались одни головешки, а Полкан лишился, своей будки, вспыхнувшей как спичка от попадания искры. Пес сидел рядом с чёрным от копоти Гришкой, который, завидев, что пламя подбирается к сидящему на цепи Полкану, кинулся отстегивать его от ошейника… Георгий Сергеевич и Маргарита Матвеевна, сидели рядом на завалинке, и держась за сердце, сосали валидол… -Ой, горе ты наше! Истинный бедоносец, стонала Маргарита Куделина, вытирая накатывавшие на глаза слезы… Когда история с керогазом немного улеглась и Куделины выпустили мальчишку погулять, он вышел на улицу, как настоящий герой. Бэтмен, в глазах сельских мальчишек и девчонок был просто «лохом» по сравнению с Гришкой — бедоносцем. Стоило ему выйти за ворота с Полканом на поводке, как со всех дворов стали доноситься встревоженные родительские голоса: «Петька (Ленка, Ромка… .) домой, быстро! « В итоге на улице остался только Гришка, Полкан и Дашка. Почему не позвали Дарью, Гришка не знал. Наверное, потому, что родители её работали, а бабка Лукерья, на которую оставляли девочку, плохо слышала и видела. Григорий строго посмотрел на девчонку, заложил руки за спину, и заходил перед ней, будто перед ним стоял целый отряд невидимых бойцов. -Итак, товарищи бойцы, мне стало известно, что нарушители задумали перейти границу в районе речки Переплюйки. Мы должны во что бы то ни стало изловить всех диверсантов! За нами Родина! А теперь — за мной! В атаку! Вперёд! Полкан нёсся вперёд к реке, весело натягивая поводок, а следом за ним бежали бравые пограничники Гришка и Дашка. Возле реки Гришка присел и указывая на какую-то вмятину, прошептал: — Вот, видишь! Это след нарушителя! Он, скорее всего, вдоль по течению ушёл. Как на грех, на берегу кто-то оставил подобие столешницы, сколоченной из деревянных ящиков. По всей видимости, рыбаки, которые сбегали сюда «ловить рыбу» подальше от жен. -А вот и плот! — обрадовался Гришка. — Мы, Дашка с тобой вдвоём на нём не поместимся! — заявил он. — Ты жди нарушителей с Полканом на берегу, а я перехвачу их на реке.. Взрослому человеку иногда трудно вникнуть в логику ребенка.. Но в голове Гришки всё было верно: нарушители пошли по реке, чтобы замести следы, и он, как пограничник Карацупа должен обязательно помешать им. Григорий где-то раздобыл сломанное худосочное дерево, которое должно было играть роль весла, с помощью Дашки вытолкал плот на середину речки и запрыгнул на свое плавсредство с твёрдым намерением двинуться в путь. Но плот слушаться Гришку отказывался. Сквозь щели в нём стала поступать вода, а левый угол накренился и уходил под воду, переворачивая плот, вместе с Григорием. Перепуганная Дашка куда-то исчезла, а Полкан бросился в воду на помощь к маленькому хозяину. Когда Гришка, изрядно наглотавшись мутной воды из речки, при помощи Полкана выбрался на берег, он готов был прыгнуть в реку снова: по тропинке, вслед за насмерть перепуганной Дашкой бежали не менее перепуганные дедушка и бабушка. .. Когда за мальчиком приехали родители, бабушка сказала дочери: -Ты, Ирка, смотри там за ним лучше, ох, и бедовый он у нас! Одним словом — Бедоносец! -Ой, мама, мне ли не знать! И ведь вроде сидит, ничего плохого не замышляет, а вокруг него всё что-нибудь да случается. *** И вот прошёл год, и теперь, Гришку снова привезли на лето к бабушке и дедушке. Он смирно сидел на диване, положив руки на коленки, что уже само по себе было неожиданно и непривычно, и с интересом слушал, как бабушка жаловалась маме на соседских кур. -Ведь гадины, такие, весь огород мне перерыли и цветник весь испортили! Всё изрыто и в курином помете! -Мам, а ты пробовала с соседями поговорить… Ведь они люди новые, недавно дом купили, может, просто не знают, что для кур что-то типа загончика надо сделать. -Да говорила, конечно! Только они ноль внимания. Как нарочно делают. Гришка поднялся с дивана и направился к выходу. -Ты куда это? — строго в один голос прикрикнули на него мать и бабушка. -Да я здесь, возле дома погуляю! — ответил он, и под зорким оком двух женщин направился к виляющему хвостом Полкану. Он сидел рядом с псом и рассказывал ему о дальних морях и океанах, вулканах, цунами, землетрясениях… -А знаешь, Полкан, я когда вырасту, я знаешь кем стану!? Полкан удивлённо высунул язык, и уставившись на мальчика немигающим взглядом сказал: «Гав»! -Привет, Гришка! — послышался у калитки тонкий голосок. Мальчик обернулся на голос и очень обрадовался: — Дашка! -Пойдём к реке, — предложила девочка, — на тарзанке попрыгаем. …Гришка хотел было тут же рвануть со двора, но вспомнил, что обещал маме, говорить, куда он идёт. Он заглянул в