БЕЗ ДОЛГОСРОЧНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ

За несколько лет внедрения в российские школы ЕГЭ стал головной болью для всех участников учебного процесса.

Учителя перестраивают программу, родители тратят деньги на подготовку, а дети хранят в голове тысячу фактов, чтобы извлечь их на свет при первой необходимости.

С другой стороны, выросло уже целое поколение, воспринимающее такой тип экзамена как данность.

Да и многие педагоги «вошли в колею» и нашли плюсы там, где раньше видели одни минусы. Что принесут эти перемены в будущем?

Оценить ситуацию мы попросили известного психолога, доктора психологических наук, профессора СПбГУ Раду Михайловну Грановскую.

— Рада Михайловна, что за годы внедрения ЕГЭ произошло с качеством образования, на ваш взгляд?

— Ни для кого не секрет, что во многих школах учебный процесс превратился из обучения в натаскивание на тесты. Ребятам стало неинтересно учиться, а учителям — учить. Став репетитором, учитель потерял возможность развернуть свой талант.

Кроме того, сама идея задавать разным людям одни и те же вопросы, с точки зрения любого профессионального психолога, — абсурдна.

Сейчас я работаю с материалом о дистанционном образовании — это очень динамично развивающаяся область. Дистанционная программа рассчитана на усредненного человека: без пола, без возраста, без темперамента, без личных качеств.

Но разные люди очень по-разному воспринимают эту программу. Для холерика все это — медленно и нудно, он бросает, не доделав. Для флегматика — слишком быстро, он не делает ошибок, но успевает дойти лишь до середины. Сангвиник все время спрашивает, «что он будет с этого иметь», если все-таки дойдет до конца. А меланхолик так пугается, что бросает, не начиная. То же самое можно сказать о сдаче ЕГЭ.

 Надо приспосабливать программу к учащемуся: вводить коэффициенты, принимать во внимание психологические особенности. Ничего этого система ЕГЭ реализовать не в состоянии.

Она подразумевает, что все экзамены сдаются только письменно. Следовательно, не нужно учить школьников разговаривать — и скоро школьники разучатся разговаривать.

Один из моих учеников живет в США, где система, аналогичная ЕГЭ, существует уже десятилетия (тесты SAT и ACT стали широко применяться в США с 1920‑х годов. — Прим. ред.). Так вот, его знакомый получил премию от университета — «за умение общаться».

Когда его спросили, где он так хорошо научился говорить, он ответил: «Понимаете, в нашей семье сохранилась традиция после ужина обсуждать, что у кого было днем, а не расходиться по своим комнатам и смотреть каждый в свой монитор». (Семья у него из бывших европейцев.)

Умение говорить — очень серьезная штука. Как может быть экзамен по русскому языку или литературе в виде теста?

Может ли подготовка к части «C» ЕГЭ, где нужно написать короткий ответ на вопрос, научить ребенка говорить? Так недолго вообще потерять язык. И без того он засорен сейчас блатной феней.

А ведь язык определяет мышление. Смотрите, немцы говорят: «что заслужил — то и получил», а мы: «старался-старался, но не судьба».

В результате — они выигрывают в планировании среднесрочной перспективы, а мы хорошо планируем поведение при авариях и стрессах. Это происходит потому, что мы все время ориентируемся на худший вариант.

— Как введение ЕГЭ сказалось на образовательном процессе в целом?

— ЕГЭ приучает ребенка концентрироваться на деталях. Видеть целое ребенок уже не может. Как проходит обучение в обычной, непривилегированной школе в США? Например, тема «Титаник»: водоизмещение, курс, сколько было людей, когда подошли спасатели… всего 25 вопросов.

Нет континуума, в котором гибель судна — лишь звено в исторической цепочке. Всё о «Титанике» и ничего — вообще ничего — об окрестностях. Эти проблемы американского образования вобрал в себя и ЕГЭ.

 Разрушается внимание — базовый психологический навык при обучении. Оно становится коротким, дробным и не дает возможности охватить умом сложные задачи.

«Все должно быть проще, понятнее» — но не все может стать проще. Таким образом, трудные задачи отвергаются.

Я читала исследование американских преподавателей, где говорится, что школьники и студенты не берут в руки книги толще 300 страниц.

Рекомендовать им книгу бессмысленно — можно рекомендовать либо главу, либо от страницы такой-то до страницы такой-то, иначе они вообще не приступают к этой работе.

