Прощание в ночи

Пришла зима.
Подули студёные ветры, затрещали морозы, но только ночами, а днём оттаивало, и висела в воздухе ледяная противная морось, срываясь временами в безжалостные ливни. Случалось, среди дождя, что тянулись тонкими нитями с низко висящих хмурых туч на землю, появлялись замёрзшие снежинки, но тут же таяли, забитые безжалостной непогодой.

Обнажённая земля, расквашенная водой и разбитая машинами – не пройти, не проехать, походила на поле боя и, искорёженная да измученная, замерзала в ночь непроходимыми колдобинами.
А в день вновь никому ненужная оттепель превращала их в непролазную грязь и плакало небо бесконечными дождями…

Стенала, плакала душа и у Серафимы. Сидела она в вечернем сумраке у окна, глядела в безлунную тьму, да ничего не видела, лишь изредка мелькал перед глазами в тусклом свете уличного фонаря застывший во дворе сад. Деревья, нескладно растопырив голые ветви-руки, стояли, скованные морозом, словно остолбенели и отбрасывали вокруг себя зловещие тени.

Ночи зимние длинные, спать бы, да спать сладко и крепко в тёплой избе под тихий убаюкивающий шум газового котла, да как уснуть, ежели смерть у порога стоит.
Умирал Николай – муж Серафимы, и понимала она, что не остановит и не спасёт, но и пропустить боялась.

И зачем только врач сказала, что недолго осталось… и умрёт он, скорее всего во сне! Зачем?!

Прошёл месяц, Коля продолжал жить, а Сима перестала спать ночами. Днём укладывалась ненадолго, а ночью даже постель не разбирала.

– Ложись, – уговаривал муж, – сегодня не помру. Я костлявую знаю, мы с ней ещё в больнице породнились… Знаешь, умирать не хочется, но и это не жизнь…

Серафима кивала, соглашаясь, и смахивала украдкой слезу, обижаясь на судьбу и не понимая, за что, зачем… Отчего жизнь так быстротечна и почему она такая недобрая?

А всё разлучница проклятая виновата! Соблазнила дурака – мужчины же на это дело падкие – поиграла, использовала и выпроводила прочь. Вернулся домой Николай униженный, виноватый, словно собака побитая, и пропала его мужская сила, подкосилось здоровье! Все соки, змеюка подколодная вытянула из мужика, и подло выкрала счастье из дома.
Ему бы ещё жить и жить…

Николай крепким мужиком был, сильным. Роста высокого, плечи широкие. Взгляд цепкий, прямой, но не злой. Голос басовитый, командный – как в такого не влюбиться? Его всегда было много, жизнь кипела-бурлила вокруг него.

Познакомились они в поезде. Сима, закончив десять классов, ехала поступать в театральный. Готовилась, волновалась, да… не доехала. Как увидела рядом с собой в купе статного улыбчивого капитана, что ехал к новому месту службы, тотчас обо всём забыла. С первого взгляда влюбилась до потери разума.

Молодому офицеру тоже приглянулась скромная провинциалка с русой косой до пояса. Глаз друг с друга не сводили молодые, и за двое суток пути, решили пожениться. Не доехала Сима до Москвы, словно заколдованная потянулась за Николаем.

По приезду в гарнизон, сыграли свадьбу, сообщила домой, повинилась и стала Серафима офицерской женой. Любящей, покорной, преданной да терпеливой.
Много она слышала прежде разговоров о счастливой жизни жён военных: про высокие оклады и прочие привилегии, да на поверку оказалось всё не так-то сладко.

Служба от зари и до зари. Лагеря, наряды, тревоги… И оклады не столь высоки, как болтали. Комбайнёры в колхозе, бывало, много больше зарабатывали, особенно в страду. На заводах рабочие, порой, как директора получали. И живут они, не мотаясь по свету. А на одном месте, как известно, и камень мхом обрастает. Главное, дом отчий рядом, родные, а тут… ни кола, ни двора. Служебная квартира с казённой мебелью, белой краской помеченная и всё. Только занавесочки развесила, салфеточки разложила – переезд. В армейские зелёные ящики вещи покидала, и потянулась, словно ниточка за иголочкой, жена за мужем.