кухню, где мама уже хозяйничала у плиты и жарила на рыбу, собственноручно выловленную дедом. -Мама, я с Дашей иду на речку! -Хорошо, только недолго! Бабушка опешила: -Он что, теперь говорит, куда пошёл? -Ага! Взрослеет! — улыбнулась Ирина. Гриша с Дарьей вприпрыжку бежали к реке, впереди, у самой воды виднелся небольшой лесок с довольно крепкими и высокими деревьями. Под одним из них собралась толпа ребят со всего села, на всю округу раздавался детский гомон. Любопытство толкало Григория и Дарью вперёд, к толпе, и они протиснулись в первые ряды. На траве, растопырив крылья и жалобно открывая рот, лежал птенец: то ли галчонок, то ли вороненок, который выпал из гнезда. Все стояли и спорили о том, как лучше закинуть бедного несмышленыша к его сородичам. Гришка, заправив майку в штаны и засунув птенца запазуху, решительно полез на дерево. Он слышал как внизу ему громко зааплодировали, когда он положил найденыша в гнездо. Залезть-то он залез, но вот со спуском возникли проблемы. Тут-то Гришка понял, что, оказывается, спуститься с дерева куда сложнее, чем забраться на него. Он осторожно полз вниз, нащупывая ногами ветки. Но, вдруг, одна нога соскользнула, а Гришка неудержимо поскользил вниз по шершавому стволу дерева. Майка его во время такого экстремального спуска скаталась в один сплошной жгут и пузу птичьего спасителя изрядно досталось. Уже внизу ребята рассматривали его ободранный до крови живот, и даже с какой-то завистью спрашивали: -Больно? А Гришка, едва сдерживая слезы, упрямо мотал головой и отвечал: — Ничего, до свадьбы заживет! -Даш, ты только моим не рассказывай! — попросил Гришка, — А то ведь снова меня дома запрут. Да плакать будут… -Ладно, горе моё луковое! — почти как мама вздохнула Дашка — Только ты иди пузо в реке помой, а я майку твою попробую от крови отстирать. Потом уже, когда ссадина на животе Гришки перестала изводить его жгучей болью, а майка сохла на кустах, Дашка плюхнулась рядом на песок и спросила: — Знаешь, Гришка, а ведь ты — герой! Самый настоящий! А кто такой парамедик? Я слышала, как ты с Полканом разговаривал… -Это люди, которые спасают других во время всяких там стихийных бедствий. Ну, когда пожар или землетрясение… . -Хорошая профессия! А я пока не думала, кем я хочу стать. — с сожалением произнесла Дашка. Может тоже этим самым «парамедиком»… Гришка улыбнулся: -Ладно, Дашка, побежали домой! Наперегонки! …Бабушка была крайне удивлена, когда Гришка вернулся с прогулки вовремя, без происшествий (она же не знала про то как ее внук пузом пропахал по дереву), да ещё и чистый, причесанный, в новой рубашке вышел к ужину. -Я смотрю, ты, внучек уже совсем большой стал — всплеснула руками бабушка. -А ты думала он всю жизнь будет школы поджигать! — подмигнул внуку дед. Они сидели за столом, ели рыбу, пожаренную мамой. Было очень вкусно, а бабушка с дедушкой вспоминали, что их мама тоже «ещё та шкода была». -Ведь ни на минуту тебя оставить нельзя было! — смеялась бабушка, обращаясь к маме Гриши — посажу тебя на горшок, выйду на минуту, а ты уже всю золу из печки выгребла… Все рассмеялись, а Гришка больше всех, он представил маму, сидящую на горшке и выгребающую из печки золу… И вдруг, мама застыла, глаза у неё расширились, лицо покраснело. Дедушка с бабушкой даже не сразу поняли, что произошло, а Григорий уже несся маме на помощь. Он пару раз резко стукнул ей по спине рукой, и кусок рыбы с костью, который встал у неё поперёк горла, выскочил. За столом воцарилась полная тишина. А потом, всё загалдели, начали обнимать мальчика, рассказывать ему, какой он молодец… -Послушай, внучек, откуда ты знал как это делать? — удивился дед — Ведь не каждый взрослый знает такие вещи! -Я деда, в интернете видел, я еще знаю как искусственное дыхание делать… — гордо сообщил Гришка. Ночью, когда все уснули, Григорий тихонько залез в холодильник, достал пару десятков яиц. Нет, он не собирался их есть, а тем более бить. У него была совсем другая задача. Прихватив с собой фонарик, он вышел на огород и разложил яйца на грядках. А потом со спокойной совестью улёгся спать. -Господи ты Боже мой! А куда же все яйца подевались? — разбудил его удивлённый крик бабушки утром. Он подскочил с кровати, натянул майку, дабы бабушка не заметила его ободранное пузо и прибежал на кухню. — Ба! Не ругайся, сейчас верну я тебе яйца! Гришка схватил корзину в которую бабушка всегда собирала яйца у кур несушек, и помчался на огород, где уже нахально копошились соседские куры. -Ба! Смотри! — восторженно заорал он во всю мощь своего горла — Я в огороде яйцо нашёл! Ещё одно! И ещё… Это