Размышления о красоте Эммы Уотсон
Красота — это не длинные волосы, худые ноги, загорелая кожа или идеальные зубы. Красота — это лицо, которое плакало и теперь улыбается, красота — это шрам на коленке, который остался у тебя от падения в детстве, красота в кругах под глазами, когда любовь не дает тебе спать, красота — это выражение лица, когда звенит будильник, это потекший макияж, который у тебя после душа, это смех, когда ты шутишь, и ты единственная, кто поняла эту шутку, красота — это твой взгляд, когда ты видишь его, когда ты плачешь над своими страхами, красота — это морщины, которые приходят со временем.
Красота — это то, как мы ощущаем себя внутри, и как это проявляется снаружи. Красота — это отметки жизни, все удары и заботы жизни. Красота — это разрешение себе жить.
Эмма Уотсон
Известный психолог, доктор психологических наук, профессор СПбГУ Рада Михайловна Грановская о системе ЕГЭ
БЕЗ ДОЛГОСРОЧНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ
За несколько лет внедрения в российские школы ЕГЭ стал головной болью для всех участников учебного процесса.
Учителя перестраивают программу, родители тратят деньги на подготовку, а дети хранят в голове тысячу фактов, чтобы извлечь их на свет при первой необходимости.
С другой стороны, выросло уже целое поколение, воспринимающее такой тип экзамена как данность.
Да и многие педагоги «вошли в колею» и нашли плюсы там, где раньше видели одни минусы. Что принесут эти перемены в будущем?
Оценить ситуацию мы попросили известного психолога, доктора психологических наук, профессора СПбГУ Раду Михайловну Грановскую.
— Рада Михайловна, что за годы внедрения ЕГЭ произошло с качеством образования, на ваш взгляд?
— Ни для кого не секрет, что во многих школах учебный процесс превратился из обучения в натаскивание на тесты. Ребятам стало неинтересно учиться, а учителям — учить. Став репетитором, учитель потерял возможность развернуть свой талант.
Кроме того, сама идея задавать разным людям одни и те же вопросы, с точки зрения любого профессионального психолога, — абсурдна.
Сейчас я работаю с материалом о дистанционном образовании — это очень динамично развивающаяся область. Дистанционная программа рассчитана на усредненного человека: без пола, без возраста, без темперамента, без личных качеств.
Но разные люди очень по-разному воспринимают эту программу. Для холерика все это — медленно и нудно, он бросает, не доделав. Для флегматика — слишком быстро, он не делает ошибок, но успевает дойти лишь до середины. Сангвиник все время спрашивает, «что он будет с этого иметь», если все-таки дойдет до конца. А меланхолик так пугается, что бросает, не начиная. То же самое можно сказать о сдаче ЕГЭ.
Надо приспосабливать программу к учащемуся: вводить коэффициенты, принимать во внимание психологические особенности. Ничего этого система ЕГЭ реализовать не в состоянии.
Она подразумевает, что все экзамены сдаются только письменно. Следовательно, не нужно учить школьников разговаривать — и скоро школьники разучатся разговаривать.
Один из моих учеников живет в США, где система, аналогичная ЕГЭ, существует уже десятилетия (тесты SAT и ACT стали широко применяться в США с 1920‑х годов. — Прим. ред.). Так вот, его знакомый получил премию от университета — «за умение общаться».
Когда его спросили, где он так хорошо научился говорить, он ответил: «Понимаете, в нашей семье сохранилась традиция после ужина обсуждать, что у кого было днем, а не расходиться по своим комнатам и смотреть каждый в свой монитор». (Семья у него из бывших европейцев.)
Умение говорить — очень серьезная штука. Как может быть экзамен по русскому языку или литературе в виде теста?
Может ли подготовка к части «C» ЕГЭ, где нужно написать короткий ответ на вопрос, научить ребенка говорить? Так недолго вообще потерять язык. И без того он засорен сейчас блатной феней.
А ведь язык определяет мышление. Смотрите, немцы говорят: «что заслужил — то и получил», а мы: «старался-старался, но не судьба».
