На прошлой неделе в моём кабинете сидела четырнадцатилетняя девочка и важно рассуждала о том, что никого любить сама не собирается. Главным доводом служили слова её мамы, которая предупредила дочку о том, что только один в отношениях любит. И он — лох. Надо быть тем, кто позволяет себя любить. Это выгодно и удобно.
Девочка говорила так уверенно и убеждённо, что я чувствовала себя младше её…Мне не хотелось кидаться в спор, и что-то доказывать. Я сидела, слушала и вспоминала прошлую осень…
Прошлой осенью, очень глубокой, на пороге декабря, я оказалась в загородном санатории. Народу почти не было, и меня это радовало: профессия давно приучила считать главным отдыхом тишину и уединённость….
Изредка я встречала в коридоре одинокую пожилую даму, весь характер которой был у неё на лице: капризно поджатые узкие губы, подозрительно глядящие хищные глазки, эмоции в виде вычурных гримас…к счастью, она со мной не заговаривала.
Однажды утром я устроилась на веранде с книгой и термосом кофе. Погода радовала солнцем и слегка студёным прозрачным воздухом.
Но одной побыть не удалось: в соседнее кресло тяжело опустилась моя чопорная соседка. Она не поздоровалась. Укуталась богатой шалью и стала пристально смотреть на молодого мужчину, который чинил старый автомобиль под
навесом у столовой. Делал он это очень красиво: без суеты, отточенными движениями накачанных работой, а не штангой рук….
— Как он похож на Гришу, — услышала я вдруг глухой голос женщины, — очень похож…И как же я его любила! Знаете, бывает так, что встречаешь мужчину и понимаешь, что хочешь с ним всё: жить, спать, рожать, стирать ему рубашки, готовить и смотреть, как он ест…Вот с Гришей я всего этого и хотела. Он тоже был слесарем, и я тоже смотрела на него и мечтала о том, чтобы он сгрёб меня в охапку своими руками со въевшейся соляркой, и никуда не отпускал…мы оба были из очень бедных семей: нас у родителей пятеро, и Гриша — седьмой. Первые послевоенные годы были, очень тяжёлые…Мама и слышать про Гришу не хотела, куда нищету плодить? Сами друг на друге в коммунальной квартире…А тут Саша появился, инспектором от райкома партии его направили к нам в посёлок. Большая должность! Отдельную квартиру и персональную машину ему сразу выделили…Уж чем я ему приглянулась, не знаю…Была я похожа на худую собаку:
рёбра торчали, одёжки были все сто раз перешитые с чужого плеча…Но вот углядел и сразу жениться задумал. Мне он не только что не нравился, но и даже приятен не был. Зато мама мне раздумывать не дала: велела идти, пока не передумал! Такое счастье раз в жизни выпадает, да и легче это — когда тебя любят, а не ты стараешься…
Вышла я за Сашу. Всё он для меня сделал: в город перевёз, с работы снял, задаривал всем…двоих ребятишек я родила. Но чем больше он мне давал, тем больше я его отталкивала. Не могла я себя перебороть.
Вот интересно: те, кто говорят, что легко жить, когда тебя любят, а ты — нет, знают, как это — когда к тебе прикасаются
немилые сердцу руки…когда от тебя ждут ответа, а у тебя всё противится…когда ничего не можешь дать в ответ?…
Я перестала быть собой. Из беззаботной хохотушки превратилась в истеричку. Всем стала недовольна.
Срывалась по поводу и без. Нервы мотала и Саше, и себе, и детям…
Однажды на вокзале я увидела Гришу. Он уже стоял на подножке поезда…высокий, возмужавший, нарядный…Я перестала владеть собой, закричала, бросилась к нему..вцепилась в ботинок…Скажи он мне хоть слово, всё бы бросила и уехала с ним! Но он промолчал. Вообще ни звука не издал…только посмотрел с таким презрением, что у меня дыхание перехватило..а потом дёрнул ногой, сбрасывая мои руки…Поезд тронулся, я ещё бежала за ним…потом опомнилась, и увидела, как Саша стоит с детьми возле чемоданов…и все они смотрят на меня…что было в их глазах — не передать, да и не надо…
Саша после этого замкнулся, всё книги читал, как Вы…что вы в них такого находите?…в архиве каком-то просиживал сутками…там и умер одной минутой от инсульта…в 47 лет…я потом его бумаги разбирала, и нашла письмо, которое он мне написал…и там были строки: «Если бы ты, Нина, нашла в себе силы отказать мне тогда, я расстроился бы, но жил дальше. Но ты согласилась…и я больше не жил. Только заслуживал то, что в любви даётся просто так…»
После Сашиной смерти жизнь моя рассыпалась. Всё, оказывается, на нём держалось…дети разъехались, со мной почти перестали общаться. И если честно, я не страдала…не каждая женщина сознается, что не смогла и детей полюбить, если рождены они были от нелюбимого…
Я сознаюсь. Мне терять нечего. Я свою жизнь сама порешила….