— Согласны ли Вы с тем, что ЕГЭ оценивает знания и способности ученика более объективно, чем традиционные виды экзаменов?

— Такое утверждение делается на основе того, что тесты проверяются при помощи компьютера. Но при чем здесь объективность? Неужели компьютер знает учеников лучше, чем учитель, который занимался с ними несколько лет? Неужели мы перестали доверять человеку?

А как быть с правополушарными детьми? Их приблизительно 10%! Таким — творческим — детям вообще сложно проходить тесты.

Десять лет я занималась поддержанием творческого потенциала фирмы, реализующей собранные со всего мира творческие проекты.

Могу сказать по своему опыту — без правополушарных людей сверхсложные творческие задачи просто не решить.

Вот приходит ко мне начальник и говорит про одного такого правополушарного: «Я его уволю, потому что он опаздывает на полтора часа на работу».

Я спрашиваю работника: «Вася, ты на другой электричке теперь ездишь?»

— «Нет, на той же самой»

— «А в чем дело?»

— «Но мне же надо когда-нибудь подумать! Я приезжаю и хожу вокруг фирмы»

— «А внутри?»

— «Ну что, увидят, что я ничего не делаю, — дадут дополнительную работу. А мне надо в это время — подумать!»

Это совсем другие люди, и их нужно уважать. Ведь логика говорит, как правильно пройти пошагово от точки А до точки Б, но она не говорит, где точка Б находится. Правополушарные эту цель видят. Да, может, они по дороге сделают много ошибок, но они точку Б видят. А левополушарные — нет.

И что, мы правополушарных детей будем оценивать по тому, как они пользуются логикой?

— На ЕГЭ, кроме всего прочего от детей требуют принимать решения быстро. Хорошо это или плохо?

— Совсем плохо. В советское время, когда никто еще и не думал о ЕГЭ, мне тайно из-за границы прислали книгу с примерами тестов. Я собрала своих учеников, и мы стали проходить эти тесты.

Прошли только сангвиники, потому что они работают в экстремальных ситуациях лучше, чем в спокойных. Они хорошо мобилизуются.

И что? Кто сказал, что сангвиники самые лучшие? Они хорошие организаторы, лидеры — всё это так. Но когда надо строить долгосрочную перспективу, нужен флегматик.

А когда надо пробивать стенку прямо сейчас — нужен холерик. А чтобы увидеть, куда двигаться, — меланхолик. Он со своей чувствительностью первым ловит ветер в паруса — это оборотная сторона его страхов, тревог. Поэтому в серьезном коллективе должны быть все.

Сначала приглашают меланхолика. Его надо погладить по голове, потому что он очень тревожный. И сказать: «Нам надо решить эту задачу. Как ты думаешь, куда двигаться?»

— «Ну, я не знаю, но вот мне кажется, туда». Тогда приглашают флегматика и говорят ему: «Один чудак сказал, что с этой задачей — туда. Как думаешь?»

— «Ой, нет, я так сразу не знаю, вот через недельку…» Хорошо, через недельку. «Ну вот, есть разные подходы. Но в некотором смысле этот — более перспективен».

Тогда приглашают холерика. Говорят: «Вот направление, надо проложить туда дорогу. Срочно займись».

А потом приглашают сангвиника: «Организуй бригаду, построй план и руководи». Получается, ЕГЭ ставит в неудобную ситуацию троих из четверых.

А раньше учитель, который принимал экзамен, знал такого, условно говоря, Васю, как облупленного. Он знал, что этому Васе надо дать подумать спокойно, сажал его — и тот думал.

Знал, что Петю, наоборот, надо принять первым, или к концу он так перепугается, что уже рта открыть не сможет.

То есть подход-то был индивидуальным, потому что учителя понимали, с кем имеют дело. А теперь — как в армии, всех в одну линейку.

— Что мы будем иметь через десять лет ЕГЭ, на ваш взгляд?

— Будем иметь массу сангвиников. Думаю, это очень нехорошо — потому что мы теряем долгосрочную перспективу, для построения которой сангвиники не подходят.

Беседовал Владимир Иванов

Из сети

Жила-была небогатая девочка

— Уходи отсюда, у тебя мать-мусорка, от тебя тоже воняет, мы с тобой играть не будем! — кричали дети Кате. А она стояла и в недоумении смотрела на ребят.

