Мальчик Жека по прозвищу Зек. История из сети

размещено в: Мы и наши дети | 0

Мальчик Жека по прозвищу Зек
*
…Денег на логопеда у матери не было, вот и он и произносил «Зека» да «Зека», вместо «Жека». Имя-проклятье. Зеком его звали все, кому не лень, даже учителя.

– М-да, имечко подходящее! – с удовольствием выговаривала классная руководительница Валерия Анатольевна его матери. – Я знаю эту породу: из таких детей вырастают преступники! Только вхожу в класс, чувствую, кто-то набедокурил, уже знаю: это ваш Зек. За сорок лет учебной практики мне ни разу не попадались такие злые, гадкие дети, – и смешно трясла над его лицом толстым, будто сарделька, указательным пальцем.

Зек иной раз не всегда помнил, что натворил. То ли разлил краску на рисовании, то ли с дежурства сбежал. Если бы это сделала всеобщая любимица Ирка или отличник Андрей, Валерия Анатольевна даже глазом бы не повела. А Зеку влетало так, будто он сотворил какое–то страшное преступление: обидел котенка. Или даже убил человека.

Не удивительно, что, когда у Гальки Громовой из кошелька пропали сто пятьдесят рублей, все подумали на него. Самое смешное: Зек ее сумочку в глаза не видел, он вообще в ту перемену отсиживался в столовке. Но когда Валерия Анатольевна спросила:

– Кто это сделал? – грозно обводя учеников взглядом, все указали на Зека. Учительница будто только этого и ждала. Пощелкала языком:

– А что я говорила! Он уже не может себя контролировать!

– Это ты в моего деда, – приговаривала мама дома, от души шлепая Зека ремнем, – Он за грабеж отсидел. Но я тебе по этой дорожке пойти не дам, я из тебя всю дурь вышибу!

Отца Зека не знал. Мать говорила, он погиб еще до рождения сына. Когда было совсем невмоготу, мальчик закрывал глаза и представлял себе его красивое строгое лицо, совсем как на фотографии. Отец смотрел на Зека с горечью и осуждающе качал головой. Иногда Зек думал: может и хорошо, что папа его не увидит. Не узнает, что сын у него позорище!

Все изменилась на его восьмом день рождения. Праздники Зек не любил, потому что на них обычно собирались мамины друзья. Становилось так обидно, что в горле появлялся соленый комок. Несправедливо! Почему маме можно приглашать кучу приятелей, а ему нельзя?!

– А можно я позову пару ребят из класса? – заикнулся было мальчик, хотя у такого как Зек, в классе и друзей не было, и быть не могло.

– Вот еще что! Кормить их бесплатно! У тебя мать что, миллионер? – и по рассерженному лицу мамы стало понятно, не миллионер, нет. Больше он ничего никогда не просил.

В тот вечер мама пригласила кучу народу, здесь был и дядя Паша, и Толян, и тетя Катя с ее ухажером Володей. Они дымили сигаретами, пили что-то, по цвету похожее на воду, но с этой «воды» взрослые начинали странно себя вести: смеяться, раскачиваться на стульях, петь песни и рассказывать анекдоты, смысл которых Зека не понимал. К четырем часам наступила главная часть праздника. Ему приходилось переживать это каждый раз, когда мамины друзья собирались вместе.

– Скажи, как тебя зовут, малой? – спрашивал толстый и потный дядя Анатолий. Мальчик мучительно пытался произнести «Жека», но речевой аппарат был не на его стороне. Получалось лишь:

– Зека!

– Зека, Зека, – подхватывали гости, как мальчишки в школе. Гоготали. – Зек!

И мама смеялась со всеми. Зека совсем осунулся, сидел на краешке стула, ковырял салат. Мечтал куда–нибудь исчезнуть. Провалиться.

Звонок раздался в дверь внезапно. Мама выругалась: «Кого, мол, черти принесли. Все вроде в сборе, никого не ждем!», но зачем-то открыла дверь. Но пороге стояла Она. Женщина с поджатыми губами. Мама почему-то побледнела и спряталась за спину дяди Паши, с которым еще несколько минут назад танцевала. Глаза незваной гостьи метали молнии. Зеку она напомнила, злую колдунью из сказки «Красавица и чудовище».

– Ну, здравствуй, невестка, – степенно проговорила незваная гостья, – А что ты трубку не берешь? Адрес опять сменила. Я еле тебя нашла. Даже внучка с днем рождения не могла поздравить.

Ведьма грозно оглядела их захламленную квартирку, бутылки, валяющиеся на полу, пьяные лица маминых дружков. С каждой секундой лицо кодуньи становилось мрачнее и мрачнее. Пока взгляд не остановился на худом перепуганном лице именинника.

«Сейчас она меня заколдует», – с ужасом понял Зек, хотя был достаточно взрослый для того, чтобы знать, что страшных ведьм на самом деле не существует. Это все сказки!

– Я забираю Евгения, – властно сказала она, взяв мальчика за руку.

– Кого-кого? – не понял Зека.

– Тебя, – коротко улыбнулась женщина.

– Нет, ты не посмеешь, – неслось им вслед. – Это мой сын, слышишь? Ну и проваливай, старая… – тут мама произнесла слово, которое Зеку никогда нельзя было произносить. Однажды мальчик нечаянно выкрикнул его в коридоре, классная покраснела, побледнела, и потащила Зека к директору. – Ну и забирай его, слышишь?! – продолжала надрываться мать, – Ну и проваливай! Все равно из него ничего хорошего не получится!

Дальнейшие слова мамы Зека слышал тысячи раз: «Он в тюрьму сядет, его даже зовут Зеком!» И так горько опять Зеку стало! Вот у Славки на день рождения все вокруг говорили, какой он умный и славный, Глеба хвалили за успехи в учебе, а Ирку за то, что она играет на пианино. А Зеку опять кричали всё то же: «Зеком родился, Зеком и станешь».

Что же с ним не так?! Мальчикам нельзя плакать, но слезы сами покатились по его щекам, горячие и позорные.

