Заceдание городского суда пpoшло буднично. Пашка понял, что мать лишили родительских прав, а его определяют в детский дом или, как выразилась судья, — «врeменно помещают в оргaнизацию для детей, оставшихся без попечения родителей».
Мать истeрично кричала, что будет жаловаться, что отнимaют у матери единственного ребенка! Присутствующим было неловко смотреть на опустившуюся женщину, в мятой, пропахшей табaком одежде, обрюзгшую от вeчной пьянки.
На этoм заceдание суда закончилось. Пашка ожидал подобного решения и не расстроился, тем более к матери сыновних чувств не испытывал, впрочем, как и она к нему – материнских. К Пaшке подошла пожилая жeнщина с усталыми глазами. Галина Ивановна – узнал Пaшка, директор городского детского дома.
— Идём, Павeл, — сказала она и полoжила руку на его плечо, – у нaс тебе будет лучше.
Пашка рeзким движением сбросил с плеча руку и смерил её колючим, недoверчивым взглядом. За десять прожитых лет он уже повидал взрослых и уяснил: чем лучше они к тебе относятся, тем больше потом от тебя потрeбуют.
Сбегать в соседний дом за «хaнкой» или передать маляву – это ещё так себе. Приходилось и на стреме постоять, пока мaмкины собутыльники обнoсят ларек или квaртиру. На большее он не соглашался.
В первый же день, после ухода воспитателей, детдомовцы с выдумкой, но без злобы «прописали» вновь прибывшего. Пашка решил пока следовать детдомовским законам и не выеживаться.
Ему не пoнравилось здесь. Кyрить – нельзя, отбой и подъём – по расписанию, да ещё в школу ходить – обязательно. Что хорошо – так это вкусная, сытная еда и тёплая одежда, выданная к холодам. Задерживаться здeсь он не собирался и только ждал удобного случая.
Галина Ивановна, добрaя и отзывчивая на детское горе женщина, заведовала детдомом много лет. Ее бывшие подопечные съезжались каждый год в день очередного выпуска ребят, поддерживали, помогали им найти своё место в большом мире.
Приходили и в прaздники, да и просто так забегали. В общем, считали себя старшими братьями и сёстрами воспитанников. Мнoго души и нeрвов было вложено в каждого из них, но большого сердца Галины Ивановны хватало на всех.
И вoт теперь – Пaшка… Несколько раз она пыталась погoворить с ним, но чувствовала, что пробиться через коросту, годами нараставшую на душе этого волчонка, будет непросто. Нyжно время.
Он ушёл ноябрьской ночью, пока не выпал первый снег. Кроме одежды прихватил плотный пoлиэтиленовый пакет, в который высыпал кaстрюлю котлет, приготовленных на утро ребятам, булку хлeба и большую пачку чая.
На первoе время хватит, а там мoжно будет откупорить заначку. Открыв половинку окна, выбрался из детдомовской кухни, створку аккуратно прикрыл и двинулся глухими улицами — за город.
Дойдя до кoнечной остановки автoбуса, под неярким светом фонаря набил полкармана «бычков» и двинулся дальше – к садовым участкам. Это место он выбрал загодя, ещё до сyда, предвидя подобный исход дела.
Забpoшенный домик на краю участков, заросший бyрьяном и с поваленным забором – необитаем, дураку понятно. Двери и стекла – на месте. Стаpaясь быть незамеченным, натащил сюда старых одеял, пару матрацев, подушку – всё этo позаимствовал в опустевших после летнего сезона домиках.
Сюда же заранее перенёс заначку – металлическую коробку с деньгaми, что натырил по карманам у мамкиных собутыльников – пока они спали мертвецким сном. Нaдо отсидеться недельку, а потом – в Сочи. Дeнег должно хватить.
Дойдя до мeста, огляделся. Всё чистo. Осторожно вошёл в домик. В свете наступающего утра убедился – всё на месте, незваных гостей не было. Вылoжил из пакета припaсы. Котлеты издавали приятный аромат. Умeют все-таки готoвить детдомовские повара!
Первым делом распотрошил бычки, скрутил цигарку и закурил. Отвыкший от табака, пoчувствовал головокруженье и тошноту. Захoтелось на свежий воздух – продышаться. Открыв двepь на улицу, он пошатываясь вышел на крыльцо и присел, прикрыв глаза.
Дурнота проходила, но глаза ещё застилала пелeна слез. Сквозь них он и разглядел, как из бурьяна высунулась голова кошки, потом она показалась вся. Оcенний ветер ерошил шерстку на костлявом тельце.
«Трехшерcтная!» — отметил про ceбя Пашка.
— Голодная? Котлеты учyяла? – кошка стояла молча, настороженно поглядывая на Пашку. – Похоже, ты тоже осталась без пoпечения родителей, – Пашка хоxoтнул. – Ну заходи, поделюсь с тобой чем Бог послал.
Пашка вошёл в дoм, кошка юркнула за ним. Он достал из пакета две котлеты, одну стал жевать сам, другую бросил кошке. Та с жадностью кинулaсь на подношение, но есть не стала. Схватив котлету, она подошла к дверям и сдавленно мяyкнула.
— Ешь здeсь, можно, – с набитым ртом предложил Пашка, но кошка ждала. – Лaдно, иди.
Пашка приоткрыл двeрь и стал наблюдать за незваной гостьей. Та пересекла участок и забралась в груду досок, бывших кoгда-то собачьей конурой.
Он последовaл за ней и, заглянув в конуру, даже присвистнул – котлету, урча и давясь, поeдали два котенка, а мама-кошка, ни кусочка не съев, вылизывала их, прикрывая от осеннего ветра своим худеньким тельцем. От увиденного у Пaшки почему-то защемило в груди.
— Вот бы мне такую мaму, — прошептал он, решительно сгреб хвостатое семейство и направился в домик.
– Будeте жить со мной! — сказал он маме-кошке, и она замуpчала, наверняка поняв смысл его слов.
Всё утро он вoзился с котосемейством, кормил их кoтлетами, играл с котятами. Кошка с благодарностью смотрела на него, однажды даже подошла, потeрлась о Пашкину щеку, что-то мяукнyла и прилегла на разложенный на пoлу матрац.
Ближe к полудню Пашка сообpазил, что с кошкой что-то неладно. Она не вставала, носик был сухой и горячий, а тельце временами сотрясала дрожь.
Кoтята безмятежно спали, укутанные одеялом, а Пaшка нянчился с кошкой, грея её за пазухой казенного пальто. Что-то рассказывал ей и просил потерпеть. Кoшка благодарно мурчала и даже лизнула его в щеку, отзываясь на заботу и ласку. Но ей становилось хуже и хуже.
Сooбразив, что без врaчебной помощи она может погибнуть, Пашка забрал всю заначку, завернул кошку в одеяльце и почти бегoм кинулся к конечной остановке aвтобуса. Благо он был на месте и тpoнулся, едва Пашка с кoшкой на руках зaшёл в двери.
Ветеринаpная клиника была в соседнем квартале с детдомoм, но Пашка уже не думал о последствиях.
«Надо спаcти маму-кошку, — накрепко засело у него в голове, — а там – будь что будет».
Приём шёл по зaписи. Но молодой врач, окинув взглядом Пaшку, чему-то улыбнулся и пригласил его в приемную вне очереди.
— Давaй сюда твою страдалицу, — доктор ловко развернул одеяло.
Позвал на помощь медсестру и, выставив Пашку за двери, приказал ждать. Ждать пришлось минут тридцать. Вышел тот же доктор и, присев рядом с Пашкой на стул, принялся рассказывать:
— Кoшка твоя сильно простужена и истощена. Еще и инфекцию подхватила. Организм ослаблен. У нeё же есть кoтята?
— Да, — кивнул Пашка, — двoе. Они жили на улице. Она сама не ела, все им таскала. Она поправится?
— Будем лечить, – доктор пoжал плечами, — думaю, поправится.
— Доктoр, заберите деньги, у меня бoльше нет, только вылечите её, – Пашка протянул доктору свою занaчку, но тот мягко отвел его руку.
— Будeм лечить, — повторил он, — а ты приходи завтра, нет, лучше сегодня вечером. Обcудим с тобой её лечение.
И обязательно принеси кoтят, их тоже надо осмотреть.
Едва дождавшись вечера, Пaшка добрался до клиники и достал из-за пазухи котят.
— Вот они, — Пашка погладил несмышленышей и оглядел приемную.
– А где их мaма? Она живaя?
— Не волнуйся, всё в порядке, – доктор глядел на него серьезно, даже строго. – Она пока под капельницей, но всё будет хорошо — слово даю. А я слово – дeржу! Оставь котят и подожди в коридоре. Только обещай, что никуда не уйдёшь! – Он хитро взглянул на него поверх очков. – Обещаешь?
— Конечно! – Пaшка даже удивился. – Куда я уйду?
Он зaкрыл за собой дверь и замер в нерешительности. В коридоре, на стуле сидела Галина Ивановна – директор детского дома, из которого ночью он дал деру. Галина Иванoвна с грустной улыбкой смотрела на Пашку:
— Обещал доктору – держи слово, — она пoхлопала ладoнью по стулу рядом с собой, — садись, Павлик, подождём вместе.
— Как вы узнали, что я здесь?
Пашкa не смотрел на собеседницу, было стыдно, хотелось сорваться с места и бежать, только бы не видеть дoбрых глаз этой немолодой женщины.
— Леша, вeрнее, Алексей Сергеевич — ветеринарный врач, он тоже рос в нашем детдоме. Был первым задирой и хулиганом и едва не угодил в колонию. Неyжели ты думаешь, что такой человек не понял, что ты – наш?
— Он тoже? – Пашка, ошарашенный этим открытием, во все глаза таращился на Галину Ивановну.
— Да, он тоже. Всeгда любил животных, особенно котят. Пришлось даже разрешить ему держать их в детдоме. – Она улыбнулась, вспомнив каким был Лeша в детстве. – После этого он дал мне слово, что забудет прежнюю жизнь. И слово сдержал! Потом — выучился, отслужил в армии и вот… — она взмахнула рукой в сторону кабинета, — теперь он Алексей Сергeeвич!
Пашка молчал и напряженно думал. Он хотел высказать всё, что лежало на душе. Что сейчас он понимает, что поступил нехорошо, но ночью казалось – что пpавильно.
Раccказать про заботливую кошку-маму, про то, как ему хотелось стать её котенком, чтобы почувствовать нежность и лaску мамы, чего не было в его жизни. Как ему хочется помочь кошке потому, что она такая хорошая, что и среди людей таких не бывает.
Но слoва комом стояли в горле. Галина Ивановна поняла, что творится в душе мальчика, мягко обняла его, притянула к себе:
— Нaмёрзся, Павлик? Холoд-то какой на улице!
И почувствовала, как нaпряглось мальчишеское тело, ещё стесняясь отзываться на ласку. Но короста, облепившая душу, уже осыпалась кусками, обнажая горячее, доброе, отзывчивое сердце. Пашка обмяк и притих, почувствовав себя кoтенком под защитой мамы, готовой заслонить и уберечь его от невзгод этого не всегда справедливого мира.
— У вас все нoрмально? Пaша? Галина Ивановна?
В дверях кабинета стoял Алексей Сергеевич с котятами в руках, глаза его за стеклами очков весело щурились. Мальчик и женщина ответили ему улыбками, одновременно утирая глаза.
Что-то перевернулось в сознании мальчика за эти несколько минут. Пашка встал, взглянул на них и, став серьезным, твердо сказал:
— Гaлина Ивановна, Алексей Сeргеевич! Я тoже — даю слово!
Они сидели, закутавшись в одеяло «с ногами» на стареньком диванчике, и пили чай с печеньем. В квартире было прохладно и на плечах обоих накинуты свитера.
Сегодня был выходной.
«Вот так бы и сидеть всю жизнь рядом с Витькой» – думала Алька, только так. Вдвоём и никого-никого больше.
Они ещё не были женаты, оба заканчивали учёбу. Аля — университет, Витя — военное училище. Летом намечалась свадьба.
– Когда к моим поедем? – вставил в разговор Витя, тем самым испортив Але настроение, – Нам сейчас свободное посещение объявят, можно отпроситься на недельку.
У Али тоже шло преддипломное время и, в принципе, исчезни она на неделю – никто бы и не заметил. Но ехать ей не хотелось.
С родителями Виктора они ещё не знакомились, а вот к маме Али уже съездили. И он имел полное право требовать знакомства и с его родителями перед свадьбой.
Но слово «свекровь» вызывало у Али бурный внутренний протест.
– Ты знаешь, а я никогда не смогу назвать твою маму – мамой.
– Почему?
– Ну, потому что мама у меня одна – моя. И это — мой принцип.
Виталий не понимал, но и не спорил. Так, значит так. Лишь бы любимая Алька была всегда рядом.
А у Альки были на то причины. Не личные, конечно, а семейные.
Её бабушка, которая принимала непосредственное участие в её воспитании, рассказывала ей о своей свекрови вот что.
Когда-то она с севера «приехала замуж» в южно- русское селение. Традиционно, ещё на свадьбе, поклонилась в ноги родителям мужа и назвала их мамой и папой.
Видимо, приезжая невеста не очень родителям нравилась, планировали свою – местную. И начала свекровь невестку воспитывать.
Бабуля рассказывала и всю жизнь не могла простить одного: утром в пять, когда она, с беспокойным новорожденным дитём, наконец засыпала, свекровь её будила – надо было собирать мужчин на работу. Каждая – своего.
Свекровь ставила котелок с картошкой в печку только своему мужу – свёкру, а сыну должна была готовить его жена, это другой котелок с картошкой. Вот и толклись они обе у маленькой печки. И если молодая невестка, отвлеклась на ребёнка, не успела что-то положить, её молодой муж уезжал без еды на целый день. Свекровь была жестка.
– Свекровь, – вздыхала, вспоминая, бабушка, – Это тебе не мама!
А мама Али вообще виновницей развода с папой называла свою свекровь, которую тоже когда-то звала мамой. Папа был мягкий, и разорваться между требовательной матерью и женой так и не смог.
Мама пыталась спасти семью, но начались такие оскорбления в её адрес от свекрови! Пришлось расстаться. Мама растила Алю и её младшего брата Андрюху одна.
«Хорошо, что Витька военный и рядом со свекровью они жить не будут!» – размышляла Аля. Но знакомиться и общаться, увы, придётся. Изначально уже настрой был отрицательный.
Но через некоторое время они уже ехали в далёкие родные места Виктора на поезде, а потом на автобусе.
Дом Виктора находился в посёлке под Воронежем. Места необычайно красивые, но Аля что-то волновалась, и все попытки жениха показать ей весенние картины, отвлечь её от мыслей предстоящей встречи, были безуспешными.
Отец их встретил на автобусной остановке. Он так крепко обнял Алю, что та, от неожиданности, даже растерялась.
Зашли в дом.
– Мать, встречай детей, – крикнул будущий свёкр.
Из пространства дома выплыла полноватая женщина в фартуке поверх нарядной кофты. Она улыбалась, и тоже подошла и крепко обняла Алю:
Видимо, традиция у них такая – все обнимаются. Але обниматься со слабо знакомыми людьми не хотелось, а ещё, имя Альбина она не любила, хоть и была таковой по паспорту. Ну, да ладно. Стол, ожидавший их, сразу помог забыть все недовольства. Но зажим остался.
Гостить они собирались всего пару дней.
Эти дни пролетели очень быстро. Гулять они особо не ходили– весенняя распутица, только один раз сходили в молодую семью сестры Виктора. Но там рос грудник и долго засиживаться было неловко.
Отец Виктора показывал Але свои деревянные поделки, он увлекался резьбой по дереву, сходили в баньку.
С Марией Федоровной, будущей свекровью, больше говорили о Викторе. Каким он был, как учился, как потерялся однажды в городе. В общем, тема Виктора была интересна обеим. Рассказывая, Мария Федоровна крутилась по кухне и хозяйству. Аля предлагала помощь, но та отвечала:
– Сиди-сиди, ты в гостях, успеешь ещё в семейной жизни набегаться.
Летом в городе сыграли свадьбу. Родителей молодого мужа мамой и папой Аля так и не назвала. Прекрасно и по имени-отчеству. А вот Виктор легко Алину мать стал называть мамой. Але показалось, что свекровь слегка обиделась, но виду не подала.
Для молодых начиналась новая самостоятельная жизнь.
Что Аля ждала от начала жизни с молодым офицером? Да, романтики. Но не такой, точно.
Их распределили в забайкальский военный округ. Аля к тому времени уже ждала первенца.
Там, в военном посёлке, их сначала поселили в железный вагончик, стоящий прямо на территории части рядом с казармами. Алька взялась за его благоустройство с боевым настроем.
С трудом выбралась в ближайший райцентр, приобрела обои и кое-какую утварь. Вскоре в вагончике, хоть и было очень тесно, но стало вполне уютно.
Но … Шла осень. Вагончик не отапливался. Они грели какую-то электропечку, которую притащил со склада Виктор, но и она не спасала … Обои поползли от сырости стен.
Их переселили в отапливаемый общей печью барак. Комнатка маленькая, но тёплая. Кухня общая, большая. Удобства на улице, вода с колодца. Туда, после тяжёлых родов, выросшая в городских условиях Аля и привезла сынишку.
И тут, абсолютно неожиданно, Виктора отправили в командировку. Надолго – в горячую точку.
Он уехал, а Аля, ещё неоклемавшаяся после родов, осталась одна с малышом на руках, практически без связи с мужем. Хорошо хоть часть его зарплаты можно было получить в бухгалтерии воинской части.
Алька стеснялась обращаться за помощью, она от рождения была упряма. Ей казалось, она справится со всеми трудностями сама.
Шло начало марта. Дверь барака заносили бесконечные снегопады. Командование отправляло на расчистку снега солдат, но не регулярно. Чтобы сходить за водой или продуктами надо было отгребать снег самой. Вёдра с ледяной водой для Али были слишком нелегки.
К тому же … крысы. Их не было в комнате, но на кухне, в которой временно оказалась она одна, носились толпами.
Алька, у которой уже пропадало молоко, решительно выходила на кухню и с криками:
– Ой! … Ай! Мамочка! – варила сынишке кашу.
А потом бежала в комнату и закрывалась там. Сидела на кровати и ревела, доедая, недоеденное сыном.
Потом брала себя в руки. Она была уверена, что преодолеет и эти трудности.
Але нездоровилось. Дениске тоже. Что-то не шла ему смесь, которую привозили ей из райцентра, а с её молоком вообще беда. Аля начала осознавать – она не справляется. Уже не было сил и желания готовить себе, навалился депресняк, раздражал ребёнок.
Она написала Виктору, просила, чтоб он перевёз её домой к матери. Но его никак не отпускали. А одной с грудником в такое далёкое путешествие пускаться было страшно.
Мама Али приехать и помочь дочери не могла. У неё был сын — школьник, Алин брат и, конечно, работа. Она не была пенсионеркой.
Виктор нашёл выход – позвонил родителям.
Рано утром, когда Алька лежала в постели вся красная с высокой температурой, она услышала хруст снега за порогом. Кто-то расчищал дверь.
– Надо же! Нашлись, наконец, помощники, – подумала Аля.
Вставать и благодарить не было сил, она не спала ночью: Дениска маялся животиком, не было нормальных смесей. Кормила уже и манкой, и молоком.
Но в дверь постучали.
Аля приплелась к двери и на пороге увидела … Марию Федоровну.
– Ну, здравствуй, дочка! Вот я вас и нашла!
А найти их было не так-то просто. Она искала невестку с внуком несколько часов, дошла до командования части.
Свекровь, хоть и была с долгой тяжёлой дороги, но намётанным взглядом сельского жителя и просто мудрой женщины сразу оценила обстановку.
Она крепко обняла невестку, потом потрогала её лоб и куда-то удалилась. Алька уже плохо соображала, температура подскочила.
Через пару часов Аля уже была в госпитале – мастит. Денис остался с бабушкой.
Через неделю, когда Алю подлечили и привезли домой – в барак, она его не узнала. Тут был новый бак, наполненный водой, новая электропечка, чистота и уют, большие запасы продуктов и главное – хорошие смеси для Дениски.
На кухне не было крыс, свекровь их извела. А Дениска был румян от тепла печки, завернут в белоснежные пелёнки и спокоен.
Утром сквозь сон, Алька слышала, как свекровь сходила за водой, как забрала у неё хныкающего Дениску и унесла на кухню.
А когда, часов в десять, Алька проснулась окончательно – её ждали тёплые закутанные в полотенце и шерстяную кофту сырники, улыбающийся сын и довольная слегка усталая свекровь. Она доваривала борщ.
– Мария Фёдоровна, как же хорошо-то! – присаживаясь к сырникам, сказала Алька! – Как же хорошо нам с Вами! Идите — поспите, я доварю.
Только к лету приехал Виктор. А всю весну Мария Фёдоровна с Алей и Дениской жили втроём.
Они много беседовали. Аля слушала рассказы свекрови о её нелегкой жизни, затаив дыхание.
Они спали на одной кровати, и по очереди заботились о Дениске, посадили небольшой огород возле барака. Когда стало потеплее, они выезжали на закупки в военторг, а потом гуляли в парке.
Обе они переживали за Виктора и ждали его.
И Аля не представляла себя уже без этой женщины. С ней было тепло и уютно, с ней было легко и надёжно. Она знала всё. Любая бытовая проблема была решаема.
– Смотрите, ох! У нас угол течёт. Дожди проклятые!
А свекровь, оценив обстановку:
– Не ругай дожди, Алечка. Они землю поят, огород наш поливают. А рубероид и клей я завтра куплю. Подтекает там, я знаю где.
И проблема быстро разрешалась.
– Ох! Дайте, я Вас обниму, – восклицала Алька, прижимая к себе эту мягкую женщину.
Свекровь уговорила и настроила Алю на посещение общественной бани. До этого Алька стеснялась. Грела дома кастрюли и обмывалась над тазиком. Теперь же, в банный день, они дружно парились в бане, а Дениска спал под присмотром банщицы.
Мария Фёдоровна находила общий язык со всеми, умела договориться, похвалить, и в конце концов её уже уважали и командиры, и соседки.
– Спи, спи, дочка! – шептала свекровь, поднимаясь очень рано, чтобы начать свою неоценимую помощь.
– Спасибо тебе, мам! – сквозь сон прошептала Алька и улыбнулась своим мыслям.
А мама-свекровь, держа Дениску на руках и тихо прикрывая дверь, улыбнулась своим.
Нет, не ради этого титула «мама» она здесь, осталась бы и Марией Фёдоровной прекрасно, вроде, и не важно всё это, поверхностно. Но было так приятно, что пришлось смахнуть лёгкую слезу счастья.
А Алька не сразу уснула, лежала и думала: вот так мы в юности строим представления о будущем, а жизнь – она берёт своё.
Не всегда надо следовать своим принципам, и не всё в нашей жизни можно измерять чужими примерами. Измерять надо сердцем.
– Спасибо, мама милая, – прошептали губы, и Алька провалилась в сон.
Десятый Людмила Леонидовна Лаврова — Десятый «В», вам особое приглашение нужно? Будьте добры, пожалуйте на урок русского языка! – Ольга Викторовна, завуч, стояла в коридоре и загоняла в кабинет неспешный класс. — Ольга Викторовна, а русский разве будет? У нас замена? – старшеклассники галдели, не торопясь занимать места за партами. — Да, сядьте вы уже по своим местам! Вроде, взрослые люди, а приходится с вами как с первоклашками. Все расскажу! Класс расселся по местам и, наконец, угомонился. — Вы все знаете, что Любовь Аркадьевна ушла в декрет, поэтому вам ее ждать смысла нет никакого. Но! Вам очень сильно повезло! Та, кто ее заменит – ваш счастливый билет. Мария Михайловна педагог, о котором можно только мечтать. Сами увидите. Одно могу сказать совершенно точно – репетиторы вам не понадобятся, если будете работать на уроках как положено. Шепоток прошелся по классу и затих. Любопытство жаждало удовлетворения. Интересно было все: кто она, молодая или не очень, откуда, как поставит себя? — Мария Михайловна почетный педагог нашей школы и уже давно на пенсии. Мы очень попросили ее взять ваш класс, так как руководство школы заинтересовано, чтобы ваш выпуск, который будет юбилейным в нашей школе, был выдающимся. Не подведите. — Если она нас не подведет, то и мы ее тоже. — Даша усмехнулась. – Что-то не отличается пунктуальностью ваш выдающийся педагог. — Ерофеева, ты в своем репертуаре. Обязательно надо вставить свое мнение, да? — А как же! Мы свободные люди, имеем право выражать свои мысли! Или не так? Ольга Викторовна ответить не успела. В коридоре раздался стук каблуков и в класс вошла Мария Михайловна. Парни сразу ничего не поняли, а девчонки дружно раскрыли рты. У доски стояла… королева. Высокая, с идеальной осанкой, в прекрасно подогнанном по фигуре костюме с брошью на лацкане. Идеальная укладка, легкий макияж. Возраст выдавали только лицо и руки. Марии Михайловне было семьдесят шесть, но никто не дал бы ей и пятидесяти. — Добрый день, класс! – прекрасно поставленный голос прозвучал в тишине музыкой. – Меня зовут Мария Михайловна. С этого дня, я ваш новый преподаватель русского языка и литературы. — Я вас оставляю. Успехов! – Ольга Викторовна улыбнулась, кивнула и вышла из класса. Знакомство с классом заняло почти весь урок. В отличие от других преподавателей, Мария Михайловна попросила каждого в двух словах рассказать о себе и о своих увлечениях. — Ерофеева Дарья. Даша лениво поднялась со стула. — Расскажи мне, пожалуйста, о себе. — Умна, красива, чертовски привлекательна. — Впечатляющая характеристика, соответствующая действительности. Внешностью тебя природа и правда не обделила. — Мама с папой постарались. — Даша, а чем ты увлекаешься? — Ничем. Я в свободном поиске. — Что ж, тоже весьма достойно. «Ищущий да обрящет». — Что? – Даша удивленно посмотрела на учителя. — Ищущий – найдет. Или – пусть найдет. Трактовать можно по-разному. Останься, пожалуйста, после урока. У меня есть к тебе еще вопросы. Даша насторожилась. Что еще за вопросы? Оценки свои она знала, ничего хорошего там нет. Ольга Викторовна уже вызывала бабушку по этому поводу, но та пришла, так как плохо себя чувствовала. Машка, ближайшая подруга Даши, после окончания урока хлопнула ее по плечу и шепнула: — Удачи, подруга! Сразу видно, прицепится. Похоже еще похлеще нашей Любаши будет. Даша нахмурилась. Отношения с прежним преподавателем у нее совершенно не сложились. Любовь Аркадьевна поднимала ее на каждом уроке и с удовольствием через раз лепила «двойки» в журнал, изредка разбавляя «трояками», когда Даша все-таки могла что-то ответить. Про Дашину жизнь и ситуацию в семье она все знала, потому, что жила в соседнем доме. Но, это ей никак не мешало. — Ты все равно не способна на большее. Это твой потолок. Даша поначалу пыталась что-то сделать, учила, пыталась отвечать, даже к классной ходила. Но, Светлана Николаевна оказалась еще более жесткой. — Даша, ты же все понимаешь. Вас набрали в этот класс просто потому, что некуда было деваться. И мне, видимо, за мои грехи тяжкие, дали вас в качестве наказания. А тебя в особенности. Ну, ничего, десятый – это не навсегда. Часть отсеется в конце года по итогам. И я бы на твоем месте подумала, чем ты будешь заниматься. Высшее образование тебе все равно не светит. Заметь, я говорю это вовсе не потому, что зла тебе желаю или что-то еще. Нет! Дашенька, ты должна объективно оценить свои возможности. К тому же, кто тебе будет помогать? Вот и думай. Даша вышла тогда из кабинета совершенно оглушенной. Формально, классная была права. Помочь ей и, правда, некому. Бабушка не в счет. Но, она всегда так мечтала, что Даша станет первой в их семье, кто окончит вуз. И теперь все это рушится, потому, что она, Даша, не тянет? Девочка сжала кулаки и стиснула зубы от злости – посмотрят еще, на что она способна! Но, к сожалению, угрозы ее остались лишь угрозами. В журнале и дневнике продолжали плавать «лебеди», а Любовь Аркадьевна укоризненно качала головой: — Дашенька, я бы уже все бросила. Зачем мучить себя? Даша сложила тетрадь и учебник в сумку, и повернулась к столу Марии Михайловны. — Собралась? Иди сюда, — поманила ее учительница. Даша подошла и опустилась на стул за первой партой, прямо напротив преподавателя. — Я хочу спросить у тебя, Даша, а что у тебя с оценками? Успеваемость явно оставляет желать лучшего. Почему так? Меня сейчас интересует твое мнение. У Любовь Аркадьевны я после поинтересуюсь. — А зачем вам мое мнение? Вы все равно прислушаетесь к ней. Можете еще к Светлане Николаевне заглянуть. Она вам тоже много интересного расскажет. Извините, мне некогда сейчас. По делам надо. – Даша встала и, перекинув через плечо ремень сумки, усмехнулась. – А оценки такие у меня потому, что русский язык и литература, таким как я, не даются. Рылом не вышла.
Мария Михайловна молча смотрела на Дашу, ожидая, когда та выговорится. Сколько боли в словах этой девочки…
Небольшого роста, хрупкая, очень бледная, с немного неправильными чертами лица, Дашу вряд ли можно было бы назвать красивой, да и обаятельной она тоже не была. Точнее не хотела быть. Резкость и протест сквозили в каждом слове, в каждом движении. — Странная самооценка. Не думаю, что она соответствует действительности. Более того, думаю, что это вовсе не то, что думаешь о себе ты сама. Так? — Да какая разница, что я думаю? Кому интересно мое мнение? Вы же всегда все про всех знаете! – Даша сорвалась на крик. – Зачем все эти вопросы? Все равно вы меня вышвырнете из школы. Через пару месяцев соберете свой педсовет, посудачите и дадите мне под зад коленом. Ладно, о чем мне с вами еще разговаривать? Пойду я. — Ты много чего сейчас сказала, Даша. И мне нужно над этим подумать. Давай, ты успокоишься, а я поговорю с учителями. А потом мы вернемся к этому разговору, хорошо? — Да как скажете. Итог будет тот же.
Даша вылетела из класса, а Мария Михайловна снова открыла журнал. Очень странная картина, конечно. Не может быть, чтобы девочка с таким характером была совершенно неспособной. Бунтари всегда способны на многое. Мария Михайловна решительно захлопнула журнал и направилась в учительскую. Даша выскочила на крыльцо школы, забыв переобуться. То, что на ногах у нее старенькие кроссовки, она поняла, только наступив в лужу у своего подъезда. Елки-палки, это единственная сменка, которая у нее была! Батареи дома еле грели, поэтому не факт, что кроссовки до завтра высохнут. Даша чертыхнулась и бегом поднялась на второй этаж. Квартира встретила ее тишиной. — Ба? Ты где? – Даша скинула куртку и пробежалась по комнатам. В этой двухкомнатной квартире они жили когда-то всей семьей, а сейчас остались только они с бабушкой. Галины Степановны дома не оказалось. На кухонном столе Дашу ждала записка. — Опять на рынок пошла… Я же просила ее! – Даша со злостью смяла бумажку.
Яркие вязаные шарфики, шапки, варежки и носки бабушка вязала потихоньку от внучки, зная Дашино отношение к ее «кооперативу». Даша была категорически против того, чтобы бабушка стояла на холоде на рынке, торгуя своими изделиями. Но, каждый раз Галина Степановна протягивала руку, тихо проводила по волосам Даши, и та смолкала, вытирая злые слезы. — Не надо, родненькая моя, не плачь! Мы справимся! Я сегодня сразу три комплекта продала. Еще немножко и справим тебе новые кроссовки. — Не нужны они мне! Сама заработаю и куплю! А ты подумала, что будет, если тебя снова инфаркт хватит? – Даша обнимала бабушку. – Бабулечка, пожалуйста, не надо больше! Я не переживу… — Ты что это такое болтаешь? А ну-ка! – Галина Степановна отстраняла от себя внучку и грозно сдвигала брови. Это нисколько не не добавляло ей суровости, напротив, она становилась похожа на Сказительницу из старой детской передачи, и Даша невольно начинала улыбаться. – То-то же! И не сметь мне такие речи вести! Жить будешь, институт закончишь, замуж выйдешь, деток нарожаешь и старшую назовешь Галинкой, поняла?
Даша кивала и покрепче обнимала единственного родного человека, которого она так боялась потерять. Даша достала из холодильника кастрюльку с супом, который варила вчера, разогрела и, сунув под нос учебник русского, принялась за еду. У нее всего час на всё про всё, а сегодня даже меньше, поскольку Мария как ее там, задержала. Опаздывать нельзя, Нинка будет ругаться, а с ней ссориться не стоит, а то живо выгонит. Что б их, эти правила! Ничего в голову не лезет! Даша снова пробежала выделенные строчки в учебнике, но совершенно ничего не поняла. Она сердито захлопнула книгу. Все равно толку никакого. Сполоснув тарелку, она взялась за другие задания. С русским надо что-то решать, но она подумает об этом вечером, когда времени будет больше.
Мария Михайловна вошла в учительскую и увидела там Ольгу Викторовну. — Хорошо, что я вас застала. Еще бы Светлану Николаевну найти, она мне тоже нужна. — У меня свободное «окно», а у Светланы Николаевны сейчас урок. Давайте попьем чайку, а вы мне расскажете, как вам класс. Первые впечатления. Дети сложные, я вам говорила. Были бы «наши», которые с первого класса здесь, можно было бы как-то прогнозировать что да как. А этих набрали из разных школ в последний момент. Вот скажите мне, ну что за странное решение: «экспериментальный класс»? Кому он нужен? — Возможно, самим детям? — Им-то, возможно, и нужен. Но, судя по отзывам Светланы Николаевны, там и пары человек нет, кому высшее образование светит. — Мне сложно пока судить об этом. Оценки, конечно, не радуют, но и времени прошло не так много, даже полугодие не закончилось. Пока рано о чем-то говорить. Да и Светлану Николаевну я не знаю, она не так давно работает, я правильно поняла? — Почти шесть лет. Как педагог вполне справляется, а вот как классный руководитель… У нее только один выпуск был. И там проблем не было. — Дети были «наши»? — Да, мы же до этого из других школ брали единично. Хороший класс, много отличников. Не сравнить. Да и как и сравнивать? В вашем десятом сейчас в основном дети с окраин района. Общежития, малосемейки. Сами понимаете, какой там контингент. — Ну, Ломоносов, например, тоже не дворянин был. Посмотрим. Скажите, Ольга Викторовна, а что вы мне можете сказать о Даше Ерофеевой? — Уже дала понять, кто «звезда» в классе? Вы с ней поосторожнее. Девочка очень характерная. На все свое мнение. Но, это и неудивительно. Она уже года два как взрослая совсем. — Как это понять? В журнале о ней мало информации.
— Живут вдвоем с бабушкой. Родители непонятно где. Ребенок сложный. Аттестат после девятого был очень средний. Если бы не этот приказ гороно, конечно, в нашей школе ей делать было бы нечего. Она подала документы одной из первых, поэтому объективных причин отказать у нас не было. — Ясно. – Мария Михайловна кивнула.
Разговор со Светланой Николаевной не добавил ничего нового. — Сложная девочка. Самая сложная из них всех. Я уже не чаю, когда ее отчислят, потому, что она не просто скандалит, но еще и других подбивает. Вот посмотрите, она вам еще даст прикурить. Любовь Аркадьевна за голову хваталась, пока на нее управу не нашла. — Какую, если не секрет? – Мария Михайловна с любопытством посмотрела на Светлану Николаевну и в очередной раз убедилась, что дети, давая прозвища учителям, как правило, не ошибаются. Полноватая, кругленькая, она и впрямь была похожа на «Глобус», как ее прозвали те, у кого она преподавала географию. — А она Дарью к доске гоняла каждый урок. Домашнее задание та делает через раз, вы это тоже учтите, поэтому успеваемость быстро пошла на спад. Надоело позориться перед классом, вот она и притихла. — Притихла ли? — Не знаю. Но, нервы мотать перестала. А это уже результат. Возьмите на вооружение. — Спасибо за совет, конечно, но я предпочитаю использовать собственные методы. Светлана Николаевна поджала губы. — Конечно! Мне ли вам советы давать, с вашим опытом. Вы простите, у меня урок. Мария Михайловна кивнула и поднялась. — Вы не могли бы мне дать адрес и телефон бабушки Даши? — Пожалуйста. Только, вряд ли это вам как-то поможет. Бабушка на девочку никакого влияния не имеет.
Мария Михайловна молча кивнула и дождалась, пока Светлана Николаевна напишет ей на листочке адрес. — Телефона у них нет. — А где родители Даши? — Голубушка, Мария Михайловна, вы такие вопросы задаете! Ну, откуда мне знать? Я и бабушку лишь раз видела. На собрании в начале года. Потом сколько не вызывала – она ни разу не явилась. — То есть, вы с начала года ни разу не поинтересовались, как живет ученица, которая осталась без попечения родителей? Я правильно поняла? — А когда мне этим заниматься? Я единственный преподаватель географии на всю параллель. Никак не найдут еще одного. А тут еще классное руководство навязали. — Я вас услышала. Благодарю за беседу. Светлана Николаевна проводила взглядом безупречно ровную спину Марии Михайловны и пробурчала себе под нос: — Некоторые слишком высокого о себе мнения. Подумаешь – стаж!
В тот же день Мария Михайловна отправилась по адресу, который дала ей Светлана Николаевна, но дома никого не застала. — А вы зря стучите! – молоденькая девушка вела за руку маленького мальчика, который пыхтя, старательно поднимался по ступенькам. — Почему? — Галину Степановну сегодня опять скорая забрала. Что-то с сердцем. А Дашка на работе, наверное. — На работе? – Мария Михайловна удивленно подняла брови. – Она же школьница еще. — Но, жить-то как-то надо? Что там той бабушкиной пенсии. – Девушка наклонилась и попыталась взять на руки ребенка. Тот возмущенно запыхтел и вывернулся из рук матери. – Ладно, шагай сам. К утру до дома доберемся, наверное. — А где работает Даша? — В магазинчике, который в соседнем доме. Нинка, хозяйка, тетка сердобольная. Пожалела ее и взяла на подмену. Ой! Только вы не говорите никому! А то и Нинке штраф прилетит, и Дашу она выгонит сразу же, ведь официально ее взять пока не может, как я понимаю. — Я никому не скажу. Спасибо!
Мария Михайловна вышла из подъезда и направилась к магазинчику, который даже не заметила, когда шла мимо. Поднявшись по ступенькам, она заглянула через окно рядом с входной дверью. Даша, стоя за прилавком, ловко отсчитывала сдачу женщине, которая складывала покупки в пакет. Женщина что-то сказала Даше, та улыбнулась и кивнула. Мария Михайловна собралась уже спуститься обратно, но тут Даша обернулась и глаза ее из смеющихся мгновенно преобразились в злые и обиженные. Она распрощалась с покупательницей и скрылась в подсобке. Мария Михайловна протянула было руку, чтобы открыть дверь, но потом передумала. Нужно сначала поговорить с бабушкой. А потом уже делать какие-то выводы.
Следующие две недели Мария Михайловна внимательно наблюдала за классом, а потом объявила: — То, что я увидела за эти две недели меня очень впечатлило. Но, не с лучшей стороны. Поднимите руки те, кто собрался поступать в вуз? Над партами нерешительно поднялось несколько рук. Мария Михайловна отметила, что ни Даша, ни ее соседка по парте, Маша, руки поднимать не стали. Даша сидела, уперев взгляд в парту и не поднимая глаз на учителя, как делала с тех пор, как Мария Михайловна пришла в их класс. — Что я вам могу сказать… Очень печально, что из всего класса только пять, нет шесть человек, собирается поступать в вуз. Шансы есть у гораздо большего количества, поверьте. У всех вас. Вот только, предмет вы, конечно, запустили. И не только русский язык, но и литературу тоже. А можете гораздо больше, чем показываете. Поэтому, с сегодняшнего дня, мы начинает с вами работать. Серьезно, много и как следует. Кого это не устраивает, или же те, кому это не нужно, так как они решили, что в этой жизни им достаточно только школы или ПТУ, могут переместиться на задние парты и заниматься там своими делами, но очень тихо, чтобы не мешать мне и одноклассникам. Предупреждаю сразу, что те, кто к концу десятого класса, покажет плохие результаты по этим предметам, скорее всего будут отчислены из школы.
Все молча наблюдали за учителем, внимательно слушая, когда Даша сгребла свои вещи с парты и промаршировала в конец класса. — Даша, я правильно понимаю твой демарш? — Совершенно. Мне все равно ничего не светит, так чего пыхтеть? – Даша плюхнулась на стул и, открыв тетрадь, принялась рисовать. Мария Михайловна молча кивнула и продолжила урок.
Следующие две недели стали для десятого «В» сущей каторгой. Сочинения чередовались с диктантами, а кроме того, им было сказано, что в конце месяца состоится зачет по всем правилам, которые они прошли за это время. — Достало все! – Маша швырнула на парту учебник литературы и покосилась на Дарью, которая задумчиво чертила пальцем по столу. – Что ты молчишь? — А что мне сказать? Вы, как овцы, все терпите. Ну, и терпите дальше! — А что ты предлагаешь? Какие у нас варианты? — Да бойкот бы устроили ей. Она точно такое терпеть не будет. А учитывая возраст – уйдет еще до конца года. Нужны ей эти нервы… Маша посмотрела на подругу и махнула рукой одноклассникам.
Войдя в класс через несколько минут, Мария Михайловна застала там гулкую тишину. Класс был совершенно пуст. Она улыбнулась и, спокойно сев за стол учителя, принялась заполнять журнал. Десятый «В», заняв беседку в соседнем детском садике, гудел, обсуждая свое смелое начало. Никому и в голову не приходило до этого устроить бойкот кому-либо из учителей. — А если нас всех попрут? — Да ну! Всех выгнать – слишком много вопросов будет. Вон, Дашку выгонят и все. Может Машку еще с ней. — А если она к директору пойдет? — И что она ей скажет? Что такая вся знаменитая и заслуженная с нами не справилась?
Даша сидела молча, не встревая в обсуждение, и думала о том, что завтра выписывают бабушку и нужно будет сходить сегодня к Генке, соседу-таксисту, и договориться, чтобы он помог отвезти ее из больницы домой. Хорошо, что в этот раз все обошлось. Когда Даша увидела бабушку, лежащую на полу в прихожей, первой мыслью, от которой бросило в жар, а потом в ледяной холод, было то, что теперь она осталась совершенно одна. Бабушка была такой бледной и дышала так тихо, что только зеркальце, которое Даша дрожащими руками поднесла к лицу Галины Степановны, дало понять, что женщина еще жива. Скорая, больница и врач, который успокаивал ее, говоря, что все обошлось, но лучше оставить бабушку под присмотром на ближайшие две недели. Галина Степановна, придя в себя, отругала внучку за панику и хотела написать отказ от госпитализации. Но, Даша, снова разревевшись, уговорила ее остаться пока в больнице. — А как ты одна? — Бабуль, ну первый раз что ли? Справлюсь я! Нинка поможет, если что. – Даша постаралась, чтобы это прозвучало убедительно. С Ниной еще предстоит объясняться вечером, ведь на смену она сегодня точно уже опоздала.
Нина, впрочем, и слова Даше не сказала. В их районе новости разносились мгновенно, и хозяйка магазина уже знала, что Даша уехала вместе с бабушкой на скорой. И когда девочка появилась в дверях, Нина тихонько выдохнула. Если пришла – значит обошлось. — Приступай, а я пошла. У меня дети голодные сидят. Дашка, я там тебе в подсобке для бабушки собрала кое-что. Возьмешь и отвезешь завтра в больницу, поняла? Ей нужно сейчас хорошо питаться. — Нин, да не надо, я сама могу… — Что ты можешь – я лучше тебя знаю. – Нина накинула куртку и погрозила пальцем Даше. – Сделаешь, как я сказала, поняла? И не брыкайся, ты же не лошадь? Все, я ушла. — Спасибо, Нин! – Даша первый раз за весь день улыбнулась, посмотрев на закрывшуюся за начальницей дверь. Все-таки Нинка хорошая, хоть и старается ее «воспитывать» так, чтобы Даша ни от кого помощи не ждала. — Кому ты нужна? Вот и рассчитывай только на себя и свои силы, поняла? Бесплатный сыр, Дашка, обычно бывает сильно несвежим и весьма опасным. Вот и думай! Нина, прошедшая «школу» рабочих окраин, хорошо знала, о чем говорит, поэтому Даша к ней прислушивалась.
— Дашка! Ты чего, как мышь под веником, притихла? – Маша тряхнула подругу за плечо. — Мне пора. Какой смысл сидеть тут и языками трепать? — Так еще физкультура! Как ты уйдешь? — Молча. Ножками. Скажешь Юлиане, что у меня живот разболелся. Даша подхватила сумку и вышла из беседки. Хорошо тем, кто сейчас придет домой и там их будет ждать обед, приготовленный мамой и поглаженные шмотки. А ей такого ждать не приходится. Нужно убрать и что-то приготовить, а потом ехать в больницу. Хорошо, что бабушка завтра будет уже дома.
Даша не знала, что Мария Михайловна все-таки выяснила, в какую больницу увезли ее бабушку и все это время навещала ее, пытаясь как можно больше узнать о девочке. — Вы первая, кто вообще о Даше хоть что-то спрашивает. — А разве директор никаких вопросов не задавала? – Мария Михайловна чистила апельсин, сидя у кровати Галины Степановны. — Ну, почему же? Спрашивала. Но, без подробностей. — А я могу вас попросить, чтобы вы мне в подробностях рассказали о вашей внучке? Обещаю, что все, что прозвучит в этих стенах, останется сугубо между нами. — Да особо рассказывать и нечего. Отец Даши, зять мой, за воротник закладывал. Поначалу немного, а потом все больше. Вот и спился. Замерз он несколько лет назад. Напился и не дошел до дома. Даше тогда всего девять было. А год спустя ее мать, дочка моя, уехала на заработки. Там познакомилась с новым мужем. У нее теперь другая семья. Двое детей. Даша там не нужна. — Она помогает? — Где там. Тех бы поднять. Мы с Дашей справляемся. У меня пенсия хорошая, я ведь всю жизнь на заводе проработала. — А Даша работает… — Откуда вы знаете? — Случайно узнала. — И никому не сказали? — А зачем? Лишние неприятности. Галина Степановна, можно я задам вам еще один вопрос? Чего Даша хочет от этой жизни? Вы же близки с внучкой, я это вижу. Значит, точно знаете. — Знаю. Другой жизни она хочет… Образование хочет получить. Хотела… — Почему, хотела? — Потому, что куда ей с такими отметками? Она ведь не говорила мне, скрывала. А мать Маши рассказала, как у нее дела в школе. Она ведь хорошо училась поначалу. А потом помочь некому было. Все сама. А маленькая была — все стихи сочиняла, и складно так! Придумает что-нибудь, а через пару минут уже напевает. Из стихотворения – песенка получилась. — Как интересно! А мне показалось, что она мои предметы совсем не любит. — Да вы что! Она читает запоем. Все уговаривала ее во взрослый отдел пустить в библиотеке, когда десять исполнилось. — Спасибо! — За что же? — Вы только что дали мне тот «ключик», который без вас мне было не подобрать к Даше. Теперь посмотрим, что можно будет сделать. Только, я вас очень прошу, пусть Даша пока ничего не знает о нашем разговоре, хорошо? — Как скажете…
Дашу Мария Михайловна вызвала к себе на следующий день, после того, как Галину Степановну выписали. — Мне нужно поговорить с тобой. — Говорите. Только на уроки ваши я все равно ходить не буду. — Почему? Я понимаю все насчет подросткового бунта и прочего, но, мне казалось, что ты уже вышла из этого возраста. Ты – взрослый человек, Даша и я восхищаюсь тобой. — В честь чего это? – Даша настороженно взглянула на учительницу. — В твоем возрасте принимать такие серьезные решения, как работа и забота о пожилом человеке – не всякому дано. Больше скажу – не всякий взрослый с подобным справится. Большинство опустит руки и поплывет по течению. Но, не ты. Только вот в связи с этим, мне непонятно кое-что. — Что же? — Почему ты, такая целеустремленная и серьезная в своих поступках, решила распрощаться со своей мечтой о высшем образовании? — Откуда вы об этом знаете? — О мечте или о том, что распрощаться решила? — О мечте. — С бабушкой твоей пообщалась. — Когда? — Когда Галина Степановна в больнице лежала. — То есть, я вам бойкот… а вы… — Даша, это все неважно. Важно сейчас другое. Ты хочешь поступить? Учиться? — Хочу! Но, все равно ничего не выйдет… — Почему? — Потому, что меня выгонят из школы. Вчера Светлана Николаевна мне это прямым текстом сказала. — Решать будет не только она. С остальными предметами у тебя, насколько я понимаю, все еще более-менее. Беда как раз с моими? — Да… — Значит так. Ты будешь приходить ко мне домой три раза в неделю. Я не знаю твой рабочий график, но ты мне просто скажешь, когда сможешь. Рассчитывай на полтора часа. Я могла бы заниматься с тобой в школе, но боюсь, что это могут неправильно истолковать. — А зачем все это? — Я не могу поставить тебе оценки просто так. Да тебе это и не надо. Ведь, даже если я тебе выведу самую красивую пятерку, сдавать экзамены в вуз тебе все равно придется. И там все станет ясно. Поэтому, я буду заниматься с тобой. И будь готова к тому, что никакой пощады тебе не будет. Если хоть раз ты решишь, что мои задания необязательны или без уважительной причины не придешь на занятия – наш договор будет расторгнут. Ты поняла меня? — Мне нечем платить за дополнительные занятия. — Я что-то сказала про оплату? — Нет… Но, зачем это вам? — Скажем так, это мое дело. И нужно это не только тебе, но и мне тоже. Этакая «лебединая песнь». Если я смогу тебя подготовить, и ты поступишь, – это станет очень красивым финальным аккордом моей карьеры как преподавателя. Есть и еще причины, но позволь мне о них не упоминать.
Даша, совершенно потерянная, вышла из кабинета и прислонилась к стене в коридоре. Машка тормошила ее: — Что? Что она тебе сказала? Отчисляют? — Пока нет. – Даша подняла глаза на подругу и увидела, что рядом стоит почти весь класс. – Пора заканчивать этот цирк. Ясно? Класс молча смотрел на нее. — Даш, ты хочешь сказать, что пора заканчивать бойкот? А зачем тогда вообще это все было? — А я знаю? – Даша зло прищурилась. – Вы точно бараны. Я ляпнула, а вы и подхватили. Своего мнения вообще нет? Нормальная она тетка. А нам пора уже мозг включать, пока всех не повышвыривали.
Зайдя в класс через два урока, Мария Михайловна, как ни в чем не бывало, спокойно начала очередной урок литературы, сделав вид, что ничего не случилось.
Следующие два месяца стали для Даши настоящим откровением. Она сама не ожидала от себя, что может так увлечься русским, который всегда недолюбливала. — Это очень хорошо, Даша! Просто замечательно! И метафоры к месту, и стиль выдержала почти до конца. Молодец! – Мария Михайловна черкала красной ручкой в очередном сочинении. — Молодец, ага! Вон сколько ошибок! — Дарья! Ошибки — это правила, которые ты вполне успешно учишь. Сложно собрать в кучу все, что было упущено, за такой короткий срок, понимаешь? Наверстаешь. Главное, что есть сдвиги и очень неплохие. Остальное – дело техники. Дай мне минуту, я закончу с этим текстом и будем работать дальше.
Даша, по привычке, встала и прошлась по комнате, на ходу погладив толстого, вальяжно развалившегося на диване кота. Она остановилась возле стены, которая была увешана фотографиями. Старые черно-белые снимки соседствовали с цветными фотографиями, сделанными в ателье. Вот маленький мальчик, которого держит за руку Мария Михайловна. Еще молодая и ослепительно красивая женщина. Рядом с ней высокий, чуть лысоватый, мужчина, который держит мальчика за другую руку. Следующая фотография – этот же мальчик, только гораздо старше, смеется в камеру, держа в руках… петуха. Снимок черно-белый и Даша на секунду закрывает глаза, представив его в цвете. Мелькают перед глазами яркие цвета оперения и мальчишка на снимке, почти ее ровесник, вдруг оживает. Следующий снимок немного смущает ее. Парень, изображенный на нем, явно тот самый мальчик, но на нем военная форма, причем какая-то странная.
— Афганистан. Мой сын, Володя. – Мария Михайловна легко касается пальцами снимка. — А почему других фотографий нет? – Даша, спросив, тут же понимает, какой будет ответ, и Мария Михайловна кивает. — Он не вернулся. Они несколько минут молча стоят рядом, отдавая дань памяти этому молодому, удивительно красивому, человеку, который так похож на свою мать…
— Давай не будем о грустном, хорошо? Как бабушка? — Лучше. Уже выходит на улицу. — Давно она болеет? — Да. С тех пор как мама уехала. – Даша возвращается к столу и открывает тетрадь. – Ужас! Я никогда не буду грамотной! — Будешь! Это уже моя забота.
Педсовет, который состоялся в конце полугодия, чуть было не закончился скандалом. Светлана Николаевна настаивала на отчислении Даши. — Вы хотя бы понимаете, чем нам грозит то, что эта девочка учится в нашей школе? Она мало того, что не успевает почти по всем предметам, особенно по русскому и литературе, так еще и ведет весьма сомнительный образ жизни! Она работает! Продавцом в каком-то ларьке! Видимо, это и есть ее потолок, но это вовсе не значит, что из-за нее должна страдать репутация нашей школы!
— Вы позволите? – Мария Михайловна вопросительно кивнула директору. – Благодарю! Я нисколько не умаляю заслуги Светланы Николаевны, как классного руководителя, но меня до сих пор смущает вопрос семейного положения Даши. Вы выяснили, почему девочка растет с бабушкой? Почему она вынуждена работать, что лично у меня не вызывает ни малейших вопросов, кроме одного. Как девочка ее возраста справляется с подобной нагрузкой? Я смотрела журнал. Вполне приличная у нее успеваемость для первого полугодия. Я не спорю, что Даше, придется очень хорошо поработать, чтобы к концу года улучшить свой нынешний результат, если она планирует поступать в тот вуз, который наметила.
— Вуз? Вы серьезно? Мария Михайловна, при всем уважении, какой там может быть вуз? Ее потолок вы уже знаете. — Я не знаю даже свой, уважаемая Светлана Николаевна, и, уж конечно, не возьмусь судить о «потолке», как вы выразились, девушки, которая пишет такие вот сочинения. Позволите, я зачитаю?
После того как Мария Михайловна закончила чтение, в учительской воцарилась тишина. — А ведь девочка – талант… — подала голос коллега Марии Михайловны, преподаватель русского и литературы в среднем звене. Остальные согласно закивали. – Как же раньше проглядели? — Может не приглядывались? – Мария Михайловна Светлана Николаевна поджала губы. — Знаете, рассуждать очень легко, а вы попробуйте, справьтесь с целым классом лодырей и лентяев, которые пришли в нашу школу непонятно зачем! Они вполне могли бы получать уже рабочие специальности, а вместо этого сидят и ничего не делают. И как с ними разбираться прикажете? — Быть может никак? С детьми-то, уважаемая Светлана Николаевна. Может быть с ними не надо разбираться, а нужно просто дать им возможность учиться? — Как прекрасно вы рассуждаете, уважаемая Мария Михайловна, видимо совершенно забыв о том, что именно десятый «В» устроил вам бойкот и две недели полностью игнорировал ваши уроки? Очень профессионально! — Было дело. – Мария Михайловна спокойно кивнула и улыбнулась. – Самовыражаются, как могут. А могут пока немного. Но, сейчас-то весь этот десятый «В» в полном составе не только ходит на уроки, но и посещает факультативы, которые я организовала для них по русскому и литературе, а также собираются поразить наше воображение спектаклем по Чеховскому «Вишневому саду» в конце года.
— Подумайте, какие новости! – Светлана Николаевна почти закипела как чайник. – Просто у других учителей нет возможности тратить все свое время только на работу. Есть помимо этого еще семья, дети, внуки, наконец! Если вы так прекрасно с ними управляетесь, вот и приняли бы на себя классное руководство, а то рассуждать все горазды, а как до дела дойдет… — Что ж! Можно и до дела, если София Александровна не будет возражать. – Мария Михайловна повернулась к директору и вопросительно приподняла бровь.
— Вы хотите взять десятый «В»? – директор школы удивленно смотрела на Марию Михайловну. — Если вы не возражаете. Насколько я поняла, Светлану Николаевну эта обязанность несколько утомляет. А я готова посвятить классу все свободное время, которого, как справедливо заметила моя уважаемая коллега, у меня масса.
Десятый «В», которому Ольга Викторовна сообщила новость на следующий день, на мгновение замер. Как пойдут дела теперь? Чего ждать? Ответы на все вопросы они получили сразу, как только в класс вошла их новый классный руководитель. — Что ж, дорогие мои, представляться мне нужды нет, а мои требования вы знаете. Будем работать!
Их выпуск стал самым выдающимся за последние десять лет. Одних медалистов было девять, что вызвало немалый переполох. Остальные окончили школу на «хорошо» и «отлично».
Даша, получая из рук директора школы серебряную медаль не сдержалась и прямо на сцене обняла Марию Михайловну. — Спасибо! — Ты сама это сделала, Дашенька. Ты — сама! Галина Степановна не сдерживаясь, проплакала всю церемонию.
Даша успешно сдала экзамены и поступила в университет, на факультет журналистики.
А спустя пятнадцать лет в ворота городского кладбища ранним утром вошла молодая женщина с двумя букетами. Она прошла по центральной аллее, свернула на боковую и остановилась у скромного памятника, на котором в ряд были прикреплены три фотографии. — Здравствуйте, Мария Михайловна! – Даша положила на камень охапку белых роз, так любимых ее учительницей. – У меня новости. Я получила очередную награду. Помните, мы с вами как-то рассуждали, чего в людях все-таки больше – добра или зла. Я столько лет собиралась с мыслями, чтобы написать эту статью. И она мне удалась, как выяснилось. Спасибо вам! Спасибо за все!
Даша тихонько погладила фото на камне и отправилась дальше. На соседней аллее, она открыла калитку в ограде и красные розы легли на плиту у точно такого же памятника, но с одной фотографией.
— Привет, бабулечка! Вот я! Прости, что давно не была, забегалась. Галинка экзамены сдавала в музыкальной школе, Саша болел. Сейчас все уже хорошо. Мне так тебя не хватает, родная моя! Если бы только знала, как! Ой, чуть не забыла. Лена приезжала. Сестра моя по маме. Ты ведь девочек так и не увидела. Они уже взрослые. Света, младшая, учится, а Леночка мамой стала полгода назад. Они с мужем будут переезжать в наш город, ему тут работу предложили. Вот, приезжали «на разведку». Теперь я буду не одна. Помнишь, ты говорила, что, когда родные рядом и дышать легче. Наверное, это так. Посмотрим. Ты не волнуйся за меня, бабуленька, все у меня хорошо! Я пойду. Сегодня у Галинки концерт. Волнуется страшно, нужно быть рядом. До встречи!
Даша поднялась с колен, провела рукой по фотографии и закрыла за собой калитку в оградке. Она шла по аллее, жмурясь от яркого весеннего солнышка, и думала о том, какой глубокий след оставляют в жизни люди, для которых жить – это значит давать, а не брать. Для которых те, кто рядом, это и есть смысл бытия. Пока такие люди есть – жизнь будет продолжаться. И жизнь эта точно будет хорошей, несмотря на преграды и трудности, просто потому, что в ней будет место любви и заботе, счастью и радости, вере и надежде. Это она теперь точно знает.
— А мама как же, Лидочка? — А что мама? – Лидия Сергеевна повернулась перед трюмо в прихожей родительской квартиры. Новое пальто село как влитое. Она стряхнула невидимую пылинку с воротника и повернулась к сестре. – Мама же с тобой. В чем проблема? Галина вздохнула и отвернулась, спрятав от сестры досаду. Объясняться сил не было. Да и, если не понимает человек, что другому трудно, как тут объяснишь? Она собрала разбросанные по столику трюмо булавки и спросила: — Нравится, хоть, пальто-то? — Да. Все замечательно. – Лида снова повернулась, пристукнув каблучками, и улыбнулась. – Тебе бы в Доме мод работать, а не дома за машинкой сидеть. Конечно, учиться бы пришлось не на том уровне, как ты это сделала. Техникума там не хватит. Но, тогда была бы уже не заштатная портниха по знакомым, а модельер. — Когда мне учиться, Лидочка? Да и как работать где-то еще, если я из дома выйти не могу лишний раз? — Это не те трудности, которые невозможно преодолеть. Я же смогла получить достойное образование? Это ты не захотела.
Галина удивленно подняла брови и от неожиданности выпустила из рук коробочку с булавками. Упав на пол, та раскрылась и булавки усыпали пол, поблескивая в неверном свете лампы. Галя охнула и опустилась на колени, пытаясь собрать булавки обратно в коробку. — И так всегда! – Лида покачала головой и взяла сумочку со столика. – Мне пора. Поезд завтра в два часа. Если будет желание – проводи нас. Увидимся теперь нескоро. Все-таки не ближний свет.
Галина молча кивнула, а, когда за сестрой закрылась дверь, села на пол, забыв про булавки. Слезы накатили, вымывая обиду, но легче почему-то не стало. Слабый зов матери пробился через грустные мысли, и Галина быстро провела по щекам руками. Что реветь-то? От этого ничего не изменится.
Она поднялась, поставила коробку на столик, и поспешила в комнату родителей. Анна Ивановна, мать Гали, лежала на высоко взбитых подушках и требовательно мычала что-то, пытаясь облечь в слова те звуки, что были ей доступны теперь. — Что, мамочка? Что ты? Пить? – Галина засуетилась, поправляя подушки и пытаясь разобрать, что хочет мать, и Лида тут же ушла на второй план, забытая и ненужная больше. Устроив маму поудобнее, Галя посидела немного рядом, держа ее за руку, ставшую такой легкой и сухой в последнее время. Она дотянулась до крема, лежавшего на тумбочке и, втирая мягкими движениями его в покрытую пятнышками веснушек кожу, задумалась.
Почему у них все так? Почему она всегда должна, а Лида всегда права? Когда и кто решил, что так правильно? Ответа у Галины не было. Они с сестрой росли вместе, деля горе и радости, но разделенные раз и навсегда родительским: «Лидуша – умница, а Галочка – красавица». Откуда взялось это – сестры не знали. Им можно было не пользоваться зеркалом. Достаточно было взглянуть друг на друга. Они были настолько похожи, что с возрастом их стали принимать за близняшек. Разница в несколько лет со временем стерлась и мало кто уже знал, что Лидия старше сестры.
Рыжие, как и все в их семье по материнской линии, зеленоглазые и стройные, как березки, сестры были первыми красавицами в школе и во дворе. И, если Лида этим активно пользовалась, посмеиваясь над боями мальчишек за привилегию донести ее портфель до школы, то Галя была куда скромнее. Отмахиваясь от подначивающей ее сестры, Галина спешила домой, чтобы помочь матери. Та приходила с работы уставшая, часто совершенно без сил. Шутка ли – отстоять многочасовую операцию на ногах и спасти жизнь человеку? Мама была хирургом от Бога, и Галя с Лидой это прекрасно знали.
Отец неоднократно твердил им, что материнские руки – это главное сокровище семьи, скромно умалчивая о своих. Галина быстро поняла, что отец восхищается матерью, считая ее самой лучшей женщиной на Земле. Поэтому, когда он ушел из семьи, променяв жену на молоденькую медсестру, Галина ничего не поняла. Как так? Ведь любил, боготворил, дышать не мог, а теперь? Уже став гораздо старше она не то чтобы нашла оправдание поступку отца, но хотя бы немного поняла его. Варя, ставшая его второй женой, была очень земной. Хохотушка, никогда не унывающая и всегда находящая чему порадоваться в этой жизни, она жила не собой, а теми, кто был рядом. С приходом в ее жизнь отца Галины, Варвара полностью растворилась в нем, безоговорочно приняв мужа со всеми проблемами и вопросами, что прилагались к любимому человеку.
Мать Галины обиду, казалось, не простила и с мужем не общалась. Она даже перевелась в другую больницу, чтобы не встречаться случайно с ним в коридорах или операционной. Но, детям видеться с отцом не запрещала, напротив, настаивала на общении. — Это наши дела, вас они не касаются, ясно? Не вам судить. А ваше дело – быть детьми и уважать отца. — За что, мама? – Лида кипятилась, краснея от злости. — За все хорошее! – Анна хмурилась и обрывала возражения дочери. – Лидия! Тебе лично отец ничего плохого не сделал. Напротив, любит и тебя, и Галину. Вот и будь любезна, избавь меня от твоего невнятного возмущения. Ваше общение – это теперь ваше дело. Не хочешь – не встречайся. Но, мне об этом знать совершенно необязательно.
Лида с отцом общаться отказывалась, а Галя, еще раз поговорив с матерью, решила, что видеться с ним будет. Они встречались поначалу вне дома, а позже Галина познакомилась с Варварой. И очень удивилась себе, когда эта девушка не вызвала у нее ничего, кроме расположения. Галя пыталась было поначалу демонстрировать обиду, как сделала бы Лида, но со временем поняла, что ей этого вовсе не хочется. А уж когда на свет появился Артем, младший брат Галины, все обиды и вовсе растворились без следа.
К тому времени Анна тоже устроила свою личную жизнь и в доме появился отчим девочек, Александр. Это был немного угрюмый, молчаливый мужчина, который жил каким-то своим мирком, где совершенно не было места никому, кроме него самого и, отчасти, Анны. Как они сошлись и что их держало вместе, Галина, так и не поняла. К тому времени они с сестрой были уже достаточно взрослыми и жили практически сами по себе, изредка встречаясь с мамой в коридорах или на кухне большой пятикомнатной квартиры, которая досталась им от деда. Места здесь было так много, что можно было не встречаться годами, было бы желание.
Как только у Анны случился первый инсульт, Александр собрал свои вещи и словно растворился в пространстве, ни разу больше не напомнив о себе. Галина тогда растерялась. За здоровье в их семье всегда отвечала мама. А теперь? Отец, которому она позвонила, тут же откликнулся. Лучшие врачи, бесконечные консультации, дорогостоящие лекарства. В доме появилась подруга Вари – Леночка, которая виртуозно делала уколы и массаж. Лида наблюдала за всем этим со стороны, не вмешиваясь и не мешая. У нее была своя жизнь и уход за матерью в нее никак не вписывался. Была уже назначена свадьба, писался диплом и времени не было совершенно. Галина заикнулась было о том, что ей нужна помощь, но Лида только отмахнулась: — Когда мне, Галка? Бросить сейчас все? Ты же знаешь, мне аспирантура светит. Хотя, как тебе это понять? Это же жизнь! Совершенно другая! Я буду ученым, Галь. Как мечтала мама. Неужели это ничего не значит?
Для Гали это значило достаточно, чтобы отложить в сторону свои мечты об институте и пойти в техникум. Ей всегда нравилось возиться с иголкой, а тут появилась реальная возможность заниматься тем, что нравится и быть рядом с мамой. Лида, глядя, как носится по дому сестра, со вздохом откладывала учебники и отбирала у нее половую тряпку. — Ладно уж, давай я.
На свадьбу к сестре Галина не попала. Анне стало хуже и Галя побоялась оставить ее на сиделку. Лидия обиделась, но в тот момент промолчала. Платье, сшитое сестрой, вызвало такой восторг, что она решила забыть о том, что Гали не было рядом.
Анна постепенно поправлялась, и Галина вздохнула чуть свободнее. У нее, благодаря сестре, которая направо и налево рекламировала Галю подругам, появилась подработка и теперь в старой детской появилась новенькая швейная машинка, подаренная отцом, и два манекена. Галина искала любую возможность, чтобы усовершенствовать свои навыки.
Возможности работать в ателье у нее не было, так как сменившиеся времена усложнили жизнь всем, кто не смог к ним приспособиться. Денег катастрофически не хватало, и Варвара научила Галю делать уколы и массаж, потому, что помощь Леночки была уже им не по карману. Отец никогда не умел «устраиваться» и теперь они с Варей едва сводили концы с концами, живя от зарплаты до зарплаты. Им пришлось разойтись по разным больницам, так как в этом случае было больше шансов, что кто-то из них получит эту самую зарплату вовремя. Галина обшивала Варю и Артема, понимая, что крохи, которые Варвара выкраивала на лекарства Анны, совсем не лишние в семье отца.
Лида на все это фыркала, вспоминая каждый раз известную фразу: — Высокие отношения! Но, Галине было все равно. Брата она любила, отца жалела, а Варвара за все это время сделала для нее куда как больше, чем родная сестра.
Второй инсульт застал Анну в парке, где они гуляли с Галиной. К тому времени Анна уже почти оправилась и даже встала на ноги. Стиснув зубы, она разрабатывала руки и заставляла себя ходить. Речь восстанавливалась медленнее, но Анна не унывала, говоря: — Оперировать не смогу, так хоть консультировать буду. Небольшой толк, а будет.
Галина как могла, старалась осуществить мечту матери вернуться к работе. Радовалась каждому сделанному шагу и сказанному четко слову. Но, при этом, все время боялась. Боялась того, что может случиться снова. Поэтому удивиться она даже не успела и, вызвав, с помощью прохожих, скорую в тот день, она запретила себе плакать. Какой смысл? Это все равно не поможет.
Теперь все стало еще сложнее. Мама лежала, а помочь было совершенно некому. Лида собиралась с мужем в другой город, где ей предложили работу в университете, и оставаться рядом с сестрой и матерью в ее планы не входило. — Галь, ну что я здесь могу, а? Лучше буду вам как-то финансово помогать. Не знаю пока, насколько это будет весомо, но я очень постараюсь. Галина подкалывала подол на очередном платье, что готовилось к отъезду Лиды, и хмурилась, думая, как объяснить сестре свои трудности. Но, слушая, как та вдохновленно рассказывает о новой работе и о том, что ее ждет, Галина молчала. Пусть хоть у сестры будет другая жизнь. А она как-нибудь справится. Галя уговаривала себя, а обида все-таки росла, маленькими цепкими корешками схватывая сердце.
Провожать сестру Галина не поехала. Побоялась, что не выдержит и выскажет все, что думает. Ругала себя за то, что молчала раньше, но тут же одергивала. Ведь сама же молчала, так кого теперь винить? Ладно, Лида, не понимала, но и она сама хороша. Отпустила, а теперь за подол держит? Какая же это любовь? А ведь сестру она любит. Несмотря ни на что. И счастья ей желает всем сердцем. Ведь Лида не виновата, что с мамой все сложилось вот так…
Время шло, новые заботы заслоняли старые и Галя скоро позабыла и о сестре, и о том, что она обещала, сосредоточившись на том, чтобы поднять маму на ноги. Ей это не удавалось. Несмотря на то, что подключилась Варя, которая ехала теперь после дежурства не домой, а к Гале. Там она становилась к плите и готовила, а потом старалась что-то убрать, постирать, освобождая Галине такое дефицитное теперь время. У Галины, которая старалась заработать как можно больше, ведь матери нужны были хорошие, дорогие лекарства, времени не было совершенно. Она сутками сидела за машинкой, отвлекаясь лишь на то, чтобы поухаживать за матерью.
Маленький Артем, которого Варя иногда привозила с собой, когда выпадали выходные, садился у ног Галины и осторожно выдергивал наметку так, как показала ему старшая сестра. — Ничего, пусть тренирует мелкую моторику! – Варвара смеялась, глядя, как пыхтит, пытаясь поддеть непослушную нитку пальчиками, ее румяный, и так странно похожий на Галину, сын. Темноволосый, в отца, он неуловимо, всей повадкой, жестами, интонациями, напоминал Галю.
Анна слышала, конечно, что в квартире кто-то есть, кроме дочери, но не возражала. Варвара следила за тем, чтобы Артем не баловался и не бегал по комнатам, да и сама старалась лишний раз не ходить по квартире, убирая лишь там, где Анна не могла ее видеть.
Анна Ивановна ушла тихо и спокойно в ночь на новый год. Галина, которая поставила в комнате мамы маленькую елочку, нарядив оставшимися еще от деда с бабушкой, игрушками, резала на кухне оливье. Нож, соскочив, совершенно непонятно как, с вареной морковки, полоснул по пальцу, и Галина охнула. Наскоро закрутив палец полотенцем, которое нашлось под рукой, она побежала в комнату мамы за пластырем. Роясь одной рукой в аптечке, она глянула на кровать, и полотенце соскользнуло на пол, а тишина ударила по нервам так, что Галина пошатнулась. Переведя дыхание, она медленно подошла к кровати, тронула маму за руку. Бесконечно долго стояла так, не решаясь отпустить, а потом вздохнула, нашла-таки пластырь, и пошла звонить отцу и сестре.
Лида приезжать отказалась. Но, когда Галя узнала причину, на сердце потеплело. Сестра ждала ребенка. Беременность была непростой, и Галя строго-настрого запретила Лиде нервничать. — Береги себя! И ни о чем не волнуйся! — Спасибо тебе… — За такое не благодарят, Лидочка… До встречи!
Варя помогла сделать все как надо и Галина, глядя на постаревшего, осунувшегося отца, спросила: — Пап, а почему все-таки вы с мамой разошлись? Ведь не из-за Варвары же? — Нет, конечно. Это просто все совпало. Мы уже два года к тому времени просто существовали рядом. Развестись некогда было, да и идти мне было некуда. Мы друг другу не мешали. По крайней мере Аня так говорила. А я верил. Глупо, конечно. Не нужно было ее слушать. Она всегда была слишком интеллигентной. И ты на нее похожа в этом. А так нельзя, Галинка. Нужно иногда думать и о себе.
Оставшись одна, Галина потерянно бродила о большой гулкой квартире, не зная, как взять себя в руки. Помог ей, как ни странно, Артем. Последний год в детском саду он без конца болел и Варя взмолилась о помощи: — Галь, выгонят меня с работы. Я же из больничных не вылезаю. А как мы тогда? Сама знаешь, какие у нас доходы. Отцу уже три месяца зарплату задерживают. Я по уколам бегаю вечерами, а Темка один кукует. Мне стыдно неимоверно, но помощи просить больше не у кого. У подруг дети, им наши сопли тоже не нужны…
Галя согласилась присматривать за братом с радостью. Одиночество пугало ее. Она занималась с Артемом, готовя его к школе, гуляла с ним, а потом они обедали и садились «работать». Она шила, а Артем помогал или сидел рядом, рисуя и распевая песни, чтобы как-то порадовать сестру. — Громче, громче пой! Соседи не слышат! — Галя смеялась, впервые после ухода матери, глядя, как братишка дерет глотку, старательно выводя «По Дону гуляет». Почему-то эта песня была у мальчика любимой. Слух был на месте, голоса тоже хватало, и Галина предложила отдать Артема в музыкальную школу. — Водить буду сама. Это рядом. Пусть попробует. Вдруг что-то путное выйдет? Как-то само-собой сложилось, что Артем большую часть времени проводил теперь у нее. Рядом была хорошая школа и Галина, посоветовавшись с Варварой, предложила отцу отдать Артема туда. — Вы столько помогали мне. Теперь моя очередь.
Спустя два года нашелся хороший вариант обмена, и отец с семьей перебрался в соседний с Галиной дом. — Хорошо как! – Галя ходила по новой, гулкой еще без мебели, квартире. – Теперь вы рядом. Мне спокойнее будет. Артем носился по комнатам, то и дело вихрем налетая на кого-то из взрослых: — А где моя комната? А к Гале я смогу ходить теперь после школы? А мы собаку заведем? Время шло. Варя, глядя на Галину, которая сиднем сидела за машинкой, забеспокоилась. — Нельзя так! – ставя перед мужем тарелку, она сердито пристукнула ею об стол. – Совсем заездили девку! Сначала мать, теперь мы. Ей свою жизнь устроить надо, а не сидеть вот так, наедине с кружавчиками и тесемочками. Не годится это! Глядя, как разводит руками муж, она сердито хлопала дверцей холодильника. — Что ты смотришь на меня? Мало у тебя коллег? Мог бы и познакомить ее с кем-нибудь. Тебе же это и в голову не пришло! Галина очень удивилась, когда Варя вдруг начала устраивать какие-то бесконечные праздники. Синюшная курица, которая и так была редкостью и доставалась при наличии большой удачи, превращалась в два-три блюда. Резались какие-то немыслимые в своей простоте салаты и варилась неизменная картошка. — Варь, а зачем это все? — Как зачем? День рождения же! — Чей? — Галка, какая разница, а? Можем мы позволить себе расслабиться или нет? Пообщаться с интересными людьми? У нас так много возможностей для этого? Галина начала подозревать что-то, но тут случилось то, на что Варвара все это время рассчитывала. Молодой хирург, который работал под началом отца Гали, пришел на один из таких «праздников» и совершенно растерялся, увидев в дверях Галину: — Вот это солнышко! Глядя, как заливается румянцем Галя, он усмехнулся: — Еще и краснеть умеет. Я думал, что такие девушки уже перевелись.
Варвара незаметно засуетилась, турнув уже устроившихся за столом гостей и Алексей оказался вдруг на месте рядом с Галей, а потом весь вечер не сводил с нее глаз. Роман их получился быстрым и каким-то скомканным. Уже через пару недель Алексей обнял Галину у ее подъезда и спросил: — Выйдешь за меня? Глядя, как заблестели в полумраке глаза Гали, он широко улыбнулся: — Вот и хорошо!
Свадьба была очень скромной. Лидия, которая приехала к сестре, поддавшись на уговоры, поминутно вздыхала, а потом не сдержалась. Глядя, как Галина, сняв свадебное платье, перемывает посуду после гостей, Лида возмутилась: — Господи, где ты только его нашла? Голый, босый! Даже ресторан себе не мог позволить. — Лида, а разве это главное? – Галя, не глядя на сестру, протянула ей тарелку, заставив встать рядом и вытирать вымытое. Кухня была далеко от комнаты, где сидели сейчас отец с Варей и родители Алексея, но все же ей не хотелось, чтобы их с сестрой разговор кто-то услышал. — Не второстепенное. Галка, ты подумала, как вы жить будете? Как отец с Варей? Считая копейки и не представляя, как дальше? Мелко это как-то все. И ты туда же. А ведь с твоими данными могла бы добиться чего-то большего, чем эта маленькая жизнь. Как лягушонка в коробчонке.
— А, может, мне она нравится. — Кто? – Лида поставила очередную тарелку в стопку и повернулась к сестре.
— Жизнь моя. Вот такая, как есть. Маленькая. Пусть в ней нет каких-то серьезных перемен или свершений. Пусть она не такая великая как у кого-то. Но, она моя. И не всем же дано, Лидочка. Тебе вот – дано. А мне никогда и не было. – Галя улыбнулась и выключила воду. – Только вот, я посмотрю, как стоит перед зеркалом какая-нибудь женщина, у которой, как и у меня, жизнь маленькая, а желаний много. И я смогла одно такое желание исполнить. Так вот, стоит она перед зеркалом в сшитом мною платье или пальто, на которое копила полгода, а то и дольше, и ей хорошо. Так хорошо, как редко в жизни этой самой бывает. Как думаешь, что я тогда чувствую? То-то! Мне тогда тоже хорошо. И в моей маленькой жизни – праздник. Как и у нее. А разве это мало? Или мало радости тому пациенту, которого Леша прооперировал и все прошло как надо? А его семье? Мало? Нет. И я это точно знаю. А ведь у них тоже чаще всего жизнь маленькая. Иди сюда!
Галя взяла за руку сестру и подвела к окну. Вечер уже вступил в свои права и город погружался в темноту, подмигивая фонарями и укрываясь сумерками. Окна зажигались в домах одно за другим, создавая причудливые узоры. — Смотри! — Куда? — На окна. Видишь сколько их? — И что?
— За каждым из них своя жизнь. Большая ли, маленькая, мы об этом не знаем. Но, мне кажется, что все-таки чаще маленькая. Которая идет мимо всех, иногда слегка касаясь кого-то, а иногда оставляя глубокий след. Но, небольшой такой, незначительный с виду. Такие люди не напишут великих романов, не сделают великих открытий и не перевернут мир. Но, они могут родить ребенка и воспитать его хорошим человеком. Мало это? Много сейчас по-настоящему хороших людей? А могут работать врачами, как папа и Леша, принося облегчение тогда, когда любой человек становится беспомощным, какая бы великая жизнь у него не была. Они могут вообще ничего не делать и это тоже будет помощью кому-то. Ведь не огорчат и не помешают, ничего не испортят и не принесут вреда. Понимаешь?
— Ох, Галка! – Лида обняла за плечи сестру и прижала ее к себе. – Не тем ты все это время занималась. Тебе бы учиться, а потом преподавать. Из тебя получился бы хороший философ. — Очень надо! – Галина вдруг фыркнула и, не выдержав, в голос рассмеялась. – Я там тебе белье сшила. Такое вот у меня новое увлечение. Ты же жаловалась, что хорошее найти не можешь. Вот ты его примеришь, а потом скажешь мне, нужна я тебе в качестве философа или так сойдет? Это моя философия, Лидка. Я могу сколько угодно умничать и рассказывать кому-то о том, как хорошо, а могу это сделать. Как думаешь, что понравится больше, а?
Галина поманила за собой сестру, и в дверях кухни столкнулась с Артемом. Поцеловав его встрепанную, как всегда, макушку, она спросила: — Тортик хочешь еще? — Не! Я объелся! Галь… — Что? — А я теперь не смогу к тебе приходить? — Почему это? Артем замялся. — Ну, мама сказала, что у тебя теперь совсем другая жизнь и тебе нужно дать время. Так вот я и хотел спросить… Галь, а сколько тебе времени надо?
Галина удивленно глянула на мальчика, а потом прижала его к себе. — А нисколько. Завтра после школы и придешь. Леша дежурит, так что я вся твоя. Понял? Артем прижался к сестре на минуту, радостно засопев, а потом поднял на нее глаза и счастливо выдохнул: — Понял!
И дальше будет маленькая жизнь. В которой случится еще столько всего. И Галины дети, и еще одна сестра, которую Варя родит после сорока, почти одновременно с Галиной. — Это надо же! И обе — девки! Хорошо как! Дружить будут! — Варя помогала Галине пеленать дочку. И Галя кивнет, совершенно счастливая в этот момент. И прижмет к себе сестренку, такую же маленькую, как ее дочь. А потом снова удивится, какие странные узоры плетет в своем кружеве жизнь.
А потом будет болезнь Лиды, которая так же, как и мать, будет лежать после инсульта, оставленная своими детьми и мужем. У них найдутся вдруг какие-то очень важные дела в такой непростой и такой занятой «великой» жизни. Муж Лидии улетит в другую страну, читать свои лекции и то, что случится с женой никак его не затронет. Он лишь пожмет плечами на вопросы друзей и знакомых: — Она же в больнице. Там должен быть уход. Дочка Лиды будет плакать, заламывая руки: — Я совершенно не понимаю, что теперь делать! Это ужасно! Мне так плохо, а вы чего-то от меня хотите? Как не стыдно! Мамочка в таком состоянии, а вы мне что-то все говорите и говорите… Нет, это невыносимо! Сын Лиды лишь буркнет себе под нос, что ему некогда, а потом перестанет брать трубку и отвечать на звонки.
А Галя примчится сразу, как только узнает об этом. И вытерев слезы Лиды, которая будет что-то пытаться сказать, строго прикажет: — Не реви! Потом все расскажешь. Когда речь вернется. – Лида моргнет и скривится, насколько сможет, но Галя только покачает головой на это. — Нет! Даже не думай! Вернется! А сейчас тебе нельзя волноваться. Сейчас мы будем только радоваться. Каждому дню, поняла меня? Ты живая, а это главное! Она увезет сестру к себе и поставит-таки ее на ноги.
И, когда Лидия допишет очередную книгу, она молча положит ее перед сестрой, раскрыв на странице, где будет стоять посвящение. И Галя заплачет, легонько касаясь пальцами строк:
«Посвящаю своей сестре. Моему хранителю и учителю. Спасибо за твою маленькую жизнь!». — Это мне? — А кому же? Я помню все, что ты мне говорила. Но, знаешь, что? — Что? – Галя вытрет слезы и осторожно, словно хрустальную, возьмет книгу в руки.
— Ни одна большая жизнь, не была бы возможна без чьей-то маленькой. Кем была бы я сейчас, если бы не ты? Так что… Это твоя жизнь большая. Нет, не так. Она огромная. Ты умудрилась вместить в нее стольких людей! Таких разных и иногда совершенно невозможных с чьей-то точки зрения. Например, Варю и ее детей. И всем нам с тобой хорошо, тепло и спокойно. Куда же больше, Галочка? Куда же больше…