Пылко любила Серафима Николая. Сердце останавливалось, слабели ноги, когда он прижимал её к своей богатырской груди. Хорошо жили, только детки не получались.
Что Сима только ни делала! Всех врачей обошла, все народные методы использовала, к знахаркам ходила, травки мужу в чай подкладывала. Нет и всё тут, а врачи в один голос: «Здорова! Пусть муж проверяется», а она даже эту тему завести боится.

Мужской силой Николай крепок! Бывало, слушая женскую откровенную болтовню, ещё больше мужем восторгалась. Но, как бы хорошо не складывалась их совместная жизнь, оставались они вдвоём. Симе уже под тридцать… Винится она перед Николаем, стыдится перед соседями и не может спокойно на детишек глядеть.

Как-то в сердцах, мать посоветовала Симе родить от другого, а она в крик: «Да, что ж это ты такое говоришь?! Как я мужу взгляну в глаза после! Да как ты посмела мне такое предложить?!»
– Посмела, – обиделась мать, – потому что жизнь знаю лучше тебя.
– Со своей жизнью я сама разберусь…

Рассорились надолго, но слова в душу запали. Материнское слово цепкое, когда-нибудь обязательно прорастёт. И каждый месяц, встречая неприятные дни, плакала Сима и вспоминала материнский совет. Представляла, как тельце мягкое к груди прижмёт, зацелует, в глазёнки родные взглянет… И не выдержала.

На сутки приехал проверяющий в контору, где она работала и, засидевшись с документами допоздна рядом с молодым инспектором, ловко увлекла его. Противно ей было, неприятно, стыдно. Стыдно так, что мужу долго боялась показаться, всячески избегала, думала, что грехопадение у неё на лице написано. Людей сторонилась. По улице шла, глаз поднять не смела – всё казалось, пальцем вслед тычут. Плакала белугой, горько раскаивалась, а через месяц поняла, что беременная… И стыд радостью обернулся.

Валерка родился в срок. Слабеньким, плаксивым, все инфекции на лету хватал. Кочевала с ним Сима из больницы в больницу, и от страха потерять малыша в голове мутилось. Когда в девять месяцев ребёнок чуть не умер от пневмонии, решила она таким же образом родить второго.

Так же, без чувств и желания, сошлась с врачом областной больницы, где лечила сына и забеременела. Вновь родился мальчик – назвали Артёмкой. Этот поздоровее был, побойчее и веселее. Чем-то даже на Николая получился похожим.

Летает от счастья Сима, отец каждую свободную минутку детям отдаёт, и вроде бы всё хорошо, но что-то расклеилось у них в отношениях. Где тайны и ложь – там полного счастья не бывает. Может, кому-то и казалась, что семья пребывает на вершине блаженства от долгожданной радости, но Сима тревожилась и ловила иногда на себе пытливые взгляды мужа, а может ей так казалось, но будучи виноватой, всюду чудилось разоблачение. Любое недовольное слово мужа принимала за укор. И счастье её было хрупкое сомнительное, словно на острие ножа – чуть задень и поранишься насмерть.

Но вращалась земля и бежала жизнь ни на миг, не останавливаясь… Сыновья подрастали. Хлопот не доставляли. Воспитание отцовское строгим было, не забалуешь, а Сима не перечила. Не женское это дело – мальчиков воспитывать, были бы девчонки – другое дело.

Пришло время и уволили Николая из армии по выслуге лет в чине подполковника. Переехали они жить на юг страны, где предложили квартиру.
Наконец-то у них появилось собственное жильё! Сима порядки наводит, Николай на завод устроился инженером по технике безопасности, сыновья в школе учатся. И потекла жизнь размеренная спокойная, и жить бы им в радость, добра наживать, но пришла беда, откуда не ждали.

Николай загулял, и не просто загулял – он влюбился, как мальчишка. Какое-то время скрывал, врал направо и налево, изворачивался, а после сознался, попросил прощение и… ушёл из семьи. Как ни пыталась Серафима его удержать, ночная кукушка перекуковала.

Молодухе, что позарилась на пятидесятилетнего мужичка, было менее тридцати, и она ловко обвела старого влюблённого дурака вокруг пальца, подкупив беременностью. Хотела, да не могла сказать Сима бывшему уже мужу, что облапошили его – своя бы ложь открылась… Мучилась, страдала!
Но мальчонка родился – вылитый Николай. И вспомнила она, как врачи предупреждали, что бывают несовместимые пары, и разрыдалась, кляня судьбу за жестокость. Кому, как не им было рожать общих детей. Рослые, красивые, здоровые, а главное – любила Сима мужа безмерно.