Ярко-желтое платьишко, сандалии, облако белокурых кудряшек. Плюшевая божья коровка в руках. Все, кто были возле подъезда, сгруппировались и теперь выкрикивали обидные слова.

Катя вместе с мамой недавно переехала в этот дом. И еще ни с кем не успела подружиться.

Мама дала ей утром конфет со словами: — Иди, дочка. Познакомься. Все вместе играть станете! Здесь тоже хорошо жить.

Катя только закончила первый класс. И радовалась каникулам, тому, что мама наконец перестала плакать.

До этого она всегда ходила грустная. Катя пыталась ее развеселить. Рисовала божьих коровок. Потом аккуратно вырезала и приносила маме.

— Ты им скажи, чтоб полетели на небо и загадай желание, мам, слышишь! — целовала Катя своего самого любимого человека на земле.

В той, немного другой жизни, они жили втроем в большой квартире. И папа всегда был рядом. А теперь остались с мамой одни.

-Пришлось разъехаться, потому что папа теперь будет жить отдельно. Но он к тебе станет иногда приезжать, потому что он тебя все равно любит! — пыталась ей объяснить мама.

Но Катя не понимала. Почему иногда? И зачем приезжать, если папа всегда раньше жил с ними? Он высокий и сильный, всегда ее высоко подкидывал. И приносил ей разные игрушки, читал сказки.

А потом все изменилось. Катя помнит последнюю встречу. Отец с чемоданом и сумками подходит к двери. Что-то говорит, но она не может разобрать слов.

— Папочка! Папа, не уезжай, папа, не уходи! Не надо! Пожалуйста! — кричит она. Плачущую Катю мама уносит в комнату. Хлопает дверь.

А потом они переезжают. Раньше мама сидела дома. А теперь пошла работать. Она показала Кате большую оранжевую машину. Сказала, что на ней убирают мусор.

И работа это очень важная, потому что если его не убрать, тот как же тогда будут жить другие люди? Должен быть порядок. Они выносят мусор из ведра, которое в квартире. А Катина мама — дальше, из подъездов и домов. Таким образом, везде становится чисто.

Поэтому девочка не понимала, почему ей так говорят. От мамы всегда пахнет лимонами и булочками, которые она печет. И она каждый день купает Катю, в розовой пене с разными игрушками.

Там есть смешной розовый поросенок, зебра и толстый медвежонок с бочкой меда, а также осьминожка, из щупальцев которого течет вода. А на стене в ванной — картинка с русалочкой. И Катя часто представляет себя в этом волшебном подводном мире.

— Хотите конфет? — Катя сделала еще один шаг к ребятам и протянула мешочек. Одна из девочек его взяла. Катя робко улыбнулась. А та девочка высыпала конфеты на землю со словами: — Они тоже с мусорки! — и все ребята засмеялись.

А Катя заплакала. Она пыталась им рассказать, что у мамы хорошая и важная работа, почему они над ней смеются? На балконе в это время стоял мальчик Кирилл.

Он слышал все, что происходило на улице. Зашел в комнату. Его папа как раз решил погулять с собакой, позвал его с собой.

Вышли во двор. Отец подошел к глазастому «Мерседесу», что-то достал. Потом поставил на землю шпица Чейза, любимую собаку мамы. Та все еще не пришла со своего салона красоты — у мамы их было несколько.

Кирилл знал, что папа погуляет с собакой, а потом поедет к себе в офис. А его завезет на тренировку.

Пока отец и Чейз шли впереди, Кирилл чуть остановился. Ребята тут же устремились к нему. У мальчика были дорогие вещи, игрушки, много всего крутого. Только он почему-то никогда не играл с ними, хотя так звали.

— Кирилл! Привет! А мы тебя на балконе видели! Хочешь, с нами в лес пойдем? Там можно в прятки поиграть. Или на площадке останемся? Кирилл, смотри, Кирилл, а давай… — раздалось со всех сторон.

Тот снисходительно обвел взглядом окруживших его ребят.

— Да никуда я с вами не пойду, — ответил он и повернулся, чтобы уйти.

— А почему? — робко спросила девочка, которая только что высыпала Катины конфеты.

— Потому что мне нельзя с вами дружить, — просто ответил Кирилл.

— Как это? — опешили ребята.

— А вот так-это. Вы же не хотите с ней дружить? — и он указал на Катю.