соседские куры снесли! После третьего яйца у забора появились соседи с круглыми глазами наблюдавшие за находками мальчика. Надо было видеть их лица: там смешалось всё — растерянность, изумление, сожаление… Гришка вернул кошелку с яйцами бабушке, вытирающей слезы от смеха. А соседи быстро-быстро изыскали средства и соорудили для своих кур загончи… Всё семейство смеялось над проделкой ребёнка до слез…. Гришка, наверное, действительно был бедоносцем, потому как в зоне его присутствия обязательно что-нибудь, да случалось. А может, просто Гришка имел свойство оказываться именно там, где он нужен, как последняя надежда на спасение другим… Однажды, когда они с Дашкой шли к реке, у крайнего дома, где жила молодая семья с бабушкой и маленьким ребёнком, Гришка заметил чёрный дым, который валил из-под кровли. -Зови кого-нибудь из взрослых, крикнул он Дашке, а сам рванулся к дому. Дверь была заперта, тогда Гришка схватил камень и разбил окно. Он уже лез в это окно, когда чьи-то сильные руки сняли его с подоконника: — Погоди, герой! Дальше мы сами! — прогудел над ним чей-то голос. Из дома вынесли бабушку и мальчика, который пока бабушка заснула возле телевизора, раздобыл где-то кипятильник и решил включить его без воды. Все радовались, что Гришка вовремя заметил дым и поднял тревогу. А ещё удивлялись, сколько отваги в этом маленьком мальчике, который не задумываясь бросился на помощь. С тех пор его больше никто не называл «Бедоносцем», после того случая Гришу в деревне звали «Спасатель»…. Он вырос, действительно стал военным врачом и спасает жизни людей. Недавно он приезжал к дедушке и бабушке. Они долго вспоминали его бедовое детство… Дарья как узнала, что приехал друг её детства, тоже заскочила поздороваться… Она теперь фельдшером в поселковом медпункте работает. .. Когда Гриша пошёл по старой детской привычке прогуляться с Дарьей к реке, Маргарита Матвеевна задумчиво сказала: — Скоро женится, наверное, наш Бедоносец! — и улыбнулась….
Мне 30 лет, почти 6 из них я провела рядом с ребенком, у которого расстройство аутистического спектра. Я прошла все стадии от «заговорит» и «перерастет» до «все уже заговорили и переросли, а мы нет». Каждую бессонную ночь я анализировала свою беременность и то, что тогда пошло не так. Потом я перешла к стадии анализа родов (где не так пошло все, начиная с того, что мне вообще не хотелось на собственные роды). Потом я искала причину в себе, потом в троюродной бабушке (очень странная была женщина, наверняка ее гены).
Я читала страшные и не очень истории, возила ее к генетикам, неврологам, психиатрам, и моя жизнь была похожа на кошмарный сон, потому что когда я ждала Веронику, все говорили «вот родится тебе подружка», а Вероника все время кричала и плохо спала (с такими друзьями и врагов не надо!).
Я, конечно, решила, что ее не возьмут в обычный детский сад и пыталась отдать в частный, но ее и туда не взяли, потому что одна мама прочитала в интернете, что аутизм заразен. Тогда мы стали всем заниматься дома. Вероятнее всего, каждая мама ребенка с аутизмом — это замечательный детский аниматор и целый великолепный цирк, потому что довольно сложно развлекать ребенка, который или хочет все сразу, или не хочет совсем ничего.
Она ела только гречку. Потом только гречку и бананы. Стала лучше говорить, но в основном — фразами из мультиков. Иногда наизусть цитировала рекламу. И никогда не давала себя обнять или поцеловать. Это было мучительнее всего, потому что я все еще ждала подружку, а не того, кто будет с омерзением вытирать щеку после моего поцелуя и даже тщательно мыть ее с мылом.
Я очень берегла Веронику, потому что нас никто не любил и не принимал. Все боялись и считали опасными. А еще мне давали много советов, которые пригодились бы, если бы я изобрела машину времени («надо было беременной уезжать в деревню, там воздух чище!»). У Вероники почти не было друзей, кроме тех, кого заставляли с ней дружить из приличия. Она совсем не умела обслуживать себя в бытовом плане. И я очень переживала.
А потом мне пришлось отдать ее в обычный детский сад, где воспитательница, кажется, даже не слышала меня, когда я сказала про аутизм, и прокомментировала это так: «Понятно! Дети бывают разные…». Звучало загадочно!
За месяц в саду Вероника научилась раздеваться и одеваться сама.
— Дети бывают разные, — объяснила воспитатель. — Но я же не могу раздеть и одеть каждого!
Она начала убирать за собой игрушки.
— Разные, конечно, бывают дети, но иначе я целый день буду ходить и все за ними подбирать.
Она стала есть первое, второе и компот.
— Дети разные, а еда у нас одна.