– Не слушай ее. Мама у тебя не в себе, – сухо сказала ведьма, идущая рядом, – сейчас мы тебе купим тортика. Сделаем чайку.

– Тортика?

– Ну да, – злая волшебница усмехнулась. – Восемь лет – это тебе не шутки. Очень серьезная дата.

Они долго ехали куда-то на метро. Когда доехали, стало уже темнеть и Зеку совсем не хотелось ни тортика, ни чая. Но Ведьма (она утверждала, что является его бабушкой) все-таки купила мальчику большой шоколадный торт.

Кусок в горло не лез, не мог подсластить его горечь. Зек поковырял тортик, только чтобы ведьму не разозлить. Здесь все было совсем не так как дома – чисто настолько, что мальчик боялся тут даже находиться, вдруг испачкает все одним лишь своим присутствием? Всюду вязаные подставочки, вазочки, а за стеклянной дверцей шкафа (Зек глазам своим не поверил) возвышался фамильный хрусталь.

– Спокойной ночи, Евгений, – чинно сказала его новая бабушка, – Завтра сложный день: мы устроим тебя в новую школу возле нового дома. Я обо всем договорилась. Это сильный лицей.

– Только меня зовут не Евгений. А Зека, – отважился поправить ее мальчик.

– Знаешь что? – нахмурилась женщина, – Это неправда. Тебя зовут Евгений.

– А что значит «Евгений»? – Зек смешно вытаращил на бабушку глаза.

– Благородный. Вот и веди себя благородно.

– Но…у меня же дурная наследственность!

– Дурная наследственность? – Казалось, бабушка была потрясена до глубины души, – Дурная наследственность!?

Ему никто никогда не рассказывал на ночь сказок, поэтому эту Зек слушал, прикрыв глаза, наслаждаясь каждым словом, впитывая её в себя. Оказывается, Евгений из древнего дворянского рода. Когда-то при дворе служили. Как революция началась, знаешь про революцию? Так они приспособились. Прадед пошел на завод сначала простым рабочим, а потом до начальника дослужился, вот! Это потому что умный он был очень. Прямо как ты.

Бабушка поцеловала его в лобик, выключила свет и ушла на кухню читать.

Когда Зек проснулся, он даже не сразу понял, где находится. Везде все так чисто, прибрано, по-благородному.

«Не хватает только накрахмаленных салфеточек,» – с ужасом подумал мальчик. Тем не менее, в новом классе, когда учительница попросила представиться и немного рассказать о себе, Зек неожиданно для себя сказал:

– Меня зовут Евгений. Живу с бабушкой, – и зачем-то добавил, – У нее в серванте хрусталь.

Думал, будут смеяться, как он того… про хрусталь-то брякнул, но ребята смотрели на него с интересом. Вроде бы дружелюбно. Никто не называл его Зеком, а когда у него не получалось решить пример, учительница не посчитала его тупым, а спокойно сказала:

– Ничего, эту неделю оценок тебе ставить не буду. Позанимаешься дополнительно, всё наверстаешь!

Как ни странно, Евгений действительно наверстал. За каждую решенную задачку, выученный параграф или поделку к уроку труда. Бабушка приговаривала:

– Вот и ты, в деда пошел, — с одобрением глядя на правильно решенный пример, – в него пошел, умный, талантливый!

С матерью Евгений виделся несколько раз. У бабушки она вела себя диковато. Причитала, лезла обнимать его (мой мальчик!), плакала и все пыталась выяснить, не настраивает ли его бабушка против мамы. В последний свой визит украла у бабули розовую помаду.

– У нее этого хлама вона сколько, она и не заметит!

Бабушка никогда не называла Евгения Зеком. И ни в какую тюрьму он не попал. Лишь на втором курсе, после ее смерти, будущий психоаналитик Евгений понял: колдуньи, снимающие проклятья, бывают не только в сказках. Не только.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сашины Сказки

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Волчонок. История из сети

размещено в: Мы и наши дети | 0

Волчонок.
*
Лёнька шел по тротуару, пиная ногами неровные, как будто кем-то обгрызенные осколки льда, что дворники совсем недавно скинули c крыш. Ледышки упрямо не желали перекатываться на обочину, давая Лёнькиным ботинкам сдачи.

Уроки закончились, одноклассники разбежались по делам. Все занятые, все с увлечениями. Теннис, скрипка, плавание и бокс, математика, физика, химия, волейбол и еще Бог весть что.

Один Леонид слонялся по двору после уроков, просто так, без всякого смысла. Он ходил по улицам, рассматривая людей. Их лица, а, скорее, выражения этих лиц, были чаще всего одними и теми же — усталая грусть, злобная озабоченность, отстраненное, высокомерное безразличие. Все спешат, дела, работа, проблемы…

Дома Лёньку ждала мать и младшая сестра. Дашка пошла в первый класс. Родители кружились вокруг нее, словно два орла, оберегая, пестуя и сюсюкая.

Когда мать еще только была беременна вторым ребенком, она много времени проводила в больницах. А когда возвращалась оттуда, то становилась нервной, Лёня как будто постоянно мешал ей, мешал прислушиваться к себе, улавливая малейшие изменения самочувствия, мешал проживать каждую минуту ожидания крохи. Тогда мальчик учился во втором классе, уроков задавали много, он плохо читал, поэтому большая часть из заданного ускользала от его понимания.

-Мам! — Леня подходил к дремлющей Ане и теребил ее за плечо.

-Что? — она открывала глаза и строго смотрела на худощавого, с оттопыренными ушками мальчишку, робко протягивающего учебник.

-Что здесь надо сделать? — еще тише спрашивал сын.

-Лёня! Я тебе уже объясняла! Ну, сколько можно!? Иди и разбирайся сам, бездарь!

-Я не бездарь! Я просто не понимаю! — в отчаянии кричал на Аню ребенок.

— Ну, еще раз скажи, пожалуйста!

