И знаю всё, и ничего не знаю… И не пойму, чего же хочешь ты, с чужого сердца с болью отдирая налёгших лет тяжёлые пласты.
Трещат и рвутся спутанные корни. И вот, не двигаясь и не дыша, лежит в ладонях, голубя покорней, тобою обнажённая душа.
Тебе дозволена любая прихоть. Но быть душе забавою не след. И раз ты взял её, так посмотри хоть в её глаза, в её тепло и свет. Вероника Михайловна Тушнова
Человек живет совсем немного — несколько десятков лет и зим, каждый шаг отмеривая строго сердцем человеческим своим. Льются реки, плещут волны света, облака похожи на ягнят… Травы, шелестящие от ветра, полчищами поймы полонят. Выбегает из побегов хилых сильная блестящая листва, плачут и смеются на могилах новые живые существа. Вспыхивают и сгорают маки. Истлевает дочерна трава… В мертвых книгах крохотные знаки собраны в бессмертные слова. Вероника Михайловна Тушнова
Раскаленное, цвета платины небо с грудами облаков, на зыбучем асфальте вмятины остаются от каблуков. Листья пыльные не колышутся, все труднее к закату дышится, сердце сдавливает тоской беспощадный зной городской. Не кончается день томительный духоты и труда нелегкого… Человек ты мой удивительный, что ты бродишь вокруг да около? Дай мне руки твои хорошие… Хочешь, правду тебе открою? Не принцесса я на горошине, и взбредет же на ум такое! Ни к чему мне улыбки льстивые, не нужны мне слова красивые, из подарков хочу одно я — сердце твое родное. Хочу, чтобы дождик колкий мне навстречу в лицо хлестал, чтобы ветер в пустом поселке по-разбойничьему свистал, чтобы холод туманил стекла, чтобы тучи темней свинца, чтоб рябина, качаясь, мокла у бревенчатого крыльца, чтобы к ночи — густой, стремительной — закружился осенний снег… Человек ты мой удивительный, непонятливый человек! Вероника Михайловна Тушнова