— Ну да. Так у нее мать на мусорке работает. Она и в нашем доме мусор убирает, — ответил кареглазый мальчик в толстовке.

— Если б она мусор не убирала, вы бы в нем утонули! Ладно. Гуляйте, — Кирилл пошел за папой.

— Так а нельзя-то почему? — крикнул кто-то из детей.

— Потому что вы для меня — как она для вас, — бросил Кирилл через плечо. Дети затихли. Они долго переговаривались.

— Подумаешь! Задавака! Вот подойдет он к нам! А мы не станем с ним гулять! — сказала девочка в красном платье.

— Он не подойдет. Он никогда не подходит. Это мы все за ним бегаем. А он вон, какой, — буркнул один из ребят.

А Катя все стояла и смотрела. И слушала. Потом повернулась и пошла к подъезду. Там как раз мама подходила. В рабочей одежде.

Самая лучшая. И Катя подбежала ее обнимать. Та пыталась отстранить дочку, все-таки Катя была в нарядном платье. А Катя все ее обнимала и плакала.

Она выросла, эта девочка Катя. И больше ни к кому не бежала доверчиво, не протягивала мешочек с конфетами и не пыталась что-то доказать.

Ей было всего семь лет. И то, что произошло во дворе, она даже не до конца поняла, но прочувствовала.

Ребята не раз звали ее потом поиграть. Может, они тоже что-то поняли. Только Катя не соглашалась.

Вечерами помогала маме прибираться, готовить, лепила, раскрашивала. А когда однажды рисовала за домом бабочку, чья-то тень появилась сзади.

Катя обернулась. Там стоял Кирилл.

— Красиво, — произнес он. Катя молчала. Кирилл продолжал что-то говорить. Но Катя не отвечала. Только более тщательно прорисовывала крылышки.

— Ты что молчишь-то? Я знаю, ты умеешь разговаривать! — улыбнулся мальчик.

— Тебе же нельзя… Нельзя ни с кем из нас дружить. А у меня мама работает на большой оранжевой машине. И все равно она самая лучшая, — выпалила Катя.

— А-а-а, ты про тот случай. Я просто так это сказал. Чтобы они невесть что о себе не думали. И чужие конфеты на землю не высыпали, — произнес мальчик. С той поры и началась их дружба…

Автор: Татьяна Пахоменко

Из сети

Отчим дядя Миша

Дядя Миша был смешной. Неуклюжий, как медвежонок. Маленького ростика, полненький, кудрявый. Глаза маленькие, сине-прозрачные, как монпансье. Очки. И какое-то детское выражение лица, радостное, наивное.

Саша боялся мужчин. Вздрагивал от мужских голосов, смеха. Если ему на улице протягивали руку, как взрослому, в его шесть лет, тут же прятался за маму.

— Соня! Чего это у тебя защитник трусливый такой! — смеялись взрослые. Саша не был трусливым. Он защитил от трех подростков соседку Любочку, когда у той на улице отобрали мяч. Просто закрыл ее собой и твердо сказал: — Не трогать! Она девочка. Со мной дело иметь будете! И ребята ушли.

— Ишь, мелочь храбрая выискалась! — только и сказали. Любочка его за руку взяла после этого со словами: «Давай дружить!». И когда котейка на дерево забрался, Саша один за ним полез, ладно мама из окна увидела, выбежала. Позвала соседей. Те сняли и мальчика, и котенка. Кошку они с мамой домой забрали, назвали Дунечкой.

И в садике Саша был самый смелый, самый способный. Его в пример ставили. Но мужчин боялся все равно. Это в два года началось. Когда так сильно кричал и замахивался на маму отец. Такой большой и красивый. Черноволосый, черноглазый, сильный. По улице шел — ему вслед оборачивались.

Семен был эталон. Внешности, но не души. Саша не помнил, чтобы хоть раз папа взял его на руки, прижал к себе, пожалел, обнял.

— Прекрати хныкать! Ты не баба. Мальчики не плачут! Нечего размазней расти. Один поспишь в темноте, никаких тебе сказок на ночь.

Игрушку убери из кровати, ты не девочка, нечего к себе мягкие игрушки тащить! Сломал кораблик нечаянно? Больше игрушек не получишь, криворукий. Иди отсюда. Пойди погуляй. Не мешай. Замолчи, — такие слова Саша слышал от самого любимого и дорогого человека.