-Хватит! Не буду больше ничего говорить, иди и думай!

Лёня в ожесточении бросал на пол учебник, пинал на ходу дверь и убегал в свою комнату.

-Волчонок! — качала головой мать…

Когда родилась Даша, Леонид и не знал, радоваться ли ему. А чему здесь, собственно, радоваться? Родители суетились вокруг новорожденной, мать опять была нервной, постоянно переживала. Лёньке нельзя было шуметь в квартире, хлопать дверьми, разговаривать в голос, да и просто громко дышать.

-Даша очень чутко спит! Проснется, начнет плакать, сам будешь успокаивать! — Аня шикала на сына, выгоняя его погулять.

-Как поела`? Как спала? Ко врачу ходили? Что сказал?… — ужин начинался и заканчивался Дашей.

Про Лёньку была обычно лишь одна фраза, брошенная как бы между прочим: «Да как всегда…»

Как всегда, двойки, как всегда, отстает, не успевает, не тянет. Бездарь. А еще «волчонок», потому что хамит учителям, задирается к родителям, «кусает руку, что его кормит»!

А еще, как всегда, с матерью за детским питанием, постоять с коляской, пока Аня сбегает в магазин, покачать кроватку, пока… пока… пока… Жизнь как будто текла мимо него, а он служил лишь водорослью, трепыхался, повинуясь капризам потока.

-Мама! Я пойду, с ребятами в футбол поиграю, — Лёня вбегал в кухню, на ходу переодевая футболку.

— Я поем, только быстро!

-Во первых, уроки! Во-вторых, умойся, в-третьих, обед разогрей сам, я иду Дашку укладывать.

Аня целовала сына и выходила из кухни.

-А я? А как же я`? — кричало все внутри, а голос только повторял: «Хорошо, мама.»…

Волчонок рос. И вот ему уже приходится делить свою комнату с младшей сестрой. Но волки не любят пускать на свою территорию чужаков. А Даша — чужак. Она та, кто разделил Лёню и родителей, отнял у него то, что называется любовью.

И волчонок стал «кусаться». И дня не проходило без того, чтобы он не довел сестру до слез.

-Лёня! Ты опять?! — отец вбегал в комнату, Даша рыдала, рассказывая, что брат обижает ее, не давая поиграть.

-Лёня! Ты старший, ты… — начинал отец обычную тираду о защите слабых, о любви к младшей сестре, о достойном поведении.

А волки не любят слабых. Преклоняясь перед тем, кто сильнее и могущественнее, они вымещают злость на беспомощном. Так легче, так заведено природой…

Даше было интересно, что там брат делает, сидя за столом. Ей было любопытно, что лежит в его сумке, что он берет с собой на улицу. Девочка хватала футбольный мяч и убегала, чтобы Лёня поиграл с ней, но тот лишь ругался. Отдать свое, то малое, что принадлежит лишь ему, что составляет его мирок, мальчишка был не готов.

Даша плакала, родители ругались, жизнь текла, вспаивая волчонка завистью и обидой…

…Через год Лёня случайно познакомился с Кириллом Федоровичем. Мужчина пришел к ним в школу, чтобы пригласить в кружок игры на гитаре. Все желающие могли пройти собеседование и попытать свои силы.

Леня не хотел идти. Гитары дома не было, покупать ее никто не будет, только засмеют, ведь бездари не играют на музыкальных инструментах.

-Лень, ты меня подожди, я хочу попробовать! — Ленин друг, Денис, поправив свитер, сунул приятелю свой рюкзак, зашел в кабинет, где ребят ждал Кирилл Федорович.

Дениса долго не было, а в его рюкзаке в который раз дребезжал телефон.

-Мать, наверное, — подумал Леня. — Небось, беспокоится, где сыночек пропадает.

-Эй! — Леня заглянул в кабинет. — Ден! Тебе кто-то звонит уже который раз!

-Молодой человек! А я вас ждал! — Кирилл Федорович быстро подошел к мальчику и, выхватив из его рук рюкзак, передал его Денису, а потом протянул Лене гитару.

-Нет, я не хочу, — насупившись, ответил Леня. А потом вдруг добавил. — Спасибо.

-Никаких «спасибо»! Я должен убедиться! Слушай и повторяй!

Учитель сыграл несколько аккордов, простеньких, примитивных.

-Повтори, — протянул он гитару.

Все смотрели на парня, он чувствовал, как «стая» ждет, станет ли он «одним из них». И он стал.

Ленька плохо читал, путая буквы и переставляя их местами, плохо писал все по той же причине. А здесь было совсем другое. Руки сами сделали всё за него, мозг извлек из памяти только что услышанное и заставил пальцы повторить увиденное.

Кирилл Федорович довольно закивал и пометил что-то в своем листочке.

Так у Лени началась новая жизнь.

…Гитара уносила парня далеко от ноющей Даши, снующих туда-сюда родителей, от пустоты, что зовется домом.

Леонид приходил домой, садился на кровать и бренчал, глядя в окно`. Кирилл Федорович подарил ему инструмент на Дань рождения.

Даша восторженно смотрела на брата, подходила и протягивала руку, чтобы тоже дернуть струну, но тут же получала шлепок по ладошке. Волк защищал свое имущество, свое личное, только ему вверенное, сокровище.

-Леня! Прекрати, у меня голова болит! — маме не нравились издаваемые гитарой звуки. Аня вообще любила тишину, а тут целая какофония из сыновьих лязганий и пения, Дашиных всхлипов и телевизора в спальне — Леня, хватит!

Тогда Леня шел на улицу. Раз его стая не принимает нового Леньку, нужно найти другую. Да, конечно, был Кирилл Федорович и пятнадцать человек тех, кого он зачислил к себе на занятия. Но там Леня был один из них, просто еще одна единичка, пришедшая в класс, там были задания, нудное повторение которых выводило из себя.

А на лавке за гаражами был совсем другой мир. Здесь можно было рубить ладонью по ноющим струнам, извлекая странные, пугающие звуки и петь низким, не попадающим в ноты голосом песни Цоя.