Знаете что я Вам скажу…уж простите за нежданную исповедь…я скажу, что все мы думаем про то, будто нет ничего дороже сладкого куска, лишней денежки и кучи хлама в виде домов, тряпок да машин…из-за этого и продаём себя…А вот я всю жизнь сладко ела, в деньгах не нуждалась и хлама этого у меня на три жизни хватит…а счастья так и не узнала…не смогла его купить…
И сдохну в бриллиантах, но несчастной….
Когда я очнулась от воспоминаний, девочка в моём кресле всё ещё цинично самоутверждалась чужими истинами. Если бы я стала их опровергать, то это снова были бы чужие истины. А ко своим каждый из нас приходит сам…
Придёт и она…
Автор: Лиля Град
Чем дальше — тем ближе. Автор: Лина Sвами
Чем дальше — тем ближе
Андрей, единственный сын Серафимы и Степана, был поздним ребёнком. Женщине тридцать лет исполнилось, когда он появился на свет. Муж у неё был нелюдимым, молчаливым человеком, да ещё слегка выпивающим, и солнцем, смыслом жизни для Серафимы стал сын Андрюша. Если б могла — не отпускала бы от себя ни на минуту даже, когда из карапуза в рослого, симпатичного парня вырос.
Серафима, работавшая акушеркой, имела связи и нашла способ уберечь сына от армии, хотя он и сопротивлялся. Андрею мечталось сделать карьеру в милиции, получив соответствующее образование, но мать сказала: «Пойдёшь, обойдя меня в армию, вскоре вызовут тебя на похороны. Сердце моё не выдержит разлуки и беспокойства.»
В медицинской карте женщины, действительно, упоминался обнаруженный в детстве, порок сердца и она ежедневно какие-то принимала лекарства. Андрей подчинился. Поступил в институт, выбрав юриспруденцию. Серафима ликовала. Слабость своего здоровья она использовала не раз, отваживая сына от студенческих вечеринок.
Говорила: «У тебя столько всего впереди, а я сегодня жива, а завтра нет. Побудь рядом пока есть возможность. Я приготовила вкусный ужин, у тебя и музыкальный центр есть, и игровая приставка. В доме богатая библиотека. Можно фильм интересный посмотреть — вон сколько кассет. В конце-концов, пригласи к нам кого-нибудь из приятелей — я вам мешать не стану. Музыку слушайте насколько хотите громко, а курить можете на балконе.»
Последнее было излишним, поскольку Андрей не курил. Просто Серафима, тем самым, хотела продемонстрировать лояльную демократичность материнских взглядов. Кое-кто из однокурсников забегал к Андрею на часок-другой, но присутствие матери ощущалось. В тарелке с пирожками: «Мальчики, тук-тук, а я вам вкусненького принесла.» В неожиданном желании поговорить с приятелями сына, непринуждённо, как ей казалось.
Глядишь, а гости уже у порога стоят — обуваются: «До свидания, Серафима Александровна. Пока, Андрей! Мы в клуб.» А он вздыхал и оставался на коротком поводке у мамы. Учёба у Андрея затянулась — диплом, аспирантура. Денег в кармане не особо. К двадцати шести годам он ссутулился, появились очки. Старательное корпение над учебниками и однообразный досуг лишили его взгляд молодого задора.
Но по мнению Серафимы всё было хорошо. Она продолжала работать, даже выйдя на пенсию — копеечка была не лишней. Хлопотала по хозяйству и «дружила» с сыном. Именно этим словом она определяла их отношения, уверенная, что Андрею без тесного общения с ней «жизнь не в жизнь.»
Муж у неё тоже всё ещё был, но жил сам по себе и на сына с женой мало обращал внимания. Страстный рыбак, мужчина все выходные проводил на реке, а в будние вечера торчал в гараже, перебирая старенького «москвичонка.»
И вот среди этого «хорошо,» сыну вздумалось влюбиться. Андрей, наконец, стал получать зарплату, оставшись при институте преподавателем. Среди его студентов была некая Катерина. Она приехала из малоразвитого городка, почти деревни. Жила в общежитии и наверняка мечтала в большом городе закрепиться.
