Забирала сегодня Саню из школы. Пока ждала, невольно слушала разговор — мама какой-то девочки общалась с учительницей.

Девочка при этом медленно одевалась неподалёку. Учительница девочкой была недовольна. Отвлекается, математику не любит, ручки теряет, всё время прыгает, сколько можно прыгать, это ведь школа, не детский сад. Мама слушала учительницу и испепеляюще смотрела на дочь.

— Слышишь? Арина, ты слышишь? Подойди к нам! Арина в это время уныло натягивала на себя сиреневый комбинезон. Потом она долго боролась с шапкой, сменкой, лямками портфеля, и наконец нехотя подошла ближе.

— Ты поняла о чём мы говорили? Ты плохо себя ведёшь. Мне придётся рассказать всё папе. Девочка молча изучала свои сапоги. Они тоже были сиреневыми, как и комбинезон.

— Папа может прийти в школу, я сама ему всё расскажу, — заметила учительница.

— Прекрасно! Арина, ты слышишь? Завтра папа придёт в школу! — победно закончила мама. Арина продолжала изучать сапоги. Она стояла напротив матери и учительницы — одна.

Они — вдвоём, с другой стороны. Напротив. Белые против красных. Или наоборот. И вот что я думаю.

Конечно же я не психолог. В этой конкретной ситуации я вообще никто. Я не знаю ни маму, ни девочку, ни учительницу. Ни тем паче девочкиного папу, которого собрались завтра пригнать в школу.

Но я знаю одно. В тот момент, когда ты объединяешься с кем-то против своего ребёнка. Пусть даже на минутку, пусть по мелочи, пусть по праведному поводу. В этот момент ты его — ребёнка — теряешь.

Нельзя играть на противоположной стороне. Никогда. Даже если ребёнок тысячу раз не прав. Если вы на одной стороне — то это ваша общая проблема. И вы вместе будете её решать.

Иначе он остаётся один. Всё, что нужно в этот момент — встать на сторону ребёнка. Даже просто физически. Сделать шаг и перенести своё возмущённое тело на другую сторону. Встать рядом. Не напротив — а рядом.

Всё! Мы — вместе. Да, Хьюстон, у нас проблемы. Мы теряем ручки и не любим математику. И прыгаем. Хьюстон, ты Хьюстон или скаковая лошадь, ну сколько можно прыгать? Но мы — вместе. И мы — в сиреневом.

Светлана Багиян

Пациент Миша

Не всё в детях зависит от воспитания. Каждый раз, когда зрелые (только по дате в паспорте) мужчины, сидя в моём кабинете, возводят в культ свои детские проблемы, и идут на всё, чтобы хоть кто-то решил эти проблемы вместо них, я думаю про своего тринадцатилетнего пациента Мишу…

Миша — мужчина. Без всяких натяжек и украшений. Такой мужчина, за спиной которого может укрыться даже взрослая женщина. Это не предположения.

За его спиной — мама — запойный алкоголик со стажем, давно уволенная отовсюду, жалкая и безвольная женщина.

И ещё — Танюшка, четырёхлетняя сестрёнка. Папа сбёг из домашнего ада, не пожелав ни отстоять когда-то любимую женщину, ни защитить детей от неё же.

Отстреливается крошечными алиментами, и считает свой долг выполненным… Ну, почему так?..

Мальчик подошёл ко мне во время моей волонтёрской работы в школе, когда я сказала, что каждый может на ушко рассказать мне о самом страшном…

Самым страшным для Миши оказался вопрос: как вести себя с мамой во время её тяжёлых состояний, и — ВНИМАНИЕ! — как помочь ей, чтобы она не страдала, не переживала и не плакала так сильно…

Как помочь себе, пацан не спросил… Мы стали дружить. Иногда, в самые сложные дни, я забираю к себе Танюшку, молчаливую, скромную девочку, которая до дрожи любит свою несчастную мать…

Как и чем справляются эти двое? Только одним — тем, что Миша, как я уже писала, Мужчина… Получив крошечные алименты, и подработав вечерним разносом рекламной лабуды в почтовые ящики, он тщательно планирует бюджет.

Исправно платит за квартиру, закупается продуктами, выяснив, где какие акции. Недавно похвастался, что урвал на распродаже для Танюшки отличных колготок…

Дома — чисто. Когда я прихожу с гостинцами, по-мужски журит меня за то, что потратилась на баловство всякое…

Деловито усаживает на отмытой кухоньке и наливает большую кружку чаю…

Потом мы долго беседуем на самые разные темы: от чисто житейских (где Мишка, говорю без всякой иронии, даст мне ту ещё фору!) до книжных новинок — тут я его подсадила, выискивая для парня хоть какую-то отдушину…

Иногда выходит из комнаты мать, бесцветным и виноватым взглядом смотрит на меня, и с надеждой — на сына. По Мишкиным синякам я догадываюсь, что во время запоя ему здорово досталось…

Но если я уличу в этом мать, он никогда больше не примет моей помощи… Теперь — главное.

Мать для Миши — святое. Это та Богородица, на которую он приносит свои детские молитвы. Он ни разу не упрекнул её, зато кидался с кулаками на соседей, которые бросили ей вслед презрительное: «Пьянчужка!»…

Он бьётся за неё, как олень за важенку, и его главный страх один — тот, что мама не проснётся однажды…

А теперь ответьте мне те, кто утверждает, что всё в детях зависит от воспитания! Почему я, раз за разом, слышу от деток — залюбленных, задаренных, окружённых огромным вниманием и любовью — слова ненависти, обращённые к своим родителям? Чего такого вы им недодаёте, что они вас так цинично используют и презирают???..

И что такого даёт Мишке и Танюшке опустившаяся женщина, что они ни разу не пустили на порог чопорных дам из соцзащиты, и готовы противостоять всему миру, защищая эту женщину?

К слову, за мою жизнь накопилось невероятное количество примеров, когда именно дети неблагополучных родителей, которые никак их не воспитывали, или вообще бросали, оказывались самыми любящими и преданными по отношению к ним…

А почти весь мой «детский контингент» в клинике — это дети из полных и благополучных семей… и каждый второй из этих детей признаётся мне в том, что к родителям ничего не испытывает, и считает их неизбежным злом в своей жизни…

Я написала о Мишке, потому что с утра в моём кабинете лил слёзы сорокалетний дядя, который спрашивал меня, как отпинаться от жены, умоляющей его взять подработку… а он зверски устаёт, работая охранником сутки через трое…

Лилия Град

Из сети