Ребята собирались вокруг, подпевали. Среди них он стал главным, учил младших перебирать струны, терпеливо объясняя одно и то же. Появилось свое дело и те, кто уважал Леню за это дело. «Бездарь» остался дома, во дворе был «Ленька-гитарист», вожак маленькой стаи взрослеющих ребят.

Как-то так само случилось, что и с учебой дела пошли на лад. Видимо, Кирилл Федорович не зря тогда заставил Лёню сыграть. Работа пальцев, сосредоточение ума и удовлетворение от своих успехов позволили мальчишке поверить в себя.

Родители никогда не ходили на школьные концерты. А Ленька там выступал всегда. Популярные песни звучали со сцены, разносясь эхом по залу, голоса вплетались в ритм, ошибки и промахи игры тонули в общем стройном сплочении зрителей. Леонид учился снова любить себя.

Леня закончил школу весьма неплохо, хотел поступать в институт. Но так уж вышло, что экзамены он завалил`. Досадные ошибки, глупые, неимоверно странные, как будто кто-то специально спутал мысли абитуриента, и, как итог, отсутствие фамилии Лени в списке поступивших, родительские укоряющие взгляды — все навалилось большой, черной тенью, опутало тяжелыми звеньями, названными когда-то словом «бездарь».

-Я же тебе сто раз говорил, что надо заниматься! А не на гитаре играть! Все на лавке сидел, пока другие готовились к экзаменам! — отец качал головой.

— Иди тогда на работу. В следующем году будешь поступать.

-Я сам разберусь, что мне делать! — тихо ответил сын, отставив чашку с водой.

-Ишь, ты! Сам! А что ты можешь-то, сам!?

Леня взглянул на отца.

-Я? Ну, наверное, то, чему ты меня научил, папа.

Отец удивлённо вскинул брови. А ведь он ничему и никогда не учил своего Леню. Все как-то было некогда, все работа, потом Дашкины дела, привези-увези… Стало стыдно, а от этого злость на Леонида разгорелась еще больше.

-Ты как разговариваешь, волчонок! Я для кого тут деньги зарабатывал?

-Для Даши, папа, — просто ответил Леня и вышел в коридор.

-Леня, ты куда? Там папа мороженое купил. Вот твоя порция… — Даша испуганно смотрела, как брат лихорадочно натягивает кроссовки и, схватив гитару, выбегает за дверь.

-Отстань! Иди, ешь свое мороженое! — Леонид зло посмотрел на нее и ушел, громко хлопнув дверью.

Отец, ссутулившись, сидел на табурете. Даша шуршала в коридоре оберткой от ванильного мороженого, ей было невдомек, что сейчас папа понял, что потерял целую эпоху в жизни своего ребенка, того мальчишки, что когда-то катался на папиной спине, что жевал поджаренный на костре хлеб, аккуратно снимая его с палки, пока папа дул на маленькие, с обкусанными ногтями, детские пальцы.

Он так и не научил Леньку кататься на велосипеде, плавать кролем, долго скользя под водой, он никогда не говорил с ним о любви, ее сложности и благородстве мужской привязанности к женщине, он не знал, что тот любит слушать, нацепив наушники и закрыв глаза, Отец ничего не знал о Лене…

Аня, качая головой, стояла у окна и смотрела, как сын идет по тротуару прочь из их двора, из их жизни.

-Во что ты с ним будешь делать! Сам виноват, а на тебя Полкана спустил. И в кого он такой Волчонок`?! Вроде в нормальной же семье рос…

Ой! Даша! Опаздываем, репетиция у тебя! — Аня засуетилась, схватила сумку и побежала в коридор, потом оглянулась на мужа. Кто, если не он, поведет машину… Мужчина послушно встал и поплелся в прихожую…

А Леня просто шел по тротуару, сердито задевая гитарой прохожих. Люди отходили в сторону, видя его серое, напряженное лицо.

-Леня! Леонид! — Кирилл Федорович положил свою руку на плечо парня.

-Я…

-Знаю, знаю. Бывает. Сколько баллов не добрал?

-Не знаю. Я не стал смотреть, забыл я…

И вот уже перед Кириллом Федоровичем стоит не широкоплечий, приземистый парень, мнящий себя самостоятельным и независимым, а мальчишка, попавший в беду.

Сейчас, перед Кириллом Федоровичем, этим сутуловатым, в потертой куртке мужчиной, можно было стать слабым, можно заплакать и не стыдиться этого.

Кирилл Федорович не презирал, не осуждал Леньку, он просто шел рядом с ним, и рассказывал, как, окончив десять классов, пошел работать на завод, потом, когда ему надоело точить детали на станках, он просто пошел по улице, читая объявления о работе.

Об институте он и не думал. Отца не было, мать болела, нужно было зарабатывать. И он, Кирюшка, был ни хуже, и ни лучше других, но всегда точно знал, ради кого он живет, ради чего каждый день идет в гудящий цех, чтобы вытачивать из кусков железа детали, снимая с них кудрявую, серебряную стружку.

-А мне не ради кого. Я никому не нужен.

-А сам себе`?! Да, ты сейчас проиграл, пусть! Но сколько всего ты достиг! Ты просто хорош тем, что ты есть, ты для чего-то нужен, поверь.

Ленька задумался. Для чего, для кого он родился, зачем живет, чего хочет от жизни?

-Ладно, это все сложно. а пока я тебя устрою на мебельную фабрику. Там люди нужны, пойдешь? Работа тяжелая, но зато платят хорошо.

Леонид согласился.

На фабрике парня определили в упаковщики готовых изделий. Все просто, детали, коробки, инструкции. Физически тяжело, но голова свободна. Потом Леня стал присматриваться к тому, что происходит на фабрике, как что устроено.

Ему нравился химический, бьющий в нос аромат мебельных щитов, любопытно было наблюдать, как работают другие мастера: раскройщики, распиловщики.