В результате — они выигрывают в планировании среднесрочной перспективы, а мы хорошо планируем поведение при авариях и стрессах. Это происходит потому, что мы все время ориентируемся на худший вариант.
— Как введение ЕГЭ сказалось на образовательном процессе в целом?
— ЕГЭ приучает ребенка концентрироваться на деталях. Видеть целое ребенок уже не может. Как проходит обучение в обычной, непривилегированной школе в США? Например, тема «Титаник»: водоизмещение, курс, сколько было людей, когда подошли спасатели… всего 25 вопросов.
Нет континуума, в котором гибель судна — лишь звено в исторической цепочке. Всё о «Титанике» и ничего — вообще ничего — об окрестностях. Эти проблемы американского образования вобрал в себя и ЕГЭ.
Разрушается внимание — базовый психологический навык при обучении. Оно становится коротким, дробным и не дает возможности охватить умом сложные задачи.
«Все должно быть проще, понятнее» — но не все может стать проще. Таким образом, трудные задачи отвергаются.
Я читала исследование американских преподавателей, где говорится, что школьники и студенты не берут в руки книги толще 300 страниц.
Рекомендовать им книгу бессмысленно — можно рекомендовать либо главу, либо от страницы такой-то до страницы такой-то, иначе они вообще не приступают к этой работе.
— Согласны ли Вы с тем, что ЕГЭ оценивает знания и способности ученика более объективно, чем традиционные виды экзаменов?
— Такое утверждение делается на основе того, что тесты проверяются при помощи компьютера. Но при чем здесь объективность? Неужели компьютер знает учеников лучше, чем учитель, который занимался с ними несколько лет? Неужели мы перестали доверять человеку?
А как быть с правополушарными детьми? Их приблизительно 10%! Таким — творческим — детям вообще сложно проходить тесты.
Десять лет я занималась поддержанием творческого потенциала фирмы, реализующей собранные со всего мира творческие проекты.
Могу сказать по своему опыту — без правополушарных людей сверхсложные творческие задачи просто не решить.
Вот приходит ко мне начальник и говорит про одного такого правополушарного: «Я его уволю, потому что он опаздывает на полтора часа на работу».
Я спрашиваю работника: «Вася, ты на другой электричке теперь ездишь?»
— «Нет, на той же самой»
— «А в чем дело?»
— «Но мне же надо когда-нибудь подумать! Я приезжаю и хожу вокруг фирмы»
— «А внутри?»
— «Ну что, увидят, что я ничего не делаю, — дадут дополнительную работу. А мне надо в это время — подумать!»
Это совсем другие люди, и их нужно уважать. Ведь логика говорит, как правильно пройти пошагово от точки А до точки Б, но она не говорит, где точка Б находится. Правополушарные эту цель видят. Да, может, они по дороге сделают много ошибок, но они точку Б видят. А левополушарные — нет.
И что, мы правополушарных детей будем оценивать по тому, как они пользуются логикой?
— На ЕГЭ, кроме всего прочего от детей требуют принимать решения быстро. Хорошо это или плохо?
— Совсем плохо. В советское время, когда никто еще и не думал о ЕГЭ, мне тайно из-за границы прислали книгу с примерами тестов. Я собрала своих учеников, и мы стали проходить эти тесты.
Прошли только сангвиники, потому что они работают в экстремальных ситуациях лучше, чем в спокойных. Они хорошо мобилизуются.
И что? Кто сказал, что сангвиники самые лучшие? Они хорошие организаторы, лидеры — всё это так. Но когда надо строить долгосрочную перспективу, нужен флегматик.
А когда надо пробивать стенку прямо сейчас — нужен холерик. А чтобы увидеть, куда двигаться, — меланхолик. Он со своей чувствительностью первым ловит ветер в паруса — это оборотная сторона его страхов, тревог. Поэтому в серьезном коллективе должны быть все.
Сначала приглашают меланхолика. Его надо погладить по голове, потому что он очень тревожный. И сказать: «Нам надо решить эту задачу. Как ты думаешь, куда двигаться?»
— «Ну, я не знаю, но вот мне кажется, туда». Тогда приглашают флегматика и говорят ему: «Один чудак сказал, что с этой задачей — туда. Как думаешь?»
