Дождь проливной, за стеклом,
Смывает грехи на асфальте…
И тени последних шагов —
Слезами холодного марта…

А, завтра – наступит апрель…
Обманщик и, просто, пройдоха!
И снова, шальная капель,
По крышам, пройдётся горохом…

Но, сладкий, берёзовый сок,
Из веток, на землю прольется…
Из почек, зелёный листок,
И солнцу, и нам усмехнётся!

И снова – шальная любовь…
Сводящий с ума, цвет черёмух…
И птичьи трели, без слов,
Сердце, и душу затронут!

И май закружит буйным цветом,
И яблони – снова в снегу!
Пионовым, белым букетом,
Я сердце любимой зажгу!

Забудутся зимние вьюги,
Согреется наша любовь!
Ведь нам – тяжело, друг без друга!
Давай насладимся весной!

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

Вальс о вальсе

«Вальс устарел», — говорит кое-кто смеясь.
Век усмотрел в нём отсталость и старость.
Робок, несмел наплывает мой первый вальс.
Почему не могу я забыть этот вальс?

Твист и чарльстон, вы заполнили шар земной.
Вальс оттеснён, без вины виноватый.
Но, затаён, он всегда и везде со мной.
И несёт он меня, и качает меня, как туманной волной.

Смеётся вальс над всеми модами века.
И с нами вновь танцует старая Вена.
И Штраус где-то тут сидит, наверно.
И кружкой в такт стучит, на нас не ворчит.
Не ворчит.

Вальс воевал, он в шинели шёл запылён.
Вальс напевал про маньчжурские сопки.
Вальс навевал нам на фронте осенний сон.
И, как друг фронтовой, не забудется он.

Вальс у костра где-то снова в тайге сейчас.
И Ангара подпевает волнуясь.
И до утра с нами сосны танцуют вальс.
Пусть проходят года, всё равно никогда
Не состарится вальс.

Поёт гармонь, поёт в ночном полумраке.
Он с нами, вальс, в ковбойке, а не во фраке.
Давай за вальс поднимем наши фляги!
И мы ему нальём, нальём и споём.
И споём.

Робок, несмел наплывает мой первый вальс.
Никогда не смогу, никогда не смогу
Я забыть этот вальс.

Евтушенко Евгений Александрович

ОЛЬХОВАЯ СЕРЕЖКА
Уронит ли ветер в ладони сережку ольховую,
Начнет ли кукушка сквозь крик поездов куковать,
Задумаюсь вновь и, как нанятый, жизнь истолковываю,
и вновь прихожу к невозможности истолковать.

Себя низвести до пылиночки в звёздной туманности
Конечно, старо, но поддельных величий умней,
и нет униженья в осознанной собственной малости —
величие жизни печально осознано в ней.

Сережка ольховая легкая, будто пуховая,
но сдунешь ее, все окажется в мире не так.
И, видимо, жизнь не такая уж вещь пустяковая,
Когда в ней ничто не похоже на просто пустяк.

Сережка ольховая выше любого пророчества.
Тот станет другим, кто тихонько ее разломил.
Пусть нам не дано изменить все немедля, как хочется,
Когда изменяемся мы, изменяется мир.

Яснеет душа, переменами неозлобимая,
Друзей непонявших и даже предавших прости.
Прости и пойми, если даже разлюбит любимая,
сережкой ольховой с ладони ее отпусти.

И необъяснимое — это совсем не бессмыслица,
Все переоценки нимало смущать не должны,
ведь жизни цена не понизится и не повысится,
цена неизменна тому, чему нету цены.

… С чего это я? Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я? Да с того, что серёжка ольховая
лежит на ладони и, словно живая, дрожит.

Евгений Евтушенко

Проклятье века — это спешка,
и человек, стирая пот,
по жизни мечется, как пешка,
попав затравленно в цейтнот.
Поспешно пьют, поспешно любят,
и опускается душа.
Поспешно бьют, поспешно губят,
а после каются, спеша.
Но ты хотя б однажды в мире,
когда он спит или кипит,
остановись, как лошадь в мыле,
почуяв пропасть у копыт.
Остановись на полдороге,
доверься небу, как судье,
подумай — если не о боге —
хотя бы просто о себе.
Под шелест листьев обветшалых,
под паровозный хриплый крик
пойми: забегавшийся — жалок,
остановившийся — велик.
Пыль суеты сует сметая,
ты вспомни вечность наконец,
и нерешительность святая
вольется в ноги, как свинец.
Есть в нерешительности сила,
когда по ложному пути
вперед на чуждые светила
ты не решаешься идти.
Топча, как листья, чьи-то лица,
остановись! Ты слеп, как Вий.
И самый шанс остановиться
безумством спешки не убий.
Когда шагаешь к цели бойко,
как по ступеням, по телам,
остановись, забывший бога,—
ты по себе шагаешь сам!
Когда тебя толкает злоба
к забвенью собственной души,
к бесчестью выстрела и слова,
не поспеши, не соверши!
Остановись, идя вслепую,
о население Земли!
Замри, летя из кольта, пуля,
и бомба в воздухе, замри!
О человек, чье имя свято,
подняв глаза с молитвой ввысь,
среди распада и разврата
остановись, остановись!

Евгений Александрович Евтушенко