На работе Леня держался особняком. Одинокий волк, сидящий в нем, не спешил обзаводиться новыми знакомствами, а уж тем более, начать доверять кому-то.

Но однажды Леня попал на конференцию. Парня попросили помочь расставить мебель в зале, наладить освещение, микрофоны.

Люди в красивых, дорогих костюмах сидели в креслах, а какая-то девчонка-дизайнер в блузке с рюшами и строгих черных брюках смело выступала перед ними, на экране мелькали слайды предложенных ею решений, слушатели молча записывали что-то в свои блокноты.

Девчонка держалась с достоинством, гордо стоя перед этими людьми. Сегодня она либо заслужит уважение, либо ее засмеют, упрекая в юной горячности. Но ей было плевать. Дома был человек, который верил в нее, и этого было достаточно.

А потом вдруг она замолчала. Телефон, лежащий перед докладчицей на трибуне, протяжно завибрировал, микрофон усилил этот звук, сообщая всем, что сейчас Инна получила сообщение. Короткое, в одну строчку, оно тихо кричало, что отца девушки больше нет, нет вожака ее стаи, нет того, кто готов был клыками и когтями защищать свою семью от бед…

Инна растерянно провела рукой по лицу, перед глазами все поплыло…

Ведущие пригласили следующего докладчика, отпустив Инну из зала. Сегодня она могла бы прийти домой и гордо сказать, что ее слушала целая сотня профессионалов, что они кивали и что-то спрашивали…

Вот только рассказать это будет некому. И от этого в душе была пустота. Инна жила отцом, ради отца, благодаря отцу и в единстве с ним. Так уж получилось в ее жизни, такой была ее стая. Отец отвоевывал для нее место на этой земле, защищал и учил быть сильной, даже когда страшно…

…-Лень, пойди, ей воды отнеси. И скажи, что такси мы уже вызвали, — шепотом сказал пожилой мужчина, Лёнин начальник. Он знал отца Инны, учился с ним в институте.

Леонид тихо вошел в маленький кабинет. Инна, обхватив руками колени, сидела в кресле. Она растерянно посмотрела на вошедшего.

Этот взгляд Леня запомнил навсегда. Волк, наконец, нашел, ради кого жить, кто станет его стаей, кто нуждается в нем.

Это понимание пришло так просто и быстро, что сомнениям не осталось места. Пустота сменилось чувством, которое раньше томилось в забвении. Любовь стала пробивать себе дорогу сквозь корку безразличия.

-Извини, я воды принес…

-А я с ним не попрощалась утром… Спешила, волновалась, не слушала, что он мне говорил…Что же он говорил?… Я не могу вспомнить, понимаешь? Надо, а я не могу…

Леня говорил ей что-то в ответ, а сам все думал, какого бы ему было, если бы не Инна, а он потерял бы сегодня отца.

И понял, что он эта мысль не пугает, не вызывает ужас. Отец давно был кем-то посторонним, соседом по комнате, как, впрочем, и Даша с матерью. Волчонок был сам по себе. Хотя, нет, теперь уже он был с Инной…

Потом, когда Инне было тяжело, когда воспоминания опять захлестывали ее, не давая вздохнуть, она просто ждала, когда придет с работы Леня, сядет рядом с ней и, путая лады, сыграет что-нибудь на гитаре, будет шептать ласковые слова…

…Новая семья, Лёнина СЕМЬЯ, только еще зарождалась, училась ходить, говорить и слушать себя. Каждая часть ее была немыслима без другой, все были одинаково важны и ценны. И для Лени было дико, странно и радостно, что он может быть кому-то нужен просто потому, что он существует на свете…

Однажды Даша спросит мать, почему Леня так редко приходит к ним домой, почему он не интересуется родными. Но Аня только пожмет плечами.

-Да он всегда был сам по себе, с детства. Волчонок, что тут сказать. Характер такой. В отца, видимо…
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Зюзинские истории

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Пропавшая. Автор: Ирина Мер

размещено в: Мы и наши дети | 0

Пропавшая
*
Нюрка была на вид нормальной бабой. И хозяйственная, и красивая — уже под сорок, а мужики взглядом провожают. Но был у Нюрки один серьезный недостаток: любила она поддать. Она и сама знала, что лучше бы не надо, потому как после первой стопочки забывала обо всем на свете. И остановиться не могла порой неделю. И тогда дочка ее, Алиска, была предоставлена самой себе.

Соседка Нюрки, Клавдия Сергеевна, как только видела, что у Нюрки дома дым коромыслом, знала, что через два дня нужно начинать девчушку подкармливать, так как сама Нюрка не закусывала, поэтому и ребенка не кормила. Нет, Нюрка не то, чтобы ее обижала, просто забывала и отмахивалась, как от назойливой мухи.

Нюрка даже замужем побывала в городе. Вышла замуж вполне удачно, за успешного мужчину, старше ее, зато не бедного. Не олигарх, конечно, но на булочку с маслом и на шубу для жены всегда хватало. Нюрку любил, а уж она-то…

После деревенской жизни и общаговских голодных дней считала мужа чуть ли не Богом.
Жили душа в душу, дочка родилась, Алиска. И тут любимый муж ошибку совершил. Чтоб жена не уставала, нанял дочке нянечку. А жена что? Она уже вкус денег почувствовала, жизнь другую увидела. Стала гулять.

Подруги веселые появились, а там и друзья молодые-горячие. А муж на работе пропадает да в отъездах, беды не замечает. В общем, как водится. Приехал как-то домой из командировки раньше запланированного, а тут жена с гулянки навеселе да с другом возвращается, продолжение запланировано.

Развод был громким. Нюрка на коленях умоляла мужа не забирать дочку, твердила о том, что тогда совсем погибнет. Пожалел ее бывший муж, так она и вернулась в деревню с маленькой Алиской за ручку.