Сидела напротив кафедры, строила глазки молодому преподавателю, а сама ярко накрашена и с таким декольте, что великие умы на портретах, развешенных на стенах аудитории, краснели. Неискушённый Андрей чарам юной стервозы поддался. Роман закрутился силы такой, что привёл он девицу познакомиться с матерью.
Серафиме взгляда хватило понять, что перед ней за штучка. Но Андрей, представляя девушку матери (отец, как всегда, был на рыбалке), сказал: «Познакомься, мама, это моя невеста.» Да, дела, и ведь пинками не выгонишь! Женщина решила действовать хитростью.
«Нужно, чтобы Андрей ею объелся до тошноты и без прикрас увидел,»- скоренько сообразила Серафима, и предложила после первого фужера шампанского, открытого сыном ради «большого праздника» (ну, как же — Катька пришла!): «А давай-ка ты, Катя, переезжай к нам. Поздняя осень не лучшее время для свадьбы. Поживёте до мая, а там…»
На недоговорённость фразы никто не обратил внимания, а в ней и заключался главный смысл. Катя, из нового поколения, к гражданскому браку (по сути проверке) отнеслась спокойно. Зажили. Серафима сразу предложила:»Давай, Катя, заниматься хозяйством по очереди. Неделю я готовлю, убираюсь и стираю Андрею рубашки, следующую — ты. Согласна?»
Катя пожала плечиками:»Давайте попробуем.» Уже первый месяц показал контраст — Катерина явно проигрывала абсолютно во всём. Серафима губами улыбалась, а глаза метали презрительные молнии. Девица на её фоне выглядела неряхой, неумехой, да ещё и ленивой. Но вот беда — Андрея это не раздражало, а самой Катерине было фиолетово.
Вместо выяснения отношений между молодыми на высоких тонах (на которое Серафима очень надеялась), Андрей взял на себя Катино недельное «дежурство.» Пылесосил, сам себе рубахи гладил. А на ужин покупал пельмени. Зато в неделю Серафимы все наслаждались комфортом и вкусной едой. Обидная ерунда получалась.
Подоспел май и Андрей с Катей собрались в ЗАГС. Но эту «беду» муж Степан от жены отвёл: лёг спать и не проснулся. Серафима прямо с теплотой и сожалением хоронила мужа. Столько лет считала его никаким — на безрыбье за него замуж пошла, а от него вон какая получилась польза! Во-первых, Серафима на законном основании объявила, что свадьба откладывается на год. А во-вторых, стала всё время больной сказываться.
При сыне изображала шаткость походки, иногда за стену хватаясь. Подскакивал:»Мама, что?! Давай в креслице.» Стонала:»Лучше в кровать и ты посиди рядом.» Сын настаивал, чтобы мать стала «настоящей» пенсионеркой, но она твердила: «А как жить будем? Отцовской зарплаты теперь нет у нас. Катя модница, что ни неделя — обновка, хотя из доходов — стипендия.»
«Ей мать денег присылает немного — вот на них и покупает. А вообще, это нормально, когда мужчина содержит свою женщину,»- не нравящимся матери тоном отвечал Андрей.
«Ты прав, сынок. Но не забывай, что и для меня ты единственная опора теперь, а у меня сердце,»- затаивалась Серафима. Но постепенно Андрей оказался там, куда мать загоняла: меж двух жерновов.
С одной стороны она — «немощная,» недавно схоронившая мужа. С другой — подруга Катя — не хозяйственная, действительно, тратящая семейные деньги непонятно куда и с нарастающим недовольством: скучно, ей, видите ли! Стала убегать на студенческие вечеринки, задерживаться у подруги, а на претензии Андрея дерзко отвечать:»Я тебе пока не жена!»
Серафима теперь только успевала подливать масло на сковородку молодых. Сыну сочувствовала, называя Катерину инфантильной пустышкой.
А Кате говорила:»Думала, Андрей тебя любит, а теперь сомневаюсь.»
«Это почему?» «Про свадьбу-то молчит.»
«Так из-за вас же!»- напоминала девушка.
— Вы у нас безутешная вдова.»
«А то я ему указ! Гражданские браки длятся годами и пшиком заканчиваются. Ваш случай. Ты бы с ним не теряла время, тем более, кажется, и ты в нём разочаровалась.»
«Да просто вяловато живём! Раз в месяц сходим в кино и уже событие. Ещё вы, вечно больная, Андрюху пугаете приступами. На работу ходите, а дома палец о палец не ударяете и на лекарства много тратите денег, «- потеряв бдительность, говорила Катя. И скоре поплатилась.
