ДУРНАЯ КРОВЬ
Как длинны и мучительны стали ночи для Анастасии! И постель удобная, и подушка прохладная, и воздух всегда в ее спальне свежий, а вот сон не идет.
И дело совсем не в ноющих суставах, она давно смирилась со своими возрастными болячками, дело в мыслях и воспоминаниях. Стоит закрыть глаза, как вспоминается ей своя деревня.
И нет бы всплывали теплые воспоминания, ведь было в ее жизни много хорошего. Например, как батя пришел с войны. За два месяца до Победы вернулся. Без правой руки, но живой!
Их, живых, на весь колхоз ее глухой сибирской деревни трое фронтовиков всего вернулось. Не то, чтобы она не помнила тот миг, когда влетев во двор, не до конца веря крикам соседских ребятишек, увидела его. Помнила.
Но всплывало другое. Как мучительный голод гнал их с братьями, сквозь страх и холод на промерзшее картофельное поле – искать оставшиеся в зиму клубни. Конечно ночью, чтобы никто не донес «куда надо».
И не было ничего вкуснее натертой мороженой картошки, которую запекали прямо на раскаленной плите.
Раз разом всплывала еще одна картина — мать катается по земле, хватая за ноги уполномоченного из района. Он пришел записать Настю в команду, что отправляли «на торф». В тайгу, на болота. Этот призыв на трудовую повинность был приговором.
И не только обессиленной голодом Насте, но и ее младшим братьям. Мать весной 44-го с трудом ходила, у нее опухли ноги, и мучил не прекращавшийся кашель. Она не надеялась уже увидеть лето, а пацаны мал мала меньше.
Четверо их было. И надежда только на старшую Настю. А Ворон ее забирает, хотя Насте не исполнилось 14.
Ворон. Воронов Антон. Мстительный и злопамятный. Он помнил, как отвергла его в молодости мать Насти, почти на посмешище выставила. Зло затаил, мелко пакостил всю жизнь, посчитал, что пришло время поквитаться.
Заступиться-то некому. Он теперь власть и сила. Оттолкнул брезгливо и велел с документами в контору прийти к вечеру. Тогда-то мать и достала со дна сундука серьги, что обещала Насте на свадьбу подарить.
Настя их с раннего детства выпрашивала подержать и помнила каждый завиток, каждую грань зеленых камней. Ничего ценного в доме давно не было, но серьги мать сберегла. Сама их никогда не носила. Боялась, что может всплыть правда.
Это сейчас модно свои дворянские корни выискивать и документы выправлять на право считаться потомком именитого рода. Тогда времена иные были. Серьги, это единственное, что связывало мать Насти со своим сгинувшим в горниле революции семейством.
Она одна и уцелела, благодаря жалостливому сердцу своей кормилицы. Под ее фамилией и воспитывалась в глухой деревне, считала матерью. Лишь накануне свадьбы, передала ей кормилица эти серьги и правду рассказала. Выполнила волю бывшей своей хозяйки честно.
Еще фотокарточка была. Получается бабушки Настиной. Фотокарточка осталась, где красивая дама, с осиной талией и загадочным взглядом в этих сережках, а вот серьги отнесла мама Насти вечером в контору. Ворону на откуп.
Анастасия серьги эти помнит. Жалеет. Ворона помнит – до сих пор не простила. Фотографию бабушки хранит. Пересняли, конечно, снимок, тот совсем пожелтел и стал рассыпаться.
У нее дочерей не случилось. Два сына. Хорошие парни выросли. Но вот внучка – солнце в ее оконце, наконец выходит замуж. Ей бы серьги эти передать, как и положено в их роду было. Пусть мать не носила, но берегла, пусть Настя так и не примерила, но хоть в руках держала, а вот Леночка, поздний ребенок старшего сына…, неужели не суждено?
А ведь внучка словно сошла с того старинного портрета. Та же осиная талия, тот же глубокий загадочный взгляд. Просто удивительное сходство!
Именно ей через десятилетия, да что там – через век предназначались те серьги! Тогда точная копия с портретом получилась бы. Только где сейчас сережки? Но с другой стороны, не откупись тогда мать, не было бы у Насти сыновей. Не было бы и Леночки.
Кто «на торфе» побывал из девчат, те редко могли родить, да и вернулось-то меньше половины. А Ивановна прожила долгий век. Счастливо прожила. В любви.