Иногда отец Алисы наведывался. За день до его приезда Нюра начинала мести, мыть и волосы завивать, а после его отъезда гулянки обычно начинались. Видимо денег он привозил, вот и шиковала Нюрка. Сразу друзья-товарищи объявлялись, и давай гульбанить.
* * *
В этот раз все по-другому было. Нюрка, в общем, и пить-то не собиралась, но встретила по дороге в магазин Степана. Он был первой ее любовью, потом она ему изменила, и он уехал. А Нюрка замуж вышла, вот и разошлись пути.
— Степка, ты ли это? — зимой все позакутаны, не разберешь с ходу, что за человек.
— О, Нюрка! Тебя и не узнать. Расцвела, похорошела.
— Да ну, скажешь тоже. Каким ветром тебя к нам занесло?
— Да развелся. Вот приехал к родителям раны зализывать.
Взглянула она на него внимательно. А что? Чем черт не шутит? Она-то уже больше двух лет одна. Может и склеится что. Все-таки Степан был первым ее мужчиной.
— Степ, а ты заходи как-нибудь на огонек? Я ведь тоже в разводе.
— Да ну, серьезно?
— Ага.
— Ну, тогда я сегодня же вечером и зайду…
Нюрка пошла в сторону магазина, по пути меняя в голове список покупок, а Степан проводил ее взглядом. А ничего такая, сочная. Он слышал, что у бывшей его любви ребенок есть, ну так это не страшно. Степка детей любил.
* * *
Иванычу было сегодня как-то не по себе. Скоро уж на службу идти, а сердце поднывает. Неужели придется распрощаться с работой? Не хотелось бы.

Когда в их деревне решили фермерское хозяйство открыть, никто и не верил в такую затею. Чего там открывать-то? Только что все это развалилось, а теперь что, по новой? Но какой-то богатей решил, что будет тут выращивать каких-то очень дорогих коров. И самое интересное, что не для молока, как всегда было в деревне заведено, а для мяса. Какое-то мясо у них, в крапинку, мраморным называется.

Люди посмеивались, крутили пальцем у виска, но когда тот бизнесмен объявил набор работников да зарплату назвал, то сразу все крутить перестали. Толпами кинулись.
Но всех не взяли. Выбирали только серьезных и не пьющих. А таких на деревне, как известно, раз-два и обчелся.
Вот тогда-то и подфартило Иванычу. Он-то хоть и пенсионер, да непьющий, да еще и бывший участковый. Вот и предложили ему стать сторожем. А зарплата была побольше, чем у него пенсия. Кто же от такого откажется?

Одна только загвоздка была. Территорию по ночам охраняли собаки. Таких в деревне раньше и не видывали: здоровенные, лохматые, рыжие. А собак Иваныч с детства боялся. Но пришлось привыкать, а собаки оказались сообразительными. Команды выполняли четко. Иваныч их кормил, на ночь выпускал, утром в вольер загонял, постепенно и сдружился. Не так, чтобы уж очень, но уже не боялся.

А в деревне псов тоже боялись и не любили, а виноват был случай. Как-то приучен народ был, что если хочется выпить, то найди и выпей. В прошлые времена-то, залезут на склад совхозный, стянут пару мешков комбикорма, вот и есть на что выпить. Даже и кражей это не считалось. Так, мелкое хулиганство. А потом что? Совхозов не стало, а желание выпить никуда у мужиков не делось. И решили они, что склад фермера ничем не отличается от совхозного склада.
Даже собачкам косточек взяли. Только вот ноги унести не смогли. Так за мягкие места покусаны были, что месяц не садились, в амбулатории примочки делали.
Тогда Иваныч боялся, что отравят псов, несколько ночей глаз не смыкал, все за собаками следил. Но обошлось.
* * *
Зимой рано темнеет — на работу уже в темноте вышел, да еще и снег повалил. Путь его лежал мимо дома Нюрки. Еще издалека услышал, что в доме у нее музыка громкая.

А на улице увидел маленькую Алису. Девочка играла под фонарем, строила лопаткой замок. Ничего плохого, играет ребенок перед окнами, под светом. Все дети в деревне так делают. Но Иваныч все же завернул к соседке Клавдии. Стукнул в окно. Она на крыльцо вышла.
— Клав, не знаешь, чего там у Нюрки? Музыка бомбит.
— Так чего… известно чего.
— Ты бы поглядела, а то ведь дите.
Клавдия уперла руки в боки.
— А почему я глядеть-то должна? В деревне людей других нету? Вот сидите и глядите! А у меня и так забот полон рот!
Развернулась и ушла в дом. А Иваныч так и остался стоять с открытым ртом. Потом рукой махнул — да пропади все пропадом. Пока за других переживаешь, свое потеряешь. И пошел в сторону фермы.

Собаки встретили его радостным лаем.
— Ну, что, соскучились? Сейчас я вас выпущу, сейчас.
Он поставил им миски с теплой едой, открыл вольер и пошел на обход территории. Снег сыпал и сыпал. Иваныч подумал, чисто утром будет, красиво…
* * *
Нюрка подняла голову от стола. Ох, как-то она сильно накидалась сегодня. Да это все Степан — наливай да наливай. Понятно, почему его женка выкинула. Да и Нюрке такой не нужен, что за мужик такой, что отрубился прямо за столом?

Нюрка глянула на часы. Ого, два часа ночи. Никак не могла вспомнить — сама Алиска улеглась, или она ее укладывала. Попила водички и пошла посмотреть, как там дочь спит. Но Алиски в комнате не было. Нюрка кинулась по дому. Но девочки не было нигде.

Последнее воспоминание — это как Алиска под окном играла. Она кинулась в коридор и замерла… То ли она, то ли Степка случайно закрыли дверь на крючок. А это значило только одно: Алиска просто не смогла попасть домой. Учитывая, какая у них была музыка…

Нюрка стала тихо съезжать по стене. Она просто боялась открыть дверь. Боялась увидеть на крыльце что-то страшное. Потом вскочила, открыла дверь и выскочила на мороз. Девочки нигде не было. Она обежала весь двор, вокруг вокруг двора. Было много детских следов, видных едва-едва, потому что их присыпало снежком.