«Ты чего мать упрекаешь насчёт лекарств?» — подступил к ней Андрей.
«Да я… Она сама разговор завела,»- опешила Катерина.
«Не она у тебя, а ты у неё живёшь! Учишься до трёх часов, могла бы и подработать или дома делами заняться,»- завёлся мужчина.
«Я тебе всё ещё не жена, чтобы мною командовать!»
«А может и не будешь ею!»- сгоряча брякнул, но девушка подхватилась и начала собирать вещи.
Если б не образовавшаяся в проёме двери мать, Андрей бы остановил конфликт и не дал любимой уйти, но теперь это выглядело бы унижением, и он изобразил насмешливость на лице.
Катерина не просто ушла — она свою жизнь переменила. Перевелась на заочный (благо только начало второго курса ), устроилась администратором в фитнесс клуб и сняла комнатушку.
Андрей несколько раз поджидал её после работы, но она демонстративно громко говорила:»Оставьте меня, мужчина! Я вас не знаю.»
А вскоре у неё появился бойфренд и Андрей, человек интеллигентный, отстал. К Серафиме вернулись золотые дни — любимый сын рядом и никто не мешает. Утром, на лёгких ногах, спешила на кухню завтрак готовить. А на видном месте уже висела свежая рубашка и обувь сына была начищена.
Работала она теперь на пол ставки, прикрывая собой чьи-то больничные дни и отгулы. Это очень на руку было, позволяя обеспечить сыну достойный комфорт.
А ещё вдруг надумала дачу купить (да, на старости лет!), представив, как мирно и дружно она вместе с Андрюшей будет её возделывать. А вечером — шашлычки, встреча заката, тихие разговоры.
Но Андрей в унисон счастливым не казался, и идею купить дачу не поддержал. Сказал с неприятной усмешечкой:»У тебя же сердце больное — совсем недавно едва не падала. Правда, чудесным образом выздоровела, едва мы остались одни.» Его тяготило постоянное присутствие матери. На кухне, возле телевизора.
И в комнату к нему она входила без стука, возмущаясь: «А чего дверь закрыл? Ну, ладно, раньше Катька была, а теперь, что нам друг от друга скрывать?»
Не тратя слова, Андрей врезал замок в свою комнату. Вернувшаяся с короткой прогулки Серафима, едва чувств не лишилась:»Ты это от меня?!»
А сын сказал устало:»Ты иди к себе, мама. Я хочу спать.»
«Ох, что-то ноги подкашиваются!» Но привычная уловка не помогла, и в ответ прозвучало: «Близко — дойдёшь. Или давай вызову скорую помощь, а я не врач, чтобы рядом сидеть.»
Серафима, сгорбившись, долго сидела на кухне, плакала и размышляла:»Порчу, что ли на ангела моего навела Катька?»
Она не знала, что Андрей удосужился зайти к участковому терапевту, побеседовать о её здоровье и узнал, что в детском возрасте у матери были определённые проблемы с сердцем, низкий гемоглобин, но с диспансерного учёта она снята с 18 лет, как совершенно здоровая. Возможно, возраст и впрямь лекарств потребовал — для нормализации давления, скажем, но принимала их Серафима по собственному назначению, у врача не бывая. Так-то.
Три года прошло. Мать и сын жили соседями по его выбору. Андрей нередко отказывался от ужина, заказывая доставку пиццы.
Взял в кредит автомобиль, получив в тридцать лет права (Серафима в своё время была категорически против, опасаясь аварии) и теперь, по выходным, уезжал то к другу на дачу, то покататься по области. Серафиме очень хотелось поехать с ним, деловито уложив в сумку дорожный обед, но чувствовала: сын не обрадуется и поездка будет испорчена.
Впервые в жизни, Серафима практически ничего не знала об Андрее. Работу сменил, без обсуждения с матерью. Мог прийти очень поздно и она у окон металась.
Её самочувствие интересовало мужчину только с одной стороны: «Какие купить лекарства?» Серафима часто плакала, ощущая себя несчастной, брошенной старушкой. Не думала, не гадала, а лично узнала, что значит неблагодарный сын!
В одном доме с Серафимой проживал старый выходец из Абхазии Тенгиз. Много лет работая дворником, он успел заработать квартиру и жил в ней, в окружении многочисленных домочадцев. При встрече Серафима всегда останавливалась с ним поздороваться и перекинуться парой слов — уважительным человеком был Тенгиз.