Много позже он узнал, что был нежеланным ребенком. И отец не хотел на маме жениться, да родители настояли.

— Любит он тебя, Сашенька. Может, время пройдет, поймет. Просто он вот такой. Какой есть, — гладила мальчика по голове мама.

Время шло. Отношение не менялось.

— Надо было дождаться, когда бы я сам ребенка захотел! Предлагал тебе, гуманистка, блин. Вот и родилось непонятно что, нытик этот забитый, — кричал отец.

Ему не нравилось все в Саше. И мальчик постепенно привык. Папы часто не бывало дома. А потом он и вовсе ушел. Сказал, что помогать деньгами будет. А вот ребенка видеть не хочет. Не такого хотел. Может, когда-нибудь.

Сашина мама была симпатичная. С длинными медовыми волосами, большеглазая. Саше она казалось русалкой. Много работала.

А однажды пришла домой с дядей Мишей. Он был ее начальник на работе. И предложил как-то подвезти, мама с пакетами большими шла.

— Здравствуй, малыш. Я дядя Миша. Вот, забежал к вам. Если невовремя, то я уйду. Я тут это… Пирожные тебе принес. И вот, самолетик. Он у меня старинный, дед еще подарил.

Мама твоя сказала, что ты любишь технику. И еще кролика игрушечного. Смотри какой, пушистый, смешной, как настоящий, — произнес дядя Миша. Голос у него был мягкий, тихий.

Потоптался на пороге. Саша стоял и молчал. Он снова боялся.

— Ничего, Сонечка. Я пойду. Малыш-то с тобой хочет побыть, — и дядя Миша, положив свертки, пошел неуклюже к двери. Он и переваливался, как медвежонок. Саша улыбнулся невольно. И бросился к нему.

— Не уходите, дядя! Дядя Миша поднял его на руки. От него пахло одеколоном, булочками и домом. — Какой ты мальчик красивый! Ох, какой хорошенький! Вырастешь, все девчонки твои!

Сонечка, малыш-то какой! Я таких не видел! — восхищенно проговорил дядя Миша. С той поры он стал приходить к ним в гости. Мог сесть в костюме на пол и играть с Сашей. Часто ему читал и приносил книги.

Когда мама уставала, сам готовил. Он много чего умел. И супы варил, и котлеты жарил, и пироги у него отменные получались. Сашин папа никогда не стоял у плиты. И чай себе даже сам не наливал. Говорил, что не мужское это дело.

— А почему вы готовите, дядя Миша? — робко спросил Саша.

— Люблю это дело, Сашенька. Я из семьи большой, самый старший. Мама с папой всегда заняты были, надо остальных кормить было.

Да и вообще, это же так интересно! С любовью сделать, своих накормить. Мама у тебя устала на работе, пусть отдохнет, — отвечал дядя Миша.

— Так и вы же устали. Вы же работали, — пожал плечами Саша.

— Да я крепкий, чего мне сделается. Летом на дачу поедем на мою, там красиво. Лягушечка в колодце живет. Покажу тебе. Рыбку сходим половим. Цветов маме наберем, ромашек! — дядя Миша прижал Сашу к себе.

Мальчик вцепился в него ручонками. Больше всего на свете он хотел, чтобы дядя Миша никуда не исчезал. Спустя месяц на улице они встретились с отцом. Случайно. Тот был с женщиной, нетвердо стоял на ногах.

— Это кто? Что, замену нашла, Сонька? Быстро ты! Получше-то никого не было, только это страшилище? — засмеялся отец. А за ним и его спутница. Дядя Миша молчал.

— Папа, это дядя Миша. Не обзывай его! — сказал Саша.

— Что? Ну-ка повтори, щенок! У тебя голос прорезался, что ли? Какой такой дядя Миша? — и отец схватил дядю Мишу за грудки.

— Не надо! Папа! Не надо, пожалуйста, — закричал Саша, вцепившись в ногу отца. С того случая бабушка и дедушка со стороны папы стали чаще брать Сашу в гости.

Ругали маму. Дядю Мишу. Говорили, что папа только один. А дядя Миша — пустое место. Саша пробовал с дядей Мишей поговорить.

— Они правы, сынок. Он же твой папа, его уважать, почитать да любить надо. Ты прости, сынок, что я вот к вам… хожу да живу. Может, не я бы, так наладилось бы все, — качал головой дядя Миша.

