20 октября 1833 года из Пруссии в Петербург в качестве компаньона голландского посланника в России барона Луи Геккерна прибыл 21-летний француз Жорж-Шарль Дантес. Как скажет спустя 5 лет Михаил Лермонтов — «по воле Рока… на ловлю счастья и чинов».
Благодаря протекции того же Геккерна (по одной из версий, барона и Дантеса связывали интимные отношения), француз сразу же был зачислен в царскую гвардию корнетом блистательного Кавалергардского Ее Величества полка.
В январе 1834 года Александр Пушкин по поводу столь невероятного карьерного роста Дантеса, тогда еще ему лично не знакомого, отметил в своем дневнике: «Барон д`Антес и маркиз де-Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет».
Стройный красивый блондин в эффектном кавалергардском мундире, не обделенный остроумием, сияющий фирменным французским шармом, Дантес стал «модной фигурой» света и прямо-таки сводил с ума женщин.
В начале 1835-го года на балу в Аничковом дворце он встретился с четой Пушкиных. Неотразимое очарование Натальи Николаевны не оставило равнодушным сердцееда-Дантеса.
После смерти Пушкина француз был осужден военным судом, разжалован в солдаты и выслан из России. Это было и наказанием, и спасением от мести поклонников поэта. По воспоминаниям современников, карета, увозившая Дантеса, летела к европейской границе с бешеной скоростью.
Жорж прожил довольно долгую жизнь – 83 года — в окружении многочисленных детей и внуков.
Дуэли с Пушкиным он придавал мало значения, часто называя себя «орудием Судьбы».
Однажды к уже престарелому парижскому антиквару Дантесу зашел известный коллекционер-пушкинист и спросил: «Да как же Вы решились на дуэль с гением?»
Дантес искренне возмутился: «Он же тоже мог меня убить! А я потом стал сенатором Франции!»
Боб Бимон и его прыжок в ХХI век
Анастасия Вертинская и Никита Михалков
Никита Михалков: «Обстоятельства первой нашей встречи давно стерлись из памяти, запомнился лишь тот неопровержимый факт, что я был отвергнут. Точнее, даже не отвергнут, а просто не замечен. Словно и нет меня на свете. Мы пребывали, что называется, в разных «весовых категориях».
После «Алых парусов» по Насте сходила с ума вся страна, стоило ей появиться где-нибудь, тут же вокруг нее образовывались восторженные толпы. Вскоре к роли Ассоль прибавилась не менее яркая Гуттиэре из «Человека-амфибии». Настя много гастролировала, с творческими бригадами объехала весь Советский Союз… Уже шла работа над «Гамлетом», Настя готовилась к съемкам. Подумать только! Шекспир, Козинцев, Офелия!..
Хотя многочасовое ожидание с букетом цветов у подъезда в надежде на случайную встречу не мой жанр, под Настиными окнами я выстоял достаточно. Не знаю, любила ли она меня когда-нибудь так, как я в нее был влюблен. В то время у нее был такой выбор!
Такой пасьянс лежал перед ней… Она могла «снять с полки» любого. Но именитость ей была не важна и не нужна, она сама была дочкой Вертинского. Что ж? Нет, так нет, не судьба. И, как это порой бывает в молодые годы, какое-то время я про себя повторял: «Ничего, когда-нибудь ты пожалеешь об этом. Вот стану…» – далее шли варианты: Героем Советского Союза, маршалом Жуковым, гениальным артистом, певцом и так далее и тому подобное.
(Вообще, еще в школьные годы, когда было мне трудновато учиться и когда, надо сказать, совершенно заслуженно меня унизительно отчитывали учителя, мне снилось после, будто я Герой Советского Союза и в бурке на коне по лестнице въезжаю на четвертый этаж своей школы – мой конь приносит меня прямиком в класс моей главной обидчицы, математички, и я, приоткрыв полу бурки, небрежно демонстрирую ей Золотую Звезду Героя. Кстати, может быть, эти сны и послужили подсознательным прообразом сцены в картине «Урга», когда один из героев въезжает в гостиницу верхом на лошади.)