Вот ему и исповедовалась, как-то о сыне:»Живём, как соседи, совершенно чужие, а раньше я Андрея, как книгу читала! У тебя пять сыновей, Тенгиз, научи, что делать. Так горько мне, так худо.»
Тенгиз прищурился:»У тебя беда со зрением, Фима. Андрей стал взрослым мужчиной, а ты в нём всё мальчика видишь. Вы, русские женщины, имеете непринятую у нас привычку требовать отчёта у мужчин. Почему Андрей должен тебе говорить с кем время проводит? Поменял работу — сообщил. Кредит на машину взял — знаешь. А что ещё тебе нужно? С кем спит, с кем общается? О чём думает? Он сам разберётся в своих делах. И если посчитает нужным — поделится.»
«Но как же — я мать. Душа болит.»
«Займись чем-нибудь для себя, женщина. Читай, вяжи, цветы разводи. И непременно разменяй квартиру — хватит парня пасти, а то совсем потеряешь, «- посоветовал Тенгиз.
«Ага, а сам с семьями двух сыновей живешь!»
«Сама сказала — с семьями. А ты для сына доли бобыля хочешь.»
И удивительное дело: человек иных традиций, взглядов неожиданным образом Серафиме вправил мозги. Какая-то работа началась в её голове.
Как-то заметила, что дверь в комнату сына лишь прикрыта, но не на замке. Когда-то она без сомнений входила и быстрой рукой всё перебирала, любопытствуя и наводя порядок. Дёрнулась и теперь, но остановилась: «Это ж подобие обыска на самом деле! » И не вошла.
Теперь она не выходила молчаливой статуей в коридор, чтобы взглянуть на сына. Занималась своими делами или лежала с книжкой. И, кстати, при закрытой двери.
А пусть поймёт, что и у неё личное пространство образовалось! В тот вечер Андрей постучался к ней в комнату: «Мама, можно? Ты в порядке?» «Да, всё хорошо, сынок. Ужин в холодильнике.»
«Я не голодный. Мам, ты Катю помнишь?» Серафима возмутилась:»Я на беспамятную бабку похожа?» «Пока нет.
В общем, мы решили сначала начать. Она встречалась с парнем и оказалась в положении. Пол года назад родила, но осталась одна. В смысле, с дочкой. Решили расписаться. Вот думаю: ипотеку, что ли взять?»
На долю секунды сердце Серафимы остановилось. Кровь отлила от лица. Сын метнулся за корвалолом, принёс воды:»Мам, не пришпиливай меня к своей юбке, пожалуйста. Ты ведь сама акушерка — у детей на лбу при рождении не написано кто отец. Почему не я? Попозже родим общего.» Серафима прикрыла глаза — слабость подступила не притворная.
Но голос звучал твёрдо:»Я, полагаю, нужно продать эту квартиру. Мне хватит однокомнатной, а вам деньги на первый ипотечный взнос пойдут.»
«Значит, ты примешь Катю?» Мать усмехнулась:»Честно сказать, мне любая мила лишь потому, что тобой выбрана. Катя, так Катя.»
Коллеги по работе, знавшие про войну Серафимы с Катей, слегка ёрничали: «Вы головой не ударились, Серафима Александровна? Такие резкие перемены. И жениться сыну позволили и квартиру продаёте.»
«Один мудрый абхазец отучил меня от привычки стоять слишком близко к сыну. Это очень трудно и поэтому я решила разъехаться. Чем дальше — тем ближе,»- невозмутимо поясняла Серафима.
И только одно она пожелала скрыть (по договорённости с сыном и невесткой): для всех дочка Катерины была ей родной внучкой. Так женщине, казалось, приличнее.
Серафима редко приходила к молодым даже после рождения второго (истинно родного) внука. А вот на своей территории всех их принимала радушно, и ребятишек у себя с ночевой оставляла. Чувства к обоим внукам были ласково-ровные, но без трепета. Видимо, весь трепет был израсходован на их отца. Когда-то.
Лина Sвами
Я выпал из МИРА и не знаю, как ВОЙТИ ОБРАТНО Для тех, кому за 50… Автор: Эдуардо Галеано
Я выпал из МИРА и не знаю, как ВОЙТИ ОБРАТНО Для тех, кому за 50…
Дело в том, что у меня не получается жить в этом мире, выбрасывая вещи и меняя их на следующую модель, только потому что кто-то додумался добавить туда новую функцию или немного ее уменьшить…
Еще не так давно, мы с женой стирали пеленки детей, вывешивали их на веревке с другими одежками, а потом гладили и складывали, готовыми к тому, что они опять запачкаются…
И наши малыши, едва они выросли и завели своих собственных детей, немедленно занялись выбрасыванием всего на свете, включая пеленки. Они без колебаний перешли к одноразовому..!