Ей дали роль на утреннике в детском спектакле, и я слышала, как ответственному за нее ребенку объясняли: «Все разные! Ты растешь быстро, а Вероника помедленнее, так что будем помогать нашей малышке».
Помогать малышке — это стало очень почетно. На каждой прогулке ко мне подбегал кто-то из детей: «Я поправил Веронике шапку!», «Я помог Веронике застегнуть пуговицы», «Вероника, за тобой пришла мама!», «Вероника, не ешь снег». Через год эти дети пойдут в школу, потом в университет и во взрослую жизнь, и я думаю, это будут замечательные взрослые!
На родительском собрании, где я постоянно извинялась, мне говорили: «Ну что вы, все дети разные! Мой муж, кстати, тоже говорит очень односложно уже сорок лет!». Нянечка успокаивала меня: «Все разные. Я обожаю вашу Веронику!».
Они не делали ничего особенного, все эти прекрасные люди. Не обладали специальными знаниями, не прошли десятичасовой вебинар «по улице рядом со мной идет ребенок с аутизмом — что делать в такой нестандартной ситуации?!». Может быть, прочитали пару статей и так решили для себя: «Все разные, Вероника вот такая. Понятно! Надень шапку, Вероника, давай я тебе помогу». И в мире стало на одну счастливую маму больше.
Спасибо вам, тем, кто спокойно говорит «все мы разные». Так незаметно и буднично, радостно и просто делаются все великие дела. Это вы приближаете мир, в котором быть другим — больше не приговор…
— Соня, доченька, я все понимаю, но выхода у нас нет. Придется. Мы вынуждены продать дом. А после продажи и раздела, денег хватит только на квартиру в другом районе. Я тоже хотела бы остаться здесь, но не получается. – Даша держала дочку за руки и иногда вытирала слезы то ей, то себе. Перемены давались им очень тяжело. Даша с мужем, Романом, прожили вместе почти семнадцать лет. Всякое было, конечно, но они любили друг друга, и любая ссора заканчивалась почти мгновенно, толком не успев разыграться. Воспитанная бабушкой Даша чуть не с детства усвоила главную истину, которую та пыталась донести ей о семейной жизни: «Дома должно быть тепло! Чтобы мужчина не искал другого места, где его поймут, пожалеют, примут. Где ему будет лучше, чем с тобой. Сделай так, чтобы в твоем доме было хорошо всем: мужу, детям, гостям, животным. Всем без исключения!» Даша кивала, ничего не понимая поначалу, только чувствуя, что бабушка пытается рассказать ей, как она прожила свою жизнь, передать свой опыт. Ее семья, ее дом, были именно такими. До того момента, как погиб муж, спасая сына и невестку, которые тонули в речке рядом с дачей. Речушка была маленькой, с виду совершенно не опасной. И только местные знали, сколько там омутов и водоворотов, избегая купаться в непроверенных местах. Марья Васильевна все эти годы корила себя за то, что не расспросила, не узнала, не успела поговорить с соседями… Ей казалось, что сделай она это вовремя и тогда ее дети, а она по-настоящему считала невестку дочерью, и муж были бы живы. Даша много лет твердила ей, что она не виновата, но бабушка слушать не хотела. Взяв на себя заботу о внучке, Мария Васильевна отложила свое горе в дальний угол, понимая, что девочке нужна жизнь, а в этой жизни радость и счастье, а не вечный траур. И, только несколько раз в год, посещая своих любимых на кладбище, она могла дать волю чувствам и горько плакала каждый раз, изливая всю боль, которая накапливалась между этими приходами. Наплакавшись, подробно рассказывала, как дела у них с Дашей и снова и снова обещала, что сделает все, чтобы девочка была счастлива. Она смогла дать внучке и теплый уютный дом, и достойное образование, выдала ее замуж, и даже успела увидеть и понянчить свою правнучку, прежде, чем болезнь унесла ее туда, где ждали ее родные. Даша осталась совершенно одна. Другой родни у нее не было. Позже она поняла, что Марья Васильевна была совершенно права в своем понимании дома и семейных отношений, но только частично. Права, что в доме должно быть хорошо. А вот исключения… Серьезных поводов для того, чтобы поругаться у Даши и Романа было не так много. Точнее, почти всегда только один. Как бы это не банально прозвучало – свекровь. Инесса Павловна была из породы тех, кого называют «Мать». Именно так, с большой буквы. Она жила по принципу: «Мое мнение единственно верное, как аксиома». Рома дался ей нелегко. Он был ее шестым по счету ребенком и единственным, кого Инесса Павловна доносила и родила. Всю свою нежность и любовь, в том понимании, которое было ей доступно, она буквально обрушила на своего единственного сына. Роман любил мать и, возможно, именно поэтому не мог ей противостоять, хоть и пытался, как и отец. Они