Мнение Ширвиндта: «Почему современный юмор не смешной, а ТВ передачи — не интересные»

Давайте поговорим о впечатлениях о современной культуре? Почему раньше фильмы были интересными, юмористы смешили, а передачи интересовали, а теперь — нет? Что произошло? У меня есть три догадки.

Подтверждение одной из них я нашла в словах Александра Анатольевича Ширвиндта. Но, давайте, по порядку.

Первая версия

Люди пресытились. В экономике есть закон предельной полезности — одно мороженое — хорошо и вкусно, а пять — перебор. Кто ругает современное телевидение? Те, кому за 40. И не потому, что эти люди вступают в ворчливый возраст, а потому, что их очень уж сложно чем-то удивить.

Нужно создавать не просто хороший контент, а образно говоря «выпрыгивать из штанов», чтобы угодить им. Имея огромный стаж зрителя, людям будет нравится лишь 5-10% из всего, что создает индустрия развлечений. И это абсолютно нормально.

Вторая догадка

Люди поглупели. Не спешите кидать в меня камнями, давайте порассуждаем. Вы помните, как выглядел журнал Юность 30 лет назад? Сплошной текст мелким шрифтом. А как выглядят современные журналы? Одни картинки. Да давайте возьмем журнал Космополитен 15 летней давности, я еще застала статьи на три разворота. А теперь? Одна реклама с указанием цен.

Люди ходили в библиотеку и «переваривали» прочитанное, размышляли. Теперь же листают фото в социальных сетях. Восполняют пустые ниши души. Люди расслабились, или правительство не озаботилось повышением культурного уровня — я точно сказать не могу. Но то, что культурное обнищание обгоняет по своим темпам финансовые кризисы — это факт.

Третья версия

Расслабились не люди, а те, кто производит видео-контент. Именно об этом и говорил Ширвиндт: «Наше поколение давила цензура, но, если вдуматься, тогда существовала и огромная команда редакторов, эрудированных, потрясающе тонких людей, которые не допускали на выход ничего «ниже пояса» — и в прямом, и в переносном смысле. А сейчас лепи — что хочешь, если эфир купил. Конечно, есть таланты — тот же Максим Галкин, или Иван Ургант, которого я с детства знаю, или Юра Гальцев, но и они работают без ценза.

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Мы многое растеряли. В каталоге потерь — самые неожиданные вещи. Куда-то исчезли дедушки.

Дедушка — это не просто муж бабушки. Это добрый человек с умными глазами, седой бородой и натруженными руками. В ту нежную пору жизни, когда вы узнаете мир, дедушка должен сажать вас на колени и рассказывать о далеких звездах и великих героях. Такие дедушки куда-то пропали.

Причем бабушки остались. Они даже почувствовали себя хозяйками положения. Некому на них прикрикнуть. Некому поставить их на место.

Бабушки застегивают вам пуговицы и кормят вас манной кашей. А разве может вырасти из человека что-нибудь дельное, если в детстве он не слышит о звездах и великих людях, но ест кашу из женских рук?

От дедушки пахнет табаком и солнцем. Бабушку он называет «мать», а маму — «дочка». Но настоящая дружба у него с внуком. Они посвящены в одну тайну.

Мир для них одинаково свеж и загадочен. Поэтому за обедом они хитро подмигивают друг другу и смеются глазами. Сейчас они встанут и пойдут вместе. Может, рыбачить, а может — ремонтировать велосипед.

Внуку интересно жить, а деду умирать не страшно. У нас давно не было ни войн, ни эпидемий. Дедушек никто не убивал, но они куда-то исчезли.

Бросили своих бабушек и ушли к другим. Глупо растратили жизнь и не дожили до внуков. Не обзавелись семьей и остались бездетными. Короче, все расшаталось и сдвинулось с основания. Поэтому в мире так много капризных и нервных детей.

И много никому не нужных стареющих мужчин, пьющих с тоски и никого не называющих словом «внучок».