— «Ой, нет, я так сразу не знаю, вот через недельку…» Хорошо, через недельку. «Ну вот, есть разные подходы. Но в некотором смысле этот — более перспективен».
Тогда приглашают холерика. Говорят: «Вот направление, надо проложить туда дорогу. Срочно займись».
А потом приглашают сангвиника: «Организуй бригаду, построй план и руководи». Получается, ЕГЭ ставит в неудобную ситуацию троих из четверых.
А раньше учитель, который принимал экзамен, знал такого, условно говоря, Васю, как облупленного. Он знал, что этому Васе надо дать подумать спокойно, сажал его — и тот думал.
Знал, что Петю, наоборот, надо принять первым, или к концу он так перепугается, что уже рта открыть не сможет.
То есть подход-то был индивидуальным, потому что учителя понимали, с кем имеют дело. А теперь — как в армии, всех в одну линейку.
— Что мы будем иметь через десять лет ЕГЭ, на ваш взгляд?
— Будем иметь массу сангвиников. Думаю, это очень нехорошо — потому что мы теряем долгосрочную перспективу, для построения которой сангвиники не подходят.
Беседовал Владимир Иванов
Из сети
Жила-была небогатая девочка. Рассказ Татьяны Пахоменко
Жила-была небогатая девочка
— Уходи отсюда, у тебя мать-мусорка, от тебя тоже воняет, мы с тобой играть не будем! — кричали дети Кате. А она стояла и в недоумении смотрела на ребят.
Ярко-желтое платьишко, сандалии, облако белокурых кудряшек. Плюшевая божья коровка в руках. Все, кто были возле подъезда, сгруппировались и теперь выкрикивали обидные слова.
Катя вместе с мамой недавно переехала в этот дом. И еще ни с кем не успела подружиться.
Мама дала ей утром конфет со словами: — Иди, дочка. Познакомься. Все вместе играть станете! Здесь тоже хорошо жить.
Катя только закончила первый класс. И радовалась каникулам, тому, что мама наконец перестала плакать.
До этого она всегда ходила грустная. Катя пыталась ее развеселить. Рисовала божьих коровок. Потом аккуратно вырезала и приносила маме.
— Ты им скажи, чтоб полетели на небо и загадай желание, мам, слышишь! — целовала Катя своего самого любимого человека на земле.
В той, немного другой жизни, они жили втроем в большой квартире. И папа всегда был рядом. А теперь остались с мамой одни.
-Пришлось разъехаться, потому что папа теперь будет жить отдельно. Но он к тебе станет иногда приезжать, потому что он тебя все равно любит! — пыталась ей объяснить мама.
Но Катя не понимала. Почему иногда? И зачем приезжать, если папа всегда раньше жил с ними? Он высокий и сильный, всегда ее высоко подкидывал. И приносил ей разные игрушки, читал сказки.
А потом все изменилось. Катя помнит последнюю встречу. Отец с чемоданом и сумками подходит к двери. Что-то говорит, но она не может разобрать слов.
— Папочка! Папа, не уезжай, папа, не уходи! Не надо! Пожалуйста! — кричит она. Плачущую Катю мама уносит в комнату. Хлопает дверь.
А потом они переезжают. Раньше мама сидела дома. А теперь пошла работать. Она показала Кате большую оранжевую машину. Сказала, что на ней убирают мусор.
И работа это очень важная, потому что если его не убрать, тот как же тогда будут жить другие люди? Должен быть порядок. Они выносят мусор из ведра, которое в квартире. А Катина мама — дальше, из подъездов и домов. Таким образом, везде становится чисто.
Поэтому девочка не понимала, почему ей так говорят. От мамы всегда пахнет лимонами и булочками, которые она печет. И она каждый день купает Катю, в розовой пене с разными игрушками.
Там есть смешной розовый поросенок, зебра и толстый медвежонок с бочкой меда, а также осьминожка, из щупальцев которого течет вода. А на стене в ванной — картинка с русалочкой. И Катя часто представляет себя в этом волшебном подводном мире.