Да, я понимаю…
Нашему поколению выбрасывать было непросто. Даже одноразовое для нас не выходило особо одноразовым..! Мы жили, нося в карманах носовые платки, полные соплей…
Я не говорю, что это было лучше…
Я только хотел сказать, что в какой-то момент я отвлекся, выпал из мира и сейчас не знаю, как войти обратно… Скорее всего, так как оно сейчас, хорошо и правильно, я не спорю…
Дело в том, что мне не удается менять магнитофон раз в год, мобилку каждые три месяца, монитор компьютера каждое Рождество или телевизор каждый год…
Я — из времени, когда вещи покупались на всю жизнь… Более того, они покупались и на последующие жизни…
Люди передавали в наследство стенные часы, велосипеды, фотоаппараты, столовые сервизы, бокалы и даже подносы…
Недавно я прочитал, что за последние 40 лет было произведено больше мусора, чем за всю историю человечества…
Мы выбрасываем абсолютно всё.
Уже нет сапожника, который починит ботинок, нет матрасника, который вправит вату в матрас и оставит его как новый, ни уличных точильщиков для ножей, ни портного, ремонтирующего одежду…
А я оттуда, где все это было и ничего не выбрасывалось…
И не то, чтобы это было лучше…
Дело в том, что очень непросто, когда тебя всю жизнь учат, что «сохрани, когда-нибудь это тебе пригодится» перейти к «покупай все новое и избавляйся от всего старого, скоро в продажу поступит новая модель»…
Машину необходимо менять каждые 3 года, иначе ты неудачник… даже если машина в хорошем состоянии и для оплаты новой необходимо влезть в пожизненные долги…
Моя голова разрывается от всего этого…
Сейчас мои родственники и дети друзей в неделю меняют не только телефоны, но и номера, адреса электронные и даже реальные. А меня готовили, чтобы жить с одним и тем же номером, с одной и той же женой, в одном и том же доме и под одним и тем же именем…
Меня учили хранить всё… Всё нужное и ненужное… Потому что однажды все может пригодиться…
Да, я понимаю, у нас была большая проблема:
Нам никогда не объяснили, что может пригодиться, а что нет…
И с этой привычкой хранить (потому что мы еще уважали традиции). Мы сохраняли даже пуповину первого сына, молочный зуб второго, альбомы рисования из детского сада, первую прядь волос из парикмахерской…
Как теперь мне понять людей, избавляющихся от мобилки через пару месяцев после ее покупки?
Не оттого ли это, когда вещи достаются легко, они не ценятся и становятся одноразовыми с той же легкостью, что и пришли?
У нас дома был шкаф с четырьмя ящиками. В первом ящике были полотенца и кухонные тряпки, во втором были столовые приборы, а третий и четвертый были для всего, что не полотенца и не приборы…
И мы туда складывали всё… вплоть до крышек напитков, пробок от бутылок, одноразовые открывалки от консервных банок с сардинами… И еще батарейки! Батарейки кочевали из холодильника на чердак… потому что мы точно никогда не знали надо их охлаждать или нагревать. Чтобы они еще немножко поработали. Мы никогда не могли смириться с их смертью после всего пары использований…
Вещи были не одноразовыми, а хранимыми…
Например, газеты. Они использовались для всех целей – чтобы сделать стельки для резиновых сапог, чтобы подстелить на пол в дождливый день, чтобы мыть стекла, чтобы заворачивать…
Сколько раз мы узнавали о чем-то новом, читая газету, прилипшую к куску мяса или разворачивая яйца, тщательно завернутые в газету продавцом соседнего магазина!
И мы хранили серебряные обертки от шоколадок и сигарет, чтобы превратить их потом в рождественские украшения… И календарные страницы, чтобы превратить их в картины… И крышки-пипетки от лекарств, на случай, если какое-то лекарство окажется с другой крышкой… И использованные спички, которыми удобно зажигать еще одну свечу… И коробки от обуви, которые превращались в наши первые фотоальбомы… Мы выравнивали гвозди, чтобы использовать их еще раз… А в колоды карт с пропавшей картой мы добавляли картонку с соответствующей надписью… В наших ящиках хранились половинки металлических одежных «молний» в ожидании обнаружения второй потерянной части. Нам было очень трудно приговаривать наши вещи к смерти…
Тем не менее, сегодня их «убивают» при первом подозрении на негодность… Когда нам продавали мороженое в стаканчиках, их крышки превращались в подставки, обретавшие бессмертие на полках для стаканов и бокалов… А банки из-под персиков становились цветочными горшками, подставками для карандашей и даже телефонами…
Первые пластиковые бутылки превращались в украшения сомнительной красоты, а пробки терпеливо ждали в ящиках встречи с бутылкой…
И я прикусываю себе язык чтобы избежать сравнения между ценностями, которые мы храним. и от которых избавляемся.
