Потёк кран. Автор: Инна Люлько

Потёк кран.
Одинокая женщина преклонных лет меня поймёт. Потёк кран! В субботу! Под вечер! А мужа нет… А дети в России…

Особи моего пола — непостижимые люди! Женщина может быть хоть семи пядей во лбу, но если потёк кран, она мечется в великом смятении по квартире субботним вечером, и её мучит одна убийственная мысль: — Что делать-то?! —

Ну да, это я. Та самая, что семи пядей. А вот толку от этих пядей в такой ситуации — ни на грош…

Но я же не вечный двигатель! Любое движущееся тело от сопротивления воздуха начинает замедлять ход и останавливается. Воздух у меня в доме, по-видимому, особенно плотен, поэтому я довольно быстро скомандовала себе «стоп-стоп!» и обратилась к своей мудрости. Я всегда мечтала быть мудрой, поэтому выращивала её в себе, как цветок в горшке. Вроде каланхоэ. Которым не любуются, а вспоминают о нём только тогда, когда насморк нагрянет.

Мудрость укоризненно, как слабоумной, показала на телефон.
Я кинулась к нему, как к Николаю-угоднику, и стала звонить в ЖЭК. К моему радостному удивлению, мне ответил усталый женский голос. Который на мою подхалимски просительную речь тускло ответил:
— А мастер уже ушёл…-

— Что же мне делать?.. — горестно, скорее себе, сказала я, чуя подступающие слёзы. Но женщина тоже их почуяла, и предложила, потеплев:
— Могу дать вам телефон сантехника. Он не наш сотрудник, но люди его хвалят. Попробуйте? —

Я записала телефон и стала звонить этому хвалёному мастеру. Трубку взяли, и я, торопливо заискивая, описывала собеседнику свою трагедию. Впрочем, какому собеседнику? Я говорила монолог, завершившийся моим адресом. В ответ услышала только:
— Ждите. Буду. —

Надежда моя ожила!

От нервного напряжения у меня, как обычно, проснулся нездоровый аппетит. Я сварила кофе и быстро нажарила мини-оладики. Люблю такие: маленькие, размером со спичечный коробок.
Знаете, что такое оладьи для хозяйки-одиночки? Это тесто, замешенное в чайной чашке. Пять минут — и ешь. Даже кофе ещё обжигает.

Не успела я поесть, как раздался звонок. Я побежала в коридор и открыла дверь…

На пороге стоял седой Спаситель классически сантехнического вида: небритый, в простецкой куртке, с сумкой через плечо…И с ядрёным запахом алкоголя. А за край его куртки держалась серьёзная девочка лет шести.
Я молчала в растерянности, и мужчина спросил:
— Можно? —
— Можно, можно, — очнулась я, — заходите! —

Они вошли в прихожую. Мужчина поставил сумку на пол, и наклонился развязать шнурки на ботинках. Вдруг он покачнулся и… упал на четвереньки! Девочка бросилась к нему, и с отчаянной мУкой в голосе вскрикнула негромко:
— Деда, деда!.. —
Я ошеломлённо смотрела на них, абсолютно парализованная этой сценой…
Мужчина попытался встать, но совсем завалился на пол, а девочка судорожно припала к нему, обнимая тонкими ручками, и заплакала, очень тихо, не по-детски.

Трудно описать шквал моих эмоций, — подходящих слов я не находила…

— Что с ним? — задала я девочке самый тупой вопрос, на который оказалась способна.
Она неловко оторвалась от него, поднялась с колен, и в глубоком смущении ответила еле слышно:
— Он пьяный… —
Потом умоляюще подняла на меня глаза и сказала:
— Он хороший!..Он только полежит немного — и встанет!.. —

Слёзы лились и лились из её глаз, она прислонилась к стене, и стирала их ладошкой…
Сердце моё, — как оно не разорвалось, не знаю, от вида этого горя! Я осторожно оторвала её от стенки и спросила:
— Это твой дедушка? —
Она кивнула.

— А бабушка дома? —
— Бабушка умерла… —
— А папа с мамой где? —
Она низко опустила голову и ничего не ответила. Я почувствовала, как она замкнулась: нельзя задевать эту тему.

— Ну ладно, — сказала я, — пусть деда полежит, а мы с тобой подождём на кухне, — что мы в прихожей стоять будем! —
Взяла её за холодную ручку, — она не сопротивлялась, — и повела на кухню. Она робко огляделась, и я увидела, как она посмотрела на оладьи.