Нюрка кинулась к Клавдии. Барабанила в стекло, пока ты не выглянула.
— Клавдия, у вас моя Алиска?
— Нету. Ты что, шкура, ребенка потеряла?

Нюрка кинулась к другим соседям, но девочки нигде не было. Вскоре чуть ли не вся деревня собралась у двора Нюрки. Та рыдала, была уже почти без сил. Полиция приехала, отец Алиски — его с трудом удержали, чтоб он над бывшей женой самосуд не учинил.
Кто-то в толпе сказал:
— В прошлом году волки несколько собак в деревне прямо с цепи сняли.
Нюрка резко дернулась, да и свалилась на снег.

Решили разбиться цепью и прочесывать все, начиная от Нюркиного дома. Деревенские мрачно молчали. Каждому из них было страшно найти что-то, что подтвердило бы жуткие догадки.

На улице уже светало, когда народ дошел до фермы. Все понимали, что деревня закончилась, и если девочки нет на ферме, то шансов найти ее живой уже не будет.

Один из полицейских постучал в ворота. Странно, но псы, как обычно, не залаяли. Появился заспанный Иваныч, открыл сначала окошко, потом в недоумении распахнул воротину.
— А что случилось-то? Вы чего все-то?
Потом увидел зарёванную Нюрку.
— Неужто с ребенком что?
— Иваныч, нам бы осмотреть все вокруг. Мало ли куда девочка забилась?
— Ох, горе-то какое. Говорил я тебе, Клавка, присмотри!
— Да что ты меня виноватишь-то? А мать на что ей? Ох, молчи, и так сердце рвется…
— Смотрите, что это там? — крикнул кто-то из мужиков.

Чуть поодаль, уже на территории фермы, лежала рукавичка. На белом снегу она была отчетливо видна. Нюрка бросилась туда. И закричала в голос. А кто-то сказал:
— Все, шансов нет. Тут такие волкодавы, что…
На него зашикали, а Иваныч побледнел.
— Не может быть! Собаки умные!

Он пошел в сторону вольеров, а народ толпой за ним. Собаки были видны издалека: они лежали
все три, тесно прижавшись друг к другу. Причем были они не в вольере, а на улице.
— Что это у них?
В кольце теплых собак, положив голову на одну из них, спала Алиска.

Народ остановился, когда один из псов встал и зарычал. Алиса проснулась. Она оперлась на огромную псину и встала. Собаки встали рядом.
— Ой, мама, ой папа… А я с собачками познакомилась. Это они меня сюда привели. Мы долго шли,
а сначала я заблудилась.

Девочка рассказала, как долго она стучалась домой, но Нюрка и Степан орали в караоке и ее не слышали. Она замерзла и пошла к тете Клаве. Но у той была закрыта калитка, и она не смогла ее открыть. Тогда она пошла в другой дом, где жила ее подружка, но там вообще железные ворота со звонком. Она хотела пойти еще куда-то, но потерялась.

Тогда она пошла просто по дороге. И уже увидела ферму, но ей очень захотелось спать. Она устроилась под кустиком, но тут ей не дали спать эти собачки. Она тормошили и тащили ее.
— Они хотели, чтобы я в домик к ним шла, а я очень устала, поэтому мы прямо здесь легли…

Люди стыдливо прятали глаза. Кто-то плакал. Вот так история — ребенок у всех хотел помощи попросить, но ни до кого не достучался. Если бы не собаки… Иваныч гладил псов.
— Молодцы, умницы…
Алису забрал отец.

А собак скоро привели в такое состояние, что охранники из них стали так себе, потому что деревенские, проходя мимо, обязательно подкидывали им то кусочек мясца, то косточку. Но и охранять больше не от кого было. Люди перестали и пытаться что-то стянуть.
Нюрку судили. Никто не знает, что ей там дали, потому что в деревне она больше не появилась.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Автор' Ирина' Мер

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

Подозрение. Автор: Татьяна Викторова

размещено в: Мы и наши дети | 0

ПОДОЗРЕНИЕ

— Какая у вас хорошая девочка, — похвалила пассажирка автобуса, тучная женщина с миловидным лицом и радушной улыбкой.

Анна в ответ улыбнулась, слегка застеснялась, — скромная всегда, даже похвалу за дочку сдержанно принимала. — Как тебя зовут`? — обратилась пассажирка.

— Ларочка, — ответила шестилетняя шустрая девочка и взяла конфету у миловидной тети.

— Что нужно сказать`? — Напомнила мама.

— Спасибо! — Раздался звонкий голос девочки.

Ларочка росла обычным ребенком, желанным, любимым, единственным в семье. Анна и Николай довольно поздно поженились, когда обоим было под тридцать, — по деревенским меркам в 80-е годы считалось: «засиделись». Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, — можно сказать, нашли друг друга.

Николай, с русой шевелюрой, слегка волнистой, сероглазый, худощавый`. У Анны волосы от природы были очень светлые, а летом выгорали так, что становились почти белыми. Ларочка родилась темненькой, волосики с годами так и остались темно-русыми.

— Ларочка-то у вас, как из другой семьи, — сказала как-то бабушка Евдокия, родная сестра матери Николая.

— Да чего ты буровишь, — обиделась Мария Ивановна, — наша Ларочка, сама на себя похожа.

Услышала это Ларочка в тринадцать лет. А потом еще кто-то из знакомых пошутил: «От соседа, наверное».

Родители на глупые разговоры внимания не обращали, а Ларочка стала перед зеркалом крутиться чаще, личико свое разглядывать`. И носик показался ей не таким, как у мамы, и на папу вовсе не похожа. Да еще в школе Маринка ходила, задрав нос, гордилась, что отец у нее директор совхоза, а мама заведующая детским садом.

А у Лары родители совсем простые люди: мама — доярка, а папа — слесарем в мастерских работает. Да еще в свободное время валенки подшивает, все село к нему ходит валенки подшить.