выбрали для себя тактику молча выслушивать все то, что имела им сказать жена и мама, кивать, но делать по-своему. Встречаясь с Дашей, Роман до последнего оттягивал знакомство с родителями, понимая, во что это выльется. С Дашиной бабушкой он познакомился чуть ли не через пару дней. Он не рассказывал Даше о своих мотивах и сдался только после того, как та обиженно заявила: — Ты меня прячешь что ли? Я недостойна, чтобы ты меня представил родителям? Рома, что у нас за отношения тогда? Бабушке ты говоришь, что я для тебя все, планируешь свадьбу, обсуждаешь что и как, а я до сих пор твоей семьи не видела. Роман вздохнул и, поцеловав невесту, сказал: — Я боюсь, как бы ты от меня не отказалась. — Глупый! Я же за тебя замуж собираюсь, а не за твою семью! Как же она была недальновидна тогда! Инесса Павловна, смерив ее взглядом, только покачала головой и спросила: — Деточка, кто были ваши родители? — Мама – преподавала в медицинском институте, а папа – врач. Но, я их мало помню, они погибли, когда мне было пять лет. Меня воспитывала бабушка. — Ясно! Больше в тот вечер будущая свекровь не сказала Даше ни единого слова. Прожив с Романом несколько лет, Даша переняла для себя ту же тактику, которую использовали муж и свекр, но это помогало мало. Она видела, как разрывается муж, стараясь сохранить видимость мира в семье и каждый раз старалась сгладить углы, успокоить бурю. Со временем поняла, что устала от этих попыток наладить хоть как-то общение в семье и просто попросила мужа сократить до протокольного минимума встречи с родителями. Рома устало кивнул и обнял жену. — Прости! Усугубилось все после ухода свекра. Отец Романа буквально сгорел за месяц от онкологии, и Инесса Павловна доходчиво объяснила сыну, кто теперь в ответе за нее. Роман, впрочем, и так все понял. Теперь они с женой виделись по вечерам редко. С работы Роман приезжал к матери, и домой попадал только ближе к полуночи. Так длилось бы и дальше, если бы не взбунтовалась трехлетняя Соня. Она стала отказываться от общения с отцом, давая понять, что обижена. — Она скучает, Ром. Видит тебя мало, да и то по выходным. – Даша понимала, что мужу тяжело, но надо было что-то делать, пока ребенок окончательно не обиделся и не потерял связь с папой. Даша разозлилась. В конце концов прошло больше года, а Инесса Павловна взрослая женщина, не жалующаяся на здоровье. Свекровь до сих пор работала, вела чуть ли не светский образ жизни, посещая регулярно театр и выставки, заставляя сына сопровождать ее. Помощь –помощью, но лишать ребенка отца, она, наверное, не имеет права. Свои пустые вечера Даша бы еще простила и потерпела какое-то время, но Сонины – нет. — Рома, надо как-то решать этот вопрос. Ты нужен ребенку. И мне нужен. – Даша прижалась к мужу. – Я скучаю… Был грандиозный скандал. Но, Роман отвоевал право приезжать к матери дважды в неделю. Спустя какое-то время Инесса Павловна смирилась с этим или сделала вид, что смирилась. Как-то, маленькой еще Соне, в садике дали задание изобразить свою семью, так как она придумает, в виде сказочных персонажей. В садике детвора не справилась вовремя, и воспитательница разрешила дорисовать дома и принести рисунки на следующий день. После ужина Соня уселась за свой столик и, высунув от усердия язык, добрый час пыхтела над рисунком. А, когда Даша, домыв посуду и закончив со стиркой, заглянула в дочкин альбом, она охнула и позвала мужа: — Ромка, будет буря! Иди сюда, глянь! Роман посмотрев на рисунок, рухнул на диван, согнувшись пополам от хохота. Обиженная Соня смотрела на родителей и не понимала чего они хохочут и никак не могут успокоиться. Папа аж стонал от смеха. Она немного подумала и решила заплакать: — Я так старалась! А вы… Она посмотрела еще раз на свой рисунок, но так и не смогла понять, что так насмешило маму и отца. Папу Соня изобразила богатырем, маму – Василисой Прекрасной, дедушка стал Лешим, прабабушка – Яблонькой с золотыми яблоками, а бабушка… Ну, красивый же получился Горыныч?! Головы рисовать пришлось дольше всего, их же аж три штуки! Что смешного? Правда, у Сони не получилось красиво нарисовать пламя, которое они выдыхают. Желтый карандаш сломался совсем не вовремя. Она как раз хотела попросить маму подточить его, но та уже увидела рисунок. Соня не любила бабушку Инну. Когда бабушка появлялась в их доме, а это случалось нечасто, в основном по праздникам, Соне хотелось выгнать ее и запереть за ней дверь. Она не могла сообразить, что творится между взрослыми, но понимала детским, никогда не ошибающимся, чутьем, что бабушка не любит ее маму, старается ее задеть или обидеть. И, вроде