Николай в счастье купался, а Серафима поникла. Увяла красота её раньше времени. Побелели виски и замелькала серебряными нитями седина в волосах. Потускнели блестящие прежде глаза, опустились уголки губ. Не старая ещё, хороша собой, да потухла она в горе. Выйти на улицу стыдится, если бы не мальчишки… руки на себя наложила бы.

– Ну подумаешь, муж бросил, – успокаивали подруги, – найди кого-нибудь. Отомсти!
– Да как можно мстить, ежели люблю я его.

– Околдовала разлучница, обманула, – науськивают её, – заставь сделать генетическую экспертизу, говорят, есть такая, точно родство определяет. Бабёнка-то его гулящая!

От слов «генетическая экспертиза» Симу бросало в жар, но в чём-то подружки оказались правы. Пассия Николая засиделась в девках, и решила, пока есть время, родить. Да так, чтобы всё законно было. Быстро окрутила ушлая, родила мальчонку, а через два года променяла старого мужа на молодого. Развелась и на алименты подала, а они хорошие: пенсия у Николая достойная, да, плюс зарплата…

Собрал Николай вещички, а куда идти – не знает. Мыкался-мыкался по углам и с повинной головой домой вернулся.
Долго молчала Сима, смотрела на мужа и пыталась разобраться в своих чувствах. Не так давно душа начала успокаиваться, смиряться, а тут вновь встряска. Да, какая! Вновь придётся переживать разговоры, сплетни, а главное: нет сил видеть его – не готова к общению, а может, перегорела…

Первое время она ждала его возвращения. Надеялась, одумается, прощение просить будет, в ногах валяться, но увы…
А сейчас стоит перед ней и в глаза не смотрит – жалкий, измождённый какой-то. Стоит, с ноги на ногу переминается. Мальчишки выглядывают из своей комнаты и ждут, настороженно поглядывая на мать. Когда ушёл, плакали и кричали, что не простят, а сейчас от радости хотят на шею броситься. А Сима чувствует, как что-то утекает из сердца, растворяется, словно дым в нём. Поняла – уходит любовь, и потеря разрывает сердце на куски, душа до обморока стонет…

Как поступить? Так, как прежде, уже не будет, а по-другому ей не надо. Но… мальчишки простят ли? Замучилась она с ними, как не стало отца, бедокурить начали. Сима по глупости запрещала им видеться. Ой, горюшко лютое! И квартира… она и его тоже…

– Вот твоя комната, живи, как знаешь, – открыла дверь в спальню, откуда сразу, как ушёл, убрала широкую супружескую кровать – не хотелось ей спать одной там, где была счастлива. Сама на доски разобрала и выкинула, а вместо неё тахту поставила…
Мальчишки успокоено выдохнули – отец вновь дома, и закрылись в своей комнате, понимая, что не момент выражать радость.

Но не складывалось. Покоя и мира в доме не было. Сима с поводом и без раздражалась, корила себя за мягкотелость и не хотела видеть Николая. Как-то предложил поговорить. «Нет, – взорвалась она! Вернулся, когда стал не нужен! Сам бы не пришёл!»
– Пришёл бы, но позже…
– Не верю!
– Как хочешь… Виноват – знаю. Затмение какое-то на меня нашло, одумался, а уже поздно – сын родился.
– Не затмение это, а… – Сима махнула рукой. Она видела, как много он переживает, раскаивается, но не готова была к прощению.

Николай много работал. С завода уволился и устроился экспедитором на продовольственную базу. Хорошие деньги получал, а главное – редко бывал дома. Странные чувства овладели Серафимой: нет его – волнуется, переживает, к шагам на лестнице прислушивается; дома сидит – нервничает. Измотали они души друг другу и, как-то вернувшись из рейса, Николай схватился за сердце и упал без чувств. Обширный инфаркт. Испугалась Сима, неистово принялась выхаживать его. Сутками в больнице дежурила, Бога молила, чтобы не умер. И до холодного пота боялась бывшего мужа потерять!