Но, пожалуй, уже зажилась, давно ее ждут там батя с мамкой, муж, даже братья младшие – все четверо. А она вот живет, хотя каждая ночь ей мучительна и длинна. Зачем, почему – сама не понимает.
***
Лена тоже последние дни плохо спала. Ее замужество вопрос решенный, все уже идет без ее участия. Два бизнеса, две семьи и так удачно – по одному наследнику.
Их легкая студенческая влюбленность с Денисом так обрадовала отцов, что казалось ничего нельзя повернуть вспять. И никто не хочет замечать, что давно не светятся глаза у молодых, когда они вместе.
***
Вечер намечался торжественный. Наконец два семейства соберутся полным составом. Пришло время утрясти все детали. Ну, не посиделки же со сватовством устраивать – у вас товар, у нас купец?
Нет, все будет достойно, как и положено у серьезных людей. Дети давно вместе. Каждый их них успел образование получить, первые шаги по карьерной лестнице сделать.
Самое время родителям подключаться к становлению новой семьи. Да и Анастасию Ивановну нужно уважить, так сказать — соблюсти традиции. Ее слово до сих пор закон в семье невесты. Пусть формальный, но все же закон.
Ум у нее ясный, Леночку любит всей душой, без ее согласия будет неприлично руку Лены отдавать Денису. Вот этого благословления от Анастасии Ивановны все и ждали после изысканного ужина, но она молчала и словно мучительно о чем-то думала.
— Ну что, мама, отдаем Денису нашу Аленушку? — полушутя обратился к ней сын.
— Нет. Дурная кровь в его роду! — ее ответ ввел всех в ступор. Неловкая тишина повисла за широким столом. Старая женщина кивком подозвала внучку и что-то прошептала ей на ухо. Леночка метнулась в комнату бабушки.
Вышла с портретом, что давно был увеличен, вставлен в красивую раму. Всех поразило шокирующее сходство дамы на портрете и Лены. Обратили все внимание и на серьги.
Они были ювелирно подкрашены фотохудожником, что реставрировал портрет. В свете люстры они словно играли изумрудными лучиками, как и те, что висели в ушах матери Дениса и весь вечер притягивали взгляд Анастасии.
— Вот эти серьги, я должна была передать сегодня внучке, но они стали трофеем мародера. Моя мать не поменяла их на муку, когда мои младшие братья пухли с голода, когда у нее самой по этой причине отказали ноги. (голос ее креп, а остальные так и молчали)
Но отдала их врагу в обмен на мою жизнь. Ворону. И я их вижу сейчас. Что я могу ответить, сын, на твой вопрос?
— Кто из вашей родни носил фамилию Воронов? – это уже был вопрос гостям.
— Моя мать в девичестве была Вороновой, — тихо ответила несостоявшаяся сватья. В полной тишине гости вставали изо стола.
Замешкалась лишь мать Дениса. Она судорожно снимала сережки. Ее руки дрожали, она торопилась, у нее не получалось. Словно серьги жгли ей мочки ушей и холеные пальчики. Но ей хватило воспитания и такта аккуратно положить их на белоснежную салфетку и вернуть Хозяйке дома.
— Простите, я не знала, я гордилась дедом всю жизнь. Но как же любовь детей?
— А разве нас любовь собрала? Много ли было о любви сегодня сказано? Только о бизнесе, о слиянии. О наследстве. Если бы я услышала от детей о любви, я бы промолчала. Наверное.
***
В этот раз ночь ласково приняла Анастасию в свои объятья. В последнюю ночь ее жизни к ней пришли все – мама, батя, братья и даже бабушка. Они улыбались, они ее ждали.
Во сне она поняла причину такой долгой задержки со встречей с ними. Она должна была быть в здравом уме за сегодняшним столом. Иначе Лена не стала бы счастливой. Серьги и она выполнили свою задачу. Можно уходить.
***
Лена спала крепко, впервые за последний месяц ее не мучили сомнения и тревога. А Денис не спал, он наслаждался свободой в модном ночном клубе, про который ходили разные слухи.
Через полгода родители определят его в клинику для наркозависимых. Лена выйдет замуж и будет самой красивой и счастливой невестой.
Серьги она решилась надеть для фотопортрета потом, года через три, чтобы запечатлеть сходство со своей прапрабабушкой. И больше не снимала. Они грели, они ласкали, они были ее…
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.