— Хочешь кушать? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой. Но я засуетилась: поставила греться молоко, варить какао.
— Знаешь, я голодная, — сказала я, — а в одиночку есть мне так грустно! Видишь, я одна живу. Может, ты поешь со мной? Просто за компанию? —

Она благодарно вскинула на меня светлые глаза, и слабо улыбнувшись, опять кивнула.
Я поставила перед ней кружку с какао, себе налила ещё кофе, и мы стали есть так дружно, что засмеялись обе.
— Какие хорошенькие! — заметила она, деликатно подхватывая маленькие оладики с тарелки.
— Мне тоже нравятся. Они такие — на один укус! —

Она была голодна, — я видела, и ела аккуратно, но с аппетитом. Потом встрепенулась и спросила тревожно:
— А вы? —
— Так ведь и я ем, — разве ты не заметила? — схитрила я. — Это уже твоя доля осталась! Доедай, а то они холодные станут невкусными. —

Она доела всё с тарелки, и оглянулась, ища где помыть руки. Подошла к моему текущему крану, и сказала уверенно:
— Деда обязательно починит его вам! Потому, что он, — старательно выговорила она, — инженер-ас! —
— Он инженер? — переспросила я, — А почему он чинит краны? —

— Потому, что он стал пенсионером, и его выгнали с работы, — простодушно и печально сказала она. И мне стало так не по себе от понятной картины вдруг открывшейся семейной драмы…
— Раз уж мы с тобой посидели вместе за столом, то теперь нам придётся познакомиться! — заявила я ей. — Тебя как зовут? —
— Тата, — ответила она, и на мой немой вопрос добавила: — Вообще-то меня назвали Татьяной, но когда я была маленькая, то не могла сказать «Таня». Получалось «Тата». Так деда рассказывал. Ему понравилось. Мне тоже! —
Она посмотрела на меня, и я опять подивилась свету её доверчивого взгляда: это был маленький ангел. Раненый беспощадной бедой, но не утративший своего сияния…

— Ну, а меня можешь звать Марина Григорьевна! —
— Ой, а деда — тоже Григорьевич! Олег Григорьевич! — радостно сообщила она.
— Вот и познакомились, — засмеялась я. — Слушай, а что же мы будем делать с нашим Олегом Григорьевичем? Он же лежит на полу? —

Тата смутилась.
— Он одетый. Не замёрзнет… А когда проснётся — не знаю… —

Что ж, когда нет мужчины, решение приходится делать женщине. Вытаскивать из огня. Пахать. Спасать детей…
— Сделаем вот что, деточка моя. У вас с дедой кто-нибудь есть дома? —
— Есть. Рыбки. —
— И больше никого? —
— Никого. —

— Тогда мы с тобой сейчас пойдём спать… —
— Нет, я ещё не хочу, — слабо засопротивлялась она.
— А я тебе сказку расскажу! —
— Сказку? Какую? —
— Ну, выберем! —

— А мне деда стихи читает на ночь! —
— Какие — помнишь? —
— Да! «Из вереска напиток Забыт давным-давно, А был он слаще мёда, Пьянее чем вино». А ещё — про Федота-стрельца! И про старика со старухой! Они молчали, и не хотели дверь закрыть, и воры съели у них всю еду!.. —
Боже мой! Да что это за дед удивительный, что знает такие стихи?

— Он по книжке читает тебе? —
— Нет, он наизусть рассказывает! —
Мне хотелось выйти в коридор и посмотреть на сантехника, павшего в беспамятстве в моём коридоре… Но я опасалась тревожить ребёнка.

Мы с Татой отправились в спальню и устроились на моей кровати. Она, потихоньку осваиваясь, уютно умостилась мне «под крылушко», и я рассказывала ей про Аленький цветочек до тех пор, пока она не уснула…
Самой мне сон не шёл в голову. Я ещё, ещё и ещё раз обдумывала события этого вечера, и внутри меня творилось что-то, похожее на весеннее томление сердца…

А ещё у меня в доме, у дверей, валялся, как мешок с зерном, инженер-ас. Олег Григорьевич.
И текла вода из аварийного крана. Унося, по примете, мои деньги…
С ума сойти!!!..

Тата спала. Я уже часа два бессонно ждала хоть какой-нибудь развязки. Философия обычно доводила меня до постели и успокаивала. Но сейчас всё пошло как-то иначе, а умудрённость моя исчезла начисто.

