Антошка прошмыгнул в купе, и тихонько прикрыв за собой дверь, оставив небольшую щёлочку, чтобы было видно если кто придет, уселся возле окна. Ну вот и всё. Скоро Антошка увидит своего отца.
Антошка ехал к отцу, которого никогда не видел. Так уж случилось, что у Антошки не было отца. Вернее он был, только очень далеко. Так ему говорила его мама.
Антошка посмотрел на свои ладошки. Грязные. Конечно грязные. Ведь ему пришлось тащить к вагону старый ящик. Без ящика ему бы ни за что не забраться в вагон. Высоко. И тетки злой не было, которая никого не пускала в вагон без билета. А у Антошки не было билета. У него и денег то никогда не было. В общем повезло Антошке.
Плохо было Антошке без отца. Вон Колька Иванов, соседский пацан, который старше Антошки на пять лет постоянно дразнится и толкается. Попробуй дай ему сдачи. Ведь Антошке только недавно исполнилось пять лет.
А Ванька, что через два дома живёт, каждый день конфетой угощает. Развернет Антошка фантик, а там кусочек хлеба. Ванька смеётся а Антошка плачет. Знает Антошка что там нет конфеты, но всё равно верит. А вдруг есть…Ведь она такая красивая. Был бы папка, он бы заступился.
И маме тоже трудно без отца. Антошка часто слышит проснувшись ночью, как мама плачет.
Ну ничего, Антошка обязательно доедет до отца и привезёт его домой. Вот мама обрадуется.
Антошка вздохнул, взглянул в окно за которым уже темнело, и положив голову на столик тут же уснул.
В то самое время, когда Антошка карабкался в вагон, в его дом входил его отец. Антон Емельянов собственной персоной. Марьяна в то время наливала ковшиком чайник. И чайник и ковшик оказались на полу. Руки Марьяны отказали. Антон подхватил оседавшую на пол любимую. Ноги совсем не держали женщину.
— О Боже, Антон. Это ты?- прошептала Марьяна.
— Я Марьянушка. Я любимая. Прости меня дурака. Прости что уехал. Я ведь не знал что у нас сын есть. Буквально на днях узнал, что у меня Антошка есть. Ты что же, в честь меня сына назвала?
Марьяна опустила глаза.
Дело в том, что Антон несколько дней назад встретил в своём городе, который находился за семьсот километров от родного села, односельчанина. Совершенно случайно.
Вот он то и рассказал Антону, что Марьяна родила мальчика, Антошку, ровно через семь месяцев как он уехал. И как трудно приходится женщине одной. И что в поселке все были удивлены отъездом Антона. Ведь весь поселок завидовал белой завистью их любви. Радовались за них. И вдруг такое.
Так бывает в жизни. Поссорились они тогда с Марьяной. Крепко поссорились. Антон звал её переехать в город, где хоть какие-то перспективы для жизни, а Марьяна ни в какую. Дом, хозяйство. Куда всё это. Да и привыкла она уже к жизни деревенской. Упрямый был Антон. Уехал один.
Вы спрашивали что такое счастье? Так вот же оно стоит, перед вами…обнявшись. Это и есть самое настоящее счастье.
— Марьянушка
— Антон…
— А где Антошка?- вдруг спрашивает Антон
— Так во дворе играет,- отвечает Марьяна,- А ты что, его не видел когда в дом заходил?
— Не было там никого…
Вот как в жизни бывает. Только что радость была и через минуту беда. Всю ночь родители с ума сходили в поисках Антошки. В каждый дом зашли. В каждую сарайку заглянули. Пол поселка к поискам подключилось. Искали у леса. Искали у речки.
Наконец, ближе к рассвету, поиски привели Марьяна и Антона на железнодорожную станцию.
— Да. Подходил вчера ближе к вечеру мальчонка,- говорит кассирша,- Билет спрашивал до папки. Я посмеялась. Не думала что он в серьез.
— А поезд был какой — нибудь с тех пор,- задыхаясь от волнения спрашивает Марьяна.
— Да нет,- отвечает кассирша, — Через три часа будет.
— Значит он где-то здесь,- говорит Антон,- Найдем Марьянушка. Теперь найдём.
Антон взял Марьяну за руку и повел в тупик, где скопились десятки вагонов.
Антошка проснулся от холода. Ух как холодно, и в животе урчит. Вот бы сейчас маминой каши. Ну хоть ложечку.
Антошка взглянул в темное окно. Ничего не видно. Интересно, я уже далеко уехал?
И вдруг дверь купе распахнулась и Антошка увидел огромного, улыбающегося дядьку. Дядька был незнакомый, но совсем не страшный.