же, не ругается, говорит вежливо, но мама огорчается, а потом плачет после ее ухода. Соня не знала, как помочь маме, как защитить ее. Однажды, она даже попыталась вытолкнуть бабушку за порог, когда та пришла, но папа взял дочку на руки и не дал. — Ваша дочь очень дурно воспитана, Роман! Хотя, чего можно было ожидать?! – выходка внучки возмутила Инессу Павловну до глубины души. Досталось в тот вечер всем, но после бабушка Инна почти перестала появляться в их доме даже по праздникам. Папа решил, что так будет правильно. Теперь они сами изредка ездили навещать бабушку, но Соня всеми силами старалась отвертеться от этих поездок. Чем старше она становилась, тем больше понимала. Бескомпромиссность бабушки ее угнетала. Ей казалось, что рядом с ней нечем дышать. Но, как следует она разобралась в бабушке только после того, как не стало отца. Романа не стало почти мгновенно. Никто в офисе не успел сообразить, что произошло, даже «скорую» вызвать не успели. Обширный инфаркт. В сорок четыре года… Когда Даше сообщили об этом, она была на работе, в ювелирном салоне. Уронив трубку, она потеряла сознание и, падая, ударилась о витрину с украшениями, разбив ее вдребезги и до истерики перепугав девочек-продавщиц. Они вызвали «скорую», а потом, ожидая, закрыли магазин и почти полчаса выбирали стекла из волос своей начальницы, отпаивая ее валерьянкой. Мир вокруг остановился для Даши. Ей казалось, что она замерла в одной точке и совершенно перестала мыслить. Она не могла собрать себя, не могла заставить заняться чем-либо. Друзья Романа взяли на себя все хлопоты, стараясь хоть как-то поддержать вдову. Рядом с Дашей все время кто-то был. Потом она не могла вспомнить, кто именно приходил и когда, но Соня была накормлена, в доме наведен порядок и чьи-то заботливые руки вкладывала ей в руки чашку с бульоном или чаем, забирая почти полную, когда совсем остывало, взамен давая новую. А через пару недель после прощания с мужем, Даше приснился сон. — Бабушка! Господи, как же я соскучилась! – Даша попыталась обнять Марью Васильевну, но та отстранила ее, сурово глянув. — Ты, что творишь? — О чем ты, бабуль? — Соня где? — Как где? Спит, наверное, у себя… — Пойдем! – все еще не давая до себя дотронуться, бабушка поманила Дашу за собой. Они вошли в детскую и бабушка показала на кровать Сони: — Спит, говоришь? – Соня лежала, укрывшись с головой одеялом и плакала. — Даша, очнись! Вздрогнув, Даша открыла глаза. В как-то момент ей показалось, что она еще спит, потому что жалобный плач дочери не умолкал. И, только минуту спустя, окончательно придя в себя, она поняла, что это не сон. Вскочив, она кинулась в детскую: — Родная моя, не плачь! – Даша легла рядом с дочкой и обняла ее. – Я с тобой! Всегда буду! Соня, лихорадочно всхлипнув, повернулась к маме и обняла ее, изо всех сил прижавшись. «Спасибо, ба… Как я могла? Ты ведь не бросила меня, все время была рядом, а я… Я все сделаю… Теперь я в порядке…» Утром она тихонько встала, стараясь не разбудить дочку, и пошла на кухню. Соню разбудил запах фирменных маминых блинчиков. Густой аромат ванили плыл по дому, забираясь в самые укромные уголки. Соня, закутавшись в одеяло, притопала на кухню. — Мам? — Доброе утро! – Даша повернулась, и Соня увидела, что она без черной повязки, которую не снимала даже на ночь. – Умывайся, будем завтракать, а потом я тебя отвезу в школу. — Уже пора? Даша прикрутила газ и обняла дочку. — Пора, родная! Папа бы точно не хотел, чтобы мы сидели по углам, круглыми сутками проливая слезы. Он мечтал, чтобы ты была счастливой, чтобы в твоей жизни было как можно больше радости. Он так тебя любил… — Даша на секунду задохнулась, но потом взяла себя в руки. – И меня любил. И, раз он так хотел, значит так и будет. Собирайся! А то я на работу опоздаю. Мне тоже пора… Очень осторожно, понемногу, они стали налаживать свою новую жизнь. Даша вернулась на работу, Соня ходила в школу. Только теперь, к занятиям она добавила еще для себя обязанность больше помогать маме. И, придя домой вечером, Даша каждый раз видела, что дочь прибрала, или приготовила нехитрый ужин. Через пару месяцев Соня получила паспорт, и они тихо отпраздновали это событие, купив тортик. — Смотри, пап, я совсем большая уже! – Соня покрутила паспорт перед портретом отца, висевшим в гостиной. – Ты бы сейчас точно дернул меня за хвостик, и сказал, что — маленькая… Даша молча обняла дочку. А еще через неделю, вечером, к ним пожаловала Инесса Павловна. — Добрый вечер, Дарья! Нам нужно поговорить! Они не виделись с того самого дня, как Даша навсегда попрощалась с мужем. В тот день