— Хотите конфет? — Катя сделала еще один шаг к ребятам и протянула мешочек. Одна из девочек его взяла. Катя робко улыбнулась. А та девочка высыпала конфеты на землю со словами: — Они тоже с мусорки! — и все ребята засмеялись.
А Катя заплакала. Она пыталась им рассказать, что у мамы хорошая и важная работа, почему они над ней смеются? На балконе в это время стоял мальчик Кирилл.
Он слышал все, что происходило на улице. Зашел в комнату. Его папа как раз решил погулять с собакой, позвал его с собой.
Вышли во двор. Отец подошел к глазастому «Мерседесу», что-то достал. Потом поставил на землю шпица Чейза, любимую собаку мамы. Та все еще не пришла со своего салона красоты — у мамы их было несколько.
Кирилл знал, что папа погуляет с собакой, а потом поедет к себе в офис. А его завезет на тренировку.
Пока отец и Чейз шли впереди, Кирилл чуть остановился. Ребята тут же устремились к нему. У мальчика были дорогие вещи, игрушки, много всего крутого. Только он почему-то никогда не играл с ними, хотя так звали.
— Кирилл! Привет! А мы тебя на балконе видели! Хочешь, с нами в лес пойдем? Там можно в прятки поиграть. Или на площадке останемся? Кирилл, смотри, Кирилл, а давай… — раздалось со всех сторон.
Тот снисходительно обвел взглядом окруживших его ребят.
— Да никуда я с вами не пойду, — ответил он и повернулся, чтобы уйти.
— А почему? — робко спросила девочка, которая только что высыпала Катины конфеты.
— Потому что мне нельзя с вами дружить, — просто ответил Кирилл.
— Как это? — опешили ребята.
— А вот так-это. Вы же не хотите с ней дружить? — и он указал на Катю.
— Ну да. Так у нее мать на мусорке работает. Она и в нашем доме мусор убирает, — ответил кареглазый мальчик в толстовке.
— Если б она мусор не убирала, вы бы в нем утонули! Ладно. Гуляйте, — Кирилл пошел за папой.
— Так а нельзя-то почему? — крикнул кто-то из детей.
— Потому что вы для меня — как она для вас, — бросил Кирилл через плечо. Дети затихли. Они долго переговаривались.
— Подумаешь! Задавака! Вот подойдет он к нам! А мы не станем с ним гулять! — сказала девочка в красном платье.
— Он не подойдет. Он никогда не подходит. Это мы все за ним бегаем. А он вон, какой, — буркнул один из ребят.
А Катя все стояла и смотрела. И слушала. Потом повернулась и пошла к подъезду. Там как раз мама подходила. В рабочей одежде.
Самая лучшая. И Катя подбежала ее обнимать. Та пыталась отстранить дочку, все-таки Катя была в нарядном платье. А Катя все ее обнимала и плакала.
Она выросла, эта девочка Катя. И больше ни к кому не бежала доверчиво, не протягивала мешочек с конфетами и не пыталась что-то доказать.
Ей было всего семь лет. И то, что произошло во дворе, она даже не до конца поняла, но прочувствовала.
Ребята не раз звали ее потом поиграть. Может, они тоже что-то поняли. Только Катя не соглашалась.
Вечерами помогала маме прибираться, готовить, лепила, раскрашивала. А когда однажды рисовала за домом бабочку, чья-то тень появилась сзади.
Катя обернулась. Там стоял Кирилл.
— Красиво, — произнес он. Катя молчала. Кирилл продолжал что-то говорить. Но Катя не отвечала. Только более тщательно прорисовывала крылышки.
— Ты что молчишь-то? Я знаю, ты умеешь разговаривать! — улыбнулся мальчик.
— Тебе же нельзя… Нельзя ни с кем из нас дружить. А у меня мама работает на большой оранжевой машине. И все равно она самая лучшая, — выпалила Катя.
— А-а-а, ты про тот случай. Я просто так это сказал. Чтобы они невесть что о себе не думали. И чужие конфеты на землю не высыпали, — произнес мальчик. С той поры и началась их дружба…
Автор: Татьяна Пахоменко
Из сети