Внезапно в квартире раздались отдалённые звонки чужого телефона. Его разбуженный хозяин коротко ответил что-то приглушенным голосом, и умолк.
Я встала и вышла в прихожую. Олег Григорьевич, увидев меня, вздрогнул и спросил упавшим голосом:
— Где Тата? —
— Не бойтесь, — шёпотом ответила я, — она спит! —

Он обессиленно прикрыл глаза, а потом вскинул их на меня и умоляюще проговорил:
— Простите… Простите ради бога… Это ужасно… Простите!.. —

Теперь я видела, чьи глаза у ангела в моей постели…Светлые, и с такой же мУкой во взгляде…

— Я не мог Татку оставить… Мы одни… — продолжал говорить мужчина в крайнем смущении, и совершенно не мог решить, что теперь делать.
Мне было нестерпимо жалко его, и я решилась.
— Так, Олег Григорьевич. Вы раздевайтесь и ложитесь в гостиной, на диване. А утром почините мне кран. Греметь инструментами сейчас не дам, — ребёнка мне разбудите. Зовут меня Марина. Спокойной ночи! —
Я вернулась к Тате. И вдруг моментально уснула рядом с ней…

Утром я проснулась от осторожного позвякивания на кухне. Тихо прокралась в ванную — принять божеский вид, и явилась на место своей аварии. Олег Григорьевич уже спокойно посмотрел на меня и доложил:
— Всё готово. Это я вас разбудил? Простите за вчерашнее — ещё раз… —
— Да что вы всё заладили одно и то же! — весело ответила я, — Скажите уже что-нибудь новенькое. Желательно повеселее. —

— Вряд ли смогу сейчас повеселее, — произнёс он с горечью. — Свиньёй перед вами выступил… —
— Я забыла. Поверьте. А пока Тата спит, давайте мы с вами по кофейку? —
— Давайте, — улыбнулся он глазами.
— А давайте ещё вот что. Давайте попробуем доверять друг другу. Попробуем перестать бояться? —
Он испытующе посмотрел мне в глаза, и после минутного колебания согласился:
— Давайте. Попробуем. —

…Мы пили кофе с тыквенными пирожками, говорили о том о сём, и я с нетерпением поджидала момента, когда смогу задать ему вопросы, которые вертелись у меня на языке.

Но тут в дверях появилась Тата, и с улыбкой уставилась на нас. Потом стремительно подошла к деду, ткнулась в его объятие, и сказала мне:
— Я же говорила!.. —
— Что это ты говорила, девушка, а ну признавайся! — спросил он у неё.
— Всё! Всё говорила! — выпалила она радостно…

И всё это казалось мне какой-то нереальностью, сном!..

Пирожки улетели со стола в прошлое, и мои гости засобирались домой.
Перед дверью я спросила у Олега Григорьевича, сколько я должна за работу? —
И тут он покраснел чуть не до слёз от негодования:
— Зачем вы так, Марина! Вы мне подарили больше, чем я вам. Татка вон — счастлива. Спасибо вам… А можно… — Он не договорил…
Ну, а я, как бессловесная овца, стояла неуклюжим столбом и не знала, что делать…

Закрыв двери за ними, я почувствовала… такое отчаяние!.. Сидя на своей кухне, я рыдала, оплакивая себя, и ещё непонятно что. И рыдала до тех пор, пока лицо окончательно не распухло от слёз.

Где-то послышался звонок. Это был не мой телефон. Я вышла в прихожую, — звонок раздавался оттуда. Он не прекращался, и нашёлся… в кармане моего плаща на вешалке! Ничего не понимая, я включила связь…
— Алло, это Марина? — раздался в трубке голос Олега Григорьевича.
— Кажется, да! — ответила я в нос.
— Что с вами? — встревожено спросил он.

Я молчала, боясь зарыдать опять…
— Я забыл у вас телефон, Марина, звоню от соседей! —
И всё-таки я позорно разрыдалась…
Он замолчал, и сказал:
— Мы сейчас приедем!.. —

Через полчаса они… мои нечаянные милые! опять стояли у меня на пороге, во все глаза рассматривая моё зарёванное лицо — и светились. Оба…

Я сунула этому пьянчуге его телефон и засмеялась, махнув рукой:
— Растеряха! —
— Марина Григорьевна, а можно нам прийти к Вам ещё? — спросила Тата.
— Валяйте! Кран-то поломается скоро, наверное! Как думаешь? —
— Конечно, поломается! — засмеялась она.
Я протянула ей руки, и мы так обнялись!..
А Татка прошептала мне на ухо:
— Это я положила телефон в ваш карман… Я хочу к вам! Только деду не говорите!.. —

Конечно не скажу! Ни за что!..

© Инна Люлько

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.