Дядька схватил Антошку и поднял высоко-высоко, к самому потолку. У Антошки захватило дух, и он зажмурился. Ведь никто и никогда ещё не поднимал Антошку так высоко.
— Антошка, сынок,- услышал он дядькин голос.
Антошка открыл глаза и увидел за дядькиной спиной маму.
— Мама,- обрадовался мальчуган.
— Антошка,- выдохнула мать,- это папка твой…
— Папка?
У Антошки закружилась голова. Отец опустил мальчугана и обнял целуя его волосы.
— Папка…папочка,- шепчет Антошка,- Значит я доехал до тебя?
— Доехал Антошка
— И ты теперь останешься с нами?
— Останусь Антошка, останусь.
— Папа,- вдруг стал серьезным Антошка,- А ты Кольке Иванову уши надерешь? Обижает он меня.
— Надеру Антошка. Обязательно надеру. Всем уши надеру, кто будет обижать Антошку.
Антон прижал к себе Марьяну с Антошкой, и так они стояли долго- долго, даже не думая выходить из вагона. Им было очень хорошо.
Антошка смотрел на маму и ни как не мог понять. Почему мама улыбается и плачет. Разве так бывает, плакать и улыбаться.
Вы спрашивали что такое счастье? Так вот же оно стоит, перед вами…обнявшись и плача. Это и есть счастье. Самое настоящее человеческое счастье.
ЕСЛИ УВИДИШЬ СИЛЬНОГО, ТО ДАЙ ЕМУ ТЕПЛОЕ ОДЕЯЛО И НАЛЕЙ ЧАЮ
Я не знаю, хорошо это, или плохо, когда окружающие считают тебя сильным человеком.
Помню, однажды (я тогда еще работала в программе «Взгляд» на ТВ), после ночного монтажа в гриппозном состоянии у меня вдруг пропало зрение. Причем случилось это в командировке, в которую я улетела на следующий день. Хорошо помню историю, которую мы там снимали.
У беженца из Казахстана в Воронежскую область дела никак не шли, отчаялся мужик. И однажды врачи нашли у него рак, причем сразу 4 стадию, так что химию делать не стали, отправили доживать. Он и решил, ну все равно мне несколько месяцев жить осталось, так сделаю я то, чего хотел всегда, построю самолет. И построил такой пепелац, из подручных материалов. Начал на нем летать над деревней. А потом – все не умирает и не умирает, приходит на обследование, а рака нет. Совсем.
Я с этими врачами разговаривала. Они утверждали, что ошибки быть не может. Был рак, а потом пропал. Как не было. А Сергей этот (кажется так мужика звали) так и летал на своем агрегате. Коров пугал. Помню еще жену его. Такая она была колоритная. Спокойная. Русская женщина. Вот там то и добежал до меня этот неврит глазного нерва, на котором я ослепла. Сначала на правый глаз, а потом и в левом появилось темное пятно, мешающее видеть лица людей.
Это было страшно, скажу я вам. Вернувшись в Москву, я отправилась в Федоровский центр, там меня немедленно госпитализировали. За деньги, конечно, так я ж была сильная, я могла, я зарабатывала… Ну и пошло-поехало. В палате со мной были в основном древние бабушки. Тоже незрячие. «Да, дочка, вот и меня лечуть-лечуть, а ничего и не помогает».
«Бабушка, вам сколько лет?» «Да девяносто восьмой пошел». «А мне двадцать шестой. Так что я все таки надеюсь, может и поможет чего.
А давайте не охать, давайте вспоминать как девками были. У вас какая в жизни была самая настоящая любовь? Мужу мы не скажем, не переживайте». «Да муж то мой, дочка, помер пятьдесят годов назад…»
Тогда для меня это был космос какой то, другой мир. Пятьдесят годов назад… Но проблема то была серьезная. И надо было что-то делать. Звоню я в редакцию нашу, говорю – включайтесь, ищем врачей, консультируем.
А они там смеются, говорят, «Ну, Бондарева, уж ты то точно через неделю будешь видеть на пять метров под землю, если так о своем зрении запереживала».
А я сижу в пижаме в больнице, и не вижу вокруг ничего. Прошу их мне томограмму назначить в нужном месте. Так они путают больницу и военный госпиталь. Ну администратору поручили, а он у нас был туповат. Или равнодушен. Что, собственно, одно и то же. Родственники – не включились тоже.
В общем попросила я отвести меня в сестринскую. Там еще старшая медсестра Валентина с прокуренным голосом была, и мне ее голос показался своим каким то.
Говорю – «Выручайте, девочки. Расскажите, кто в этой больнице хороший врач. И какие у этого человека интересы, проблемы. Что ему надо. Чтоб я как-то на себя его включила. А то кто с девчонкой в пижаме с фингалами от уколов под обоими глазами возиться особо то станет».
Валентина эта и говорит. «Да, дочка, жалко мне тебя. Мне всегда сильных жалко. Слабых то все жалеют. А сильного пожалеть – никто и не догадается».
И отвела меня к тому врачу, который меня вытащил. И медикаменты помогала мне заказывать из аптек, самой, и тонкие иголки приносила, и вообще – была мне другом. Никогда ее не забуду.
А вот контакт не сохранился. Я как вылезла из той болезни, в такой провал сознания какой-то попала, что мало что вообще помню. Туман.
Вот сильная я была? Да, наверное. Не от хорошей жизни. Просто за жизнь боролась.
Веселила там всю больницу, провожать меня из нее толпа тогда вышла.
А потом в депрессию свалилась. Но, слава богу, вышла. Молодая еще была. Хотя бесследно не прошло.
И все сильные – так же.
Они просто не могут позволить себе не быть сильными. Потому что не уверены, что если в слабость попадут, то вообще уцелеют.
Это что-то из детского опыта еще. Ну и из последующего. Даже и не знаю, радостно это, или ужасно. Окружающим, наверное, хорошо. Пока ты «держишь».
Но когда перестаешь, например, пропадаешь вдруг со связи, то ты как бы плохой. А ты просто упал и лежишь.
И вообще не можешь картинку собрать в своей голове. Кто есть кто, и что происходит.
Потому что кончился ресурс. Потратился весь. Раз и кончился.
Вот тот мужик из Воронежа, если б не разрешил себе не заботиться о благосостоянии семьи уже, и до последнего рубился б за выплату кредита, осчастливил бы он семью своею смертью? Для меня важнее было то чудо, которое с ним случилось.
Хоть и не знаю, про силу оно было, или про слабость. Или про принятие своих реальных потребностей. Которое считается слабостью. Сильный же человек умеет себя держать в руках, да?
И ситуацию тоже. Все держать. Пока не сломается. Это – модель поведения. Не очень веселая, когда в ней живешь.
Героическая такая. Смертельно опасная. Чем дальше, тем больше я стараюсь людей от нее уводить. Ну ее эту силу.
Давайте лучше мудрость развивать. Осознанность. Баланс. Контакт со своим телом и чувствами.
И вот что я скажу из своего богатого опыта. Мил человек, остановись. Прислушайся к себе. Почувствуй, где она, твоя слабость. Чего ты на самом деле хочешь. Что ты любишь. «Питаю к этому слабость», — так, кажется, говорят? Так вот, что тебе надо? Это не ерунда. Это важно. Посмотри туда. Подумай.
А если увидишь где-то сильного, то дай ему теплое одеяло и налей чаю. И ни о чем его не проси.
Героями не рождаются Наталья Кадомцева * Ванька Воробьев, четвероклассник из сорок шестой школы, был во всех смыслах гордостью своих родителей. Круглый отличник, чемпион среди своих сверстников по шахматам, «математический гений», как любила называть его мама.
Но вот одна беда – был он хрупким, слабеньким, самым маленьким в классе, часто болел, из-за чего Ольге Сергеевне пришлось уйти с работы и посвятить себя заботе о сыне.
Алексей Андреевич утешал жену, говорил, что с возрастом мальчонка окрепнет, вытянется, что сам он в младших классах был маленьким и слабым, а теперь вон метр восемьдесят и сплошные мышцы. Ольга Сергеевна кивала, соглашалась с мужем, но в глубине души беспокоилась, глядя на бледную прозрачную кожу мальчика, на синие прожилки вен, которые было видно «невооруженным глазом», на тонкие руки и ноги. Бабушка удивлялась, говорила, как в таком теле душа держится, и часто Ольга Сергеевна думала точно так же.
Ванька о родительском беспокойстве не знал, бабушкины слова о душе не понимал и рос вполне себе обычным ребенком. Был он спокойным и рассудительным мальчишкой, в хулиганских выходках участия не принимал, по школе сломя голову не бегал. Чаще сидел с книжкой за партой.
Одноклассники не то, чтобы не любили его, а скорее не совсем понимали, хотя на контрольных неизменно просили помочь. Ванька не отказывался. Ему, отличнику, учеба давалась очень легко. Знания он схватывал на лету, и пока остальные пытались вникнуть в объяснения учителя, мальчик выполнял дополнительные задания.
Своими успехами он не хвастался, со всеми был неизменно вежлив, за что одноклассники прощали ему его непохожесть. И даже на уроках физкультуры, где он особо не блистал, над ним не смеялись. Физрук с натяжкой ставил ему пятерки, чтобы не портить общую картину, несколько раз беседовал с мамой о необходимости закаливания и общеукрепляющих упражнений. Ольга Сергеевна соглашалась, говорила, что они стараются, но Ванька продолжал болеть.
Однажды в конце ноября Ванька возвращался из школы домой. Шел он, как всегда, неспеша, на ходу раздумывая над очередным заданием по математике, которое дал ему преподаватель. Мальчик любил разные головоломки, поэтому учитель всегда подбрасывал ему что-нибудь посложнее.
Ноябрь в этом году выдался ветреным и промозглым. Снега не было, а в воздухе постоянно висела морось, от которой мгновенно пропитывались влагой одежда и обувь. Ванька остановился, поплотнее запахнул курточку, поправил шапку и вдруг из подворотни услышал какой-то нечеловеческий визг, а следом мальчишеский хохот.
Ванька похолодел и замер. Визг оборвался, сменившись подвыванием. Люди, проходившие мимо, озирались на звук, но никто не остановился, чтобы посмотреть, что же происходит. Мальчик решил было тоже пойти восвояси, но вдруг снова раздался этот ужасающий визг. Ванька не выдержал и побежал в сторону звука.
Завернув за угол, он увидел Витьку Лютова и Олега Старостина, двух местных хулиганов и учеников седьмого класса сорок шестой школы. Они что-то разглядывали на крышке мусорного бака и громко ржали. Ваньке за их спинами ничего не было видно, но он отчетливо слышал жалобный плач, который доносился оттуда.
— Что тут происходит? – вдруг услышал Ванька свой собственный голос и не узнал его, таким низким и хриплым он оказался.
Подростки обернулись, и перед Ванькой открылась картина, от которой кровь замерла у него в жилах, а перед глазами поплыла красная пелена. На крышке бака лежал щенок. Обычная маленькая дворняжка, которых много бегает по улицам города. Шерстка вроде темно-коричневая сейчас была залита кровью. Одного уха не было. Задние лапы неестественно вывернуты. Щенок смотрел на Ваньку одним глазом, второй был закрыт. Вся мордочка в рваных ранах. Щенок уже не скулил, а тихо стонал. Из оставшегося глаза текли крупные слезы.
Он угрожающе надвинулся на Ваньку. Старостин глупо заржал и ткнул острым концом ножа в окровавленное тельце щенка. Малыш взвизгнул и попытался отползти от мучителя, но не смог.
И тут Ванька, это слабенький мальчик, который в своей маленькой жизни не обидел даже мухи, схватил первую попавшуюся палку, замахнувшись, шагнул к мучителю и закричал:
— Не трогай его!
— А то что? Что ты нам сделаешь? – глумились подростки.
– Ой, как страшно!
Ванька разговаривать больше не стал. Он набрал в грудь побольше воздуха, крепче взял палку и пошел на живодеров. Мальчик не видел больше ничего и никого, кроме двоих обидчиков щенка. В ушах грохотало. Ему показалось, что он стал просто огромным, заполнив собой все пространство подворотни.
Он еще видел их ухмыляющиеся рожи, когда вдруг произошла разительная перемена. Два здоровенных семиклассника, которые были выше Ваньки на три головы и гораздо сильнее, вдруг начали пятиться от него все быстрее и быстрее. Мальчик не слышал, как он кричал, замахиваясь палкой.
Он ударил, вложив в это действие все отчаяние и ужас, которые сейчас испытывал. И только услышал, как хрустнула кость, как завыл один из мучителей. Наверное, было сейчас в его облике что-то такое, что смертельно напугало Лютова и Старостина. Ведь, по сути, они были трусами и могли глумиться только над теми, кто слабее. Когда же они встречали отпор, их гонор мгновенно улетучивался, обнажая их истинную никчемную суть.
Ванька снова закричал, поднимая палку для еще одного удара, и только тут понял, что остался один. Подростки позорно убежали, оставив маленького, ни в чем не повинного щенка умирать на крышке мусорного бака. Ванька бросил палку и подбежал к малышу.
Собачий ребенок был еще жив, но жизнь едва теплилась в израненном и измученном тельце. Ванька сорвал с себя куртку, осторожно переложил на нее щенка, мягко поднял на руки и что было сил побежал домой. О том, что в подворотне он оставил свой школьный рюкзак и мешок с обувью, мальчик даже не вспомнил.
До дома было недалеко. Ванька не стал ждать лифт, влетел на пятый этаж и нажал на звонок. Звонок трезвонил, не умолкая, и через минуту перепуганная мама открыла дверь.
— Что случилось? – только и успела спросить она, когда увидела сына без куртки, чей школьный костюм был весь в грязи и в кровавых пятнах. Заметив, кого держал мальчик на руках, мама побледнела и едва не упала в обморок.
— Мама, быстрее! Ему нужно помочь! Они его мучили! – Ванька почти кричал. – Быстрее, мама! Сделай что-нибудь!
Ольга Сергеевна попыталась взять себя в руки. Она хотела забрать щенка у сына, но Ванька только крепче прижал его к себе. Тогда она позвонила подруге, выяснив, где находится лучшая ветеринарная клиника в городе, вызвала такси и стала уговаривать мальчика переодеться. Но все было напрасно. Ее сын, обычно такой послушный и покладистый, сейчас ни на что не реагировал. Он стоял все так же у двери и только повторял:
— Мама, скорее! Ему надо помочь!
Он не плакал, не жаловался, и это пугало Ольгу Сергеевну еще больше. Через пять минут подъехало такси. Мама прихватила запасную куртку, и они вместе с Ванькой и малышом поехали в клинику.
В лечебнице им повезло. Народу было мало, в основном хозяева привезли питомцев на профилактические прививки и осмотры. Поэтому лучший травматолог города был свободен. Он бережно принял тельце щенка и положил его на стол. Беглый осмотр был неутешителен. Сергей Аркадьевич мягко сказал Ваньке, который упорно не уходил из кабинета:
— Малыш, посиди пока в коридоре. Я сейчас поговорю с твоей мамой, а потом сделаю все, что нужно.
— Вы поможете ему? – впервые в глазах у Ваньки заблестели предательские слезы.
— Я сделаю все, что в моих силах. Будем надеяться, что у него крепкий организм, и он справиться. Выйди, посиди в коридоре.
Ванька нерешительно кивнул, бросил последний взгляд на щенка, осторожно прикоснулся к коричневой шерстке, прошептав: «Держись!» и вышел в коридор. Сергей Аркадьевич посмотрел маме прямо в глаза и произнес:
— Должен вам сказать, что травмы очень серьезные. Потребуется операция, а, возможно, и не одна. Никаких прогнозов я дать вам не могу. Перенесет ли щенок первую операцию, неизвестно. Я говорю это вам сейчас для того, чтобы вы приняли решение. Может быть лучше будет отпустить щенка.
Мама вскинула глаза на врача.
— Отпустить? Вы хотите сказать, усыпить?
Сергей Аркадьевич кивнул.
Ольга Сергеевна оглянулась на дверь, представив, как сообщит эту новость своему сыну. И приняла решение:
— Нет, давайте попробуем. Вы же сами сказали, что надежда есть. Пусть даже и очень слабая.
— Хорошо, — ответил доктор. – Я забираю щенка. Вам придется подождать. Потом я дам вам все рекомендации.
Ольга Сергеевна вышла в коридор. На стуле прямой, как палка, сидел Ванька и не сводил глаз с двери. Он с надеждой посмотрел маме в глаза, и она сказала:
— Щенка забрали на операцию. Врач сказал, есть надежда. Будем ждать.
И тут Ваньку прорвало. Он уткнулся в мамино плечо и расплакался. Всхлипывая, он поведал, как он увидел, что его мучают, как отбил щенка у живодеров, как бежал домой, все время повторяя малышу, что сейчас ему помогут.
Мама слушала рассказ сына, гладила его по голове и плакала сама. Оглянувшись, она с удивлением заметила, что плакали все, кто сейчас сидел в коридоре и ждал своей очереди. Хозяева прижимали своих питомцев к себе и вытирали слезы. Администратор принесла Ваньке стакан воды и конфет, но он их даже не заметил.
Через два часа в клинику с работы приехал Алексей Андреевич. Папа обнял сына и сказал, что он – настоящий герой. Ванька только мотнул головой. Он ждал.
Вскоре к ним вышел Сергей Аркадьевич, и Ванька понял, что перестал дышать.
— Операция прошла успешно, — сказал врач, — мы поставили пластины на сломанные лапы. Вправили суставы, зашили и обработали раны. К сожалению, один глаз нам спасти не удалось. И как вы понимаете, одного уха у щенка тоже нет.
В остальном это здоровый щенок, который сейчас очень ослаблен. Но я надеюсь, что его организм справится. Вам придется строго выполнять все рекомендации, ездить на капельницы, обрабатывать раны, делать уколы. Сможете?