Инесса, подойдя к невестке, очень тихо сказала: — Твоя вина! Если бы не ты, он был бы жив! Дай-дай-дай… Только это и знали! Вот и сгорел так рано… Твоя вина! Изменившуюся в лице Дашу подхватил Денис, друг Романа и отстранив стоявших рядом людей, вывел ее на улицу. — Не слушай! Дашка, посмотри на меня, – он легонько встряхнул за плечи Дашу, — никого не слушай! Это просто судьба и ничего больше. Всем нам отмеряно. Вот сколько отмеряно, столько и проживем. Ромка так вас любил с Соней — больше жизни… Даша всхлипнула и прижалась к плечу Дениса. Ноги не держали. Третьи сутки она не спала и держалась только на воде, которую пила изредка, когда кто-то совал в руку стакан с каплями, пытаясь успокоить ее. Денис осторожно взял ее под локоть и помог спуститься по ступенькам, усадив на лавочку, возле храма, где отпевали Романа. Так она просидела, пока все не вышли и не расселись по машинам. От проходившей мимо Инессы Павловны Даша отчетливо услышала крепкое бранное слово, которым свекровь пригвоздила ее, нимало не заботясь о чувствах своей внучки, которая сидела рядом с мамой. И вот сейчас, свекровь сидит напротив, с поджатыми губами, правда уже без бешенства во взгляде. Просто уставшая женщина, перенесшая потерю ребенка. Даша отметила и ввалившиеся глаза, и бледное лицо, и дрожь в руках, которую Инесса Павловна старалась унять, положив руки перед собой на стол. — Хотите чаю? — Нет! Я пришла, чтобы решить с тобой, что мы будем делать с домом? Даше показалось, что она ослышалась. — В каком смысле? Дом они с Романом строили несколько лет. Беременная Соней, Даша следила за рабочими, которые, посмеиваясь, старались угодить «хозяйке», оберегая ее, когда деловая Дарья пыталась посмотреть, как заливают фундамент или укладывают лаги. Роман хохотал и говорил: — Ну, с тобой они точно не забалуют! Через месяц въедем! День, в который они вошли в свой новый дом, в Дашиной памяти отпечатался с точностью до секунды. Это было ее гнездо, обогретое и любовно устроенное в каждой мелочи. — Дашка, ну эти шторы такие же розовые, как и те. И ткань похожа. — Ничего ты не понимаешь, оттенок не тот! Такие разговоры доводили ее до бешенства, а Романа до умиления. А сейчас ей говорят, хотя она и плохо соображает от гнева, что жить она здесь не будет. — Я не дам! – Инесса Павловна, наконец, справилась с дрожью в руках и положила ладони на стол. – Этот дом тебе придется продать. Я требую свою долю наследства. — Какого наследства? — Которое положено мне по закону. И ты отдашь мне все до копейки. Женщины не заметили появившуюся в дверях Соню. — Уходи! – девочка стояла на пороге кухни, сжав кулаки. — Что? – Инесса Павловна удивленно посмотрела на внучку. – Что ты сказала? — Я сказала – уходи! И больше никогда не приходи к нам. — Ты как со мной разговариваешь? Я знала, что ты безобразно воспитана, но, чтобы такое себе позволить?! В кого только ты такая… — В отца! – голос Сони зазвенел на весь дом. — Нет, ты скорее в мать… — Не смейте! Больше никогда не смейте обижать мою маму! Вы все еще думаете, что я маленькая, что я ничего не понимаю? Поверьте, все я поняла. Вставайте и уходите. А мы подумаем, как сделать так, чтобы больше никогда не видеть вас. От волнения Соня перешла с бабушкой на «вы», сама того не заметив. Даша, опомнившись, подошла к дочке, обняла ее за плечи и вывела вон из кухни. — Спасибо, родная, а сейчас иди к себе, я разберусь, — она поцеловала дочь в висок и легонько подтолкнула ее по коридору. – Иди! Соня ушла, а Даша, несколько раз глубоко вдохнув, вошла обратно в кухню. — Что это было? Ты так настроила ребенка против меня, что я ушам своим не верю! — Я никого не настраивала. Вы сами это сделали. Инесса Павловна дернулась было возразить, но Даша жестом остановила ее, грубо прервав, впервые позволяя себе подобный тон в разговоре со свекровью: — Хватит! Соня права. Вам здесь не рады. Я схожу на консультацию к юристу и дам вам знать. Вы получите все, что вам причитается и после мы с вами распрощаемся. — Не надейся! – припечатала Инесса Павловна. — И не буду. Просто сделаю. Мне вас жаль! – она неожиданно поменяла тон и с жалостью глянула на эту уставшую от самой себя женщину. – Вы ведь остаетесь совсем одна… — Не твое дело! – почти взвизгнула свекровь и схватив сумку, кинулась к выходу. Соня слышала, как ушла бабушка, и пришла на кухню, где застала маму, сидящей за столом, положив голову на руки. — Мам? — Да, родная… – Даша подняла голову и вытерев слезы, посмотрела на дочь. — Она серьезно? Нам придется уехать? — Пока не знаю. Посмотрим. Подожди… А, почему ты дома? У тебя же еще два урока, и ты не