— Нет! Не наладилось бы! Только не уходите, дядя Миша! — просил Саша. Он подрастал. И дома было тихо и уютно.

Дядя Миша постоянно был в движении. Работал, выращивал что-то на даче. Готовил, консервировал, читал Саше книжки. Учил его из дерева строить поделки. Купил машину и держал Сашу на коленях, давал порулить.

Саша часто слышал, как дядя Миша говорит маме: — Ты отдохни, Сонечка! Я все сам.

Соседки на улице, видя, как Саша с дядей Мишей идут домой, тот приотстал, разговорились: — Какой мальчик красивый! Интересно, в кого? Отец-то так себе, неказистый совсем!

— Да он не его. Родной-то папка тот да, красавец. Надо же было после такого мужика Соньке вот это убожество подобрать!

— Неправда! Дядя Миша самый лучший! Не говорите так больше! — подбежал к ним Саша. Ему было обидно за дядю Мишу.

А тот молчал. Мол, что за правду обижаться? Такой есть. Бабушка и дедушка со стороны мамы тоже дядю Мишу не приняли.

Просили дочь опомниться, что родной отец Саши красавец писаный, а она связалась с невзрачным хлопотливым мужичонкой. То, что дядя Миша был заботливым, умным, зарабатывающим, в расчет почему-то не бралось.

Саша рос. И когда они гуляли с Любочкой, вдруг сказал ей: — Отчима люблю больше, чем родного отца. Того терпеть не могу, злой. Но родня меня не простила.

— Саш, зато ты их прости. Ладно, пусть. А дядя Миша мне тоже очень нравится! Когда Саша защитил диплом, он стремился к тому, чтобы когда-нибудь стать капитаном первого ранга, связать свою жизнь с морем.

Чтобы дядя Миша и мама гордились им. А потом пришла телеграмма от мамы — заболел дядя Миша. И Саша поехал домой.

Он был очень сильный, красивый. Но стоял и плакал навзрыд в тамбуре.

— Только бы ничего не случилось. Только живи, слышишь? — шептал он. Тихо и незаметно вошел в их с мамой жизнь неказистый дядя Миша. Одарив их любовью. Маленький, смешной, закрывающий всегда собой свою семью. Он был сама жизнь.

И по больничным ступенькам Саша бежал через три. И никак не мог понять, кто лежит на кровати — дядя Миша? Он такой мягонький был, справный. Неужели этот совсем высохший пожилой человек — он?

Тонкая рука поднялась над одеялом. Глаза открылись, из них полился свет, в котором всю свою жизнь купался мальчик Саша. И упав на колени, обняв своего самого дорогого человека, Саша вдруг впервые крикнул:

— Папа! Папочка, ты только живи! Ты мне так нужен! Я тебя потом на корабле покатаю, как и обещал в детстве!

Дядя Миша всегда говорил ему, что отец у Саши только один. И никогда не претендовал, чтобы мальчик его так называл. Но глядя на радость на его исхудавшем лице, Саша понял — он ждал этих слов.

— Ты помирись с папой, Сашенька. Какой бы не был, как бы ты не обижался, не чужой он тебе человек. Пообещай.

И о маме заботься всегда, она такая хрупкая, Сонечка. С вами я счастье узнал. Вы же мои звездочки были. Родные, любимые. Спасибо, что разрешили мне рядом с вами быть! — прошептал дядя Миша.

— Это тебе спасибо! Тебе! За все! — плакал Саша. Он помирился с отцом. И тот, восхищенно глядя на сына, все говорил и говорил, просил зла не держать, извинялся, вспоминал, как был не прав, чтобы Саша приезжал чаще.

— Я приеду, пап. Наверстаем, — сказал Саша на прощание. Возвращаясь из плавания, первым делом он берет охапку ромашек и идет туда, где лежит дядя Миша.

Смотрит на мчащиеся облака. Вспоминает полянку, лягушку в колодце. И держит в руках тот фонарик, который они смастерили с дядей Мишей.

— Ты, сынок, даже если меня не будет рядом, зажги фонарик-то! И на этот огонечек я приду, даже если ты меня видеть не будешь! Посижу рядышком, обниму тебя, своего золотого мальчика! — радовался дядя Миша.

— Я зажег фонарик, папа. Приходи! Я тебя очень жду, — прошептал Саша, глядя в темное вечернее небо.

Автор: Татьяна Пахоменко

Из сети