Семейство Воробьевых дружно закивало головами. Ассистент осторожно вынес малыша из операционной и передал его маме. Ванька все порывался взять щенка на руки, но врач сказал:
— Потерпи, малыш, еще успеешь. Как ты хочешь его назвать?
— Я назову его Рекс.
— Очень хорошее имя, — улыбнулся Сергей Аркадьевич.
Воробьевы вернулись домой к вечеру, бережно неся спящего щенка на руках. Папа с Ванькой сбегали в подворотню за рюкзаком, который так и остался валяться около мусорного бака. Здесь мальчик обстоятельно рассказал отцу обо всех событиях, после чего Алексей Андреевич принял решение обратиться в полицию. Они пришли в отделение и попросили встречи с инспектором.
Молодой лейтенант принял их в своем кабинете, внимательно выслушал мальчика, попутно задавая ему уточняющие вопросы, записал что-то у себя в блокноте и сказал:
— Да, знаем мы Старостина и Лютова. Не первый раз на них жалобы поступают. Вот только в вашем случае вряд ли мы что-то можем сделать.
Алексей Андреевич с удивлением посмотрел на инспектора.
— Почему? Разве можно так обходиться с животными? Если они уже сейчас себе такое позволяют, что же дальше от них ждать?
— Понимаю вас, но у нас даже нет статьи, по которой мы могли бы их задержать. И потом они несовершеннолетние. Максимум, что мы можем, провести с ними беседу.
Папа нервно поднялся и заходил по кабинету.
— Что же получается? Живодеры преспокойно ходят у нас по улицам, а полиция ничего не может сделать? А если завтра они нападут на ребенка или старика? Тогда вы тоже ничего делать не будете? Или вы ждете, чтобы они совершили преступление и только тогда начнете действовать?
— Успокойтесь, пожалуйста! Я понимаю, как вы расстроены. Мы постараемся сделать все, что от нас зависит. Скорее всего, этих ребят поставят на учет и будут за ними внимательно следить. Я сегодня же передам дело инспектору по делам несовершеннолетних. А ваш сын – настоящий маленький герой, — поворачиваясь в сторону Ваньки, сказал лейтенант.
– Молодец! Ты храбрый мальчик.
Ванька к разговору особо не прислушивался, беспокоясь за щенка и все порываясь бежать домой. Но по поведению папы понял, что в полицию они сходили напрасно и мучителей никто не накажет. Тут мальчик крепко призадумался, но мыслями своими делиться с отцом пока не стал.
Когда папа с Ванькой пришли домой, они увидели улыбающуюся маму.
— Он начал просыпаться, — сказала она на безмолвный вопрос сына.
Мальчик забежал к себе в комнату и увидел Рекса, который лежал на одеялке рядом с его кроватью. Рекс поглядывал единственным глазом на Ваньку и слабо шевелил хвостом. Мальчик лег рядом со щенком, осторожно погладил его по голове, поцеловал в нос и немедленно уснул прямо на собачьей подстилке. Позже папа аккуратно переложил сына на кровать.
Ванька больше никому не рассказывал о своем поступке. Но как говорится слухами земля полнится. И когда в понедельник мальчик пришел в школу, все обо всем уже знали.
Одноклассники смотрели на Ваньку с нескрываемым уважением. Старшие ребята подходили и хлопали его по плечу. Мальчика такое внимание очень смущало, он только кивал головой на похвалу и приветствия.
Старостина и Лютова в школе не было. Кто-то сказал, что Витька сломал руку и сидит дома на больничном, а про Олега никто ничего не знал. Вроде как к ним домой приходила полиция, а потом Олегу крепко досталось от отца.
Ваньку это мало волновало. В нем произошла какая-то неуловимая перемена, которую он и сам еще не осознал. Не осознали это и одноклассники, но чувствовали, что мальчик изменился. Он остался таким же очкастым отличником, который на переменах читал книжки, а после школы немедленно летел домой, потому что там был Рекс.
В его облике появилась какая-то внутренняя сила. Неважно, что он был такой же маленький и худенький, эта сила была не в мышцах или в росте. Она была в том внутреннем спокойствии и уверенности, которые отличают по-настоящему храбрых и мужественных людей.
Однажды на большой перемене Ванька шел из столовой, когда увидел, что крупный мальчик-второклашка бьет учебником по голове девочку из своего класса. Ванька не закричал, а спокойно подошел, взял мальчика за руку, отобрал учебники и молча положил их на парту.