автор: Андрей Ткачёв

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Красота — это не длинные волосы, худые ноги, загорелая кожа или идеальные зубы. Красота — это лицо, которое плакало и теперь улыбается, красота — это шрам на коленке, который остался у тебя от падения в детстве, красота в кругах под глазами, когда любовь не дает тебе спать, красота — это выражение лица, когда звенит будильник, это потекший макияж, который у тебя после душа, это смех, когда ты шутишь, и ты единственная, кто поняла эту шутку, красота — это твой взгляд, когда ты видишь его, когда ты плачешь над своими страхами, красота — это морщины, которые приходят со временем.

Красота — это то, как мы ощущаем себя внутри, и как это проявляется снаружи. Красота — это отметки жизни, все удары и заботы жизни. Красота — это разрешение себе жить.

Эмма Уотсон

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Мы постоянно судим о других по себе: – А вот я бы так не сказала и так низко не поступила. И ни за что бы не обула подобные старушечьи туфли. И не согласилась бы жить с таким уродом, переезжая с ним в Тьмутаракань.

Помню лежала как-то в больнице и никак не выздоравливала. Температура лезла уже из ушей, но все-равно каждое утро вскакивала, пудрила лицо и летела по ступенькам с пятого этажа.

Санитарка, толкающая перед собой тележку с больничной бурдой, хваталась за сердце: «Сумасшедшая! На тебе же живого места нет», – но я, придерживая рукой швы, уже кормила госпитальных собак и собирала семена сальвии.

А соседка по палате после ерундовой операции стонала с утра и до вечера и ждала мужа, чтобы тот покормил с ложки и помог надеть трусы. Я её осуждала. Смеялась и ничего не хотела знать о низком болевом пороге.

Мой друг лет десять не общался с мамой. Не приезжал, не звонил, не писал записок своими смешными буквами-букашками. Многие его осуждали: «Как ты можешь! Это же мать! Потом будешь локти кусать»

Только я помню, как она его лупила деревянной скалкой по голове за любую провинность. И как ему периодически накладывали швы, а он, будто попка, охотно объяснял, что упал в канализационный люк. Падал он в него раз десять.

В семнадцать лет впервые остановил её замахнувшуюся безжалостную руку, и она страшно закричала: «Ты мне больше не сын».

Он уехал в чем был, а потом не раз снисходительно слушал, как девушки, выросшие в тепличных условиях, спавшие на перинах и завтракающие круассанами с кактусовым мармеладом, пели ему о сыновнем долге и милосердии.

Однажды к нам пришли гости. Скромные интеллигентные люди с мальчиком лет семи. Ребенок сидел тихо, прикрыв руками счесанные об асфальт коленки, и вяло ковырялся в котлете и картошке-пюре.

А когда заварили чай и поставили вазочку с конфетами, подпрыгнул, словно каучуковый мяч, и стал набивать «Красным маком» свои карманы.

Я раздавила его взглядом, чисто таракана, а его мама смущенно наклонилась к моей: – Не могу отучить от этой жлобской привычки. Все запасается. Дома у нас не бывает шоколадных конфет. Тут хоть бы на гречку и постное масло хватило.

Мы не можем почувствовать чужую зубную боль, прожить соседское детство и преодолеть чужой километраж.

Понять китайца, считающего оскорблением, если носик заварочного чайника пялится в его грудь, и англичанина, возмущающегося в цирюльне, потому что провод электромашинки коснулся его холеной северной щеки.

Кому-то постоянно жарко, а кому-то холодно. Кто-то любит кататься на чертовом колесе, а другой не может пошевелится уже на высоте три метра.

Одни читают детективы, а вторые – «Дао дэ дзин». Датчане никогда не посочувствуют жителям Сомали, бездетная женщина – матроне с пятью детьми, сытый – голодному, а зрячий – слепому.

У нас есть только собственный опыт, собственное мироощущение и зауженная точка зрения. И было бы благороднее оставлять её все-таки при себе.

Ирина Говоруха

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.