звонила, чтобы я забрала тебя. — Алгебру отменили, а мама Макса подвезла меня. Я не стала тебе звонить, какой смысл? — Ну, ладно… Задали много? Разговор закрутился вокруг привычных тем и постепенно они отошли, оттаяли от той вьюги, которую принесла в их дом Инесса Павловна. — Мам, почему люди не любят друг друга? Злятся, ненавидят? Соня с Дашей сидели на диване в гостиной, тесно прижавшись к друг другу и изредка поглядывая на экран, где шел какой-то фильм. Как обычно, они не смотрели кино, это был просто повод, чтобы посидеть рядом, поговорить, поделиться чем-то. — Много причин. Ты бабушку имеешь ввиду? — Да. Почему она так не любит тебя, меня… — Меня понятно почему. Я ей сразу не понравилась, да и не могла. — Почему? — Потому, что она считала, что я пришла забрать у нее сына. — Это так? — Нет, конечно. Я хотела, чтобы у нас была семья. Не хотела никого забирать, хотела дать… Тебя… и надеялась, что не только. Но, получилась только ты. Мне казалось, что родители должны мечтать о внуках от своих детей. — Но, меня-то она тоже не захотела? — Не совсем так. Она обрадовалась, когда ты родилась. Подожди! – Даша поднялась и вышла из комнаты. Вернувшись, она положила на колени дочке вышитый чепчик и вязаное покрывальце. — Это сделала твоя бабушка. Соня крутила в руках чепчик, разглядывая вышивку. — Но, это же очень долго… Смотри, какие стежки. И покрывало какое красивое. Это крючком? – Соня любила вышивать, но вязать так и не научилась. — Да. Посмотри, как тонко… Это не мог сделать человек, у которого совсем ничего за душой, понимаешь? Так красиво стараются сделать только, если хотят порадовать. А если делают такое для малыша, то только, когда ждут. Соня задумалась. — Почему она так себя ведет сейчас? — Не знаю, Сонечка. Мне кажется это все от горя, от одиночества. Не всегда человек может справиться. Уходит в отчаяние, в темноту и ему кажется, что все вокруг плохие, потому, что ему плохо. Не злись на бабушку. То, что она сейчас делает… Такое бывает, когда говорит боль… Лучше пожалей ее немного. Мы с тобой вместе, у нас есть, кому нас поддержать, а она совсем одна. Соня молча теребила в руках плед. На следующий день Даша позвонила Денису и попросила найти юриста. Получив консультацию, она поняла, что ей придется продавать дом. По-другому этот вопрос решить не получится. Все оставшиеся сбережения она потратила, да и было их совсем немного, все ушло в стройку. Поговорив вечером с Соней, она стала искать варианты, куда перебраться. А у Сони были свои планы. Утром, сделав вид, что идет в школу, она поехала к бабушке. — Что ты здесь делаешь? – Инесса Павловна открыла дверь. Соня молча протянула ей чепчик и покрывало. — Что это? – голос у бабушки все-таки еле слышно дрогнул. — Это очень красиво. И я знаю, что ты сделала это для меня. — Заходи… Вечером Соня подошла к Даше, которая, сидя за ноутбуком, просматривала сайты агентства, ища квартиру, и обняла ее. — Мам! — Мммм? – Даша щелкала мышкой, глядя на экран. — Нам не надо переезжать. — Что? – Даша оторвалась от экрана. — Я сказала, что нам не надо переезжать. Я говорила с бабушкой. Даша удивленно смотрела на дочь: — Что ты сделала??? — Я ездила к бабушке и поговорила с ней. Она откажется от наследства. — Ничего не понимаю… — Я сказала ей, что не хочу, чтобы она была одна… И дала ей выбор. Или она настаивает на своем, но я тогда насовсем забываю о том, что у меня есть бабушка, или она отказывается от нашего дома и я буду с ней общаться. — И что она тебе сказала? — А вот что… — Соня положила перед мамой сверток. Даша развернула его и ахнула: — Боже, какая красота! — Да! Я пойду в нем на выпускной! Думаю, тогда он будет мне как раз. Кружевной, ажурный сарафан в пол казалось был соткан из снежинок. Присмотревшись, Даша поняла, что это игольное кружево. — Сонька, ты понимаешь, сколько это времени и труда?! — Да, мам… Понимаю… Ей очень плохо и очень больно. И она очень скучает по папе. Она плакала, мам… — Плакала? Инесса Павловна? — Да… Даша не нашлась, что сказать. Они помолчали и в тишине услышали, как зазвонил телефон, который оставила в гостиной на зарядке Даша. — Здравствуйте, Инесса Павловна. — Здравствуй. Соня рассказала тебе о нашем разговоре? — Только что. — Значит ты знаешь, что я не стану претендовать на дом? — Да, спасибо. И за сарафан тоже. Очень красивый! У вас золотые руки! — Не преувеличивай! Завтра, в час у нотариуса. Адрес пришлю. Я подпишу наказ от наследства. И, Даша… — Да? — Соня — замечательно воспитанный ребенок! Даша не сразу опустила телефон, какое-то время слушая гудки. А потом вернулась на кухню и крепко обняла дочь.