Я стараюсь не говорить, что сегодня становятся одноразовыми не только электробытовые приборы… Что и браки, и даже дружбы тоже становятся одноразовыми…
Но я избегу ошибки сравнения людей с вещами…
Я прикусываю себе язык, чтобы не говорить о потере нами собственной самобытности, выбрасываемых нами коллективной памяти и хрупкого прошлого… Об нашем освобождении от морали, когда речь заходит о бизнесе… Я не стану этого делать…
Не стану смешивать тем, и говорить, что вечному назначили сроки годности и сиюминутное пытаются сделать вечным… Не буду говорить о том, что стариков приговаривают к смерти, как только они перепутают имена двух внуков, и что супруги меняются на более новые модели, как только у них провиснет живот или появится первая морщина.
Этот разговор – только о пеленках и мобилках.
В противном случае, если все смешать, я должен бы всерьез задуматься о том, чтобы сдать мою супругу в часть оплаты за другую, с меньшим километражем и какой-нибудь новой функцией. Но я слишком медлителен для этого мира сплошных обновлений и рискую, что она опередит меня. И сданным в обмен окажусь я.
Автор Эдуардо Галеано
Помню… Люблю… Живу, как ты меня учила. Автор: Анна Мельникова
Помню…Люблю…Живу, как ты меня учила.
Так уж получилось, что у моих родителей я появилась тогда, когда они еще сами были детьми. Бабушки соответственно тоже еще были в фазе активной зрелости и социальной движухи. Поэтому, основную нагрузку по моему воспитанию взяла на себя прабабушка по маминой линии.
Её звали Лидия Афанасьевна. Она стала прабабушкой в 64 года. Внуки давно выросли, и она с радостью «нырнула» в меня)
Рассказывали, что раньше она была женщиной суровой и легко могла «выписать леща» и свободно владела «языком грузчиков». И вообще, как сейчас принято говорить, она была «матёрая». Что совсем не удивительно, ведь годы ее молодости пришлись на годы Великой Отечественной войны. И именно в эти годы родились её дети. Так что мы все можем представить, что ей пришлось пережить.
Но все эти грани ее характера меня не коснулись. Для меня она была и останется навсегда самой мягкой и доброй…настоящей бабушкой) И чем старше я становлюсь, тем чаще я понимаю…что меня такой, какая я есть сделала именно она) Именно она заложила все мои базовые настройки психики и сценарии жизни)
Любовь наша была взаимна и велика. И каждая минута, совместно проведенного времени до сих пор отдается теплом… и вспоминая её, я каждый раз невольно улыбаюсь)
Я не любила ходить в детский сад. Как многие, наверное) И бабушка была со мной солидарна, детский сад «воровал» наше с ней личной время, которое мы могли проводить вместе. Но моя мама была непоколебима в этом вопросе тогда))) Ведь так тогда делали все… все водили детей в садик!
Переговоры бабушки с мамой ни к чему не привели. И каждое утро, сонную и плачущую меня «сдавали на руки» воспитателям. Я жутко переживала, бабушка прекрасно знала об этом!
И она сделала «ход конём»!!!))) За пару недель она навела мосты с воспитателями и заведующей) И договорилась, что будет меня забирать перед дневным сном) И настоятельно просила не посвящать в это мою маму)
Уж не знаю, чем она замотивировала ответственных лиц в моем детском дошкольном заведении под названием «Золотой Ключик», но моя жизнь круто изменилась. К 8-ми меня приводила мама, а в 12 забирала бабушка)))
Так и было где-то месяц… А потом мы усилили наши позиции)) В 8.00 я подхожу к крыльцу, а в 8.20 уже иду от него) Бабушка приходила за мной сразу же, как только мама удалялась на приличное расстояние от садика)
Как сейчас помню ту зиму, и свои ощущения…Раннее утро…темно…очень…меня будит мама. Я плетусь в ванную…намазываю зубную пасту на щетку…смотрю на струю воды, пытаюсь проснуться.
От завтрака отказываюсь (знаю, что меня ждут свежие блинчики у бабушки)…одеваюсь в неудобную зимнюю одежду…выходим на улицу. Первый вдох дается с болью…в Северодвинске зима…на улице -20…засовываю нос в шарф, чтобы было легче дышать… Покорно плетусь за мамой.
На улице очень людно… Светят фонари…Все ведут своих детей в сады и школы…Я внутренне улыбаюсь))) Знаю, что я не такая…Меня заберут сразу же, как я приду в садик…«Это просто утренняя прогулка!» -говорю я себе…и уже иду за мамой вприпрыжку.
Подходим к воротам…Мама берет за руку… Чтобы точно и качественно передать меня воспитателю… Из рук в руки) Здороваюсь с воспитателем, подмигиваю ей хитренько…Мы с ней знаем, что я не надолго)
Целую маму…двигаюсь в сторону раздевалки…здороваюсь с группой и сразу прощаюсь…Они смотрят на меня грустно… знают, что я ДРУГАЯ…и меня сейчас заберут!!!
Я ухожу к выходу…дверь со стеклом…стекло высоко…я не вижу, что происходит на улице…но я слышу…я жду ЕЁ…свою бабушку))) На улице тихо… слышен легкий гул транспорта…кое-где лают собаки…продолжаю ждать)
2 минуты…три…четыре…слышен легкий скрип снега…кто-то зашел на территорию садика…шаги приближаются…и я узнаю бабушкины шаги. Я точно знаю, что это она…Я ее узнала!)По скрипу снега)
Сердце радостно стучит! Дверь открывается) Конечно же это она) Пуховый платок…Чёрные с сединой кудри…мое любимое темно-изумрудное пальто… Сапоги из полированной кожи…тоже мои любимые…серые пронзительные глаза )))
Берёт меня на руки…Я утыкаюсь носом ей в шею…Вдыхаю ее запах и в глазах невольно появляются слезы…Бабушка замечает повышенную «влажность», говорит: «Ангел мой, ты чего? Я ведь опоздала всего на минутку! Ты же знаешь, что я с тобой всегда?»
Я снова утыкаюсь в неё лицом … и слезы уходят. И мы выходим на улицу…И нет никого в целом мире счастливее нас!!! Мы радостно щебечем) Я прокатываюсь со всех горок, которые нам попадаются на пути. Мы смеёмся. И идём к ней домой, употреблять обещанные блинчики со сгущенкой)))
И пить чай из электрического самовара вприкуску со щербетом с арахисом…и спать в обнимку…и болтать…и шить моим куклам платья на настоящей швейной машинке «Singer»
А вечером мы звонили моей маме и бабушка отчитывалась, что забрала меня из садика) вот буквально только что) и мы всегда просили, чтобы я еще побыла у нее и отпрашивались на прийти домой попозже ) И мама конечно же разрешала еще побыть у бабушки.Ведь по ее версии,- мы не виделись целый день)
Это была наша тайна) И это был наш мир) Наполненный теплом и любовью) Я точно могу сказать, что она жила мной… и жила для меня) И я отвечала ей взаимностью! Благодаря бабушке у меня было счастливейшее детство! Я знала и чувствовала, что меня любят) ценят и понимают) и прикроют всегда)
Кусочек этого мира всегда со мной) был, есть и будет) И были ситуации в жизни…и люди…которые проверяли на прочность и ставили в тупик. И в эти моменты я всегда вспоминала её слова: «Ангел мой! Да ты же самая лучшая! И самая смелая девочка на свете! Перестань переживать! Пошли лучше конфеты есть!»
А еще она говорила, что всегда будет рядом…И хоть её нет в живых уже 19 лет, — я чувствую, что она действительно со мной всегда!
Бабуль! Люблю тебя! Благодарю за наше время) Ты воспитала хорошую правнучку) И я знаю, что тебе за меня не стыдно!
P. S. всегда обещала ей, что назову в честь неё дочь. А она отвечала : « Да ну нафиг!!!Имя не современное у меня и грубое(((Будут ее в школе звать Лидка-улитка!!!Брось эту затею, Ангел мой!».
У меня три дочери. И вариантов не исполнить обещание не было.Старшую зовут Александра))) Потому что по данным УЗИ ждали сына Сашку)))и решили ничего не менять, так как женский вариант имени был возможен…
Вторую я назвала Лидией, как и обещала))) И мы ее называем Лидка!!!Только рифму поменяли))) Лидка-шоколада плитка)))
P.S2. на фото- я и бабушка той самой зимой.
Анна Мельникова