Мы соединились, и нам было невероятно, волшебно, а Лена в одночасье оказалась за скобками моей жизни… Ощущение вины перед ней не оставляло меня всю мою жизнь. Не оставляет до сих пор. Не оправдываю себя, но с Настей мне попросту снесло крышу.
На день рожденья Вани мы уже не возвращались. Она меня буквально увела оттуда – хотя дело, конечно, не в том, кто кого увел, было ясно, если бы она этого не захотела, никогда в жизни ничего бы не случилось. Во мне не имелось той силы обаяния и многих других качеств, которые могли бы ее покорить. Но я помню ощущение того электрического вихря, того космического магнетизма, которое возникло…
С того момента, как мы вышли от Дыховичного, я уже летел кубарем, не разбирая дороги. Я даже не вполне отдавал себе отчет, что со мной происходит, на каком свете нахожусь…
Оглядываясь, понимаю, что не в состоянии вычленить из той кутерьмы отдельный день, неделю или даже месяц. Все слилось в сплошную гулянку – мы с Настей кочевали из одной компании в другую: пили, пели, говорили. Я, правда, еще дрался. Бесконечно! Пил и бил. За что? Да за все! За слово, за взгляд… Серьезного повода мне и не требовалось. Я, как пионер, всегда был готов, на боевом взводе. В милицию попадал – со счета сбиться можно.
Через три года после бракосочетания пара развелась. Расставание обоим далось очень тяжело. Но, по словам Вертинской, по другому и быть не могло. Она не хотела и не могла жить только семьей. Из нее никогда бы не получилась так называемая «жена гения». Она желала самоутвердиться. Михалков хотел того же. Итог был неизбежен. Через некоторое время бывшие супруги наладили дружеские отношения, но по признанию обоих, тот магнетизм, которых был между ними, забыть невозможно.
Евгений Львович Шварц
21 октября 1896 года родился Евгений ШВАРЦ, писатель и драматург.
Евгений Шварц подарил нам «Обыкновенное чудо» и «Сказку о потерянном времени», вдохнул вторую жизнь в истории Золушки и Снежной Королевы и запустил в небо собственного «Дракона». Всем своим творчеством Шварц показал, что чудесам, как и добру, любви, справедливости, всегда есть место в жизни любого взрослого человека.
Автор творил в пространстве сказки, однако сюжеты и герои его произведений реальны и узнаваемы. Именно поэтому многие из творений драматурга оказались под запретом (как в сталинскую эпоху, так и долгое время после неё). Слишком уж они походили на политическую сатиру.
С 1944 года Шварц работал над одним из самых ярких своих произведений. Долгое время он тщетно искал название: «Медведь», «Весёлый волшебник», «Безумный бородач», «Послушный волшебник»… пока не пришёл к простому и гениальному словосочетанию — «Обыкновенное чудо».
«Какое странное название! Если чудо — значит, необыкновенное! А если обыкновенное — следовательно, не чудо. Разгадка в том, что у нас речь пойдёт о любви. Юноша и девушка влюбляются друг в друга — что обыкновенно. Ссорятся — что тоже не редкость. Едва не умирают от любви. И наконец, сила их чувства доходит до такой высоты, что начинает творить настоящие чудеса, — что и удивительно, и обыкновенно», — писал он в прологе к пьесе.
Актёр и режиссёр Михаил Козаков вспоминал, как в 1948 году в Комарово присутствовал на первой читке «Обыкновенного чуда». Тогда она ещё называлась «Медведь», и автор прикрепил к первому листу произведения обёртку от конфет «Мишка на севере». После того, как все ознакомились с текстом, поэт и драматург Анатолий Мариенгоф обратился к коллеге: «Пьеска – что надо. Но теперь спрячь ее и никому не показывай, — и добавил, обращаясь к 13-летнему Козакову. – А ты, Мишка, никому не протрепись, что слушал».
Евгений Львович Шварц умер, оставив богатейшее драматургическое наследство для последующих поколений, но так и не застав многих замечательных театральных и кинопостановок своих произведений.