А потом также молча посмотрел второклашке прямо в глаза. Озорник смутился, покраснел, торопливо извинился и убежал в туалет. Ванька только спросил у девочки: «Ты в порядке?» и, получив утвердительный ответ, пошел в свой класс.
Вечером в тот же день Ванька подошел к отцу и сказал:
— Папа, запиши меня в секцию таэквондо.
Мама выронила тарелку из рук, и она со звоном раскололась на две половинки.
— Ванечка, ты серьезно? – спросила она, тяжело опускаясь на стул. Она сразу в красках представила, как ее маленький мальчик будет возвращаться домой с тренировок, весь в синяках и кровоподтеках.
— Да, мама, я серьезно, — ответил сын.
К этому Ваньке Ольга Сергеевна никак не могла привыкнуть. Вроде все тот же мальчишка, но и совсем другой. Более жесткий, что ли. Папа только улыбался, радуясь, что в сыне проснулась мужественность.
На следующий день они нашли хорошего тренера, и Ванька принялся обучаться восточным единоборствам. Мамины страхи вполне оправдались. Но Ваньке было наплевать на синяки и ссадины. Он упорно тренировался.
А Рекс тем временем медленно, но верно шел на поправку. Все-таки прав был Сергей Аркадьевич, когда говорил, что организм щенка справится с травмами. Воробьевы соблюдали все предписания, стоически вынесли многочасовое сидение на капельницах.
Мама научилась делать уколы и перевязки, а Ванька ей помогал. Он сам носил малыша на руках на улицу, сам поднимал его на пятый этаж. Это была Его собака, и Ваньке не надо было напоминать о необходимых прогулках или кормлении. Он все делал сам.
К концу учебного года Рекс вымахал во вполне себе приличного кобеля, чья голова доставала Ваньке до пояса. Его морда была обезображена шрамами, одноухий, одноглазый и хромой – это был самый красивый и самый любимый пес на свете.
Ольга Сергеевна выглянула в окно и посмотрела, как сын выводит Рекса на прогулку. Вот они пошли рядом. Маленький мальчик, который не пожалеет своей жизни, чтобы защитить свою собаку. И грозный пес, который отдаст свою жизнь за Ваньку. Женщина вытерла вдруг набежавшие слезы.
— А зачем оно тебе? Я бы давно выбросила, все равно лежит без надобности. И посуде твоей уже сто лет в обед. Ну, глянь, сервиз давно из моды вышел, ладно бы пользовалась, а то стоит годами.
Галина, младшая дочь Нины Ивановны, изредка пыталась навести «ревизию» в доме матери, которая жила в районном центре. Старший сын Андрей жил там же, только на другом конце села. А младшая дочь Галина уехала после школы в город учиться. Родители тогда еще отмечали ее успехи по школьным предметам. В ВУЗе училась Галя хорошо. Работать начала в маленькой фирме юристом, постепенно набираясь опыта. Сейчас Галина – начальник юридического отдела на крупном промышленном предприятии.
С мужем они обставили большую квартиру в современном доме по последней моде. Каждую деталь интерьера Галина трепетно подбирала сама, придерживаясь не роскоши, а вкуса. Тем не менее, вещи у нее в доме все были дорогие.
Особый контраст она ощущала, когда приезжала к матери. Все, что было в родительском доме, казалось ей давно устаревшим. Эти рюшечки, эти чашечки с рисунком, характерным для советской эпохи, — часть посуды использовалась только по особым случаям. Приезд дочери – тоже особый случай. Нина Ивановна, с неизменной прической, с прибранными назад волосами, скрепленными гребенкой, накидывала светлый ситцевый платок, и доставала самые праздничные чашки.
— Мам, пора избавиться от этой «старины», я же тебе привозила сервиз. Где он?
Нина Ивановна виновато опускала глаза: — Да вот же он стоит, где же ему еще быть. Жалко, новый же совсем, — оправдывалась мать перед взрослой дочерью. – Ты, Галя, не обижайся, мне все нравится, что ты привозишь, но не могу я выбросить эти кружки, привыкла я к ним, они у нас были, когда ты только в город уехала. — И такое отношение касалось многих мелочей, как считала Галина, недостойных внимания.
Заболела Нина Ивановна внезапно. Она и раньше жаловалась на давление, на сердце, но потихоньку поддерживала здоровье через доктора районной больницы. А тут вдруг так прихватило, что увезли на скорой. Галина узнала от старшего брата, примчалась с мужем в район, быстро организовала перевозку матери в областной центр.
— Не волнуйся, я для тебя отдельную палату попрошу, — обещала она матери, — там тебя обязательно вылечат.
Пожилую женщину пугало само слово «отдельная». Она слабым голосом отказывалась: — Не надо мне «отдельную», зачем меня отделять.
Прислушалась Галина к просьбе матери: положили женщину в общую палату. Из-за того, что спешно привезли больную в город, вещей личных почти не было. Галина собрала дома полотенца, взяла красивую кружку, ложечку, купила матери удобный халат. И все эти новые для матери вещи принесла в больницу.
— Вот и ночнушка тебе свежая, вот халат новый, а это посуда – из дома привезла.
Нина Ивановна слабым голосом безропотно благодарила. Галя, стараясь отвлечь мать, рассказывала, что все у нее хорошо дома, что старший сын Андрей приходит, чтобы покормить кур, кота и собаку.
Собираясь уходить, Галина случайно услышала, как соседка напротив, женщина, годами постарше ее, радовалась полотенцу, которое только что передали из дома. – Ой, надоело больничное, мое полотенчико принесли, любимое, — она прижала махровое полотенце к лицу и сказала: — Домом пахнет.
Галина поцеловала мать, обещала на другой день прийти. Отпросившись с работы, решила ехать в район, хотя сама не имела четкого представления, зачем. У матери все есть, любое желание, если хочется чего-то из еды, готова выполнить сразу.
И все же она приехала в родительский дом. Достала мягкий халат, в котором не раз видела мать, взяла небольшое махровое полотенчико; нашла кружечку с какими-то незамысловатыми цветочкам, чайную ложечку. Все это аккуратно уложила в сумку. Сделала влажную уборку, прибравшись в доме, как будто все готово к встрече хозяйки.
Уставшая, присела на диванчик, на котором Нина Ивановна обычно смотрела телевизор. И заплакала. Тихо, почти беззвучно. Взрослая женщина на ответственной должности, уже сама ставшая бабушкой, она вытирала слезы.
Домой вернулась поздно, а утром, в приемные часы снова пришла в больницу.
— Мам, смотри, что я тебе привезла. Узнаешь? – Она достала халат.
— Как же не узнать? – Нина Ивановна, бледная, слабая, дотронулась до мягкой цветастой ткани халата.
— А вот и кружка твоя, я все думала, какую взять, выбрала эту. Как тебе?
Женщина просветлела лицом, показала на тумбочку: — Поставь, пусть будет. – Потом прижала к груди домашнее полотенце, стараясь пристроить где-то. Еще раз свернула его и оставила рядом с подушкой.
— Спасибо, Галочка, я уж за эти дни наскучалась по дому, ты как будто мне частицу его привезла, — Нина Ивановна смутилась, ожидая, что дочь осудит за такую привязанность к вещам.
— Я рада, мама, ты поправляйся, вот и доктор говорит, что поправишься, потерпи еще недельку, там, наверняка, лучше станет.
Нине Ивановне лучше стало раньше. Но весь положенный для лечения срок она пробыла в больнице. Потихоньку вставала, обувала свои домашние тапочки, привезенные Галей из дома, и шла мыть домашнюю кружку.
— Ивановна, выписывают меня, — сказала соседка, — домой сегодня. Я хоть и слаба еще, да ведь дома и стены помогают, на свою постель хочу.
— Вот и хорошо, Ирина Владимировна, — порадовалась за соседку Нина Ивановна.
— И тебе, соседушка, скорейшего выздоровления.
— Да уж какое теперь здоровье, — махнула рукой Нина Ивановна.
— Ничего, держись, доктора подлечили, тоже выпишут скоро, домой поедешь.
— Домой… — На лице Нины Ивановны появилась легкая улыбка, — домой-то хочется.
___________________
Из больницы Галина привезла мать к себе домой, и после обеда долго разговаривала с ней, душой напитываясь общением с матерью. На другой день утром поехали в райцентр. Нина Ивановна заволновалась, когда увидела родное село.
— Мам, все хорошо, не волнуйся, пожалуйста, дома все нормально, Андрей каждый день приходил. А я успела прибраться, может не так, как тебе надо, но, по крайней мере, чисто.
— Да что ты, Галя, спасибо! От работы отрывалась, время свое на меня тратила.
— Я всю жизнь в работе, мама. Работы… ее всегда много… а мама…мама у меня одна.
_________________
Нина Ивановна, не раздеваясь, присела на стул, оглядывая прихожую, вдыхая запах родного дома. Казалось, взглядом она «ласкает» каждую вещь в доме, каждую половицу, всё то, что знакомо много лет, к чему привыкла. Это было то чувство, когда с огромным желанием возвращаешься к родным углам, к запахам своего дома.