Вот и пойми женское сердце, разберись сколько в нём любви разной живёт. Прежние чувства не вернулись – нет. Вместо них появилась что-то иное, что-то выше, чем простая любовь. Наверное, жалость – жалость, невыносимая, щемяще-болезненная; жалость, как к близкому родственнику, которых связала одна жизнь на двоих. Муж уже не был для неё любимым мужчиной, он был чем-то большим: своим, родным, пусть непутёвым, но единственным – и от этого было ещё больнее! Сам себя ведь, глупый, чуть до могилы не довёл.

Не отходила от него Серафима и дома. И наконец-то воцарился мир. Николай, как пришёл в себя, стал настаивать вновь расписаться: «Умру, пенсию на себя переоформишь. Кто, как не ты, это заслужила». И Сима согласилась.
А дни бежали, бежали, успевай только листки календаря отрывать…

По совету врачей сменить жаркий климат на умеренный, переехали на Родину Серафимы, где прохладой дышат поля и озёра, где травы высокие, где реки глубокие, где леса заповедные, где взгляд отдыхает, созерцая спокойную природу средней полосы России. Николаю стало намного легче, но надорванное сердце, спустя несколько лет, на фоне полного благополучия вновь отказало: второй инфаркт, третий…

И вот лежит он и ждёт конца. Доктора даже вставать запретили, выписали из госпиталя домой умирать.

И зачем только врач сказала, что смерть к нему во сне придёт? Сидит теперь Сима ночами и караулит проклятую, вспоминая жизнь свою и укоряя мужа за неверность. Не встретился бы он с гадиной разлучницей, не бросил бы семью, негодник, жил бы ещё… Все эти животные страсти, порочные связи только здоровье гробят! «И почему жизнь такая трудная?» – думала она.

Слабый стон мужа прервал её думы. Услышав, вздрогнула и на цыпочках подошла к кровати. Николай проснулся, воды попросил.
Лицо у него бледное, щёки запавшие, в уставших глазах, словно красным карандашом обведённых, затаилась боль.

– Пришла костлявая, – прошептал, – вон – в углу притаилась… ишь, лыбится уродина, – На, выкуси! Дай с милой попрощаться…
И слабой рукой вымученно улыбнувшись, скрутил пальцами дулю.
Сима села рядом, положила голову на его исхудавшую грудь. Не плакала, застыла в страхе душа, и сотрясало тело мелкая дрожь. Она понимала, что всё заканчивается…

– Ну-ну, – Николай попытался прижать её к себе, да только захлебнулся в кашле, – всё правильно у нас: жена должна похоронить мужа… Знаешь, что самое обидное в жизни? Это то, что ничего нельзя поправить. Сказал слово – назад не возьмёшь; Сделал дело – не повернёшь… Ты прости меня, родная, если сможешь…
– И ты меня прости, – тихо промолвила Сима.
– Тебя за что?
– Прости и всё…
– Это ты про мальчишек?
Сима вздрогнула.
– Знал я, быстро догадался… У тебя же на лице всё было написано. Себя виноватым считал… ты – кровь с молоком, плачешь ночами, а я… пустой, выходило. За что извиняешься? Верю, что не ради удовольствия на такое решилась. Сыновья смыслом нашу жизнь наполнили, как родных любил и своего люблю… переживаю… Мать у него беспутная… и отец… подлец, получается, как ни крути… подлец… всюду я виноват.
– Все мы друг пред другом виноваты.
– Это так, да я намного больше… ты живи… внуков дождись… А помнишь, в поезде мы первый раз поцеловались? Платье на тебе в горошек было… Устал я что-то… посплю…

Сима легла рядом, нежно обняла, прижалась, стараясь согреть родного человека своим теплом, напитать его своей энергией, и дала волю слезам. Плакала беззвучно и, умоляя, просила Господа: «Не отнимай! Не разлучай… Дай… хоть немного…хоть чуть-чуть…»

Но путь его уже подошёл к концу, и стояла в ожидании смерть-старуха в углу… она и так, сжалившись, отпустила им немного времени, чтобы успели сказать друг другу главные слова – слова прощения.

А жизнь продолжалась. После полуночи пошёл снег, занялась метель. Она бушевала, свистела, смеялась, стучала в окно. Она играла вихрами, забавляясь, и никто не заметил в полёте снежинок, как под утро сорвалась с неба звезда и, падая, погасла.

30.08.2022

Людмила Колбасова