— Вот, Коля, может приработок со временем будет твой, ноги-то у тебя болят. Так может бросить эту работу, весь день у станка на ногах, а лучше обутками заниматься.

— Да что ты, Аннушка, я пока как-нибудь, деньги-то нужны, Ларочка растет, обновки надо.

— А почему я такая непохожая на вас? — Напрямую спросила дочка.

— Как это непохожая? Кто тебе сказал`? — Анна даже шитье отложила. — А на кого же ты похожа, как не на нас.

— А вот баба Дуня говорила, что я не похожа, да я и сама вижу. Вот Маринка — она похожа на отца, нашего директора совхоза.

— Ну так это по-разному бывает, кто-то больше похож, кто-то меньше. Ты вот сама на себя похожа и мы тебя любим.

Но Ларочку ответ не устроил. К пятнадцати годам она стала симпатичной, яркой девчонкой, и все чаще замечала контраст между собой и родителями. — Мам, ну я точно не в папу. Ты посмотри, он какой-то другой, да и вообще возится с этими валенками…

— Ты на что намекаешь? Что значит «не такой», отец это твой родной.

— Ну может и родной…

— Что значит «может»? Это что за подозрение?

— Ну я, например, слышала, что у одних девочка росла, а папа не родной был, а родной отец вообще в городе живет…

— Ты что такое говоришь? Где нахваталась этих мыслей`? Я что, по твоему, гулящая женщина?
Да мы с твоим отцом всю жизнь, как нитка за иголкой. Не вздумай еще раз сказать…

Опасалась Аннушка, что муж услышит, не хотелось, чтобы подозрение дочери расстроило его. Но Николай, разуваясь в сенцах, случаем услышал часть разговора. Он вошел молча и также молча достал ремень. Никогда раньше даже не замахивался на дочь, а тут сложил ремень вдвое…

Лара только и успела куртку схватить и сапожки, — так и выскочила из дома.

— Долго ты будешь это терпеть? — спросил сиплым голосом, как будто дыхание перехватило.

— Неужто бы ударил`? — Спросила перепуганная Аннушка.

— Не смог бы, сердце бы зашлось. Смотрю, дочь как будто и не наша. Вертлявая стала, языкатая, неласковая, стесняться нас стала, все про директорскую дочку рассказывает. Не нравится мне это сравнение и подозрение.

Все, что сказал Николай, было правдой. Аннушка прижала полотенце к лицу и заплакала. Тяжело стало общаться с дочкой, вела она себя так, как будто не угодили чем-то. А ведь родная им Ларочка, роднее не бывает.

Уже легли спать, а дочки все не было. У подружки, наверное`. Да только зачем нервы родителям испытывать.
Наконец стукнула дверь, и Аннушка вздохнула, что теперь можно и уснуть. Муж хоть и делал вид, что спит, а на самом деле, тоже не спал. Надо бы сказать, что нельзя допоздна гулять, но Анна решила разговор на утро оставить.

Ларочка свое подозрение больше не выказывала, но и поговорить с ней по душам не получалось. После школы, как и Маринка, поступила в торговый техникум. Домой приезжала раз в месяц, и то лишь за продуктами. Может и осталась бы Лара в городе, да случилось влюбиться в односельчанина Сергея, в обычного парня из обычной семьи.

Выбрав свадебное платье`, Ларочка советовала, что надеть отцу: — Мама, ты папке другую рубашку купи, эта совсем простецкая. И химическую завивку себе сделай, сейчас модно, будешь кудрявая…

Аннушка слушала и вроде соглашалась. Костюм и рубашка у отца были с иголочки, а завивку она делать не стала.

Через год Лара родила мальчика, и от радости ворковала над ним, как птичка`. Бабушка Маша, увидев правнука, даже прослезилась: — Ну вот, дождалась, радость-то какая… Она бережно взяла на руки малыша, вглядываясь в его черты, чему-то улыбнулась, но ничего не сказала.

Свекровь Ларочки, Людмила Петровна, месяца через два заметила: — Совсем на Сережу не похож, а ведь мальчик все-таки. — Людмила была женщиной доброй, покладистой, только вот сама не заметила, как обидела Лару. И слова-то вроде простые, ни о чем, а словно иголочкой кольнули. Лара промолчала, прижала к груди сына и стала убаюкивать.

Через полгода бабушка Маша принесла карточку, слегка пожелтевшую фотографию, и протянула ее Ларисе. — Глянь сюда, одно лицо. — Лара увидела единственную фотографию отца в младенческом возрасте и долго разглядывала.

— Правда, похож, — сказала она, — папка с Андрюшкой так сильно похожи.

— Во как бывает`! — Мария Ивановна снова стала с гордостью рассматривать карточку, потом взяла на руки Андрюшку.

После обеда пришла Аннушка. — Ну, беги, доча, по делам, а я посижу пока с Андрюшкой. — Анна часто приходила, возилась с внуком, чтобы Ларочка хотя бы пару часов отдохнула.

Лара подошла к матери, обняла ее и расплакалась. — Ты чего, доча, обидел кто`?

— Нет, что ты, никто не обидел, просто плачу.

— Это у тебя, наверное, после родов еще не прошло.

— Прошло, все прошло, — плакала Лара. — Прости меня, мамочка, пожалуйста, прости… Я с этим дурацким подозрением, ну про то, что не похожа на вас… Не знаю, что на меня нашло… И папка пусть простит`. Даже стыдно теперь…

— Да что ты, Ларочка, забыли все, вспоминать не надо. А папка уже думает, какую качельку внуку сладить…

Лара улыбнулась: — Так маленький же еще.

— А он говорит, пусть будет готова, ждет, когда внучек подрастет.

Лара снова обняла мать, уткнувшись в ее светлые волосы`. Она и сама не заметила, что после родов все больше фигурой стала походить на маму, да и в лице находилось общее сходство. Но теперь Ларочка не обращала внимания на сходство или разницу. Теперь она просто любила маму и папу, и не могла даже представить себя без них…

Автор Татьяна Викторова

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями: