Просьба с того света
*
Разное люди бают, одни говорят, что после смерти ничего нет, одна темнота только, вечный сон. Мол, похоронят тебя и дело с концом. А другие верят в то, что жизнь наша не заканчивается со смертью тела и усопшие не только продолжают существовать, но и видят и слышат нас, оставшихся жить, и даже помогают нам.
Верить или нет, дело ваше, а я поведаю вам сегодня вот какую историю.

В деревне одной жила-была семья — мать, отец да трое дочерей. Старшей десять годочков было, средней восемь, младшей пять, да ещё четвёртого мать под сердцем носила.

В старые-то времена так оно было заведено, детишек много в семьях нарождалось, а там уж как Бог даст. Болезни лютовали. Люди тогда так и приговаривали «Бог дал, Бог взял», кто покрепче были, те и оставались жить.

Отец охотой промышлял, мать по хозяйству управлялась. И вот в один из дней не вернулся отец из леса. День нет, другой. Побежала жена по деревне, мужиков созывать, мужа идти искать. Пошли те в лес, да вскорости и обратно вернулись. Нашли под елями лишь кафтан разодранный, да косточки.
— Медведь лютовал, видать — понурив головы, принесли страшную весть в деревню мужики.
От того горя слегла жена. Лежит в горячке и всё твердит одно:
— Найдите Тасюшку… Найдите Тасюшку…
— Что за Тасюшка, маменька? — спрашивают девочки.
Да только ничего не добились.
А вскоре, родив крохотную слабенькую девочку, мать померла.

Остались девчоночки одни. Как жить? У всех свои заботы да горести. Тётка у них неподалёку жила бездетная, да уж больно злая она была баба, пакостная. Позвала она сироток к себе сквозь зубы, лишь бы только люди в деревне плохого не сказали о ней. Так пригласила, что будто в лицо плюнула.

Задумались девчоночки. Избёнка хоть и махонькая да своя. Никто слова худого не скажет, не попрекнёт. Старшенькая уже давно матери помогала по хозяйству справляться, и похлёбку сварить умела, и коровку подоить, единственную их кормилицу теперь.
— Останемся, сестрицы? Али к тётке пойдём? — спрашивает она младшеньких. А те головой мотают, не хотим, мол, к злой тётке идти жить.

А та и рада-радёхонька! При всём народе девки отказались к ней идти, чиста её совесть теперь, сами так порешили, а она-то уж звала, все тому свидетели. Самую махонькую только из люльки схватила да и к себе убежала. Буркнула только, что эту девочку как родную воспитает.
Заплакали сестрицы, жалко им маленькой, да что поделать, понимают они, что права тётка. Где им выкормить младенчика, самим бы с голоду не сгинуть.

Так и жить стали. Мужики им дров из лесу привезли, нарубили. Бабы съестного несли помаленьку, кто яиц, кто сала, кто крупы. Соседка их, бабка Авдотья, сердобольная была, жалостливая. Сильно помочь не могла она сиротам, сама в бедности жила, да ведь не всё на земле можно рублём измерить.

Дарила она девчонкам то, чего на базаре не купишь, на ярмарке не продашь — ласку да заботу, слово доброе, приветливое, согревала теплом своей кроткой и чистой души, приголубит девчоночек, обнимет, вроде и жить-то легче.
Полетели денёчки. Тяжело сироткам да ничего, потихоньку втянулись, стали хозяйство вести. Где соседки забегут, подсобят, где бабка Авдотья приковыляет.
— Зато вместе, — утешают они друг друга, бывало.
А младенчик-то у тётки долго не прижился, не сумела она выходить малую, оно может и к лучшему, чем с такой мачехой расти.
Подросли девчоночки. И тут стали им сны снится всем разом, как матушка их покойная приходит, да всё умоляет их Тасюшку найти. Стали девки думать, что делать? Всех в уме перебрали — одну Таисью всего и припомнили из их деревни. Да чего её искать? Она всю жизнь тут жила.

Значит не о ней матушка сказывала.
И решили девушки в соседнее село идти, где храм стоял, у батюшки совета испросить. Пришли они в храм, службу отстояли, а опосля подошли к старенькому священнику да всё и рассказали. И поведал им батюшка вот какую историю:
— Знаю я какую Тасюшку ищет матушка ваша. Вот какое дело тогда приключилось — когда была она молоденькой девушкой, понесла она. Как прознали про то родители, так отправили её к дальней родне в село Никольское, что отсюда за двести вёрст находится. Там родила ваша мать девочку, назвала её Таисией.

Приехала бабка забирать её, да велела Таисью оставить в том селе, у родни, чтобы никто ничего не прознал. Не хотела матушка ваша оставлять дитё, да тут уж её не спрашивали, позор на всю семью и так, мол, принесла. Вернулись в деревню, а вскоре выдали матушку вашу замуж за тятеньку вашего. После и вы народились. Тятя ваш и не знал про то дитё. Смолчали про это.
— Что же нам делать? — спрашивают девушки.
— Поезжайте в Никольское да там отыщите Таисью. Просите её на могилку к матушке приехать. Отслужите на могилке заупокойную литию да как живой матушке поклонитесь, и скажите, что вот, мол, нашли мы Таисью. Тогда душа её и успокоится.

Так и сделали девушки. Нашли они Таисью да только та с ними ехать не захотела. Крепкая обида у неё всю жизнь на мать была, что оставила её. Так и уехали девки ни с чем.
И вдруг, спустя неделю, Таисья сама к ним пожаловала.
— Не могу, — говорит, — Я больше. Сниться мне стала мать, да будто в огне она мучается, плачет, мол, пока не простишь ты меня, страдать мне тут.

Так вот я и приехала, не могу больше на мать зла держать, и вы, сестрицы, меня простите, коль груба была с вами, коль позволите, дак я с вами тут останусь, станем дружно жить, ведь родные мы.

Обрадовались девушки, обнялись да расплакались. А после на погост пошли, к матери. Честь по чести литию отслужили, псалмы спели. Да и говорят, как батюшка велел:
— Нашли мы Тасюшку, как ты просила, маменька. Простила она тебя. И ты нас прости. Покойся с миром.
И тут диво дивное случилось. Сзади откуда-то услышали они голос матушки своей:
— Живите, мои девоньки, дружно. Господь с вами.
Обернулись девушки, а там нет никого. Тут младшенькая самая как закричит:
— Глядите, глядите!
Да рукой наверх показывает.
Смотрят девушки, а над их головами голубица белая кружит. Круг сделала, второй, третий, будто благословила, да и пропала с глаз, как не было её!
* * *
Стали сёстры все вместе жить в родительской избе. А вскоре и замуж повыходили. Девки они были гожие да работящие. Давно уж их деревенские бабы своим сыновьям в жёны приглядели. И Таисьюшка за местного вышла. Хорошо их семьи жили, дружно, на радость себе и всем людям.
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена Воздвиженская
Художник В.А. Кузнецов

Святочница (Мистика)
*
— Чего удумали-то, девки? — дед Семён воззрился на Катю с подружками, перешёптывающихся в сенцах.

— Да так, деда, иди уж, — отмахнулась Катюшка`.

Но дед Семён, направившийся было с охапкой дров в избу, застыл на пороге:

— Ишь ты, секреты у неё от деда появились, выросла.

— Деда, — рассмеялась Катюшка, приобняв старика и, звонко чмокнув его в колючую щёку, — Да нет никаких секретов! Просто забавляемся с девчонками.

— Долго ль стоять-то будешь`? — послышался из избы крик бабы Ули, — Встал на пороге и стоит, избу мне выстужает!

— Да иду я, иду, — проворчал дед, скидывая валенки.

— Что это там Катюшка-то делать собрались? — спросил дед, усаживаясь за стол, где его ждала дымящаяся плошка наваристых щей.

— А тебе старому всё дело, — усмехнулась баба Уля, — Святки ведь нынче, вот и забавляются молодёжь.

— Али ворожить собрались?

— То и собрались, девкам уже по шестнадцать лет, можно уж и о женихах думать.

— Чего о них думать? Куды они денутся`?

— Куды-куды, — передразнила баба Уля, — Растуды. Сам-то давно ли молодой был, колядовать бегал, наряжался в тулуп наизнанку да рожу золой малевал, забыл что ли?

— Так то так, развлеченья.

— Дык и у них развлеченья, не в самделишно же гадают`. А повеселиться не грех.

Тут в избу вбежали подружки — Катя, Надя и Люба — и, хихикая, уселись за стол.

— Вот, давайте-ка, чаю с оладушками попьём, а опосля и ворожите, — позвала баба Уля.

— Дак, чего ворожить, я вам так всё скажу, — хитро усмехнулся дед Семён.

— Как это, деда? — удивлённо уставились на него девчонки.

Дед, довольный общим вниманием, отхлебнул чаю из своей кружки, не спеша с ответом.

— А вот так. У Надюхи Колька Макаров женихом будет, у Любаньки Мишка Сырцов, а у Катюшки Димка, Стешкин внук.

Девчонки вмиг раскраснелись и перестали хихикать, опустив глаза.

— У, старый болтун, загнал девок в краску! — махнула на деда полотенцем баба Уля, — Да вы не слушайте его, пейте чай.

— А вот увидите, так оно и будет, помянете мои слова лет через пяток, — не преминул оставить последнее слово за собой дед Семён.

— А вы, девоньки, как ворожить-то собираетесь? — перевела разговор баба Уля.

— Да так, с поленом там, с валенками, — протянули девчонки.

— А можно и я с вами`? — попросилась бабушка.

— Бат-тюшки, — выпучил глаза дед, — Ты ещё куды собралась?

— А стариной тряхнуть!

— Конечно идём, бабуля, — затараторили девчонки, — Так веселее будет, ты столько всего знаешь! И нас научишь!

— Ну тогда и я с вами, — собрался дед.

— Нет, тебе нельзя, нечего там мужикам делать, где это видано, чтоб парни ворожили`! — отрезала баба Уля.

— Эх, — обиделся дед, — Ну вас, ступайте, коли, а я вон с Васькой прилягу лучше, бока на печи прогрею.

Девчонки наскоро допили чай и оделись. Баба Уля накинула шаль и старую фуфайку и все вышли во двор. Вечер выдался морозным. Тёмное небо расписано было нитями звёздных рек по чёрному бархату`. Остророгий месяц наблюдал за всем свысока. Застыла природа в безмолвном, волшебном сне. Только где-то далеко, в лесу, слышалось уханье филина.

— Ну что, давайте валенки бросать, — сказала баба Уля, — Снимайте с правой ноги валенок, становитесь спиной к воротам, да кидайте через левое плечо, а потом побежим глядеть.

Катя, Надюша и Любанька размахнулись и со всей силы закинули обувку за ворота, а после со смехом поскакали на одной ножке искать свои валеночки`. Надюшкин указывал куда-то в поле, Любанькин угодил на берёзу и зацепился за скворечник, полезли его снимать, кое-как достали, а Катюшкин всё не могли найти. В конце концов, когда нога у неё уже совсем замёрзла, несмотря на надетую сверху дедову рукавицу, из ворот бабы Стеши показался внук её Дима.

Он поприветствовал соседей, а после озабоченно глянул в палисадник:

— Вы что ли стучали?

— Ничего мы не стучали, — ответили девчонки.

— В окно стук был какой-то, будто запустили чем.

Девчонки переглянулись и захихикали.

Дима наклонился и поднял из снега валенок:

— Ну вот же. Кто тут валенками разбрасывается из вас?

— Это мой, — смущённо ответила Катюшка.

Димка подошёл к ней и протянул обувку с улыбкой:

— Ну держи. И чем вы тут только занимаетесь?

Покачав головой, Димка ушёл в дом.

— Ой, ну всё, Катюха, тебе можно дальше и не гадать! — заверещали подружки, — Это уж не знак, а целое знамение — сам Димка валенок нашёл! Ну точно жених!

— Да ну вас, — отмахнулась Катя, — Давайте лучше продолжим. Бабуль, что будем делать`?

— А пойдёмте-ка на перекрёсток, слушать станем, кто что услышит, тому и быть. Только погодите, я за кочергой в избу схожу.

— А на что она`?

— Кочергой нужно круг очертить вокруг себя, чтобы нечисть не напала.

Вскоре баба Уля вернулась с кочергой и все тронулись за деревню, на перекрёсток трёх дорог. За деревней было ещё холоднее, воздух звенел и искрился`. Невдалеке стеной стоял лес. С другой стороны река. Девчонки встали в круг вместе с бабушкой, и баба Уля очертила вокруг всех линию.

— А теперь тихо стойте, да слушайте.

Прошло минут десять, и вдруг Надя заверещала не своим голосом и, выпрыгнув из круга, побежала в сторону деревни`. Девчонки испугались и бросились вслед за подругой. Баба Уля поспешила за ними.

Надя бежала до тех пор, пока не показался крайний дом. Только тут она остановилась, чтобы перевести дух.

— Ох, еле поспела за вами, — выдохнула баба Уля, — Ты куда же это побежала-то? Нельзя так просто из круга выходить, беда может быть. Хорошо, что я слова особые прочитала. Не забыла ещё их.

— Там из леса смотрел кто-то на нас, — вымолвила Надя, — Как будто женщина что ли, вся в лохмотьях, тёмная, а глаза большие, жёлтые.

— Да как же ты разглядела её так далёко? — удивилась бабушка.

— А она впереди деревьев стояла, не в самом лесу. Ох, и страх`! Я сначала слушала, как и вы, поначалу-то ничего не услышала, а после вроде как шорох раздался, потрескивание. И голос такой скрипучий, как дерево сухое трещит — Иди сюда, иди ближе! Я глаза подняла, а там она стоит и рукой меня манит.

— Ну идёмте в избу, — сказала баба Уля, — Там и побаем.

В избе, обогревшись и успокоившись, уселись все за стол.

— Кто же это был, бабуля? — спросила Катя.

— Святочница, — ответила баба Уля, — Любят они людей попугать, на земле их можно встретить только на святках, после Крещения исчезают они до следующего года. Обычно в банях они обитают, но, сказывают, что и в других безлюдных местах можно их повстречать. Хорошо, что мы вместе были, а иначе беда бы могла быть. Как вон с Груней приключилось однажды.

— Ой, бабуль, расскажи нам`! — запросили девчонки.

— Давно это было, мы тогда молоденькие были, вот как вы сейчас. Ну и собрались раз на святках, ворожить на женихов. Груня и говорит, мол, идёмте ко мне, у меня-то родители в гости уехали к тётке, в соседнюю деревню. Мы и рады, вся изба в нашем распоряжении, никто не следит, никто не заругает. Отпросились у домашних с ночевой и к Груне. Вся ночь наша — вот приволье`!

А время святочное оно двоякое. С одной стороны святое, а с другой — нечисть тоже в эти дни не дремлет, и нечисть-то особая, святочная, которая только в это время на земле и бродит — шуликуны, святочницы, вештицы. Ни мёртвое ни живое время нынче.

Границы стираются, вот и вылазят через те ворота всякие. Люди, конечно, бдят, кресты над дверьми рисуют мелом, солью вокруг дома обсыпают, веточки рябиновые втыкают в матицу, да и нечисть не спит, старается обмануть, охмурить человека.

Вот мы с девчонками, значит, и так и сяк поворожили — и воск лили, и полена щупали, и карты раскладывали, и к соседям даже под окна сбегали, послушали, с зеркалами только ворожить не стали, страшное это дело. Ну и тут вдруг видим, а Груни-то нет среди нас.

Что такое`? Где она может быть`? Ну наверное по малому делу отошла. Дальше веселимся. Только время прошло, глядим, а Груни-то так и нет. Тут уже пошли мы её искать, и то — думаем нарочно это она от нас спряталась, напугать хочет, небось.

Всю избу обошли, за печь заглянули и на печь, под кровати, в шкаф, в сенцы вышли, на чердак даже слазили. Нет Груни! Оделись, во двор вышли. Туда-сюда, нет нигде. Хотели было уже за взрослыми идти, как вдруг видим, в бане будто свет такой махонький, туда-сюда колышется, ровно как свеча там горит.

— Ага, — думаем мы, — Попалась! И ведь какая храбрая, не побоялась одна ночью в баню пойти! Хочет над нами подшутить, небось.

Ну и пошли мы по тропке к бане. Отворили дверь в предбанник, а из бани шум слыхать, как возится кто-то`. Мы туда. Поначалу-то ничего не поняли, а после и разглядели.

На полкЕ свеча горит тускло, на полу осколки зеркальные блестят, а на лавке Груня наша лежит и склонилась над нею то ли старуха, то ли существо какое. Страшное, волосатое, горбатое, волосы длинные свисают, в рваньё чёрное наряжена.

Мы ещё сначала и не подумали даже плохого, так нам тогда весело было, что решили, будто Груня нарочно нас разыграла, ряженых подговорила. Тут чудище это к нам обернулось, а лицо у него, что у покойника, тёмное, зубы выглядывают изо рта, нос провалился, а глаза жёлтым горят. Вот тогда только и дошло до нас, что никакой это не розыгрыш, всё веселье наше, как ветром сдуло.

Закричали мы, попятились. А дверь за нашей спиной как захлопнется с силой. Принялись мы, было, её толкать, а она ни в какую. Закричали мы, кто куда полез, как с ума посходили.

А старуха эта всё ближе. Ухватила Параню за руку и тянет в угол. И тут только мы заметили, что там, в тёмном углу есть ещё кто-то или что-то, большое, тёмное.

Такой нас страх обуял. Не знаю, чем бы дело кончилось, только вдруг дверь распахнулась, выкатились мы в предбанник с криками, да бросились бежать в избу.

А в баню, как оказалось, пришла бабушка Паранькина, которая за нами решила проследить, зная, что мы ворожить станем, она-то нас и спасла! Особые слова прочитала, дверь открыла, да Святочницу окатила водой крещенской, та и скукожилась, съёжилась, и в щель под пол укатилась. И то, тёмное в углу, тоже сгинуло.

Бабушка Груню домой привела, а та как в бреду. Выяснили, что решила она погадать в бане и никому не сказалась, чтобы не спугнуть. Сначала-то всё нормально шло, а после вышла из угла, прямо из стены, эта Святочница и напала на Груньку. Если бы не Паранькина бабушка, то всем бы нам там, пожалуй, конец пришёл в той бане.

Бабушка после того долго Груню лечила, вроде помаленьку отошла девка. Только вот детей у неё так никогда и не было, хотя замуж вышла, то ли тот испуг сильный так сказался, то ли ещё чего. А у Параньки, которую Святочница за руку схватила, так и осталось на всю жизнь пятно на этом месте, вроде как три длинных пальца. Так-то, девки, всяко оно бывает на святках…
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена' Воздвиженская